1.7. Роль рационального и иррационального мышления в уголовно-процессуальном доказывании на примере суда присяжных

Современная реформа уголовного судопроизводства (в части, относящейся к суду присяжных) осуществлялась не посредством разработки принципиально новой концепции функционирования суда присяжных, обусловленных ограничением репрессивных (карательных) свойств уголовного судопроизводства, а посредством возрождения дореволюционной концепции присяжных, разработанной для достижений противоположных целей и с учетом духа иного времени. Такой шаг по реформированию уголовного судопроизводства посредством введения дореволюционной концепции суда присяжных с позиции науки является не строгим. За прошедшее время изменились как политические, экономические, социальные, психологические, так и духовные основы российского общества и государства. Это, во-первых. Во-вторых, суд присяжных возрождался без учета мировоззренческих идей, детерминирующих уголовно-процессуальное доказывание, относящихся к методам уголовно-процессуальной науки, методам уголовно-процессуальной деятельности, а также принципам советского (российского) уголовного процесса/236/.

/236/ Подробнее о мировоззренческих идеях, детерминирующих уголовно-процессуальное доказывание, см.: Агутин А.В. Мировоззренческие идеи в уголовно-процессуальном доказывании. М., 2004. С. 44-87.

Те, кто, возрождал суд присяжных в его дореволюционной форме, забыли и о том, что изменилась среда функционирования суда с участием присяжных заседателей. В итоге, механизм управления социальными процессами в сфере уголовного судопроизводства, свойственный обществу с паровозами и пароходами, должен быть приемлем и для века космических кораблей, и просто кораблей на ядерном топливе. В этой связи, представляется, что мир за прошедшие практически 150 лет изменился. Изменился настолько, что предлагать, как альтернативу современным кораблям паровозы и пароходы, для оптимизации, осуществляемых ими перевозок является не только не приемлемым, но и не безопасным.

Приведенные выше рассуждения о транспортных средствах, позволяют по иному взглянуть на роль место суда с участием присяжных заседателей, а также на методологическую основу его функционирования. Результат функционирования суда присяжных не стоит оценивать односторонне, поскольку для него характерны и свои плюсы, и свои минусы. Поэтому исследование суда присяж[87]ных в уголовном судопроизводстве, и, прежде всего, в его содержательной части — доказывание по уголовным делам является своевременным и актуальным. Тем более, что оба явления (доказывание и суд присяжных) являются плодом судебных преобразований середины девятнадцатого века. Неслучайно Дж. Сейер в этой связи подчеркивал: «Доказательственное право — продукт суда присяжных, результат правил, установленных мудрыми юристами для решения практических вопросов, когда им приходилось председательствовать в судах, где в качестве судей факта действовали не обладающие особой подготовкой обычные граждане»/237/.

/237/ Зивс С.Л. Современный уголовный суд присяжных в Англии. М., 1948. С. 25-30.

Сказанное, естественно, не означает, что доказывание не может существовать без суда присяжных. Здесь ситуация явно противоположная — современное функционирование суда присяжных не может мыслиться без уголовно-процессуального доказывания. Хотя, думается, в изложенной ситуации возможны и варианты. С учетом изложенного перейдем к исследованию доказывания, как методологической основы реализации одной из идей уголовного судопроизводства — суда присяжных. Размышления по поводу методологической основы доказывания в суде присяжных важны не сами по себе, а позволяет глубже взглянуть в суть исследуемой нами проблемы. Без серьезной разработки методологических основ уголовно-процессуального доказывания во многом непонятен смысл введения суда с участием присяжных заседателей. Неслучайно, когда пишут о суде с участием присяжных заседателей, то причины его введения процессуалистами видятся: во-первых, в удовлетворении потребности участия народного элемента в отправлении правосудия/238/; во-вторых, в необходимости создания механизма укрепления и зашиты либерально-демократических ценностей и прав в обществе/239/; в-третьих, в потребности создания социального института, своего рода культурного образца/240/; в-четвертых, в ликвидации дефицита средств «разрешения нестандартных ситуаций, где из-за тяжести возможных последствий опаснее погрешить против истины, нежели против абстрактного веления правовой нормы»/241/; в-пятых, в потенциальной способности суда присяж[88]ных оказывать влияние на повышение качества правосудия в уголовно-процессуальной сфере, а также всей юрисдикционной деятельности; в-шестых, в персонифицировании ответственности профессионального судьи за законность рассмотрения дела, исключив при этом опасность единоличного произвола с его стороны; в-седьмых, «в преодолении корпоративной замкнутости судебной власти, изменению отношения судей к непрофессиональному элементу в правосудии не только в самом суде присяжных, но и в иных правовых формах»/242/.

