Burkkhardt_Ya_-_Kultura_Vozrozhdenia_v_Italii_L

тавляли налоги такими, какими они их находили или установи­ ли в начале правления: поземельный налог, основанный на кадастре, определенные налоги на потребление, и въездные и выездные пошлины, к которым еще добавлялись доходы от частных имуществ правящего дома; единственное возможное их увеличение зависело от роста всеобщего благосостояния и средств сообщения. О займах в том виде, как они существова­ ли в городах, не было и речи, скорее практиковались хорошо продуманные акты насилия, при условии, что остается неиз­ менным состояние общества, такие акты насилия, как, напри­ мер, смещение высших финансовых чиновников и лишение их имущества в истинно султанском духе8.

За счет этих доходов стремились содержать двор, телохрани­ телей, наемников, постройки и шутов, а также талантливых лю­ дей искусства, входивших в ближайшее окружение властителя. Нелегитимность, сопровождаемая постоянными опасностями, ок­ ружает властителя; самый нерушимый союз, который он только может заключить с кем-либо, - это союз с высочайшим образом духовно одаренными людьми, без оглядки на их происхождение. Либеральная снисходительность князей Северной Италии в XIII в. относилась лишь к рыцарям, служилому дворянству и минне­ зингерам. Иными словами, перед нами-мыслящий монументаль­ ными образами, жаждущий славы итальянский тиран, нуждающий­ ся в таланте как в таковом. Поэт или ученый служат ему новой опорой; он почти ощущает новую легитимность.

В этой связи всемирно,известен властитель Вероны, Кан Гранде делла Скала7', содержавший при своем дворе в лице блистательных изгнанников всю Италию. Писатели не остались неблагодарными: Петрарка, чьи визиты к этим дворам вызыва­ ли столь озлобленную хулу, создал идеальный образ власти­ теля XIV века9. Он требует от своего адресата - властителя Падуи - очень многого и великого, однако в той мере, в какой считает его способным к этому. «Ты должен быть не господи­ ном твоих граждан, а отцом отечества и любить их, как своих детей10 и даже как самого себя. Оружие вассалов и наемников направляй против врагов - своим же подданным яви лишь ми­ лость; я имею в виду лишь тех, кто любит существующий поря­ док; тот же, кто мечтает о переменах, - бунтовщик и враг госу­ дарства, и против таких должно применять строгость».

Здесь в подробностях выступает известный предрассудок, представление о всевластии государства; властитель должен заботиться обо всем: строить и содержать церкви и обществен­ ные здания, следить за порядком на улицах11, осушать болота,

12

обеспечивать поставки вина и хлеба; справедливо распреде­ лять налоги, помогать беспомощным и больным и оказывать свою поддержку и дружбу выдающимся ученым, которые в свою очередь должны печься о его славе.

Однако при общих светлых сторонах и заслугах отдельных властителей XIV век обнаружил недолговечность и ненадежность тирании подобного рода. Так как в силу внутренних причин поли­ тические образования, описываемые нами, тем стабильнее, чем больше их размеры, то сильные государства стремились погло­ тить слабые. Сколько же мелких властителей в то время было принесено в жертву одному лишь роду Висконти8'! Однако эта вне­ шняя опасность почти в каждом случае сопровождалась внутрен­ ними волнениями, и обратное воздействие такого положения на характер властителя было почти всегда чрезвычайно вредным. Неправедная власть, жажда наслаждений и себялюбие, с одной стороны, враги и изменники -г- с другой, неизбежно превращали властителя в тирана в наихудшем смысле этого слова.

Лишь в минимальной степени можно было доверять своим ближайшим родственникам. Где все вокруг было нелегитимным, там не могло возникнуть и прочное наследственное право ни для передачи власти, ни для раздела имущества; и, наконец, в угро­ жающие моменты решительный кузен или дядя свергал несовер­ шеннолетнего или же ни к чему не способного княжеского сына в интересах самой же династии. Велись также постоянные споры о признании или непризнании незаконнорожденных детей.

