Burkkhardt_Ya_-_Kultura_Vozrozhdenia_v_Italii_L

К сфере открытия человека нам следует наконец отнес­ ти заинтересованное изображение реально протекаю­ щей человеческой жизни.

Вообще-то комическая и сатирическая сторона средневеко­ вых литератур не могла при преследовании своих целей обой­ тись без картины повседневной жизни. Но совершенно иное дело, когда эта жизнь изображается итальянцами Возрожде­ ния ради нее самой, поскольку она интересна сама по себе, являясь частью великой и всеобщей мировой жизни, волшеб­ ную окруженность со стороны которой они осознают. Взамен и помимо тенденциозного комического начала, находившего себе пищу в домах, на улицах городов, в деревнях, просто из жела­ ния прицепиться к горожанам, крестьянам или же попам, мы встречаемся здесь в литературе с началами серьезного жанра, причем задолго до того, как им займется живопись. И то, что одно зачастую сочетается еще и с другим, ничуть не мешает тому, чтобы это были принципиально различные вещи.

За сколь многими земными событиями должен был с вни­ манием и участием наблюдать Данте, прежде чем он смог с такой вьяве осязаемой правдивостью изобразить свой потус­ торонний мир!114 Знаменитые картины работ в венецианском арсенале, опирающиеся друг на друга слепые перед церков­ ными дверьми115 и тому подобное - далеко не единственные доказательства этого. Уже его искусство показать состояние души посредством внешних жестов свидетельствует о великом и упорном изучении жизни.

Поэты, следовавшие за Данте, редко сравниваются с ним в этом отношении, а в случае авторов новелл это запрещено высшим законом их жанра: не останавливаться на единичном (ср. с. 199, 228). Им следовало лишь предпосылать своим но­ веллам многословные введения и вести повествование так, как хотелось, но не рисовать при этом жанровых картин. Мы долж­ ны набраться терпения и подождать, пока люди, принадлежав­ шие уже к античному миру, не обретут возможность вдаваться в подробные описания и не начнут получать удовольствие от этого.

Здесь мы снова встречаемся с человеком, имевшим вкус ко всему - с Энеем Сильвием. К изображению его влечет не про­ сто красота ландшафта, не просто интересные в космографи­ ческом или антикварном плане предметы (с. 117, 187, 197 ел.), но всякий жизненный процесс116. Среди весьма многочислен-

232

Однако наряду с этим в конце XV столетия в поэзии появля­ ется также и поистине жанровое описание сельской жизни. Та­ кая поэзия возможна была только в Италии, поскольку только здесь крестьянин (а также и колон - как собственник), как бы ни тяжка была подчас его доля, обладал человеческим достоин­ ством и личной свободой, а также правом свободного передви­ жения. Различие между городом и деревней проявляется здесь далеко не столь резко, как на Севере: некоторые городки насе­ лены исключительно крестьянами, которые по вечерам вполне могут себя называть горожанами. Странствия каменщиков из Комо простираются едва не на всю Италию; Джотто, будучи ребенком, смог бросить своих овец и вступить в цех во Флорен­ ции. И вообще наблюдался постоянный приток из сельской местности в города, причем некоторые жители горных облас­ тей были прямо-таки рождены для такого перехода122. Разуме­ ется, внушенный образованностью гонор и городская спесь со­ здавали благоприятные условия для того, чтобы поэты и авто­ ры новелл могли вдоволь потешаться над villano419'123, и то, чему этим было положено начало, довершила импровизированная комедия (с. 211 ел.). Однако где здесь тот тон мрачной, испол­ ненной презрения расовой ненависти по отношению к vilains420', которая вдохновляет дворянских провансальских поэтов, а от­ части - также и французских хронистов? Вернее будет сказать124, что итальянские авторы всех жанров с готовностью признают за крестьянами те величие и значимость, которые бывают им свойственны, и всячески это подчеркивают. Джовиано Понтано с восхищением повествует125 о душевной крепости, присущей диким обитателям Абруцц; в биографических сборниках, также как и у новеллистов, мы нередко встречаемся с героической крестьянской девушкой126, которая подвергает опасности свою жизнь, чтобы защитить невинность или же семью127.

В свете таких предпосылок возможно было поэтическое опи­ сание крестьянской жизни. Прежде всего здесь следует упомя­ нуть пользовавшиеся некогда большой популярностью, да, по­ жалуй, вполне достойные того, чтобы с ними ознакомиться и в наше время, эклоги Баггисты Мантовано (одно из его наиболее ранних произведений, около 1480 г.). Они находятся еще на середине пути между подлинным и условным описанием сель­ ского мира, однако первое одерживает верх. В основном здесь чувствуется позиция благожелательно настроенного сельского священника, не без привкуса некоторого просветительского рвения. Будучи монахом-кармелитом, Мантовано, должно быть, немало общался с сельскими жителями.