/238/ Например, см.: Викторский СИ. Русский уголовный процесс. М., 1912. С. 42; Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. 1. СПб., 1996. С. 360.

/239/ Например, см.: Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: Учебник / Отв. ред. П.А. Лупинская. М., 2003. С. 552.

/240/ См.: Стецовский Ю.И. Судебная власть. М., 1999. С. 245.

/241/ Алексеева Л. Нравственную сторону оправдательного вердикта оставляю в стороне // Российская юстиция. 1995. № 8. С. 6.

/242/ Тарасов А.А. Единоличное и коллегиальное в уголовном процессе: правовые и социально-психологические проблемы. Самара, 2001. С. 305.

Отдавая дань уважения высказанным положениям, а также и их авторам, автор все же позволит себе сказать: они производны (вторичны) от фактических мотивов, побудившее законодателя сделать вывод о необходимости введения суда присяжных в России. Как отмечает профессор из Казахстана М. Нурикбаев, переоценивать его не следует: «Он не может быть панацеей ни от профессиональной несостоятельности органов уголовного преследования, ни отдельных судей»/243/. Краеугольным камнем же «концепции судебно-правовой реформы»,/244/ принятой Верховным Советом РСФСР, стало введение в России суда присяжных. «В силу этого, — пишет И.В. Корнеева, — названный суд нередко рассматривается как единственная панацея к устранению кризиса судебной системы и уголовного судопроизводства в целом»/245/.

/243/ См.: Нарикбаев. Авторитет судебной власти начинается с её независимости // Казахстанская правда. 2001. 10 ноября.

/244/ См.: Концепция судебной реформы в Российской Федерации / Верховный Совет Российской Федерации. М., 1992.

/245/ Корнеева И.В. Детерминанты суда присяжных в уголовном процессе России (сравнительно-правовой анализ) // Вестник Нижегородского университета им. Н И. Лобачевского. Серия Право. Выпуск 1 (2). Правовая система России на рубеже веков. Н. Новгород; Изд-во ННГУ, 2000. С. 261.

Доводы «за» и «против» суда присяжных свидетельствует о том, что концептуальных разработок реализации участия присяжных заседателей в доказывании по уголовным делам нет. Конечно, сказанное не означает, что место и роль суда присяжных в доказывании по уголовным делам не исследовалась. Наоборот суду присяжных сегодня посвящено столько публикаций, создающих в значительный степени информационный шум, чем концепты исследуемой проблемы, что разобраться в истинной роли и месте присяжных заседателей в доказывании представляется делом весьма затруднительным.

В этой связи мы согласны с профессором В.Т. Томиным в том,[89] что для проведения объективных исследований, посвященных суду присяжных, существуют объективные преграды. В их числе ограниченный опыт функционирования суда присяжных в дореволюционной России/246/. Это и «иные социальные, экономические и политические условия их введения и функционирования, и недостаточность предшествующего материала для адекватных выводов, и другой ряд обстоятельств, характеризующих сегодняшние условия в нашей стране»/247/.

