Gruzia_v_puti_Teni_stalinizma_-_2017

ленности абхазского населения в составе Грузии в количестве 55409 человек – подверглись непропорционально жестоким репрессиям. Показатель степени репрессий составил здесь 1 %, что на треть выше, чем аналогичный показатель для грузин (0,63 %) (соотношение 1:0,6). Также в случае с применением ВМН (высшая мера наказания. – Т.А.) речь идёт об очень высоком показателе степени репрессий. Доля смертных приговоров в отношении к общей численности абхазского населения составляет 0,57 %. Если сравнивать этот показатель с аналогичным показателем у грузин, то он у абхазов также окажется выше почти в два раза

(0,30 %: 0,57 %)» (c. 248).

Грузинских оппонентов особенно не устраивают выводы авторов об использовании грузинскими властями «в своих целях и интересах» различного рода постановлений, указов и распоряжений из Москвы о репрессиях (с. 394), о существовании тесной связи «между репрессиями и процессами формирования титульной грузинской нации» (с. 244) и т.д.

Подобные заключения, считает один из рецензентов профессор Д. Гамахария, отражают «сепаратистскую и кремлевскую идеологию, направленную против целостности грузинского государства и грузинского этноса» (c. 401). Продолжая эту мысль, он пишет: «Одной из задач авторов является также создание “научной” основы для провоцирования и обострения межнациональных конфликтов в Грузии. Самым бессовестным образом предпринимается попытка дискредитации грузинского народа в глазах мировой общественности, поддерживающей его справедливую борьбу за деоккупацию своих исконных земель, за искоренение этнической чистки» (c. 401).

Продолжая критику авторов книги, профессор А. Даушвили отмечает: «Нельзя оставить без внимания главу “Кандидаты включения: абхазцы и осетины”. Авторы касаются весьма болезненной сегодня для грузин проблемы и явно обвиняют нас в гонении абхазов и осетин, утверждают, что грузины использовали 1937 г. для притеснения этих этносов, нивелирования их культурной идентичности, гегемонии грузинского этноса. Это недоказанное обвинение!» (c. 433). Утрируя создавшуюся в те тяжёлые годы ситуацию, он пишет: «Авторы рецензируемой книги при рассмотрении межнациональных отношений в Грузии впадают в недопустимый субъективизм... из их труда следует, что один этнос в Грузии охотился за другим, они ненавидели друг друга, ставили ловушки» (c.444). В заключительной части своей рецензии

А. Даушвили отмечает, что в Грузии не было «никаких массовых репрессий, террора и геноцида», а подобные выводы появились вследствие того, что труд «пропитан духом тенденциозности, что продиктовано неофашистско-реваншистской идеологией» (c. 452– 453).

Не менее агрессивной и некорректной выглядит оценка событий, происходивших в годы террора, данная т. н. группой Р. Метревели. Эта группа учёных, назвав труд немецких авторов работой «весьма низкого качества», пишет: «Сразу надо отметить, что авторам не стоила большого труда фальсификация истории Грузии. Они использовали готовые положения из историографии Российской империи и Советского Союза, добавили к ним “плоды” современной российской, абхазской и осетинской историографии и, на основании всего этого, основательно фальсифицировали не только историю репрессий 30-х гг. XX века в Грузии, но и предыдущих эпох истории Грузии, новой истории Грузии (XIX в.) и истории Демократической республики Грузии (1918– 1921 гг.)» (c. 458). Изображая себя объективными исследователями, они продолжают: «Фальсификация истории – сама по себе позорное дело, но ещё позорнее, когда она сопровождается цинизмом по отношению к конкретному народу и государству; упомянутый труд предельно циничен и характеризуется стремлением всё представить в отрицательном свете».

Фактически оправдывая массовый террор абхазов, профессор В. Гурули видит его причину в том, что абхазы занимали высокие должности. «Если там расстреляли большое количество абхазцев, то это потому, что там на соответствующих должностях были абхазцы» (c. 493). А профессор З. Папаскири, созвучно с В. Гурули, ставит вопрос: «Почему была истреблена вся партийно-полити- ческая абхазская элита… чем занимались эти интеллектуалы? Возьмем Гвасалию, возьмем Ашхацаву – чем они занимались?». И сам же отвечает: «Они подготавливали идеологию против Грузии, против единой грузинской государственности» (c. 495).