Это приводило к тому, что целый ряд таких семейств осаждал­ ся озлобленными, мстительными родственниками - обстоятель­ ство, которое нередко вызывало открытую измену или зверское истребление целых семей. Некоторые же, живя в изгнании, были преисполнены терпения и объективно оценивали свое положение, как, например, тот Висконти, который стал рыбаком на озере Гар­ да12 9': посланец его врага прямо спросил его, когда он собирается вернуться в Милан, и получил ответ: «Не раньше, чем тогда, когда творящиеся там преступления превысят мои собственные». Под­ час и родственники стоящего у власти приносили его в жертву всюду попираемой общественной морали, чтобы спасти динас­ тию13. Кое-где власть опирается на правящее семейство таким образом, что глава его связан необходимостью одобрения семьи; но и в этом случае раздел имущества и влияния часто вызывал самые ожесточенные распри.

У всех тогдашних флорентийских авторов мы встречаем про­ ходящую через их произведения глубокую ненависть к такому об­ разу жизни. Уже одни только помпезные, разукрашенные одежды,

13

при помощи которых князья, возможно, хотели в большей степе­ ни воздейсгвовать на народную фантазию, нежели удовлетворить свое тщеславие, вызывают сарказм этих авторов.

Горе тому, кто попадался им на язык, как новоиспеченный дож Аньело Пизанский (1364 г.), который выезжал с золотым скипетром в руках и затем показывался в окне своего дома, «словно реликвия», опираясь на ковры и подушки, шитые золо­ том. Властителю полагалось прислуживать, преклонив колена, как императору или папе14. Однако чаще эти старые флорен­ тийцы повествуют о возвышенной серьезной манере. Данте15 великолепно изображает низкую, бросающуюся в глаза страсть новых властителей к господству и богатству. «Их трубы, коло­ кола, рога и флейты не издают ничего, кроме возгласов: «К нам, палачи! К нам, разбойники!» Замок тирана изображают высо­ ким, уединенным, полным казематов и подслушивающих уст­ ройств16, средоточием зла и горя. Другие предсказывают не­ счастье тому, кто пойдет служить тирану17, и жалеют в конце концов и самого тирана, который непременно является врагом всех добрых и порядочных людей, не может ни на кого опе­ реться и на лицах подданных читает мечту свергнуть его. «По мере того как тирания возникает, растет и укрепляется, внутри нее самой возникает материал, который ее уничтожит»18. От­ четливо выявляется глубочайшее противопоставление: в то время Флоренция выдвинула множество ярких индивидуально­ стей, а тираны не выносили никакой другой индивидуальности кроме своей собственной и своих прислужников. Ведь уже был осуществлен полный контроль над человеком вплоть до пас­ портной системы и ограничений свободы передвижения19.

Жуткое и богопротивное в таком образе жизни получило в мыслях современников еще один особый оттенок из-за общеиз­ вестной веры в звезды и неверия некоторых властителей. Когда последний Каррара10* в своей пораженной эпидемией чумы Па­ дуе (1405 г.) уже не мог удерживать стены и ворота окруженного венецианцами города, его телохранители часто слышали, как он ночами призывал дьявола, умоляя, чтобы тот убил его!

** *

Наиболее полный и поучительный пример такой тира­ нии XIV века - бесспорно, правление дома Висконти в Милане после смерти архиепископа Джованни (1354 г.)11\

У Бернабо несомненно сразу же проявляется фамильное сход­ ство с самыми страшными римскими императорами20: высшей

14

целью государства становится княжеская охота на кабанов; того, кто пытается помешать ему в этом, жесточайшим образом каз­ нят; трепещущий народ должен кормить пять тысяч его охотни­ чьих собак и нести строжайшую ответственность за их надле­ жащее содержание. Налоги выбивались любыми мыслимыми средствами, была собрана огромная сумма: каждая из семи дочерей Бернабо получила 100 000 золотых гульденов. После смерти его супруги (1384 г.) появился указ «подданным», кото­ рые должны были так же, как прежде они разделяли с ним ра­ дость, теперь разделить с ним печаль и в течение года носить траур. Особенно характерным является заговор, в результате которого его племянник Джангалеаццо (1385 г.) одержал над ним верх, - один из тех удавшихся заговоров, при описании которых у позднейших хронистов замирает сердце21.

У Джангалеаццо отчетливо проявляется истинное стремле­ ние тирании к грандиозности.