/246/ Следует обратить внимание, что суд присяжных в дореволюционной России в большинстве регионов действовал не более двадцати лет. Так, например, рассмотрение дела судом присяжных в Оренбургской губернии было назначено только 30 сентября 1898 года, см.: Емельянов В. Исторические вехи судебной системы Оренбуржья // Юрист Оренбуржья. Именем закона. 2005. № 12 (25). С. 3.

/247/ Томин В.Т. Sapienti Sat (Судебно-следственная реформа: взгляд из провинции) // Нижегородские юридические записки: Сборник научных трудов / Под ред. В.Т. Томина Вып. 1. НВШ МВД РФ. Н. Новгород, 1995. С. 3.

Безусловно, имеется множество объективных препятствий для концептуального исследования участия присяжных в доказывании по уголовным делам. Вместе с тем эти препятствия в значительной мере относятся к внешнему проявлению функционирования суда присяжных в доказывании по уголовным делам. Кроме такого внешнего проявления суд присяжных имеет и концептуальные (методологические) препятствия в своем исследовании. Они лежат в увлеченности современных исследователей инструментарием немецкой идеалистической философии, и как следствие злоупотреблением рациональными началами при конструировании уголовно-процессуальном доказывания как в целом, так и в части, относящейся к суду присяжных. Исходя из сказанного, полагаем, что причина же введения суда присяжных в России обуславливается самой сущностью уголовно-процессуального доказывания, которая состоит в интегративно упорядоченной совокупности механизмов уголовно-процессуального доказывания, обусловленных целью уголовного процесса и системой принципов уголовного судопроизводства.

При этом вектор судебной реформы середины XIX века в уголовно-процессуальной сфере был направлен на проведение в законодательство боеспособной теории улик, в основе который лежал рассудок и подмененной логикой, разум. Иными словами, сказанное, можно выразить следующим образом — стержнем уголовно-процессуальной реформы была модель доказывания, основанная на рациональном познании. Вне этой модели оставалось иррациональные формы познания, например, интуиция.[90]

Такая ситуация не могла оставить равнодушными процессуалистов того времени, поскольку, игнорирование иррациональной стороны в познании, а, следовательно, и в доказывании по уголовным делам, на взгляд автора, было способно привести к противопоставлению между собой рационального и иррационального. Последнее с неизбежностью влекло за собой нарушение целостности познания. Причем перевод доказывания с процессуального режима, основанного на теории формальной оценки доказательств, на доказывание, осуществляемой на основе модели теории улик (систем правил рассуждений и выводов, основанных на формальной логике), схематизировало (формализовало) доказывание по уголовным делам. Складывалась ситуация, когда на смену одной формальности вполне могла прийти другая формальность/248/.

/248/ К слову, в целом формализации, а точнее формализма в уголовно-процессуальном доказывании избежать так и не удалось.

С тем, чтобы избежать такого развития событий в сфере доказывания по уголовным делам, вероятно законодатель принял следующее наиболее оптимальное решение — ввести в механизм уголовно-процессуального доказывания суд с участием присяжных заседателей, который способен в целом компенсировать отсутствие иррационального в доказывании по уголовным делам. Мы понимаем, что в значительной степени разделение на рациональное и иррациональное в сфере доказывания по уголовным делам — это результат человеческого мышления. В самом же мышлении рациональное и иррациональное тесно взаимосвязаны и взаимообусловлены. Образно говоря, между рациональным и иррациональным дверь, как правило, держится всегда открытой.

