Burkkhardt_Ya_-_Kultura_Vozrozhdenia_v_Italii_L

развалине, не имевшей больших преимуществ перед бочкой Диогена. Из пенсиона, выплачивавшегося ему папой Львом, он брал только самое необходимое, а прочее отдавал другим. Он не отличался здоровьем, как фра Урбано, а конец его был та­ ков, что навряд ли он мог рассмеяться перед смертью, поскольку при разграблении Рима испанцы утащили его, почти девянос­ толетнего старика, с собой, надеясь получить выкуп, и он умер в больнице от последствий голода. Однако его имя удостои­ лось быть занесенным в царство бессмертия, поскольку Рафа­ эль любил старика как родного отца и почитал его как мастера, и всегда спрашивал у него совета. Может быть, советы каса­ лись преимущественно антикварной реставрации древнего Рима (с. 120), но, возможно, распространялись и на куда более возвышенные вещи. Кто может сказать, насколько велика роль Фабио в замысле «Афинской школы» и других важнейших ком­ позиций Рафаэля?

Напоследок мы с удовольствием набросали бы привлека­ тельную и умиротворяющую картину жизни, а именно жизни Помпония Лета, будь в нашем распоряжении на эту тему нечто более значительное, нежели письмо его ученика Сабеллика, в котором Лету намеренно придаются некоторые античные чер­ ты. И все же отдельные моменты отсюда мы приведем. Он был (с. 160) незаконным сыном из дома неаполитанских Сансеверино, правителей Салерно, однако не желал их признаоать и написал им в ответ на приглашение жить вместе с ними знаме­ нитую записку: Pomponius Laetus cognatis et propinquis suis salutem. Quod petitis fieri non potest. Valete.354* Заурядной внешно­ сти человечек с небольшими живыми глазами, в диковинном одеянии, он обитал в последние десятилетия XV в., будучи пре­ подавателем в Римском университете, то в своем домике с са­ дом на Эсквилине, то - в своем vigne355' на Квиринале. Там он разводил уток и других птиц, здесь же обрабатывал участок в полном соответствии с предписаниями Катона, Варрона356' и Колумеллы. В праздничные дни он совершал вылазки на лов­ лю рыбы или птиц, или просто лежал в тени у источника или над Тибром. Он презирал богатство и благополучие. Зависть и злословие были ему совершенно несвойственны, и он их не пе­ реносил также и в своем окружении; только в отношении иерар­ хов он позволял себе весьма свободные замечания, да и вооб­ ще, за исключением последнего периода своей жизни, он почи­ тался за ненавистника религии. Бежавший из Рима в связи с преследованиями гуманистов папой Павлом II, Лет был выдан ему Венецией, однако никакими средствами его не удалось за-

182

ставить сделать недостойные признания. После этого папы и прелаты приглашали его к себе и его поддерживали, а когда однажды во время волнений при Сиксте IV его дом был раз­ граблен, люди устроили складчину и вернули ему больше того, что он потерял. Как преподаватель он был очень добросовес­ тен: еще до света можно было видеть, как он спускается с Эсквилина с фонарем, и всегда он входил в уже набитую битком аудиторию. Поскольку в разговоре Лет заикался, он говорил с кафедры с большой осмотрительностью, и тем не менее кра­ сиво и размеренно. Даже небольшие его работы составлены аккуратно. Никто не обращался с древними текстами с такими тщанием и робостью, да и вообще он доказывал свое непод­ дельное благоговение также и перед иными останками антич­ ности - когда останавливался перед ними как зачарованный или разражался слезами. По той причине, что Лет бросал соб­ ственные исследования, когда был в состоянии помочь другим, его очень и очень донимали, а когда он умер, Александр VI даже направил своих придворных сопровождать тело, которое не­ сли самые выдающиеся его слушатели. На похоронах в Арачели присутствовали 40 епископов и все иностранные послы.