Как видим, часть вышеперечисленных, а также другие грузинские оппоненты, принимавшие участие в обсуждении книги (одни открыто, другие в завуалированной форме), выступали в роли защитников политики террора в Грузинской ССР в отношении абхазского народа. Высказывания грузинских оппонентов о кровавых событиях того времени наводят на мысль, что они, как и власти Грузии периода террора, чувствуют себя безнаказанными «хозяевами» абхазов и всех других «нацменьшинств», оказав-

шихся волею судеб в составе Грузинской ССР. А для «идеологического» и «научного» обоснования тех страшных преступлений грузинские историки-оппоненты чаще, чем этого требовала тема исследования и оценка репрессий 1930-х и последующих годов, приводили «исторические факты» о принадлежности во все времена грузинскому народу всей территории тогдашней Грузинской ССР и не только. Исходя из этого, все «нацменьшинства», включая абхазов, они считают «пришлыми» на «грузинской земле». Выходит, что подобные необоснованные притязания на территории Грузинской ССР, признание всех негрузин «диаспорой», стали оправдательным псевдоморальным мотивом для проведения и обеления Большого террора ради защиты «единства Грузии».

Однако, как и ожидалось, сами грузинские историки, как это происходит уже многие десятилетия, стали щедро распространять заведомо ложную информацию об истории Абхазии и Грузии. Например, упомянутая группа Р. Метревели, без всяких ссылок, считает, якобы Абхазия наряду с Мегрелией и Сванетией являются «историческими краями Грузии» (с. 466).

Продолжая в этом же духе обсуждение книги, проф. А. Даушвили делает новые «научные открытия» по истории абхазского народа. «В эпоху Средневековья Абхазия была таким же грузинским регионом, как Картли, Кахетия и т. д.». Следующие его «открытия» заключаются в том, что произошедшее в связи с ослаблением «единого центра» «переселение с Северного Кавказа родственных абхазам адыгейских племен, их смешивание с местным абхазским этносом (ассимиляция) вызвало ослабление куль- турно-религиозных связей с Грузией». По его мнению, «с новым этносом осталось старое название, а большинство сегодняшних абхазов именуют себя “апсуа”» (c. 436).

Практически ничем не отличается от этих надуманных утверждений мнение другого грузинского оппонента, Д. Гамахария, который пишет: «Авторы повторяют выдумку сепаратистов о переселении части абхазов на Северный Кавказ, скрывая тем самым факт заселения исторической Абхазии апсуа-абхазами» (c. 381). Он же, опровергая ассимиляционные процессы среди абхазов в юго-восточной части Абхазии, считает «прямым насилием над историей» утверждение о «мегрелизации» православных абхазов в районах, граничащих с Мингрелией – т.е. в Гальском районе» (c. 384). Далее, указывая на некомпетентность авторов главы «Этнос и террор» в вопросах истории, он подчёркивает, что их работа «…не выдерживает никакой критики, особенно в той части,

где речь идёт об истории Грузии, грузинского этноса, Абхазии и абхазов», «не имеет ничего общего с действительной историей, наукой. Авторы явно исповедуют сепаратистскую и кремлёвскую идеологию, направленную против целостности грузинского государства и грузинского этноса…» (c. 401).

Прежде чем непосредственно охарактеризовать суть репрессивной политики руководства Советской Грузии в Абхазии, хотелось бы вкратце остановиться на некоторых вышеперечисленных моментах этнической истории абхазского народа, ставших объектом полемики между авторами книги и грузинскими оппонентами.