В контексте нашего исследования сказанное означает, что (независимо от того, как законодатель сконструирует модель мышления в ходе доказывания по уголовным делам) само мышление субъектов доказывания будет представлять собой единство иррационального и рационального. Согласно же концепции доказывания посредством косвенных улик результат иррационального мышления не может быть положен в основу процессуального решения на том или ином этапе уголовно-процессуального доказывания. Невозможность положения в основу процессуального решения на том или ином этапе доказывания результат иррационального доказывания был способен привести к тому, что субъект доказывания, например, судья, вынося оправдательный приговор, его основывал на результатах рационального познания, однако, осмысление материалов уголовного дела, оценка личности обви[91]няемого, которая исходила из его личного опыта, здравого смысла, интуиции и просто чувственного восприятия в целом, могло бы поставить суд (судьи) в такую ситуацию, когда бы фактически освобождал от уголовного наказания лицо, действительно виновное в совершении преступления, вместе с тем, избежавшего его в силу ограниченности механизмов доказывания, основанного на рациональном познании. Таким образом, мы имеем весьма парадоксальную ситуацию. Ее суть состоит в том, что не учет иррационального в ходе доказывания по уголовным делам приводит к следующему: в теоретическом плане мы имеем привлекательную доктрину доказывания, а в практическом — отсутствие имеющей смысл и цель деятельность. Такая ситуация не должна устраивать ни государство, ни общество того времени.

Одной из идей той далекой по времени, но близкой нам по духу судебной реформы была идея о повышения качества уголовно-процессуального доказывания, связанного с повышением его репрессивного начала. Так, по мнению авторитетного в то время процессуалиста В.Д. Спасовича, дореформенная теория доказательств имела «один весьма важный недостаток: она не репрессивна. От неё ускользают искусные и опытные злодеи»/249/. Оценивая сказанное, мы позволим себе сделать следующий вывод — замысел судебной реформы как раз и состоял в том, чтобы постреформенная теория доказательств детерминировала такой механизм доказывания по уголовным делам, который бы позволял наказывать, (говоря изящным языком В.Д. Спасовича) «искусных и опытных злодеев». Поэтому, если бы законодатель оставил без должного внимания иррациональное в познание, то судебная реформа, даже сугубо с теоретической точки зрения, была бы обречена на неудачу.

/249/ Спасович В.Д. О теории судебно-уголовных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством. М., 2001. С. 23.

В поддержку своей позиции приведем исследование и А. Жиряева «Теория улик», которое было осуществлено незадолго до судебной реформы (1855). В данном исследовании А. Жиряев, рассуждая о недостатках теории формальной оценки доказательств вне связи с пытками, полагает, что её проведение в таком виде в сферу доказывания по уголовным делам приводило к следующей ситуации: «Осуждение преступника поставлено было некоторым образом в зависимость от него самого: если он не хотел добровольным признанием сам навлечь на себя наказания, и если при содействии преступления был так осторожен, что предупредил при этом двух свидетелей, то мог оставаться ненаказанным. Это обстоятельство[92] заставило многих желать допущения доказательства уликами»/250/. Доказательство посредством улик было по свидетельству процитированного автора желанием многих. Однако, не всех. Были и те, которые считали доказательство с помощью улик «самым обманчивым способом достижения истины, для восполнения сделавшейся недостаточною системы доказательств предлагали иные средства как то:... содержание подозрительных, но неуличенных в темницах, принятие суда присяжных и т.п.»/251/.

/250/ Жиряев А. Теория улик. Дерпт, 1855. С. 9.

/251/ Там же.

Суд присяжных (наряду с пережитком ужасного средневековья -содержанием неуличенных подсудимых в темницах) рассматривался в качестве альтернативы доказывания посредством улик. В основе последнего лежала формальная логика, а в сущности суда присяжных была иная природа (сама жизнь во всем ее многообразии). Теория доказательств, основанная на уликах, и теория доказательств посредством присяжных заседателей имеют различную природу. В первом случае мы имеем дело с проявлением рационального познания (рациональности) в уголовно-процессуальном доказывании, а втором же, — с наличием иррационального познания (иррациональность) в доказывании по уголовным делам.