Лет ввел в обычай представления в Риме античных, глав­ ным образом плавТовских пьес, постановкой которых он руко­ водил (с. 164). Также и день основания города он ежегодно от­ мечал праздником, на котором его друзья и ученики выступали с речами и чтением стихов. В связи с двумя этими поводами оформилось и продолжило свое существование в дальнейшем то, что было названо Римской академией. Она была исключи­ тельно свободным объединением и не связана ни с каким оп­ ределенным учреждением. Помимо указанных поводов она со­ биралась тогда202, когда поступало приглашение покровителя либо для того, чтобы помянуть умершего члена, например Пла­ тину. В этом случае день начинался с того, что прелат, бывший среди них, читал мессу, после чего, например, тот же Помпоний поднимался на возвышение и произносил соответствую­ щую речь; за ним выходил другой и читал двустишия. Диспуты

идекламации как по случаю скорбных, так и радостных собы­

тий завершались пиршеством, и академики, к примеру Плати­ на, уже с очень давних пор слыли гурманами203. В других случа­ ях гости ставили также фарсы наподобие ателланы. Как сво­ бодное объединение с весьма переменчивым составом акаде­

мия эта просуществовала до самого разграбления Рима, пользу­ ясь гостеприимством Анджело Колоччи357', Ио. Кориция (с. 174)

идругих. Оценка того, насколько большую роль играла она в

183

Глава IV

Открытие мира и человека

Итальянский дух, свободный от бесчисленных ограни­ чений, препятствовавших продвижению вперед в дру­ гих странах, высокоразвитый индивидуально и выш­

коленный наследием античности, обратился к открытию окру­ жающего мира, отважившись на то, чтобы приступить к его изоб­ ражению в слове и форме. То, каким образом разрешило эту задачу искусство, будет рассказано в другом месте359*.

В отношении поездок итальянцев в дальние края мы можем здесь себе позволить лишь замечание общего характера. Кре­ стовые походы распахнули перед всеми европейцами дали и повсеместно пробудили авантюристический дух странствий. Очень затруднительно указать с точностью момент, начиная с которого дух этот начинает сочетаться с познавательным по­ рывом или полностью становится ему на службу; как бы то ни было, раньше всего и в наболее выраженной форме это про­ изошло у итальянцев. Само их участие в крестовых походах имело иной смысл, нежели участие в них прочих наций, потому что итальянцы имели уже флот и коммерческие интересы на Востоке. С давних пор Средиземное море давало своим обита­ телям иное воспитание, нежели то, что получали жители уда­ ленных от моря областей, а быть искателями приключений в том смысле, в каком ими были северяне, итальянцы вообще не способны по природе. Теперь же, когда итальянцы освоились во всех восточных средиземноморских гаванях, вполне есте­ ственно, что самые предприимчивые из них примкнули к сфере грандиозной кочевой жизни мусульман, которая также имела сюда выход: таким образом перед ними открывалась целая часть света. А не то их увлекалц за собой, как это случилось с венецианцем Поло360*, волны монгольского мира, которые уно­ сили их еще дальше, к подножию трона Великого Хана. Уже достаточно рано нам приходится столкнуться с отдельными итальянцами, принимавшими участие в открытиях в акватории

185

Атлантического океана, как, например, генуэзцы, еще в XIII в. открывшие Канарские острова1. В том же 1291 г., когда пала Птолемаида361*, последний обломок христианского Востока, те

же генуэзцы предприняли первую известную нам попытку от­ крыть морской путь в Ост-Индию2362*: Колумб был лишь вели­

чайшим из целой плеяды итальянцев, состоявших на службе у западных держав и предводительствовавших их вылазками в дальние моря. Однако истинным первооткрывателем является не тот, кто случайно куда-нибудь забрел, но тот, кто искал - и нашел: лишь такой человек находится в непосредственной связи с мыслями и интересами своих предшественников, и отчет, ко­ торый он впоследствии дает о том, что им совершено, отвеча­ ет соответствующим требованиям. По этой причине на протя­ жении всего позднего средневековья итальянцы оставались в полном смысле народом-первооткрывателем, пусть даже от­ дельные случаи их первенства в отношении прибытия на тот или иной берег оспариваются.

Более детальное обоснование этого утверждения отно­ сится к специальной области истории географических откры­ тий. Однако снова и снова благородный образ великого гену­ эзца внушает нам восхищение: он бросил вызов новому кон­ тиненту по другую сторону водных просторов, стал его ра­ зыскивать и нашел, он первым осмелился сказать: il mondo è росо - Земля не столь велика, как принято считать. В то вре­ мя как Испания дала итальянцам Александра VI, Италия по­ дарила Испании Колумба: за несколько недель до смерти этого папы (7 июля 1503 г.) Колумб отправляет с Ямайки не­ благодарному католическому королю363' свое замечательное письмо, которое никогда не смогут читать без величайшего волнения все последующие поколения. В кодицилле к свое­ му завещанию, датированном «Вальядолид, 4 мая 1506 г.», он отказывает «своей горячо любимой родине, республике Генуя, молитвенник, подаренный ему папой Александром и служивший ему величайшим утешением в темнице, в битве и превратностях судьбы». Тем самым, как представляется, на это внушающее ужас имя Борджа был брошен последний отблеск милосердия и благости.