В частности, следует констатировать, что абхазы, самоназвание – апсуа, являются автохтонами Восточного Причерноморья Кавказа. Данное положение не вызывало и не вызывает сомнения таких непредвзятых учёных-кавказоведов, как М. Броссе, П.К. Услар, Н.Я. Марр, Д.И. Гулиа, И.А. Джавахишвили, С.Н. Джанашия, А.С.Чикобава, Г.С.Читая, А.И. Робакидзе, Ш.Д.Инал-ипа, З.В.Анчабадзе, Г.А. Дзидзария, Г.Ф. Чурсин, А.В. Фадеев, В.В. Латышев, И.М.Дьяконов, Л.И.Лавров, М.М.Трапш, М.О.Косвен, Я.С.Смирнова, Г.А. Меликишвили, О.М. Джапаридзе, К.В. Ломтатидзе и др. И в дальнейшем М.М. Трапш, несмотря на появление в середине XX века по социальному заказу властей Грузинской ССР т. н. теории П. Ингороквы о «пришлости» с Северного Кавказа предков современных абхазов под этнонимом «апсуа» в Абхазии во второй половине XVII века, кавказоведческая наука в целом осталась верной своим традиционным базисным представлениям о генезисе и этнической истории абхазского народа. Не стали разрушаться эти же научные подходы в масштабе мировой историографии, ярким примером чего является позиция авторов рецензируемой книги.

Несмотря на то, что упомянутая теория Ингороквы не заслуживает столь пристального внимания, тем не менее некоторые высказывания по истории Абхазии, приведённые грузинскими оппонентами, не могу оставить без комментариев.

Например, по поводу этнической принадлежности народа, именуемого эндоэтнонимом «апсуа», а экзоэтнонимами «абхазы», «абаза» и т.д. и локализации их носителей, прежде всего, следует обратить внимание на то, что ни в одном из средневековых грузинских и иноязычных письменных источников нет указания на то, что под этнонимом «абхазы» следовало бы понимать грузин, мегрелов или сванов. Нет данных и о том, что «абхазы»

и «апсуа» разные народы. Это такой же абсурд, как если бы ктото стал доказывать, что «эллинес» не «грек», «перс» не «ирани», «дойче» не «немец» и т.д.

Нет в источниках данных и о том, что когда-либо, в какой-то конкретный период истории Абхазии, на этой территории произошла смена абхазского народа другим, в частности грузинским, как об этом пишут историки из Тбилиси. Если, конечно, не иметь в виду Юго-Восточный регион современной Абхазии, особенно его низменную полосу, которую в позднем средневековье временами оккупировали князья Мегрелии, чем и была вызвана частичная смена абхазского населения мегрельским, или же – наоборот35. Хотя в те времена абхазы не покидали предгорные и горные населенные пункты этого региона, именуемого с конца XVIII в. Самурзакан (по имени абхазского удельного князя Мурзакана Чачба). Более того, по сообщению турецкого путешественника и ученого Эвлия Челеби, посетившего Абхазию в 1641 г., этническая граница абхазов (абаза) с мегрелами на юго-востоке проходила по р. Паша (совр. Риони). По его же данным, на территории от р. Паша до Анапы проживали 25 крупных абхазских общин, всего около 600 тыс. человек36.

Исторические изыскания подтверждают, что чем более ранний период исследования этнической принадлежности населения, проживавшего на территории восточного Причерноморья, тем большие территории были населены предками современных абхазов и абазин. Поэтому неслучайно в грузинских письменных источниках Абхазское царство VIII–X вв. называлось не иначе как Абхазским царством, в котором этнические абхазы занимали доминирующее положение. А царей этого государства именовали царями абхазов, позже – царями «абхазов, картов, ранов, кахов…» и других, которые были им подвластны. Кстати, грузинские источники подтверждают также, что Абхазия – как единое государство и единая страна – была известна на несколько столетий раньше, чем Сакартвело – Грузия. Вспомним слова акад. Н.А. Бердзенишвили: «Нашим историкам (тем более не историкам) кажется, что “Сакартвело” in prinsipe всегда существовало… Сегодня никто не оспаривает, что данный термин (“Сакартвело”) появился гораздо позже (в X веке или чуть раньше)»37. Вместе с тем следует отметить, что изначально название «Сакартвело» отожествлялось только лишь с Картли, т. е. этнотерриториальной единицей, где проживало племя картлийцев. С XI века термин «Сакартвело» постепенно становится собирательным названием

других этнотерриториальных единиц. Однако со второй половины XIII века, после развала Абхазского царства, данный термин не имел широкого применения. К слову, в российских письменных источниках XVIII и XIX веков под названием «Грузия», подразумевались Картли и Кахети. Так продолжалось фактически до установления меньшевистского и советского государства Грузии38.