234

Однако совершенно иного порядка мощь, с которой погру­ жается в мир крестьянских представлений Лоренцо Великолеп­ ный. Его «Ненча из Барберино»128 читается как квинтэссенция подлинно народных песен, собранных в окрестностях Флорен­ ции и отлитых в величественный поток октав. Объективность поэта настолько велика, что невозможно определить, испыты­ вает ли он в отношении говорящего (крестьянского парня Валлеры, который объясняется Ненче в любви) сочувствие или на­ смешливое презрение. Совершенно явно противопоставление условной буколической картине с паном и нимфами: Лоренцо сознательно отдается грубому реализму повседневной кресть­ янской жизни, и тем не менее все в целом оставляет по себе истинно поэтическое впечатление.

Признанной параллелью к «Ненче» является принадлежа­ щая Луиджи Пульчи поэма «Бека из Дикомано»129. Однако ему не хватает глубокой объективной серьезности: «Бека» сочине­ на не по внутреннему побуждению представить кусок народной жизни, но скорее из желания посредством чего-то в этом роде снискать одобрение образованной флорентийской публики. Поэтому здесь куда больше жанровой грубости, причем грубо­ сти сознательной, и изрядная примесь непристойностей. И все же круг интересов сельского ухажера определен им с чрезвы­ чайным умением.

Третьим в этом союзе является Анджело Полициано с его написанной латинскими гекзаметрами поэмой «Рустикус»130. Независимо от Вергилиевых «Георгик» он изображает в пер­ вую очередь сельский год в Тоскане, начиная с поздней осени, когда земледелец вырезает себе новый плуг и засевает ози­ мые. Очень богато и полно красот описание весенней нивы, также и лето содержит много прекрасных мест; однако шедев­ ром всей вообще новолатинской поэзии представляется осен­ ний праздник давильщиков винограда. Полициано кое-что со­ чинял и по-итальянски, из чего можно заключить, что в кругу Лоренцо уже возможно было реалистически представлять не­ которые картины подверженной страданиям жизни низших со­ словий. Его любовная песня цыгана131 является одним из наи­ более ранних результатов в полном смысле современной тен­ денции с поэтическим пылом помещать себя в положение ка­ кого-либо разряда людей. Разумеется, с целью создания коми­ ческого эффекта такие попытки предпринимались и прежде132, а во Флоренции распевавшиеся наряженными в маски процес­ сиями песни предоставляли для этого повторявшуюся каждый карнавал возможность. Новым здесь является проникновение

235

Глава V

Общественная жизнь

ипраздники

Всякий культурный период, представляющий собой окон­ чательно оформившуюся целостность, выражается не только в государственном общежитии, в религии, ис­

кусстве и науке, но накладывает свой определенный отпечаток также и на общественное бытие людей. Так, средневековье имело лишь слегка изменявшиеся от страны к стране придвор­ ные и дворянские нравы и этикет, имело и свой определенный слой горожан.

В то же время нравы итальянского Возрождения представ­ ляют собой в основном полную противоположность средневе­ ковым. Уже сама их основа меняется, поскольку для принад­ лежности к высшему кругу общества не имели более никакого значения классовые различия, но важно было принадлежать к образованному сословию в современном смысле слова, а здесь рождение и вообще происхождение играют лишь ту роль, что могут быть связаны с доставшимся по наследству богатством и обеспеченным в связи с этим досугом. Это обстоятельство не следует абсолютизировать, поскольку средневековые сослов­ ные представления пытаются здесь оказать то большее, то меньшее воздействие, пусть хотя бы только для того, чтобы сохранить какое-то соотношение с европейской знатью; однако общезначимой чертой этого времени было все-таки слияние сословий в современном смысле слова.

Наиболее значимым был в этом отношении факт совмест­ ного проживания дворян и горожан в городах по крайней мере с XII в.1, вследствие чего судьба и развлечения становились об­ щими, возможность же взирать на мир с расположенного на горе замка отпадала с самого начала. Также и церковь в Италии ни­ когда не позволяла себя использовать для того, чтобы на свой счет содержать младших сыновей дворян, как это было на Се­ вере. Места епископов, настоятелей соборов и аббатов зачас­ тую раздавались на основании низменнейших соображений, и