Также кратко, как истории путешествий, нам следует коснуть­ ся и развития у итальянцев географических представлений, их участия в космографии. Даже при беглом сравнении их достиже­ ний с достижениями других народов обнаруживается их явное и существовавшее с самых давних пор преимущество. Где за пре­ делами Италии возможно встретить в середине XV в. такое со-

186

единение интереса к географии, статистике и истории, какое мы обнаруживаем у Энея Сильвия, где можно разыскать такое срав­ нительно высокообразованное изложение? Не только в главном своем, собственно космографическом труде, но также в письмах и комментариях он с одинаковым мастерством изображает ланд­ шафты, города, обычаи, ремесла и статьи доходов населения, политические системы и конституции - на основании своих соб­ ственных впечатлений или сообщений очевидцев. Разумеется, значение того, что описывается им лишь на основании книг, бо­ лее ограничено. Уже краткий очерк3 той альпийской долины в Ти­ роле, где Фридрих III пожаловал ему приход с содержанием, каса­ ется всех существенных жизненных аспектов этой местности и обнаруживает дар и методику объективных наблюдений и срав­ нений, которыми мог обладать только воспитанный на древних образцах соотечественик Колумба. Тысячи и тысячи людей - по крайней мере фрагментарно - видели и знали то же, что знал он, однако у них не было никакого побуждения набросать на этом ос­ новании картину, как не было и сознания того, что мир в таких картинах нуждается.

Также и в области космографии4 напрасно будет трудиться тот, кто попытался бы установить точное соотношение сведе­ ний, полученных путем изучения античных источников, и оза­ рений собственно итальянского гения. Итальянцы объективно наблюдают предметы нашего мира и объективно с ними обра­ щаются еще прежде, чем их знакомство с античностью станет более детальным, потому что сами они являются полуантич­ ным народом, а также в силу того, что к этому их подготовляет их политическое состояние. Однако итальянцы не смогли бы так быстро достичь зрелости, если бы им не указали путь древ­ ние географы. Наконец, невозможно переоценить воздействие уже существовавших итальянских космографии на дух и наме­ рения путешественников, первооткрывателей. И усилия диле­ тантов (пусть даже столь невысокой будет наша оценка заслуг Энея Сильвия) в области той или иной науки в состоянии воз­ будить такой всеобщий интерес к предмету, что он создаст для новых смельчаков почву преобладающего в обществе мнения, благоприятной предрасположенности окружающих. Истинные первооткрыватели во всех областях хорошо сознают, чем они обязаны таким посредникам.

Что касается позиций, завоеванных итальянцами в области естественных наук, то нам следует сослаться на отдельные специальные исследования, из которых нам известна лишь, судя по всему, чрезвычайно поверхностная и впадающая в негати-

