Gruzia_v_puti_Teni_stalinizma_-_2017

скольку автор не поясняет, что стоит за этой ситуацией, немецкие коллеги сделали это за него: «в результате массового поселения в Абхазии мингрелов, грузин и сванов, начиная с конца XIX века, абхазы чувствовали себя в большей опасности перед лицом грузинского национализма, а не русского». Авторы дали адекватную картину обстоятельств установления численного превосходства пришлых грузин над абхазами.

На фоне пошагового отстранения от власти абхазской правящей элиты, укрепления у власти Акакия Мгеладзе – исполнителя воли Тбилиси, а также вышеперечисленных мероприятий грузинского руководства в Абхазии А. Даушвили лукавит – и лукавит серьёзно, утверждая, что «в те годы главной проблемой в Абхазии было равноправие», имея ввиду ущемление абхазами прав представителей других народов.

Один из главных выводов авторов исследования состоит в том, что «Грузия представляла собой абсолютное исключение, поскольку начиная с октября 1937 г. даже жертвы “сталинских списков” осуждались здесь «кулацкой» тройкой, классическим внесудебным карательным органом реализации массовых репрессий». Грузинские историки, которых раздражает даже само обсуждение темы массовых репрессий, пытаются противопоставить «уникальный опыт взаимоотношений между народами – традиционная толерантность, выдержавшая столетия».

Чтобы подорвать доверие к работе немецких коллег, группа Р. Метревели обвинила их в том, чем грешат они сами: «весь статистический материал о репрессиях абхазцев и осетин в работе представлен таким образом, чтобы оправдать предвзятое мнение авторов».

Интересно сравнение абхазов с азербайджанцами в контексте репрессий: «преследование азербайджанцев, несмотря на то, что они имели низкий социальный статус и занимали территорию с незначительным конфликтным потенциалом, было исключительно масштабным – таким же, как и в случае абхазов».

Попытки грузинских рецензентов «увековечить» проживание грузин на территории Абхазии и навязать этот миф немецким коллегам не имеют успеха. Немецкие авторы хорошо ориентируются в научной литературе: «то, что в XIX веке, напротив, в Сванетии, Мегрелии, Лазистане и Абхазии уже почти никто (или даже вообще никто) не говорил на грузинском языке, хорошо доказано лингвистическими и этнографическими работами конца

XIX века».

Авторам удалось создать адекватную картину репрессий, отображающую специфику Большого террора в Грузии. Исследование «Большевистский порядок в Грузии» содержит много принципиально важных выводов и новых интерпретаций. В частности, пересматривается традиционная точка зрения о том, что Большой террор был преимущественно направлен против элит. Жертвами репрессий стало много простых людей, абсолютно не втянутых во внутрипартийные интриги. Абхазы относительно общего числа населения преследовались в большей степени, чем грузины. Фобии грузинских авторов, их обвинения авторов в неофашизме и реваншизме необоснованные, это реакция на правду, которая не совпадает с самолюбием грузин, испытывающих и скрываемую внутреннюю «гордость» за Сталина-грузина, и одновременно комплекс за роль Грузии в массовых репрессиях. Неприятие грузинскими историками серьёзного научного исследования в данной области ещё больше изолирует грузинскую историографию от мировой. Оценка авторами монографии А. Даушвили, изданной в 1997 г., но, с точки зрения авторов, концептуально проигрывающей даже работам 1950-х гг., посвящённым проблемам тоталитаризма, это нокаут для ученого. Грузинская историография, похоже, в ближайшее десятилетие не вырвется из собственных цепей, а мировая историография получила очень ценный научный труд.

Авторы: Взгляд на грузинскую историографию, включает справедливую критику, однако представляется слишком недифференцированным, даже если рецензентка в некоторых местах вполне констатирует различия между Даушвили и Гамахарией. В соответствии с восприятием авторов, в грузинской историографии имеется весьма существенная дифференциация, как и вообще грузинское общественное мнение, кажется, начинает плюрализироваться во многих сферах, насколько мы издалека можем оценить эти явления. Всё больше иностранных научных работников преподают в грузинских высших учебных заведениях, что также содействует дифференциации. Нет сомнений, однако, в том, что именно историография Абхазии представляет собой уязвимое место, где возврат к националистически-шовинисти- ческим, а с риторической точки зрения – и советским стереотипам аргументации и моделям преодолеть особенно трудно. Здесь существует, может быть, и сомнительная обратная связь между населением, выросшим с соответствующим националистически заряженным знанием, почерпнутым из школьных учебников,

иакадемической исторической наукой, которая должна соответствовать таким мнениям большинства, но в то же время постоянно с новой силой укрепляет их, в особенности пока не разрешён конфликт вокруг как Абхазии, так и Южной Осетии

ипоэтому раны не могут зажить.