Затратив 300 000 золотых гульденов, он начал строитель­ ство гигантских дамб, чтобы отвести Минчо от Мантуи и Бренту от Падуи и сделать эти города беззащитными22; поистине впол­ не можно было бы представить себе, что он намеревался осу­ шить лагуны Венеции.

Он основал23 «чудеснейший из всех монастырей» Чертозу ди Павия и Миланский собор, «по величине и великолепию пре­ восходящий все церкви христианского мира», возможно, и дво­ рец в Павии, строительство которого начал его отец Галеаццо, а он завершил. Дворец был самой роскошной княжеской рези­ денцией в тогдашней Европе. Там же он поместил и свою биб­ лиотеку, и большую коллекцию реликвий святых, посвятив им особый культ.

Для такого князя, как Джангалеаццо было бы странным отсут­ ствие стремления к вершинам власти в политической области. Король Венцель12' (1395 г.) сделал его герцогом, но в его планы входило никак не меньшее, чем Итальянское королевство24 или императорская корона, когда в 1402 году он заболел и умер.

Все государства, находившиеся под его властью, должны были ежегодно платить ему сверх регулярных налогов, достигавших суммы в 1 200 000 золотых гульденов, еще и 800 000 в виде чрез­ вычайных субсидий. После его смерти государство, созданное им различными насильственными способами, распалось, и прежние его части уже не могли быть удержаны в ее составе. Кто знает, кем бы стали его сыновья Джован Мария (1412 г.), и Филиппо Ма­ рия (1447 г.), живи они в другой стране, ничего не зная о своем роде. Но в качестве своего родового наследия они сполна унас-

15

ледовали чудовищный капитал жестокости и трусости, который в этом роду передавался из поколения в поколение.

Джован Мария, как и отец, прославился своими собаками, но уже не охотничьими, а чудовищными зверями, натасканными тер­ зать людей; имена этих собак дошли до нас, как и имена медве­ дей императора Валентиниана I13*25. Когда в мае 1409 года во вре­ мя еще продолжающейся войны голодающий народ кричал ему на улицах «Расе! Расе!» (Мир! Мир!), он приказал своим наемни­ кам рубить направо и налево, и они прикончили 200 человек; при этом под страхом виселицы было запрещено произносить слова расе и guerra (война), и даже священникам было предписано про­ износить вместо «dona nobis pacem» «dona nobis tranquillitatem»14'. Наконец, несколько заговорщиков использовали ситуацию, когда Фачино Кане15', великий кондотьер безумного герцога, лежал при смерти в Павии, и убили Джован Мария в Милане возле церкви Сан Готтардо; однако в этот же день умирающий Фачино заста­ вил своих офицеров поклясться в том, что они помогут наследни­ ку Филиппо Мария, и предложил также26, чтобы его супруга вышла после его смерти замуж за Филиппо, что вскоре и произошло; ее звали Беатриче ди Тенда. О Филиппо Мария речь еще впереди.

И в такое время Кола ди Риенцо16' надеялся, опираясь на по­ шатнувшийся энтузиазм обнищавшего населения Рима, постро­ ить новую систему власти в Италии. В сравнении с властителями типа Висконти он кажется жалким обреченным дурачком.

** *

ВXV столетии характер тиранического правления меня­ ется. Многие из мелких тиранов и некоторые из более крупных, например Скала и Каррара, погибли; более

могущественные увеличили свои владения и внутренне сформи­ ровали их более определенно. При новой Арагонской династии17* Неаполь стал более могущественным. Однако наиболее харак­ терным для этого столетия является стремление кондотьеров к независимой власти, даже к короне - дальнейший шаг по пути к чисто реальному и высокая награда как за талант, так и за злодей­ ство. Более мелкие тираны, дабы обеспечить себе поддержку, охотно идут теперь на службу к более крупным, становятся кондо­ тьерами, которые обеспечивают своих властителей деньгами, га­ рантируют безнаказанность за преступления, возможно, даже спо­ собствуют расширению подвластных им земель.

В целом крупные и мелкие из них должны были стараться действовать более осмотрительно и расчетливо, воздерживать-

16

ся от слишком массовой жестокости; они могли совершать лишь столько зла, сколько нужно было для их целей, - это проща­ лось им незаинтересованными. О пиетете, существовавшем в легитимных западноевропейских княжествах, здесь нет и по­ мина, самое большее - это разновидность столичной популяр­ ности; существенную помощь итальянским князьям должны были оказывать лишь талант и холодный расчет.