Таким образом, имеющиеся источники не дают никаких оснований грузинским историкам для того, чтобы искусственно «загнать» Абхазию в состав Грузии или же «вытолкнуть» абхазов за пределы Южного Кавказа. Им следовало бы задуматься над словами основоположника грузинской научной историографии акад. И.А. Джавахишвили, который предупреждал современных и будущих грузинских историков: «Положение исследователя истории грузинского народа ещё более осложнено и тем обстоятельством, что Кавказ не является первоначальной родиной грузин, и

остатки их первоначальной культуры не могут быть разыскиваемы здесь»39.

По поводу этноязыковой ситуации в Абхазии в XIX – нач. XX в. следует отметить, что Абхазия являлась мононациональной страной вплоть до массовой депортации абхазов в Османскую империю во второй половине ХIХ в. Поэтому всякие утверждения грузинских авторов (например, Д. Гамахарии) об отсутствии процесса «мегрелизации» в Самурзакане безосновательны.

На самом деле упразднение абхазской государственности (1864) и введение в Абхазии прямого российского правления дали возможность определённому количеству мегрелов обосноваться в Абхазии. Уже к 1868 г. в Абхазии были зафиксированы 429 мегрелов40. Однако их массовое заселение, как и представителей других народов (русских, армян, греков, молдаван, эстонцев, немцев и др.), началось после очередной волны депортации абхазов в Османскую империю в 1877–1878 гг. Колонизация опустевших земель Абхазии грузинской прессой того периода была представлена как общенациональное событие. «Во всех отношениях подходящими для заселения побережья Черного моря являются как имеретинцы, так и мегрелы», – сообщалось в газете «Дроеба» от 2 февраля 1878г. А в номере от 4 февраля 1879г. то же издание пишет: «Расширимся, пока ещё имеем время, пока не понаехали чужие племена и не поселились на пустых местах нашего Кавказа». Засуетилась и газета «Шрома» (1882, № 15), которая призывала своих читателей: «Присылайте сюда [в Абхазию] побольше рачинцев, лечхумцев, верхних имеретинцев и мегрелов из

горных мест». Как сообщал журнал «Моамбе» (1898, № 1), в начале 80-х гг. ХIХ в. мегрелами вблизи Сухума были заняты бывшие абхазские села – Абжаква, Мерхеул, Пшап, Акапа, Гумиста, Келасур, Багажвяшта, Мачара, Гулрыпш, Багбаран, Бабушара, Варча, Наа и др. В большинстве из этих сел число переселенческих дворов доходило от 50 до 100 и более. В 90-х гг. XIX в. в Абхазии уже образовались мегрельские села, состоящие из 300, 500 и более семей.

Грузинская пресса проявила заботу и об идеологическом обеспечении переселенческого движения соотечественников. В процессе освоения картвелами опустевших земель Абхазии и других регионов Кавказа у грузинской общественности начинает формироваться имперское сознание. Вышеназванная газета «Дроеба» ещё в 1873 г. (№ 399) стала внушать своим читателям, что, оказывается, «весь Кавказ является родиной грузин, грузинской землей». А в 1879 г. то же издание (№ 36) открыто выражает недовольство по поводу того, что Россия «старается присвоить опустевшие земли нашего края на побережье Каспийского и Черного морей», которые «грузинская нация в прошлом занимала».

Хотя, по словам начальника Сухумского округа В.А. Браккера, до введения прямого российского правления «было далеко не безопасно даже и появляться в Абхазии, а если они [мегрелы] и проживали тут, то не иначе как в качестве прислуги местных привилегированных фамилий»41. Если к 1886 г., согласно российской посемейной переписи, количество мегрелов и грузин в Абхазии достигло 3989 чел. (из них мегрелов – 3474), то за 11 лет их численность выросла до 25640 чел. (из них мегрелы – 23810)42.

