Burkkhardt_Ya_-_Kultura_Vozrozhdenia_v_Italii_L

ное, приобретенное Юлием лично или в походах, он с высокой гордостью подчинял церкви, а не своему дому; Папское госу­ дарство, которое он нашел в полном распаде, он оставил, пол­ ностью подчинив и увеличив его за счет Пармы и Пьяченцы. Не его вина, что и Феррара не отошла к церкви. 700 000 дукатов, которые он постоянно хранил в церкви св. Ангела, после его смерти кастелян должен был передать будущему папе. Он на­ следовал кардиналам, даже всем духовным лицам, умершим в Риме, причем с достаточным постоянством237, но он никого не отравлял и не убивал. То, что он сам участвовал в военных действиях, было для него неизбежным и скорее приносило ему пользу в Италии в то время, когда человек должен был быть либо молотом, либо наковальней и личность оказывала боль­ шее воздействие, чем обретенное право.

Если он, несмотря на свои громогласные заявления: «Вон, варвары!», тем не менее больше всех способствовал тому, что испанцы утвердились в Италии, то для папства это было без­ различно, даже отчасти выгодно. И разве от испанского пре­ стола не следовало ждать наибольшего уважения к церкви238, тогда как итальянские правители, быть может, лелеяли лишь кощунственные мысли о ней?

Как бы то ни было, но этот оригинальный человек, неспо­ собный подавить гнев и не скрывавший действительного рас­ положения, производил в высшей степени желаемое впечат­ ление грозного папы («pontifice terribile»)147'. Он мог даже с от­ носительно чистой совестью решиться созвать собор в Риме, противопоставив это выступлению всей европейской оппози­ ции против соборов. Подобный властитель нуждался и в вели­ чественном внешнем символе его правления. Юлий нашел его

всоздании храма св. Петра. Его план, задуманный Браманте, может, пожалуй, служить величайшим выражением единовла­ стия вообще. Но и в других областях искусства продолжает жить память об этом папе и его образ, и не случайно латинская по­ эзия того времени с большей пылкостью воспевала Юлия, не­ жели его предшественников. Описание вступления в Болонью

вконце сочинения кардинала Адриано да Корнето148' «Iter Julii

secundi» («Путь Юлия II») отличается особенно торжественным тоном, а Джован Антонио Фламинио149' воззвал в одной из сво­ их лучших элегий239 к папе-патриоту с просьбой о защите Ита­ лии.

На Латеранском соборе Юлий строжайшим постановлением240 запретил симонию при избрании папы. После его смерти (1513 г.) жадные кардиналы пытались обойти это запрещение, предложив,

82

чтобы приходы и должности избираемого были бы равномерно распределены между ними; в этом случае они избрали бы наибо­ лее богатого кардинала (совершенно непригодного Рафаэле Риарио)241. Однако противодействие преимущественно более моло­ дых членов св. Коллегии, желавших избрать либерального папу, помешало осуществить эту недостойную комбинацию и избран был Джованни Медичи, знаменитый Лев X.

Мы еще не раз вернемся к нему, когда речь будет идти о Высоком Возрождении: здесь следует лишь указать на то, что в его понтификат папство вновь подверглось серьезным внутрен­ ним и внешним опасностям. К ним не следует относить заговор кардиналов Петруччи, Саули, Риарио и Корнето, ибо послед­ ствием его могла быть только смена лиц, занимающих опреде­ ленные должности; к тому же Лев удачно применил противо­ действующее этому средство, назначив неслыханное число - 31150* _ н о в ы х кардиналов, причем эта мера произвела хоро­ шее впечатление, потому что в ряде случаев вознаграждала за подлинные заслуги242.

Очень опасны были, однако, те пути, на которые Лев всту­ пил в первые два года своего понтификата. Посредством впол­ не серьезных переговоров он пытался предоставить своему брату Джулиано Неаполитанское королевство, а своему пле­ мяннику Лоренцо - большие владения в Северной Италии, в которые входили бы Милан, Тоскана, Урбино и Феррара243. Со­ вершенно ясно, что Папское государство стало бы в таком об­ рамлении апанажем дома Медичи и его даже незачем было бы секуляризировать. Различные политические причины помеша­ ли осуществлению этого плана: Джулиано вовремя умер; что­ бы предоставить что-либо Лоренцо, Лев решился на изгнание урбинского герцога Франческо Мария делла Ровере, и эта вой­ на принесла ему безграничную ненависть и бедность, а когда Лоренцо в 1519 г. умер244, все добытое с таким трудом перешло церкви. Бесславно и вынужденно он совершил таким образом то, что, будучи совершено добровольно, принесло бы ему веч­ ную славу. Его попытки, направленные против Альфонса Феррарского, и осуществление некоторых планов, затрагивавших ряд мелких тиранов и кондотьеров, отнюдь не подняли его ре­ путацию.