Подводя промежуточный итог исследованию роли и месту присяжных заседателей, автор полагает, что настало время более обстоятельно остановиться на раскрытие содержательных свойств (признаков) понятия «рациональность» и понятия «иррациональность». Потребность в содержательном анализе указанных понятий обуславливается ещё и тем, что на сегодняшний день в сфере доказывания по уголовным делам является фактически аксиоматическим положение о том, что уголовно-процессуальное доказывание должно осуществляться только на рациональной основе. В частности, такую позицию мы наблюдаем у авторов коллективной монографии «Теория доказательств в советском уголовном процессе» (1973). Так, на странице 292 один из авторов указанной монографии указывает на то, что в уголовно-процессуальном доказывании выделяют две формы доказывания: чувственное (эмпирическое) и рациональное (логическое). Первая форма доказывания имеет место в том случае, «когда для удостоверения определенного положения достаточно непосредственно воспринять предмет и предъявить его другим лицам, тем самым подтвердив справедливость доказываемой мысли»/252/.[93]

/252/ Теория доказательств в советском уголовном процессе. Отв. редактор Н.В. Жогин, изд. 2-е исправленное и дополненное. М., 1973. С. 292.

Рациональная (логическая) форма доказывания, но мнению того же автора, имеет место тогда, «когда объект мысли недоступен восприятию, когда получение знаний и их удостоверение происходят при посредстве других предметов и сведений о них»/253/. Конечно, изложенное вполне может иметь место в уголовно-процессуальном доказывании. Однако, следует иметь в виду, что, когда цитируемый автор разводит между собой чувственное (эмпирическое) и рациональное (логическое), то он фактически (в значительной степени) ведет речь о рациональном (логическом) доказывании, поскольку чувственное (эмпирическое) им используется для подтверждения (аргументации) справедливости «доказываемой мысли». Налицо мы имеем дело с дедуктивным приемом, который обычно в уголовно-процессуальной литературе именуют как «логическое доказательство»/254/.

/253/ Там же.

/254/ Подробнее об этом см.: Агутин А.В. Мировоззренческие идеи в уголовно-процессуальном доказывании... С. 27-35.

В том контексте, в котором речь монографии «Теория доказательств в советском уголовном процессе», искусственно разделено между собой единое целое, представляющее собой рациональное познание, является не корректным, поскольку фактически ведет речь только о рациональном (логическом) в уголовно-процессуальном доказывании. У него чувственное познание осталось без должного освещения. Ибо, чувственное познание по своей сути является иррациональным, оно осуществляется на отличной от рационального познания основе. Поэтому даже, если приписать чувственному познанию не присущие ему свойства, то оно все равно останется чувственным.

К тому же, не следует отождествлять между собой чувственное и эмпирическое познание. При всей близости их содержания они различны как онтологически, так и качественно. Дело в том, что чувственное познание имеет дело с чувственно-воспринимаемыми предметами. Само чувственное познание осуществляется на основе формирования сознанием содержания «чувственных объектов». Формирование содержания последнего осуществляется на основе сенсорных контактов сознания с «вещами в себе» и зависит от следующих факторов. Конечно, прежде всего, «от содержания самих познаваемых объектов. Но, с другой стороны, как это доказано в психологии восприятия, также от целевой установки... ... Целевая установка выполняет роль своеобразного фильтра, ме[94]ханизма отбора важной, значимой для «Я» информации, получаемой в процессе воздействия на чувственные анализаторы»/255/.

/255/ Подробнее о рациональности с позиции философии науки, см.: Философия науки / под ред. С.А. Лебедева: Учебное пособие для вузов. М., 2005. С. 136.

В отличие от чувственного познания для эмпирического познания свойственна не только целевая установка в качестве своеобразного фильтра, но и ряд дополнительный фильтров. В частности, к ним относят: 1) познавательную и практическую установку; 2) операциональные возможности мышления (рассудка); 3) требования языка; 4) накопленный запас эмпирического знания; 4) интерпретационный потенциал существующих научных теорий. Эмпирическое знание по своей сути представляет собой множество высказываний об абстрактных эмпирических объектах. Вследствие этого, только «опосредованно, часто через длинную цепь идентификаций и интерпретаций, оно является знанием об объективной действительности»/256/. По этой причине в методологическом плане не следует видеть в эмпирическом познании способ получения непосредственных знаний о действительности.