Тем временем увеличение количественного состава мегрелогрузин создало благоприятные условия для проведения целенаправленной ассимиляции абхазов, особенно самурзаканцев. «Теперь этот пришлый элемент, – говорится в одном из источников начала XX века, – стеснил коренное население, взял на себя роль каких-то руководителей-посредников между правительством и народом [абхазами], действуя якобы от имени коренного народа. Люди эти, в большинстве случаев мингрельцы, пришли вместе с русскими, так сказать под русским флагом внедрялись в Абхазию. Они захватили в свои руки и богатства, и земли в Абхазии и пользуются всеми благами, заботясь только о себе, стремясь насильственно огрузинить абхазское население»43.

Собственно говоря, с конца XIX в. Самурзакан превратился не только в испытательный полигон этнокультурной ассимиляции

абхазов, но и в своеобразный перевалочный пункт, плацдарм для широкомасштабного расселения мегрельского, а за ним и собственно грузинского населения на всю территорию Абхазии.

Вместе с тем, как видим, ассимиляция абхазов приобретает двухступенчатый характер. В частности, мегрельское население, призванное ассимилировать абхазов, фактически не владевшее грузинским языком, могло бы не огрузинить, а омегрелить их, что и случилось на начальном этапе. Для справки: по данным газеты «Кавказ» (1865, № 97), в середине XIX в. во время развернувшейся борьбы «за абхазский Самурзакан» между грузинским

ирусским языками, только лишь два человека по всему Самурзакану владели «грузинской грамотой», грузины и мегрелы между собой общались «с помощью переводчиков». Однако, несмотря на такой риск, грузинская интеллигенция и духовенство активизировали процессы расширения этнической, а следом и политической границ картвелов за счёт освоения опустевших земель Абхазии. На этом фоне богослужение в абхазских приходах, как

ипреподавание в церковных и светских учебных заведениях Самурзакана, стало вестись на грузинском языке. В ассимиляции абхазов немаловажную роль сыграли: искажение на мегрелогрузинский лад или же самовольная замена абхазских фамилий священниками, распространение священнослужителями и преподавателями учебных заведений ложной информации о грузинском происхождении самурзаканцев и всех абхазов, объявление самопровозглашенной в 1917 г. грузинской церковью самурзаканцев грузинами, официальная запись самурзаканцев грузинами в годы меньшевистской оккупации (1918–1921), открытие в Самурзакане в первые же годы советской власти ликбезов, начальных, неполных и полных средних школ на грузинском языке и многое другое.

Изначально в деэтнизации самурзаканцев существенную роль сыграло безосновательное разделение самодержавием абхазов на «виновное» население (от р. Бзыбь до р. Аалдзга) и «невиновное» (от р. Аалдзга до р. Ингура). Чтобы уберечь себя и своих родственников от преследований, многие самурзаканцы стали отмежёвываться от «виновных» абхазов и признавать себя по национальности «самурзаканцами». Опасность оставаться абхазом заключалась в том, что объявленные «виновными» абхазы были отнесены к категории «временное население», лишены наследственного права на землю и на проживание в приморской части Абхазии, включая г. Сухум и окрестные села. Так было с 1880-го по 1907 год.

Вэтом отношении интересны следующие статистические данные. В 1882–1883 гг. в Самурзакане на 5794 семьи приходилось

лишь 222 постоянно проживавшие мегрельские семьи, остальные составляли абхазы44. По данным российской посемейной переписи 1886 г., из общей численности населения Самурзакана – 30529

чел. – подавляющее большинство – 29520 чел. – абхазы, тогда как мегрелов было всего 984 человека45.