Мы сами приобрели опыт, согласно которому как раз в сфере политики в отношении национальных меньшинств и истории Грузии, особенно в отношении абхазцев и осетин, было наиболее трудно привлечь к дискуссии историков, политологов и социологов. И уж тем более нельзя было мотивировать для изложения своей позиции, несмотря на интенсивные попытки, СМИ (телевидение, журналы и интернет-порталы) и соответственно журналистов. То же, как ни странно, имеет силу для большинства научных фондов. Должны ли возможные грузинские критики авторитетно выступающих профессоров истории в такой же степени считаться с агрессивной полемикой, как и авторы?

Ивсё же молчание представляется сомнительным.

Перевод с немецкого: Валерий Брун-Цеховой

5.Создание абхазской нации

иэтнические меньшинства

Н. Багапш115: Авторам издания «Большевистский порядок в Грузии» на основе обширного пласта источников удалось установить степень адаптированности грузинского национальногосударственного проекта, зародившегося ещё в XIX столетии в Тифлисской губернии в среде представителей российской интеллигенции грузинского происхождения, к условиям советского государства сталинской эпохи. В рамках СССР, приспособившись к установившимся реалиям и приняв необходимые внешние атрибуты советского строя, данный проект органично влился в систему сталинского периода, сумев использовать её в своих интересах. Грузинский национал-шовинизм, вынужденно накинув на свои плечи красную шубу в 1920-е гг., получил невиданные доселе возможности к самореализации именно в сталинский период. Авторы справедливо отмечают: «В целом же политику республи-

канского центра можно трактовать как продолжение старой политики грузинских националистов и грузинской церкви».

Авторы: Интересно обозначение первых носителей современного грузинского национального движения в XIX столетии как «представителей российской интеллигенции грузинского происхождения». Здесь, на наш взгляд, с полным основанием делается намёк на то, что это национальное движение следует понимать только в интенсивном контакте с Россией, где со своей стороны воспринимались европейские идеи; эти европейские воззрения, передававшиеся при посредничестве России, включали, конечно, также ассимиляторские аспекты, как и ориентировавшие на исключение116.

Напротив, отожествление грузинского национального движения с «национал-шовинизмом» кажется нам слишком узким и также неоправданным. Такой подход скрывает тот факт, что и грузины в своих культурных и национальных устремлениях, совершенно по ту сторону угнетения меньшинств в собственной стране, подвергались национальному угнетению в результате царской политики, и их национальное движение несёт тем самым и освободительный характер.

Н. Багапш: Неудивительно, что в современной Грузии, где советский период истории сегодня рассматривается как «оккупация», бо́льшая часть научного сообщества не готова принять этот исторический факт. Ещё более глубокое раздражение, очевидно, вызывает и выявленная авторами этническая избирательность Большого террора в Грузинской ССР, в особенности по отношению к абхазам, что не вписывается в культивируемый в Грузии постулат о якобы «исторически присущей грузинской элите заботе об абхазах» и противодействии попыткам Москвы (ранее – Петербурга) русифицировать Абхазию.

Впервые национал-шовинистическая составляющая преступлений сталинского периода в Абхазии была детально раскрыта в коллективном сборнике «Абхазия: документы свидетельствуют. 1937–1953 гг.», вышедшем в свет в 1992 г., незадолго до начала войны. Авторы-составители Б.Е. Сагария, Т.А. Ачугба и В.М. Пачулия, опираясь на архивные источники и периодику того времени, выявили и наглядно проиллюстрировали факт проведения поликомпонентной политики грузинизации Абхазии в сталинско-бе- риевский период. В предисловии авторы сборника отмечают: «Здесь, в Абхазии, мини-имперская политика жестоко проявила свою шовинистическую сущность. Сталинско-бериевская страте-

гия в этом регионе Кавказа сводилась к тому, чтобы первым мощным ударом (1937–1941) обезглавить абхазский народ. Для этого необходимо было вырезать политическое руководство Абхазии, почти всю абхазскую интеллигенцию и цвет крестьянства, составлявшего тогда основную часть населения. С этих шагов и началось практическое осуществление программы насильственной ассимиляции абхазов»117.