187

вистский уклон работа Либри6. Борьба относительно приорите­ та в вопросах отдельных открытий затрагивает нас тем мень­ ше, что мы придерживаемся той точки зрения, что во всякое время и в каждом культурном народе вполне возможно появле­ ние человека с весьма заурядной подготовкой, который, буду­ чи побуждаем непреодолимым порывом, бросается в объятия эмпирической науке и благодаря природному дарованию де­ монстрирует поразительные успехи. Такими людьми были Гер­ берт Реймсский364' и Роджер Бэкон365*; то, что они притом в пол­ ном объеме владели всем объемом знаний в своих областях, было просто необходимым следствием их целеустремленнос­ ти. Ведь стоило только разорвать покров всеобщего заблужде­ ния, вырваться из плена традиции и книг, преодолеть робость перед природой - и их взору открывались сотни и тысячи за­ дач. Несколько иначе обстоит дело в том случае, если наблю­ дение природы и ее исследование присуще данному народу по преимуществу - и раньше, чем другим народам, где первопро­ ходцу таким образом ничто не угрожает и ничто не обрекает на завесу молчания, но, напротив, он может рассчитывать на со­ действие со стороны родственных душ. То, что именно так и обстояло дело в Италии, можно считать точно удостоверенным6. Не без гордости итальянские естествоиспытатели отмечают в «Божественной комедии» указания и отзвуки естественнонауч­ ных интересов Данте7. Мы не в состоянии судить относительно отдельных открытий или приоритетов на первое упоминание, которые приписываются ими Данте, однако всякому непосвя­ щенному бросается в глаза та полнота восприятия окружаю­ щего мира, о которой свидетельствуют дантовские образы и сравнения. Больше, чем всякий другой поэт Нового времени, заимствует он их у действительности, будь то природа или че­ ловеческая жизнь, и никогда не пользуется ими просто как ук­ рашениями, но всегда -для того, чтобы создать наболее вер­ ное представление о том, что хочет сказать. В качестве про­ фессионального ученого является он нам преимущественно в области астрономии, хотя не следует забывать о том, что мно­ гие места из бессмертной поэмы, представляющиеся нам те­ перь специально учеными, в те времена были понятны каждо­ му. Отвлекаясь от своей учености, Данте адресуется именно к народной науке о небе, которую итальянцы, хотя бы в качестве мореплавателей, разделяли с людьми древности. Часы и ка­ лендарь, распространившиеся в Новое время, сделали излиш­ ними эти сведения относительно восхода и захода созвездий, а с ними исчезло и все то, что пробуждало в народе интерес к

188

астрономии. Теперь имеются учебники по астрономии, да и в гимназической программе она значится, так что любой ребенок знает, что Земля движется вокруг Солнца (чего, кстати, не знал Данте), однако живое участие уступило здесь место полнейше­ му равнодушию, если только не брать в расчет специалистов.

Что до той лженауки, которая также связана со звездами, то ее существование вовсе не является свидетельством против практической жилки итальянцев; можно сказать, что в данном случае эта последняя пересекалась со страстным желанием заглянуть в будущее и преодолевалась им. Впрочем, об астро­ логии мы еще упомянем ниже, когда речь пойдет о нравствен­ ном и религиозном характере нации.

Церковь почти всегда терпимо относилась как к этой, так и к другим лженаукам, да и против подлинного исследования при­ роды она выступала лишь в тех случаях, когда в обвинении (будь оно правдивым или ложным) упоминались еще и еретичество с некромантией, что в те времена лежало недалеко одно от дру­ гого. Что нам в настоящий момент важно, так это установить, бывали ли случаи (и если да, то когда именно), что доминикан­ ские (и, разумеется, также францисканские) инквизиторы в Ита­ лии сознавали ложность этих обвинений и тем не менее выно­ сили обвинительный приговор, будь то из прислужничества пе­ ред врагами обвиняемого или потаенной вражды к естествоиспытательству как таковому и постановке экспериментов в осо­ бенности. Последнее, конечно, случалось, однако почти все­ гда остается недоказуемо. То, что спровоцировало такие пре­ следования на Севере, а именно сопротивление принятой схо­ ластиками официальной системы науки о природе всему ново­ му как таковому, в Италии встречается куда реже или вообще отсутствует. Пьетро из Абано (в начале XIV в.) пал, как извест­ но, жертвой профессиональной зависти другого врача, обви­ нившего его перед инквизицией в ереси и колдовстве8. В слу­ чае его падуанского современника Джованнино Сангиначчи так­ же возможно подозревать нечто подобное, поскольку он был новатором именно в области медицины; этот последний, впро­ чем, отделался простым изгнанием. Наконец, не следует упус­ кать из виду и то, что мощь доминиканцев, именно в качестве инквизиторов, могла реализовываться в Италии в сравнитель­ но меньшем масштабе, чем то было на Севере: как тираны, так и свободные государства в некоторых случаях демонстрирова­ ли по отношению к церковникам такое презрение, что без по­ следствий оставались вещи куда более серьезные, чем просто изучение природы. Однако когда античность выступила на пер-

189

вый план в XV в., уже проделанные в старой системе бреши сыграли на руку светским исследованиям всякого рода, притом что гуманизм привлек к себе лучшие, силы, чем, разумеется, нанес ущерб практическому естествознанию9. Здесь и там на сцену между тем выступает инквизиция и наказывает либо сжи­ гает врачей как грешников и некромантов, причем всякий раз бывает невозможно определить, каков был истинный, наибо­ лее глубинный повод для приговора. Но как бы то ни было, к концу XV столетия Италия в лице Паоло Тосканелли, Луки Пачоли и Леонардо да Винчи вне всякого сомнения предстает пе­ ред нами в области математики и естествознания первой наци­ ей Европы, и ученые всех стран, в том числе Региомонтан366' и Коперник, свидетельствуют о том, что являются их учениками. Слава эта пережила даже Контрреформацию, и до сих пор ита­ льянцы все еще находились бы здесь в первых рядах, когда бы не была проявлена насильственная забота о том, чтобы живые умы и планомерные исследования более не сходились в Ита­ лии воедино.