И в последующие два-три десятилетия подавляющее большинство населения Самурзакана считали себя абхазами. Например, по данным Н.В. Фон-Дервиза, в начале XX в. собственно самурзаканцев, которых он относил к абхазам, было 31486 человек,

ав совокупности на тот период численность абхазов в Абхазии составила 104353 человека46. По К.Д. Мачавариани, в 1913 г. в Самурзакане общая численность населения составляла 38580 че-

ловек, из которых абхазов 33639 человек; грузин (мегрелы, имеретинцы, гурийцы и др.) – 3915; турок – 26 человек47. Однако численность абхазов в этом регионе, как и по всей Абхазии, была искусственно занижена грузинскими меньшевиками для закрепления за картвелами статуса автохтонного населения на этнической территории абхазов с целью оправдания оккупации и аннексии Абхазии войсками Грузинской Демократической Республики.

В частности, по И. Гомартели, самурзаканцы являлись мегрелами и по численности превышали 40-тысячное абхазское население48. По данным писателя В. Котетишвили, в 1919 г. в Самурзакане проживало 38441 чел., из которых абхазов только 2000 чел., грузин – 36441. Таким образом, общее количество абхазов в Абха-

зии он уменьшил до 41376 человек, а численность грузин соответственно увеличил до 60930 человек49.

Вэтом отношении примечателен следующий факт: по данным профессора М. Бутбы, потомка абхазских депортантов из Стамбула, посетившего Самурзакан в 1920 г., численность абхазов в этом регионе Абхазии достигала 40 тыс. человек, из них 2/3 знали свой язык и не омегрелились, с гордостью заявляли, что они абхазы. И в то же время М. Бутба был весьма обеспокоен произволом грузинских меньшевистских властей по отношению к самурзаканским абхазам: «Со временем абхазы могут потерять своих

братьев-самурзаканцев… грузины и мегрелы делают всё возможное для того, чтобы ассимилировать абхазов Самурзакана»50.

Курс на увеличение грузинского населения в Абхазии продолжила и Советская Грузия. На заре советской власти Грузия откровенно выступала против существования независимой ССР

Абхазии. «Независимая» Абхазия, где большинство составляют грузины, неприемлема», – читаем в газете «Социалист-федерали- сти» от 23 июля 1921 г. Это мнение разделял писатель К. Гамсахурдия и другие51.

Во время первой Всесоюзной переписи населения (1926) статистические службы ГССР и ЗСФР из числа жителей Самурзака-

на к мегрелам причислили 36802 чел., а к абхазам – 12963 человека52.

Известный абхазский просветитель и священнослужитель протоирей Д. Маргания (Маан) связывал утрату абхазского национального самосознания абхазами Самурзакана именно с языковой ассимиляцией. В 1926 г. в газете «Апсны Капш» (№ 13) он сообщал: «Больше половины населения Гальского уезда абхазы по происхождению, но они считают себя мегрелами. В чём же причина? Случилось следующее: как только [абхазы] потеряли родной язык, служивший основой сохранения своих истоков, национального самосознания, запутались, стали не сознающими своих корней».

В конце 20-х гг. ХХ в. четкую картину языковой ассимиляции самурзаканцев дал абхазский ученый-лингвист А.К. Хашба, репрессированный в годы сталинского террора. «Мегрелизация самурзаканских абхазов, – писал он, – идёт таким темпом, что, вероятно, лет через десять-пятнадцать в Самурзакане не будет абхазского языка»53. Он обращает внимание на стремление самурзаканских абхазов открыть абхазские школы, чтобы возродить родной язык: «Дети самурзаканских абхазов, кроме ничтожного процента, говорят на мегрельском языке. Абхазское население в настоящее время обратило на это внимание, и принимает активное участие в постройке абхазских школ в абхазских селах, как за счёт государства, так и за счёт общества»54. К сожалению, эти мероприятия запоздали.

Вскоре абхазский народ настигла новая трагедия – абхазы, избежавшие искусственной ассимиляции во время переписи населения 1926 г., уже в 1939 г. были в основном записаны грузинами, а абхазами были записаны всего лишь 1786 человек55. О насильственном характере воздействия на национальное самосознание абхазов Юго-Восточного региона Абхазии и механической записи их грузинами свидетельствуют и старожилы этого региона. М.К. Эзугбая, коренной самурзаканец, заслуженный учитель Абхазии, в 1991 г. писал: «Ассимиляция абхазов (как бы неприятно это слово не звучало) особенно усилилась после установления