Джозеф Конрад (1857-1924)

Корабль твой на крылах орлиных,

Промчавшись по крутым волнам,

Ведомый разумом и силой,

Причалит к славы берегам.

Но, отдохнув от испытаний,

В счастливом золотом краю,

О, вспомни тех, кто в час страданий,

Сражаясь с бурей, пал в бою.

В этих стихах отец предсказал сыну его будущую жизнь: и ослепительную славу, и горечь воспоминаний о поки­нутой родине. Отец – Аполло Коженёвский, польский дворянин и журна­лист, в 1863 г. сосланный с семьёй в Вологду за участие в подготовке восстания против царизма. Сын – Теодор Юзеф Конрад Коженёвский, начавший службу простым матросом и завершивший её в должности капи­тана, впоследствии ставший знаме­нитым английским писателем.

В том, как Конрад пришёл в литературу, удивительным образом соединяются случайность и закономерность. В сентябре 1889 г. он, как бы между делом, начинает записывать факты и впечатления, накопившиеся за годы морских скитаний. И хотя позднее Конрад сам призна­ется: «...никогда я не ведал тщеславия стать писате­лем...» – вскоре уже было ясно, что это уже не раз­розненные заметки, а рукопись романа, который получит название «Каприз Олмейера» (1895 г.).

Случайностью оказалось то, что в 1891 г. на кораб­ле, где Конрад служил первым помощником капитана, отправились на остров Самоа для встречи с писателем Робертом Льюисом Стивенсоном два молодых человека, одним из которых был Джон Голсуорси, впоследствии знаменитый ав­тор «Саги о Форсайтах». Ему-то и рискнул Конрад по­казать рукопись. Высокая оценка Голсуорси, а затем и известного английского издателя Эдварда Гарнетта за­ставила Конрада задуматься над возможностью всерьёз заняться литературным трудом.

А вот закономерность: в роду Коженёвских писа­ли многие. Дед Конрада по отцу – автор трагедии и стихотворений; незаурядными литературными спо­собностями обладала мать; блестящим переводчиком и журналистом был отец; мемуары писал и дядя, Таде­уш Бобровский, который воспитывал мальчика после смерти родителей. Как сам Конрад чуть иронически за­мечает в автобиографии, он «не мог не поддержать эту семейную традицию».

Его первые читатели с трудом мог­ли поверить, что он изучил англий­ский язык лишь к двадцати годам. Все книги Конрада написаны по-англий­ски, он принял английское подданст­во, но Польша всегда жила в его памяти. Он верен ей и когда признаётся одному из своих польских корреспон­дентов: «Никогда ни умом, ни сердцем не отделял я себя от моей родины и, хоть я и пишу по-английски, могу счи­таться вашим соотечественником»; и когда в Англии берёт себе имя Кон­рад, восходящее к герою польского поэта Адама Мицкевича Конраду Валенроду; и когда перед смертью делится с близкими сокровенным желани­ем – умереть на родине.

Произведения Конрада можно прочитать по-разному. Можно видеть в них лишь захватываю­щие приключения: заговоры, погони, преступления, проис­ходящие в экзотических странах Жизнь его героев – изгнанни­ков, бродяг, авантюристов – окутана тайной, постепенно проясняющейся по мере разви­тия действия. Так что его книги вправе считаться авантюрными, приключенческими, даже детек­тивными.

У него есть и другие герои – люди долга, сильные, мужествен­ные, живущие под девизом: «Де­лай или умри!». Только в море, наедине с могучей стихией, они, такие скучно-заурядные на суше, становятся настоящими мужчинами, идущими навстречу испытаниям и не ждущими ни наград, ни признания. И значит, Конрада можно назвать «певцом моря», «рассказчиком мор­ских историй», как и называла его английская критика тех лет.

В книгах Конрада обязательно присутствует любовь, поглощающая человека целиком, – чувство, которое зачастую не желаемо и не ожидаемо, исходом которого может быть толь­ко смерть. Всё это есть у Конрада. Но за приключениями и тайнами, эк­зотикой дальних островов и любов­ными трагедиями всегда ощущается и другое – космическая отчуждён­ность мирового порядка от воли че­ловека, проклятого одиночеством.

Что такое одиночество, Конрад – «чужак», думавший по-французски, говоривший по-английски, а во вре­мя болезни, по словам близких, бре­дивший по-польски, – знал хорошо. Но тема одиночества в его творчест­ве обусловлена не только личными причинами. Оно осознавалось пи­сателем как универсальный закон, управляющий судьбой каждого чело­века. И ценность человеческой жиз­ни у Конрада определяется способно­стью противостоять этой роковой заданности, быть человеком «непо­коя», если вспомнить название его раннего сборника – «Рассказы о не­покое» (1898 г.).

Заглушая грохот серебряных руд­ников и шелест морского прибоя, таинственный шёпот джунглей и шум большого города, всё громче и гром­че – от произведения к произведе­нию – звучит голос автора, воспева­ющий величие человека, обречённого на одиночество в мире и не смиряю­щегося с ним, противопоставляюще­го ему свою волю и мужество.

В предисловии к книге «Личные воспоминания» (1912 г.) Конрад заме­чает: «Те, кто читает меня, знают моё утверждение, что жизнь опирается на несколько очень простых идей, ста­рых как мир. Одна из них – идея со­лидарности». Эту идею воплощают прежде все­го люди, прошедшие испытание мо­рем (для Конрада «мы»), – особая часть человечества. Главный закон морского братства – чувство ответ­ственности друг за друга, лишённая рисовки самоотверженность. Когда море взрывается могучей, поистине апокалипсической энергией, откры­вается истинная правда о человеке: он безмерно мал и слаб в единоборстве с взбунтовавшейся бездной, но сам факт единоборства несёт в себе от­свет величия.