И все это в то время, когда правители Запада год за годом привыкали к колоссальной политической игре, ставкой и выигры­ шем в которой всегда была та или иная область Италии245. Кто мог бы поручиться, что вслед за огромным увеличением их могуще­ ства за последние десятилетия они не распространят свои вож-

83

деления и на Папское государство? Еще при жизни Льва произо­ шел пролог того, что было затем осуществлено в 1527 г. В конце 1520 г. несколько отрядов испанской пехоты появились - как буд­ то по собственному побуждению - на границах Папского государ­ ства, просто чтобы получить с папы выкуп246; однако они были ото­ гнаны отрядами папы. Общественное мнение против коррупции церковной иерархии приняло в последнее время более опреде­ ленное выражение, и проницательные люди, как, например, млад­ ший Пико делла Мирандола247, настойчиво призывали к рефор­ мам. Тем временем выступил Лютер.

Впонтификат Адриана VI151' (1521-1523 гг.) немногие роб­ кие реформы уже запоздали перед лицом мощного движения в Германии. Адриан мог лишь высказывать свое ртвращение к предыдущим привычкам, к симонии, непотизму, расточитель­ ству, бандитизму и безнравственности. Опасность лютеранства даже не воспринималась здесь как самая страшная опасность; лишь проницательный венецианский наблюдатель, Джирола-

мо Негро, высказывает предвидение близкой, страшной беды для Рима248.

Впонтификат Климента VII152* весь горизонт Рима затянуло туманом, подобным той серо-желтой завесе сирокко, который иногда делает там такими вредоносными поздние месяцы лета.

Папу ненавидят как в непосредственной близи, так и в отдале­ нии; в то время как недовольство мыслящих людей растет249, на улицах и площадях появляются проповедующие отшельни­

ки, которые предсказывают гибель Италии, даже мира, и назы­ вают папу Климента Антихристом250; партия дома Колонна вновь поднимает голову; неукротимый кардинал Помпео Колонна163", одно существование261 которого уже является постоянным му­ чением для папы, решается напасть на Рим (1526 г.), надеясь с помощью Карла V стать папой, как только Климент умрет или будет взят в плен. Для Рима не было удачей, что Клименту уда­ лось бежать в замок св. Ангела; но судьба, которая его ждала, была хуже смерти.

Посредством ряда обманов того типа, которые позволитель­ ны только сильным и губительны для слабых, Климент способ­ ствовал походу в Италию испанско-немецкого войска под води­ тельством Бурбона154* и Фрундсберга156* (1527 г.). Несомненно252, что Карл V замыслил серьезно покарать Рим, но не мог зара­ нее предположить, до чего дойдут в своем рвении его не полу­ чившие оплаты орды. Собрать армию почти что без денег было бы в Германии невозможно, если бы не было известно, что она идет в поход на Рим. Быть может, где-нибудь будут обнаруже-

84

ны письменные поручения Бурбону на случай того или иного развития событий, причем написанные в достаточно мягкой фор­ ме, но историки не дадут обмануть себя этим. Католический король и император обязан только счастливой случайности, что его люди не убили папу и кардиналов. Случись это, никакая софистика не могла бы объявить его невиновным в этом. Убий­ ства бесчисленных мелких людей и вымогательства с помощью пыток и работорговли показывают достаточно убедительно, что было вообще возможно при «sacco di Roma»15"'.

Папу, вновь бежавшего в замок св. Ангела, Карл V хотел, даже получив огромный выкуп, передать в Неаполь, и бегство Климента в Орвието произошло, по-видимому, без всякого со­ глашения с испанцами253.

Помышлял ли Карл о секуляризации папской области (чего ждал весь мир254), действительно ли его отговорил от этого Ген­ рих VIII Английский157', останется навсегда тайной.