Важный признак всеобщего распространения интереса к естественным наукам можно усматривать также в рано проявив­ шейся страсти к собирательству, сравнительному рассмотре­ нию растений и животных. Италия гордится появившимися здесь раньше, чем где-либо еще, ботаническими садами, однако воз­ можно, что это объяснялось прежде всего практическими целя­ ми, да и сам итальянский приоритет на это находится под воп­ росом. Куда важнее то, что при основании своих увеселитель­ ных садов правители и состоятельные частные лица как бы сами собой впадали в собирательство как можно большего количе­ ства разных растений, их различных видов и разновидностей. Так, великолепный сад принадлежавшей Медичи виллы Кареджи с имевшимися здесь бесчисленными видами деревьев и ку­ старников предстает перед нами в описаниях почти в качестве ботанического сада10. Такой же была в начале XVI в. и располо­ женная напротив Тиволи в римской Кампанье вилла кардинала Триульцио11 - с разными кустами роз, деревьями всякого рода, среди которых были плодовые деревья всевозможных разно­ видностей, а помимо этого еще двадцать сортов винограда и большой огород. Очевидно, речь здесь идет о чем-то принци­ пиально ином, нежели пара дюжин широко известных лечеб­ ных растений, которые имелись в наличии во всяком замке и монастыре по всей Европе: помимо получившей чрезвычайную утонченность культуры десертных плодов здесь проявляется интерес к растению как таковому, ради его примечательного

190

внешнего вида. История искусства показывает нам, насколько поздно освободились парки от этой страсти к собирательству, чтобы служить более широким архитектурно-художественным целям.

Содержание диковинных зверей, разумеется, также немыс­ лимо вне связи с повышенным интересом к наблюдению. Лег­ кая доставка из южных и восточных портов, а также благопри­ ятный итальянский климат делали возможной покупку наибо­ лее крупных южных зверей или прием их в качестве дара от султанов12. Прежде всего города и правители охотно содержа­ ли живых львов - даже тогда, когда лев не присутствововал в качестве элемента городского герба, как это было во Флорен­ ции13. Ямы со львами находились в государственных резиден­ циях или рядом с ними, как в Перудже и во Флоренции; в Риме же они располагались на склоне Капитолийского холма. В не­ которых случаях именно эти животные использовались для при­ ведения в исполнение политических приговоров14, да и вообще служили поддержанию страха в народе. Помимо этого, их по­ ведение принято было считать весьма значимым с точки зре­ ния видов на будущее: их плодовитость, например, считалась знаком всеобщего процветания. Так, Джованни Виллани не по­ гнушался упоминания также и о том, что присутствовал при родах львицы15. Часть львят обычно дарили дружественным городам и правителям, также жаловали ими и кондотьеров - в качестве приза за проявленную доблесть16. Помимо того, уже в весьма ранние времена флорентийцы содержали леопардов, для которых был нанят особый смотритель17. Борсо из Ферра­ ры18 устраивал бои своих львов с быками, медведями и дикими свиньями.

К концу XV в. при дворах многих правителей существовали уже настоящие зверинцы (serragli), как воплощение соразмер­ ной с положением роскоши. «Великолепие государя, - пишет Матараццо19, - создается лошадьми, собаками, мулами, ястре­ бами и другими птицами, придворными шутами, певцами и за­ морскими животными». При Ферранте в зверинце Неаполя со­ держатся среди прочего одна жирафа и одна зебра (очевидно, подарки тогдашнего правителя Багдада20). Филиппо Мария Вис­ конти владел не только лошадьми стоимостью и в 500 и в 1000 золотых монет и дорогими английскими собаками, но еще и множеством леопардов, которые были свезены со всего Восто­ ка. Содержание ловчих птиц, пойманных по его поручению на Севере, обходилось ежемесячно в 3000 золотых монет21. Ко­ роль Португалии Мануэл Великий отлично сознавал, что дела-

191