Впервые к философии «морского братства» Конрад обращается в пове­сти «Юность» (1902 г.). Пять человек слушают рассказ капитана Марлоу (это один из постоянных рассказчи­ков в произведениях Конрада) о его первом морском испытании. Автор не даёт имён слушателей, они не при­нимают участия в действии, но это не «служебные» фигуры. «Все мы, пя­теро, связаны были крепкими узами морского братства, верность которых недостижима для других людей».

В центре повести – юный Марлоу. Ему двадцать лет, он получает место второго помощника капитана и, хо­тя его судно – доживающая свой век грязная посудина, чрезвычайно горд собой и своим положением. Когда корабль начинает протекать, развали­ваться в открытом море и матросы выкачивают воду вахта за вахтой, за­бывая время суток и дни недели, по­мня только о долге, герой всё же на­ходит время подумать: «Да ведь это чертовски замечательное приключе­ние. Как в книжке. Я был доволен, от этого испытания я не отказался бы ни за какие блага в мире. У меня бы­вали минуты ликования». И десятиле­тия спустя Марлоу будет горделиво вспоминать свой юношеский энтузи­азм и силу, которую море «дало вам случай почувствовать».

Море – герой многих книг Конра­да – всегда сложный, разноплановый образ. Непостижимая бурная энергия моря заставляет воспринимать его как живое существо, загадочное и притягательное. Это и бессмысленно жестокая стихия. Но это ещё и вопло­щение «божественного величия Все­ленной».

Зло как непременная часть мира изображается в одной из самых зага­дочных повестей писателя – «Серд­це тьмы» (1899 г.). В центре повес­ти – агент торговой компании Куртц, в жилах которого смешалось столько разной крови, что автор говорит: «Вся Европа участвовала в создании Куртца». Куртц искренне считает се­бя гуманистом, призванным нести туземцам свет цивилизации. Но если дикари сопротивляются, их нужно подчинить «благой силе» прогресса. Система подчинения красноречиво воплощается в «роще смерти», где ле­жат «чёрные тени болезни и голода», и в высохших отрубленных головах, «украшающих» изгородь вокруг дома Куртца. Во имя благой цели Куртц со­здаёт ад, который, в конце концов, раз­рушает и его самого.

Роман «Лорд Джим» (1900 г.) при­надлежит к числу наиболее извест­ных произведений Конрада. Критика по-разному трактует эту книгу. Чаще всего её воспринимают как трагедию вины и искупления (вариант – пре­ступления и наказания). Сам Конрад в предисловии определяет её как тра­гедию потерянной чести.

Уже в самом начале повествования возникает ощущение тайны, связан­ной с судьбой героя. Какие-то зага­дочные обстоятельства заставляют его скрывать свою фамилию, внезап­но покидать обжитые места, уходить всё дальше и дальше от цивилизации, пока он не окажется в отрезанном от мира посёлке Патюзан. Большую часть истории Джима, которого за благородство и великодушие жители Патюзана нарекли Тюаном (Лордом), рассказывает капитан Марлоу, и вме­сте с его молчаливыми слушателями читатель постепенно постигает тай­ну Джима.

Сын сельского пастора, он рано обнаружил призвание к корабельной службе. Овладев морским ремеслом, поступил штурманом на пароход «Патна», перевозивший паломников. Во время плавания судно натолк­нулось на препятствие. Решив, что катастрофа неминуема, капитан с помощником нарушили морскую за­поведь и бросили корабль со спящи­ми пассажирами на произвол судьбы. В последнюю минуту – не из трусо­сти, а по какой-то иной причине – Джим прыгнул в шлюпку вместе с ними.

Хотя «Патна» не затонула, беглецов судили. Джима лишили диплома штур­мана. Но сам себе он выносит более суровый приговор: отныне вся дальнейшая его жизнь будет определять­ся стремлением вернуть не только уважение окружающих, но и самоува­жение.

Это удаётся ему после долгих ски­таний, на краю света, в Патюзане. Но и здесь, где он стал для местных жителей Лордом Джимом, воплоще­нием справедливости, мужества и че­сти, где нашёл свою единственную любовь, судьба готовит ему новые ис­пытания. И хотя его вина только в излишней доверчивости, расплачи­вается он за неё жизнью.

Среди различных толкований ро­мана есть и такое: «Патна» – это Патриа (Родина), и тогда всё повество­вание приобретает иносказательный смысл. Судьба Джима не что иное, как судьба самого Конрада. Он также со­вершил свой «прыжок за борт», оста­вив Польшу, и, мучаясь угрызениями совести, воплощает их в романе. Ко­нечно, можно найти в книге осно­вания и для этой точки зрения. Но, пожалуй, самое главное для писате­ля – показать общность человечес­ких судеб. Воистину, Джим «был од­ним из нас».

Конрада-художника отличает по­разительная способность «видеть». «Цель, которую я пытаюсь достигнуть с помощью написанного слова, – это заставить вас услышать, почувст­вовать, а прежде всего заставить вас увидеть», – писал он в предисло­вии к роману «Негр с „Нарцисса”» (1897 г.).

Конрад оказал большое влияние на многих писателей XX столетия. Э. Хемингуэй и У. Фолкнер, Г. Грин и К. Г. Паустовский высоко ценили его творчество, а Т. Манн назвал его «первым повествователем эпохи».