Но если такое намерение и было, оно сохранялось недо­ лго. В опустошенном Риме проснулся дух церковной и светс­ кой реставрации. Это сразу же ощутил, например, Садоле- то255158' «Если наши страдания, - пишет он, - умилостивили гнев и строгость Божий, если эти страшные наказания вновь откроют нам путь к лучшим нравам и законам, тогда наше несчастье еще, быть может, не столь велико... Пусть о Божь­ ем заботится Бог, мы же видим перед собой жизнь, ведущую к нашему совершенствованию, и ее у нас не отнимет никакая сила оружия; направим же наши дела и мысли на то, чтобы искать подлинный блеск священства и наше подлинное ве­ личие и мощь в Боге».

В самом деле этот критический 1527 год значил много, се­ рьезные голоса стали вновь слышны. Рим слишком много выс­ традал, чтобы даже при Павле III не стать вновь веселым, в корне испорченным Римом времени Льва X.

К страдающему папству сразу же проявились симпатии как политические, так и церковные. Короли не могли допус­ тить, чтобы один из них притязал на роль тюремщика папы, и заключили для его освобождения Амьенский мир (18 августа 1527 г.). Они использовали для этого в своих целях непри­ язнь, вызванную действиями императорского войска. Одно­ временно император оказался в Испании в затруднительном положении, ибо его прелаты и гранды выражали ему реши­ тельный протест при каждой встрече с ним. Когда стало из­ вестно о предстоящем посещении его духовными и светски­ ми лицами в траурной одежде, Карл ощутил беспокойство,

85

что это может привести к столь же опасным последствиям,

как усмиренное несколько лет тому назад восстание комунерос159', и отменил это собрание256. Он не только не посмел

продолжать свое дерзкое обращение с папой, но и, незави­ симо от всякой внешней политики, был вынужден примирить­ ся с жестоко обиженным им папой. Настроение в Германии, которое указывало ему иной путь, он также не принял во вни­ мание, как и ситуацию в Германии вообще.

Возможно, что, как утверждает один венецианец, его му­ чила совесть при мысли о разграблении Рима267, что ускори­ ло искупление, подкрепленное подчинением флорентийцев папскому дому, дому Медичи. Непот и новый герцог, Алес-

сандро Медичи, вступил в брак с незаконной дочерью импе­ ратора160*.

Впоследствии Карл благодаря идее собора сохранил в зна­ чительной степени власть над папством и мог его одновремен­ но притеснять и защищать. Но страшная опасность, секуляри­ зация, в частности грозящая изнутри как следствие действий пап и их непотов, была устранена на века благодаря немецкой Реформации.

Также, как именно Реформация обусловила возможность и успех похода на Рим (1527 г.), она вынудила папство стать выражением духовной мировой мощи, возглавить всех ее про­ тивников и подняться из «состояния упадка к пониманию фак­ тических отношений». Во времена Климента VII, Павла III, Павла IV161* и их преемников вместе с отпадением от католи­ ческой церкви половины Европы постепенно складывается совершенно новая возрожденная иерархия, устраняющая все опасности в собственном доме, особенно непотизм как сред­ ство основания государства258, и в союзе с католическими князьями, преисполненная новым духовным импульсом, она видит свое главное дело в восстановлении утраченного. Она может быть понята только в противоположении к отпавшим от нее. В этом смысле можно с полным основанием сказать, что папство в моральном отношении было спасено своими смертельными врагами. Упрочилось и его политическое по­ ложение, став неприкосновенным, правда, под надзором Ис­ пании; почти без усилий оно наследовало после смерти сво­ их вассалов (легитимной линии дома д'Эсте и делла Ровере) герцогства Феррару и Урбино162*. Не будь Реформации, - если это вообще можно себе представить, - все Папское государ­ ство, вероятно, давно уже перешло бы к светским властите­ лям.

86

Глава II

Развитие

индивидуальности

В устройстве этих государств, как республик, так и тира­ ний, заключается если не единственная, то главная при­ чина раннего превращения итальянцев в людей совре­

менного типа. Что итальянец стал первородным сыном в со­ временной Европе, связано с этим.