Авторы: Олицетворение преследования именами Сталина и Берии соответствует, чего рецензент, вероятно, не осознаёт, аргументационному стереотипу грузинской стороны, имевшему целью снятие вины с грузинского общества. В соответствии с таким подходом единственную ответственность несут центральные органы в Москве, воплощённые этими именами. Реализация указаний центра в Грузии представляется чистой воды исполнением решений, принятых в Москве, причём, снова оказавшись персонифицированным, Берия предстаёт их практически единственным послушным исполнителем. Далее следует принять во внимание, что «террор» в СССР поначалу представлял собой преследование действительных и воображаемых врагов, но в ходе его реализации в Грузии произошло включение в старый стереотип национальной гомогенизации. Таким образом, террор 1937–1938 гг. не был «изобретён», скажем, в целях национальной гомогенизации. Именно указание авторов на тот факт, что уже с 1936 г. по абхазской элите был нанесён тяжёлый удар, объясняет, кроме того, что в 1937–1938 гг. и абхазцы были затронуты несколько глубже, например кадры среднего уровня и крестьянские слои.

Н. Багапш: Спустя более чем два десятилетия немецкие исследователи приходят к схожим заключениям, касающимся этнической составляющей репрессий в Грузинской ССР и проведения ассимиляторской политики («процесс национальной гомогенизации») в сталинско-бериевский период. В частности, на с. 333 читаем: «Статистические и фактические данные о жертвах репрессий, относившихся к национальным группам, которые упоминаются в документах карательных органов наряду с “грузинами”, свидетельствуют, что грузинский центр осуществлял политику гомогенизации также насильственно, посредством репрессий, вследствие чего эти национальные группы были лишены своего влияния и оказались в зависимом положении от титульной нации. Важнейшим примером такого образа действий являются репрессии в отношении значительного количества абхазов. Абхазская

элита была серьёзно обескровлена начиная уже с 1936 г. Вслед за ней последовали широкие массы абхазов, подвергавшиеся репрессиям наряду с разного рода советскими “выдвиженцами”. Среди абхазов – жертв массовых операций НКВД – оказалось множество крестьян, но также служащих и партийных кадров среднего звена. Главное место в действиях власти занимало стремление повернуть вспять процесс образования абхазской нации, к тому времени уже далеко продвинувшийся вперёд».

Далее на с. 330–331 находим: «Одна из главных целей центральной власти Грузии заключалась в том, чтобы нивелировать все особые идентичности внутри картвельской группы или максимально низвести их до уровня “местных” идентичностей… По этой же схеме как кандидаты на “включение” [в состав грузинской этнонации. – Н.Б.] рассматривались осетины и абхазы, не имевшие своей собственной традиционной высокоразвитой культуры и в своей массе не относившиеся к мусульманам. В случае неудачи над ними постоянно висел дамоклов меч “исключения”. Здесь считаем нужным отметить, что абхазы не только рассматривались как кандидаты на “включение” в состав грузинской этнонации, но и сам процесс этого “включения” к началу 1950-х гг. уже был запущен. Несмотря на то что абхазы, в отличие от мингрелов, сванов, аджарцев и бацбийцев, так и не были официально инкорпорированы в состав “грузинской социалистической нации” в сталинско-бериевский период, по всей вероятности, к концу 1950-х гг. сигнал к этому уже был дан сверху. На закате сталинской эпохи в ряде публикаций появляются недвусмысленные указания на то, что абхазов следует рассматривать как “этнических грузин”, причём доходит до того, что абхазский язык объявляется одним из картвельских языков. В 1951 г. председатель Совета Министров Абхазской АССР М.К. Делба писал: “…язык и историю абхазов Н.Я. Марр по преимуществу изучал в отрыве от общей истории грузинского народа. А между тем, абхазы, как грузинское племя, на всем протяжении своей истории были неотъемлемой частью грузинского народа, и Абхазия была и является неотъемлемой частью Грузии не только политически, но и по своему национальному составу… Язык абхазов, как и язык других грузинских племён, – мегрелов, лазов, сванов, – является ближайшим родственным языком грузинского языка”118. Аналогичные положения выдвинул в своём выступлении на XXI областной конференции Абхазской организации КП Грузии И.Н. Тускадзе: “…абхазы являются грузинским племенем, как и мингрельцы

и сваны, и на всем протяжении своей истории были неотъемлемой частью грузинского народа”119. Этнограф-кавказовед Я.С. Смирнова в критической статье на роман И.Г. Папаскири “Темыр” в 1951 г. отмечала: “Можно пожалеть и о том, что автор не показал, какую огромную помощь оказали абхазскому народу великий русский народ и другие народы нашей Родины, особенно грузинский, часть которого составляют абхазы”»120.