/256/ Философия науки / под ред. С.А. Лебедева... С. 137.

Применительно к предмету нашего рассмотрения изложенное означает, что в том случае, когда процессуалисты отождествляют между собой чувственное познание и эмпирическое познание, то они допускают серьезную методологическую ошибку. Ибо эмпирическое познание не является чувственным, оно логически не вытекает из чувственного познания, а представляет собой самостоятельную форму рационального познания. Поэтому, если доказывание в уголовно-процессуальном доказывании организовано на основе рациональных форм познания, то оно своим арсеналом не способно непосредственно учитывать ««чувственные объекты» - результат «видения» сознанием вещей в себе»».

В таком контексте термины «рациональность» и «иррациональность» в уголовно-процессуальной литературе ранее не употреблялись. По этой причине мы обратимся за помощью к философии науке. В философии науки под рациональностью понимают тип мышления (и соответствующего ему продукта рационального знания), который обладает необходимыми формальными признаками (свойствами)/257/. Составной частью науки является уголовно-процессуальная наука. Поэтому общие положения философии науки соотносятся с основными свойствами уголовно-процессу[95]альной науки как целое к части. В этой связи представляется, что применительно к науке уголовного процесса рациональность может (так же как и в философии науки) пониматься тип мышления, обладающий свойствами рационального мышления. Применительно к предмету нашего рассмотрения изложенное означает, что реформа уголовного судопроизводства позапрошлого века, прежде всего, была связана с проведением в уголовно-процессуальное законодательство и в уголовно-процессуальное доказывание нового для того времени рационального типа мышления.

/257/ Подробнее о рациональности с позиции философии науки, см.: Философия науки / под ред. С.А. Лебедева... С. 29.

Для рационалистического типа мышления то, что он: во-первых, языковая выразимость (дискурсивность); во-вторых, определенность понятий (терминов), состоящих из них суждений (высказываний), их значения и смысла; в-третьих, системность; в-четвертых, обоснованность (существование логических связей между суждениями); в-пятых, открытость для внутренней внешней критики оснований, средств и результатов мышления; в-шестых, рефлексивность (самоуправляемостью процесса мышления); в-седьмых, способность к изменению и усовершенствованию всех компонентов мышления/258/.

/258/ Подробнее о философской составляющей рационального мышления, см.: Философия науки / под ред. С.А. Лебедева... С. 29.

По своему характеру рациональный тип мышления относят к той сфере сознания, которая ориентирована на систематизацию и моделирование результатов чувственного познания. «Основным средством такого моделирования, — пишет С.А. Лебедев, — являются законы и правила формальной логики»/259/. Если сказанное экстраполировать на уголовное судопроизводство, то следует с необходимостью констатировать, что мышление в уголовном судопроизводстве в основном было смоделировано по законам и правилам формальной логики.

/259/ Философия науки / под ред. С.А. Лебедева... С. 28-29.

В противоположность рациональности иррациональность предусматривает иной тип мышления. Иррациональный тип мышления находится за пределами рационального типа мышления. К нему относятся такие духовные аспекты жизни человека как: воля, непосредственное созерцание, чувство, интуицию, озарение, воображение, инстинкт и т.п./260/ Причем с позиции методологии науки иррациональный и рациональный тип мышления не противостоят и не противоречат друг другу, а находятся во взаимосвязи и[96] дополняют один другого. Например, в ходе судебного разбирательства судья, председательствующий в судебном заседании, занимается только реализацией рационального типа мышления, думается, что в ходе судебного разбирательства он использует и волю, и непосредственное созерцание (наблюдает за поведением и состоянием участников судебного разбирательства, присяжных заседателей и т.п.).

/260/ См.: Большой энциклопедический словарь: в 2-х т. / Гл. ред. А.М. Прохоров. Т. 1. М., 1991. С. 505.