В средние века обе стороны сознания - обращенного чело­ веком к миру и к своей внутренней жизни - пребывали как бы под неким общим покровом, в грезе и полудремоте. Этот по­ кров был соткан из веры, детской робости и иллюзии; сквозь него мир и история представали в странной окраске, а человек познавал себя только как часть расы, народа, партии, корпора­ ции, семьи или какой-либо другой формы общности. В Италии этот покров впервые развеивается; пробуждается объектив­ ное видение государства и объективное к нему отношение, как и ко всему миру вообще; вместе с этим с полной силой заявля­ ет о себе субъективное начало, человек становится духовным индивидом^ и познает себя таковым. Так некогда возвысились греки над варварами, арабы как индивиды - над другими жите­ лями Азии как людьми расы. Нетрудно доказать, что болыиую роль в этом играли политические условия.

Уже значительно раньше кое-где намечалось развитие са­ модовлеющей личности, на севере в это время либо неизвест­ ной либо принимающей другие формы. Группа решительно на­ строенных отступников X века, описанная Лиутпрандом163*, не­ которые современники Григория VII164' (достаточно прочесть Бенцо из Альбы165#), ряд противников Гогенштауфенов прояв­ ляют такие свойства. С конца XIII века в Италии уже множество тех, кого можно считать личностями; оковы, в которые была заключена индивидуальность, сломлены; безграничной стано­ вится деятельность людей в различных сферах. Великое тво­ рение Данте было бы невозможно в любой другой стране; для

88

Италии великий поэт уже в силу ярко выраженной индивиду­ альности стал национальным герольдом своего времени. Од­ нако изображение всего богатства человеческих черт в лите­ ратуре и искусстве, многообразная их характеристика будет дана в других разделах; здесь речь пойдет только о психологи­ ческом факте как таковом. Этот факт выступает в истории во всей своей целостности и решительности; Италии XIV века не­ ведомы ложная скромность и лицемерие, никто не боится быть и казаться иным2, чем другие.

Прежде всего тирания в высшей степени способствовала развитию индивидуальности самого тирана, кондотьера3, затем тех, кому он протежировал и талант которых одновременно беспощадно использовал - секретарей, должностных лиц, по­ этов, компаньонов. Дух тиранов вынужден был проникать во все свои внутренние источники, как постоянные, так и сиюминут­ ные; их наслаждение жизнью усиливается и концентрируется духовными средствами, чтобы придать наибольшую ценность быть может, лишь краткому времени власти и влияния.

Но и подданные не были лишены такого импульса. Мы ос­ тавляем в стороне тех, кто проводил свою жизнь в тайном про­ тивостоянии и заговорах, и обратимся только к тем, кто оста­ вался просто частным лицом и удовлетворялся этим, как боль­ шинство городских жителей Византийской империи и магоме­ танских государств. Конечно, подданным дома Висконти, напри­ мер, было часто достаточно трудно сохранять достоинство дома и личности, и нравственному характеру бесчисленного множе­ ства их в результате служения тирану был нанесен ущерб. Не столько тому, что называют индивидуальным характером, ибо именно во времена общего политического бессилия сильнее и многообразнее утверждаются различные стороны и стремле­ ния частной жизни.

Богатство и образование, в той мере, в какой они могли про­ являться и вступать в соревнование, в сочетании со все еще достаточно значительной муниципальной свободой и наличи­ ем церкви, не тождественной государству, как в Византии и в исламском мире, - все эти элементы в своей совокупности спо­ собствовали, без сомнения, возникновению индивидуального образа мыслей, а отсутствие борьбы партий добавляло необ­ ходимый для этого досуг. В тираниях XIV в., вероятно, впервые полностью сформировался тип политически индифферентного человека с его отчасти серьезными, отчасти дилетантскими занятиями. Правда, требовать документальных подтверждений этого невозможно. Авторы новелл, от которых можно было бы

89

ждать указаний такого рода, дают описание ряда необыкновен­ ных людей, но всегда только односторонне, исходя из опреде­ ленного намерения и лишь поскольку этого требует рассказы­ ваемая история, к тому же сценой им большей частью служат республиканские города.

В республиканских городах условия способствовали иным образом развитию индивидуального характера. Чем чаще гос­ подство переходило от одной партии к другой, тем больше от индивида требовалось владеть собой при осуществлении вла­ сти и пользовании ею. Так, в истории Флоренции4 государствен­ ные деятели и народные вожди являют собой столь несомнен­ но личностное существование, как мало кто в тогдашнем мире, разве что Якоб Артевельде166*.