Характер Карла Смелого18', который с необыкновенной страс­ тностью стремился к достижению абсолютно нереальных целей, был настоящей загадкой для итальянцев. «Швейцарцы - ведь это сплошь крестьяне, и даже если перебить их всех, это не принесло бы никакого удовлетворения бургундским магнатам, которые стре­ мились погибнуть в бою. Если бы герцог получил Швейцарию без сопротивления, то его годовые доходы не возросли бы и на 5000 дукатов и т. д.».27 О том средневековом, что было в Карле, его рыцарских фантазиях и идеалах, обо всем этом в Италии не име­ ли никакого понятия. А то, что он раздавал оплеухи своим подчи­ ненным военачальникам28, оставляя их, однако, при себе, трети­ ровал свои войска, чтобы наказать их за поражение, а затем сно­ ва позорил своих тайных советников перед войсками - это приве­ ло к тому, что дипломаты Юга потеряли к нему всякий интерес.

Однако Людовик XI19*, который в своей политике превзошел итальянских князей, действуя в их же манере и объявив себя почитателем Франческо Сфорца20', в области образования вследствие своей вульгарной натуры очень отличается от этих властителей.

В итальянских государствах XV века доброе и злое пере­ плетаются весьма странным образом. Личность князя стано­ вится столь всесторонне значимой, столь характерной29 для его положения и задач, что нравственное суждение с трудом при­ менимо к нему.

Основы власти по-прежнему остаются нелегитимными, и это проклятие остается на них и не исчезает. Императорские подтвер­ ждения владельческих прав и ленные пожалования земель ниче­ го не меняют, так как народу безразлично, купили ли его властите­ ли кусок пергамента в далеких странах или у заезжего иностран­ ца30. Если бы от императоров был бы какой-то толк, то они вооб­ ще не позволили бы властителям подняться - такова была логика обыденного народного сознания. Со времени римского похода Карла IV21* императоры только санкционировали в Италии возник­ шее помимо них соотношение сил, не имея возможности гаран­ тировать его иначе, чем грамотами. Пребывание Карла в Ита­ лии - постыдйый политический спектакль; у Маттео Виллани3122'

17

можно прочесть о том, как Висконти сопровождали Карла в своих владениях и как они, наконец, выпроводили его, как он, подобно ярмарочному торговцу, стремился поскорей получить деньги за свой товар, т. е. за привилегии, каким жалким он выглядел в Риме и как он, наконец, ни разу не вынув меч из ножен, с полным меш­ ком денег возвратился к себе через Альпы32.

Сигизмунд23* (1414 г.) в первый раз прибыл по крайней мере с благими намерениями склонить Иоанна XXIII24* к участию в его соборе; именно тогда, когда император и папа с высокой башни Кремоны наслаждались панорамой Ломбардии, их «гос­ теприимному хозяину», тирану Габрино Фондоло, хотелось сбросить обоих вниз. Второй раз Сигизмунд приехал как иска­ тель приключений; больше полугода он сидел в Сиене словно в долговой тюрьме и лишь с трудом попал в Рим на коронацию.

Что же можно сказать о Фридрихе III25'?

Его приезды в Италию выглядели как развлекательные про­ гулки за счет тех, кто хотел добиться от него письменного под­ тверждения каких-либо прав, или тех, кому льстило с помпой при­ нимать императора. Так обстояло дело с Альфонсом Неаполи­ танским26', потратившим 150 000 золотых гульденов на импера­ торский визит33. Во время своего второго возвращения из Рима (1469 г.), Фридрих в Ферраре34 целый день занимался раздачей титулов (80 за день), не выходя из комнаты; он жаловал титулы и звания кавалеров (cavalieri), графов (conti), докторов (dottore), нотариев (notare) и даже графские титулы в различных существо­ вавших тогда вариантах: conte palatino, conte с правом dottori, т. е.