Естественно, подобные выводы авторов «Большевистского порядка в Грузии» не могли не вызвать вполне ожидаемой, но крайне слабо мотивированной критики со стороны ряда грузинских учёных.

Сталинские репрессии коснулись всего населения СССР. Естественно, не составил исключения и грузинский народ, однако в пределах Грузинской ССР прослеживалась явная этническая избирательность в применении государственного насилия: помимо общегосударственных целей, претворению которых в жизнь руководство союзной республики было обязано содействовать, грузинским властям успешно удавалось имплементировать политику тотальной грузинизации этнических окраин, что имело особо тяжёлые последствия именно для Абхазии.

Авторы: Успешность «имплементации политики тотальной грузинизации» кажется всё же преувеличенной; в структурноинституциональном отношении (закрытие школ, газет, гомогенизация кадровых структур) это могло бы соответствовать действительности, культурная же ассимиляция потребовала большего времени (от одного до двух поколений) и была отчасти обращена вспять после десталинизации.

Н. Багапш: Поэтапное понижение политического статуса Абхазии, убийство Нестора Лакобы в Тифлисе, начало политических репрессий и последовавшая за ними всесторонняя грузинизация Абхазии непосредственно отразились и на динамике этнических процессов в республике.

Одним из самых страшных этнически мотивированных преступлений, совершённых руководством Грузинской ССР в ста- линско-бериевский период, было плановое, зачастую насильственное, переселение от трёх до четырёх десятков тысяч крестьян из западных районов Грузии в Абхазию (подробнее о численности планово переселённых в 1930–1950-е годы см. в нашей кандидатской диссертации). Авторы настоящего исследования справедливо усматривают в данной переселенческой кампании «тенденции общей национальной политики» Грузии.

Начиная с постмахаджирского периода, когда до того этнически практически гомогенная территория Абхазии теряет бо́льшую часть коренного населения и превращается в площадку полиэтнической колонизации, и вплоть до 1992 г. происходит непрекращающийся механический прирост картвельского населения страны. В целом рост картвельского населения Абхазии за указанный период происходил трёмя путями:

1)миграционный прирост, происходивший за счёт притока населения преимущественно из районов Западной Грузии, начиная со второй половины XIX в. и вплоть до грузино-абхазской войны;

2)ассимиляционный прирост – увеличение численности картвельского населения Абхазии за счёт ассимиляции большей части самурзаканских абхазов;

3)естественный прирост как уже осевшего в Абхазии картвельского населения, так и вновь прибывавших мигрантов. Учитывая стотридцатилетнюю историю существования компактных картвельских поселений в постмахаджирской Абхазии, естественный прирост картвельского населения на протяжении всего этого периода, конечно, имел место, но определить его абсолютные количественные характеристики не представляется возможным ни для территории «Несамурзаканской Абхазии», где на него накладывался постоянный миграционный прирост, ни для территории Самурзакана, где помимо миграционного и естественного происходил и ассимиляционный прирост картвельского населения.

Авторы: На вопрос об «изначальной» этнической принадлежности самурзаканцев ответить трудно. Уже в начале XIX в. русские источники доказывают в связи с занятием Сухума в 1810 г., что самурзаканцы, возможно, ассимилировались неоднократно. Если на их территории доминировали мингрельские князья, они с точки зрения языка и культуры перелицовывались на мингрельский лад, под абхазским владычеством происходило обратное. Некоторые обстоятельства указывают на то, что это население «изначально» было мингрельским. С другой стороны, авторы уже выражали своё сомнение в отношении такого рода попыток фиксировать этносы с точки зрения их происхождения

вдалёком прошлом. Целесообразным и важным представляется различие, которое Н. Багапш проводит между «несамурзаканской» и «самурзаканской» Абхазией, так как благодаря такому рассмотрению лучше поддаются пониманию многие, например демографические, процессы.