Члены побежденных партий оказывались часто в положе­ нии, сходном с положением подданных тираний с тою лишь разницей, что однажды почувствованная свобода или власть, а, быть может, и надежда вновь их обрести, придавала их ин­ дивидуализму особый размах. Именно среди этих людей, не по доброй воле пользующихся досугом, мы обнаруживаем, напри­ мер, Аньоло Пандольфини167' (1446 г.), чье сочинение «О домо­ водстве»5 является первой программой завершенного сложив­ шегося частного существования. Его сопоставление обязанно­ стей индивида и ненадежной, неблагодарной государственной деятельности6 может быть названо своего рода истинным памят­ ником времени.

И наконец, изгнание обладает тем свойством, что оно либо полностью уничтожает человека, либо поднимает его на боль­ шую высоту. «Во всех наших густо населенных городах, - гово­ рит Джовиано Понтано7, - мы видим массу людей, которые доб­ ровольно покинули свою родину: добродетели ведь берут все­ гда с собой». В самом деле, далеко не все из них были фор­ мально изгнаны, многие покинули родину добровольно, потому что ее политическое и экономическое состояние стало невыно­ симым. Выходцы из Флоренции в Ферраре, выходцы из Лукки в Венеции образовали целые колонии.

Космополитизм, развившийся в наиболее тонких по своей духовной природе изгнанниках, представлял собой высшую сту­ пень индивидуализма. Данте находит новую родину, как уже было сказано (с. 56) в языке и культуре Италии, но выходит и за эти пределы, говоря: «Моя родина - весь мир!»8. А когда ему предложили вернуться во Флоренцию на недостойных условиях168*, он в своем ответе написал: «Разве я не везде могу ви­ деть свет солнца и звезд? Не могу размышлять о благородней-

90

ших истинах повсюду, не выступая при этом покрытым позором перед народом и городом? И куска хлеба я также не буду ли­ шен»9. С высокой непреклонностью подчеркивают и художники

свою свободу от связи с определенной местностью. «Лишь тот, кто всему научился, - говорит Гиберти10169\ - нигде не будет

чужеземцем; даже лишившись своего имущества, без друзей, он все-таки гражданин каждого города и может бесстрашно и с презрением относиться к переменам своей судьбы». Подобное же утверждает находящийся в изгнании гуманист: «Где ученый человек поселился, там его добрая родина»11.

При очень обостренном понимании истории культуры, мож­ но было бы, вероятно, шаг за шагом проследить увеличение в XV в. числа широко образованных людей. Ставили ли они пе­ ред собой как осознанную и ясно сформулированную цель гар­ моническое завершение духовного и внешнего существования, сказать трудно; однако многие из них обладали таковым, на­ сколько это вообще возможно при несовершенстве всего зем­ ного. Если отказаться от возможности вывести общее заключе­ ние в соотношении счастья, одаренности и характера в такой индивидуальности, как Лоренцо Великолепный, то можно об­ ратиться к такой индивидуальности, как Ариосто, главным об­ разом к тому, как он выразил себя в своих сатирах. В какой гармонии здесь находятся гордость человека и поэта, ирония по отношению к собственным наслаждениям, тонкая насмешка

иглубокая благожелательность!

Втех случаях, когда импульс к высочайшему развитию лич­ ности сочетался с действительно мощной и при этом многосто­ ронней натурой, подчинившей себе все элементы тогдашней образованности, возникал «всесторонний человек», I'uomo uni­ versale, который встречается только в Италии. На протяжении всего средневековья в различных странах были люди, обла­ давшие энциклопедическими знаниями, так как области отдель­ ных наук были близки друг к другу; вплоть до XII в. встречаются

имногосторонние художники, ибо проблемы архитектуры были относительно просты и однородны, а в скульптуре и живописи над формой преобладало то, что должно было быть изображе­ но. Напротив, в Италии эпохи Возрождения мы видим отдель­ ных художников, которые создают одновременно во всех обла­ стях новое и по-своему совершенное и при этом еще произво­ дят величайшее впечатление как личности. Иные многосторон­ ни вне искусства, которым они занимаются, также в чрезвычай­ но обширной сфере духовности.

Данте, которого уже при жизни одни называли поэтом, дру-

91