ссобственным правом пожалования до пяти титулов dottori, conte

справом легитимизации незаконнорожденных, с правом назна­ чать нотариев, объявлять утративших честь нотариев честными и т. д. Однако его канцлер требовал за соответствующие грамоты

такой признательности, которую в Ферраре находили несколько чрезмерной35.0 том, что думал герцог Борсо27', когда его царствен­ ный патрон раздавал грамоты и весь его маленький двор оказал­ ся титулованным, не сообщается. Гуманисты, писавшие тогда высокие слова, разделялись по своим интересам.

Вто время как одни из них36 прославляли императорский

двор в Риме с обычным ликованием придворных поэтов, Поджо37 28' высказывал сомнение по поводу того, что собственно должна означать коронация: ведь древние венчали императо­

ра-победителя и венчали его лавровым венком.

Со времени правления Максимилиана I29' начинается новая политика по отношению к Италии, связанная с общим вторжени­ ем чужих народов. Начало ее - пожалование лена Лодовико

18

Моро30' и устранение его несчастного племянника - не предвеща­ ло удачи. По современной теории интервенции, в том случае, если два противника нападают на страну, может появиться третья сила

ипринять в этом участие; таким образом, Империя могла также претендовать на свою долю. Однако о праве и т. п. в этом случае

иречи быть не могло. Когда Людовика XII31* (1502 г.) ожидали в Генуе, когда огромного имперского орла убрали с фронтона глав­

ного зала дворца дожей и разрисовали все лилиями, хронист Сенарега38 спросил, что собственно означает этот пощаженный при стольких переворотах орел и что за притязания на Геную были у Империи. Никто не знал иного ответа, кроме старого изречения: Генуя - это camera imperii (палата Империи). Вообще, в Италии

никто не разбирался в вопросах такого рода. Лишь тогда, когда Карл V32* объединил под своей властью Испанию и Империю, он мог силами Испании удовлетворить и притязания Империи. Но то, что он завоевал таким образом, пошло на пользу не Империи, а испанской монархии.

Сполитической нелегитимностью династий XV столетия

было также связано равнодушие к законности рождения, бро­ савшееся в глаза иностранцам, например Коммину33*. Легитим­ ность как бы предоставлялась в придачу.

Вто время как на севере, в Бургундии, незаконнорожден­ ным давались во владение некоторые, определенным образом ограниченные уделы и епископства и т. п., в Португалии динас­ тия, происходившая от незаконнорожденных, удерживала трон, только прилагая громадные усилия, в Италии не было княжес­ кого рода, в главной линии которого не было бы потомства не­ законнорожденного и который не относился бы к этому совер­ шенно спокойно. Арагонская династия в Неаполе была неза­

коннорожденной линией рода, так как сам Арагон унаследовал брат Альфонса I. Великий Федериго Урбинский34*, возможно, вообще не принадлежал к роду Монтефельтро.

Когда Пий II35' отправился на собор в Мантую (1459 г.), по пути остановившись в Ферраре, для торжественной встречи выехало восемь незаконнорожденных из дома д'Эсте39 и среди них сам правящий герцог Борсо и двое внебрачных сыновей его же внебрачного брата и предшественника Леонелло.

Леонелло имел и законную супругу; она была внебрачной до­ черью Альфонса I Неаполитанского и африканки40. Незаконнорож­ денные допускались к власти часто уже потому, что законные сы­ новья были несовершеннолетними, а опасности грозили постоян­ но; появилась некая разновидность сеньората, при которой закон­ ность или незаконность рождения не принимались во внимание.

19

Целесообразность, индивидуальные качества и талант значили здесь больше, чем законы и обычаи остальной Западной Европы. Ведь это было время, когда сыновья пап основывали княжества!

В XVI веке под влиянием иностранцев и начинающейся Контр­ реформации отношение к этому стало строже; Варки36* находит, что наследование престола законными сыновьями «требуется разумом и с незапамятных времен является волей неба»41. Кар­ динал Ипполито Медичи37' обосновывал свое притязание на власть над Флоренцией тем, что он, может быть, был рожден в законном браке или же по крайней мере был сыном знатной женщины, а не служанки (как герцог Алессандро38')42. Теперь появляются морга­ натические браки по любви, которые в XV веке по нравственным и политическим основаниям не имели бы никакого смысла.