Иррациональный тип мышления (в силу того, что доминирующим является рациональный тип мышления), по судебной реформе XIX представлен в свернутом виде. Свернутость иррационального типа мышления в ходе доказывания по уголовным делам (кроме уголовных дел, предусматривающим рассмотрение с участием присяжных заседателей) подтверждается и тем, что результаты иррационального мышления не могут быть использованы для принятия процессуальных решений.

Вместе с тем, иррациональный и рациональный типы мышления образуют единое целое. Однако, в настоящей работе перед нами не стоит задача исследования иррационального и рационального типа мышления. В данной работе мы всего лишь обращаем внимание на то, что между иррациональным и рациональным типом мышления существует неразрывная связь. Покажем наличие такой связи на примере интуиции.

В методологической литературе, посвященной проблемам познания, процесс интуиции не формализуется, для него невозможно выработать определенную логическую формулу. Вследствие этого интуитивный вывод не следует с логической необходимостью из существующих знания, опыта, однако вытекает из тесной связи познания с практикой, которая стимулирует мышление для выхода из сложившейся на данном этапе системы знаний. В этой связи интуиция расширяет возможности человеческого мышления, дополняет дискурсивное мышление, особенно в процессе получения принципиально новых знаний, поскольку, мышление «не может функционировать как чисто дискурсивный процесс, хотя оно всегда стремится к логической последовательности... Интуитивное и дискурсивное в мышлении — два необходимо составляющих и взаимосвязанных момента»/261/.

/261/ Копнин П.В. Философские идеи В.И. Ленина и логика. М., 1969. С. 176.

Если интуитивное и дискурсивное в мышлении представляют собой два необходимых составляющих взаимосвязанных, то такую же связь они имеют и в преломлении через призму уголовно-процессуального доказывания. Поэтому уголовно-процессуальное[97] доказывание предусматривает как интуитивное, так и дискурсивное в мышлении. В свою очередь, наличие интуитивного и дискурсивного в мышлении в ходе доказывания по уголовным делам дает нам возможность сделать вывод о том, что для доказывания в уголовно-правовой сфере свойственны как рациональный тип мышления, так и иррациональный.

В ракурсе сказанного напомним, что реформа уголовного судопроизводства в сфере доказывания по уголовным делам второй половины XIX века в основном при моделировании доказательственной деятельности базировалась на положениях рационального типа мышления. Сами же нормы уголовно-процессуального права рассматривались как средства дополнения рационального мышления. В свое время профессор И.Я. Фойницкий так и писал: «... особые правовые пути отыскания истины в процессе уместны и необходимы настолько лишь, насколько они вытекают из особенностей процессуальных отношений; они призваны не заменять, а лишь дополнять общие логические начала»/262/.

/262/ Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. 1... С. 8.

Обязанность по реализации общих логических начал и норм уголовно-процессуального права возлагалась на суд и стороны/263/. Вместе с тем, реформа уголовного судопроизводства того далекого времени не замыкалась на сугубо общих логических началах (рациональный тип мышления). Крупно, без учета нюансов разработчики Уставов уголовного судопроизводства (далее — УУС) предусмотрели и возможность для проявления и иррационального типа мышления. Реализация иррационального типа мышления в уголовно-процессуальном доказывании по УУС была представлена в форме совести. Однако, ее вплетение в ткань УУС было осуществлено таким образом, что единственными ее носителями становились присяжные заседатели/264/, которые осуществляли свою деятельность вне рациональной формы познания.[98]

/263/ Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. 1... С. 8-10.

/264/ А.В. Агутин, осуществив исследование места и роль совести в уголовно-процессуальном доказывании, установил, что действенность совести в доказывании по уголовным делам фактически нейтрализовалась правилами выработки внутреннего убеждения. См.: Агутин А.В. Мировоззренческие идеи в уголовно-процессуальном доказывании... С. 353-374.