Н. Багапш: Переселение жителей Западной Грузии в Абхазию в XIX–XX вв. происходило по двум основным векторам, не связанным между собой организационно, но, тем не менее, никогда не шедшим в отрыве друг от друга.

Первый путь – переселение, инспирированное властями и, соответственно, преследовавшее определённые государственные цели; второй путь – неорганизованная, «самочинная» миграция, вызванная, как правило, экономическими причинами, но по крайней мере после 1917 г. уже не идущая вразрез с интересами государственной власти (будь то ГДР или советская Грузия), а наоборот, дополняющая организованную переселенческую политику.

Авторы: Положительный момент данного различия заключается в том, что рецензент не воспринимает любую миграцию огульно как следствие непосредственного государственного руководства, как он уже и ранее не сводил всякий рост населения сплошь к миграции. Несомненно, стихийная индивидуальная миграция, которую рецензент, конечно, с полным основанием объяснял экономическими мотивами, вписывалась в концепцию миграции, осуществлявшейся и организованной государством, но эти два процесса не следует отожествлять друг с другом. Подобное же имеет силу, например, и для миграции русских и украинцев в Эстонию и Латвию после Второй мировой войны.

Н. Багапш: Всего за последние 150 лет властями (сначала российскими имперскими, затем грузинскими периода ГДР и, наконец, советскими) было организовано три крупные волны переселения картвельского населения в Абхазию. Между собой их объединяет, помимо несомненного наличия в каждом случае преследуемых государством конкретных целей, сам контингент переселенцев: во всех трёх случаях это сельское население – уроженцы Мингрелии и других регионов Западной Грузии.

В то же время неорганизованная миграция населения из районов Западной Грузии в Абхазию происходила перманентно, охватывая не только сельское, но и городское население районов выбытия, и, соответственно, конечной целью подобной миграции были в том числе и городские центры Абхазии. Спонтанный характер миграции, однако, не означает, что она не имела никакой государственной поддержки. Так, в сталинско-бериевский период были созданы все условия, благоприятствующие переселению именно картвельского населения в Абхазию. Неорганизованная миграция населения Западной Грузии в Абхазию не прекраща-

лась с XIX в. и вплоть до 1992 г., охватывая в том числе и периоды планового переселения картвельских крестьян.

Плановое переселение, в отличие от неорганизованного, способствовало резкому, скачкообразному росту картвельского населения и изменению этнодемографической ситуации в краткие сроки как в Абхазии в целом, так и в отдельных районах в частности.

Плановое переселение крестьян из Западной Грузии в Абхазию началось в 1937 г. по личной инициативе Л. Берии и осуществлялось поначалу наркомземом Грузии. Только с 1939 г. руководство переселением перешло к Переселенческому управлению при СНК СССР и его местным подразделениям Грузпереселенстрою и Абхазпереселенстрою. Плановое заселение крестьян из Западной Грузии производилось в сельские местности всех без исключения районов Абхазии, но основными районами вселения были Очамчирский, Гудаутский и Гагрский (первые два этнически абхазские, последний – «стратегический», пограничный с Россией, где доля картвельского населения до того была невелика), что иллюстрирует цели, поставленные организаторами этого мероприятия. После депортации греков и ряда других народов в 1949 г. мингрельских крестьян стали вселять в покинутые прежде всего греческим населением сёла Центральной Абхазии.

Г.П. Лежава указывает на наличие двух целей переселенческой политики в Абхазии: экономической и ассимиляторской. Автор, в частности, отмечает, что «научно неоправданно полностью сбрасывать со счетов народнохозяйственное значение этой организованной миграции». Некоторые грузинские учёные вообще отказываются усматривать какую-либо этнически мотивированную составляющую данного мероприятия. Исключительно экономическими причинами объясняет плановое переселение западногрузинских крестьян в Абхазию З.В. Папаскири, рассматривая данное мероприятие в качестве составной части общесоюзной переселенческой политики, абсолютно аналогичное большинству других эпизодов массового организованного переселения в СССР, кроме депортаций по этническому признаку.

На наш взгляд, ключевым вопросом является не определение того, имела ли место экономическая составляющая при проведении данной кампании (в подобных мероприятиях она по определению не может отсутствовать), а то, какая из целей являлась для её организаторов мотивирующей, основополагающей и приоритетной. А таковой, очевидно, была ассимиляторская. Руковод-