Однако высшей и наиболее удивительной формой нелеги­ тимности в XV столетии является основание кондотьерами, каково бы ни было их происхождение, княжеств. В сущности не чем иным было и завоевание норманнами Южной Италии в XI веке; теперь же планы подобного рода стали держать в посто­ янном напряжении весь Апеннинский полуостров.

Утверждение предводителя наемников в качестве властителя страны могло происходить и без узурпации, когда его сюзерен сам наделял его землей из-за недостатка в деньгах и людях43; помимо этого кондотьеру требовалось (даже если он на время увольнял большинство своих людей) надежное место, где он мог бы иметь зимнюю квартиру и хранить необходимые запасы. Первым при­ мером такого взлета вчерашнего главаря банды разбойников яв­ ляется Джон Хоуквуд, получивший от папы Григория XI39* Баньякавалло и Котиньолу. Когда же с Альбериго да Барбиано на аванс­ цену вышли итальянские войска и полководцы, возникла возмож­ ность завоевать княжества или же расширить пределы своих вла­ дений, если кондотьер уже имел где-либо подвластную террито­ рию. Первая большая вакханалия этой солдатской жажды власти восторжествовала в Миланском герцогстве после смерти Джангалеаццо (1402 г.); правление его двух сыновей (с. 15) было запол­ нено главным образом свержением этих воинственных тиранов, а после смерти крупнейшего из них — Фачино Кане—дом Висконти унаследовал вместе с его вдовой ряд подвластных городов и 400 000 золотых гульденов; кроме того, Беатриче ди Тенда привлекла на свою сторону солдат своего первого мужа44. Начиная с этого времени и сформировались безнравственные сверх всякой меры отношения между властителями и их кондотьерами, что является характерным для XV века. Старый анекдот45, один из тех, которые нигде и все же всюду истинны, описывает это примерно так: «У

20

жителей некоего города - имеется, очевидно, в виду Сиена - был полководец, освободивший их от вражеского угнетения; они каж­ дый день совещались, как им вознаградить его, и решили, что ни­ какое вознаграждение, бывшее в их силах, не будет достаточным, даже и в том случае, если они сделают его властителем города. Тогда наконец поднялся один из них и сказал: «Давайте убьем его и будем поклоняться ему как святому города». Так с ним и посту­ пили, примерно как римский сенат с Ромулом40'.

В действительности кондотьерам не приходилось опасать­ ся никого больше, чем своего господина; если они воевали ус­ пешно, то становились опасными и их физически устраняли, как Роберто Малатеста41', сразу же после победы, которую он одержал для Сикста IV42* (1482 г.); при первой же неудаче им мстили, как венецианцы Карманьоле43' (1432 г.)46. Положение вещей в моральном отношении было таково, что кондотьеры должны были отдавать жену и детей в заложники, они не вызы­ вали доверия и сами не ощущали его. И тем не менее им надо было становиться героями самоотверженности, обладать ха­ рактером Велисария44', чтобы не накапливать в душе глубочай­ шую ненависть; лишь абсолютное нравственное совершенство могло удержать их от того, чтобы не стать законченными зло­ деями. И именно такими, полными презрения ко всему свято­ му, полными жестокости и предательства по отношению к лю­ дям, мы их и видим; почти все они были людьми, которых не страшило ни в жизни, ни в смерти отлучение от церкви или пап­ ский интердикт. Но вместе с тем некоторые из них становились личностями, в них развивался талант, доходящий до высочайшей виртуозности, что и встречало признание и восхищение солдат; это первые армии Нового времени, где доверие к полководцу без всяких иных соображений становится движущей силой.

Это блестяще проявляется, например, в жизни Франческо Сфорца47; нет такого сословного предрассудка, который бы мог воспрепятствовать осуществлению его намерения завоевать высочайшую популярность у каждого отдельного человека и использовать ее в трудные минуты; случалось, что противники при одном виде его слагали оружие и приветствовали его с не­ покрытой головой, так как все считали его «отцом воинства».

Род Сфорца вообще представляет особый интерес, так как в нем можно с самого начала наблюдать весь процесс подго­ товки к образованию княжества48. Фундаментом этого была нео­ бычайная плодовитость семейства: у уже прославленного Джакопо — отца Франческо — было около 20 братьев и сестер, по­ лучивших суровое воспитание в Котиньоле близ Фаэнцы и вы-

21