237

все-таки делалось это не из соображений знатности, а если епископы были здесь куда более многочисленны, бедны и, как правило, лишены всех мирских княжеских достоинств, то из-за этого они оставались жить в городе, где находился их собор, и вместе со своим соборным капитулом составляли часть обра­ зованного городского населения. И когда в Италии наверх вы­ бились абсолютные властители и тираны, у дворянства в боль­ шинстве городов появился повод и досуг для того, чтобы погру­ зиться в такую частную жизнь (с. 89 ел.), которая была безопас­ на в политическом отношении и вдобавок украшена всевозмож­ ными более тонкими удовольствиями, а кроме того была с тру­ дом отличима от жизни богатых горожан. Когда же поэзия и ли­ тература стали, со времен Данте, делом всех и каждого2, когда окончательно восторжествовали образованность в античном смысле этого слова и интерес к человеку как таковому, кондо­ тьеры же стали правителями, и уже не только равенство проис­ хождения, но и вообще происхождение от состоящих в закон­ ном браке родителей перестало быть обязательным требова­ нием при предъявлении притязаний на трон (с. 19), - тут уж возможно было поверить, что наступила эпоха равенства, по­ нятие же знати безвозвратно упразднено.

Апеллируя к античности, теория данного вопроса, опираясь уже на одного только Аристотеля, могла как подтвердить, так и отвергнуть притязания дворянства. Данте, например, выводит еще3 из аристотелевского определения («благородство осно­ вывается на добродетелях и унаследованном богатстве») свое собственное утверждение: благородство основывается на соб­ ственных добродетелях или же на добродетелях предков. Од­ нако в других местах его не удовлетворяет такое утверждение, и он сам себя корит4, когда в «Раю», во время разговора со своим предком Каччагвида, представляет благородное проис­ хождение в виде всего лишь плаща, от которого время посто­ янно отхватывает куски, если не приставлять к нему изо дня в день новых достоинств. В «Пире»5 же Данте почти полностью перестает связывать понятия nobile и nobiltà422' с происхожде­ нием, а отождествляет их со способностью ко всякого рода нрав­ ственным и интеллектуальным совершенствам; особое ударе­ ние ставится при этом на высокую образованность, поскольку nobiltà должна быть сестрой filosofia.

Чем последовательнее воцарялся впоследствии гуманизм в мировоззрении итальянцев, тем крепче становилось убежде­ ние, что происхождение не имеет никакого значения в вопросе о том, чего стоит тот или иной человек. В XV столетии это была

238

уже господствующая теория. В своем диалоге «О благород­ стве»6 Поджо приходит со своими собеседниками - Николо Никколи и Лоренцо Медичи, братом великого Козимо - к согла­ сию относительно того, что не существует более никакого бла­ городства, кроме связанного с личными заслугами. Делаются чрезвычайно острые выпады против того, что согласно бытую­ щим предубеждениям относится к «благородной» жизни. «Дан­ ный человек тем дальше удален от истинного благородства, чем дольше его предки были отъявленными злодеями. Усер­ дие, проявляемое к соколиной охоте и травле зверей, не в боль­ шей степени отдает благородством, чем логовища этих самых зверей - бальзамом. Земледелие, как им занимались люди древности, было куда благороднее, чем эта бессмысленная скачка по лесам и горам, при которой человек чаще всего сам уподобляется зверю. Это должно являться отдыхом, а не де­ лом всей жизни». Совершенно лишенными благородства пред­ ставляется жизнь французских и английских рыцарей в сельс­ кой местности или в лесных замках, как и жизнь немецкого, про­ мышляющего грабежом рыцарского сословия. Тут Медичи при­ нимает до некоторой степени сторону знати, однако, и это дос­ таточно показательно, не ссылаясь на некое врожденное чув­ ство, но поскольку в V книге «Политики» Аристотель признает и определяет ее как нечто сущее и основывающееся на достоин­ стве и наследственном богатстве. Однако Никколи ему возра­ жает: это было высказано Аристотелем не как его собственное убеждение, но в качестве общепринятого мнения; в этике же, где он говорит то, что думает, он называет благородным того, кто стремится к истинному благу. И напрасно теперь выдвигает против него Медичи принадлежащее грекам выражение идеи благородства, а именно, если переводить дословно, «благорожденность», eugenia: более подходящим Никколи считает римс­ кое слово nobilis, т.е. достойный внимания, поскольку слово это ставит благородство в зависимость от дел7. Помимо этих дово­ дов дается следующая краткая характеристика положения зна­ ти в различных областях Италии. В Неаполе знать ленива и не занимается ни своими поместьями, ни считающейся позорным занятием торговлей: дворяне бьют здесь баклуши, сидя по до­ мам8 или проводят время верхом на лошадях. Римская знать также с презрением относится к торговле, однако самолично занимается своими поместьями; и тем, кто возделывает зем­ лю, даже как нечто само собой разумеющееся достается зва­ ние дворянина9: «Это - почтенное, пусть и крестьянское благо­ родство». И в Ломбардии знать живет на доходы с наследствен-

239

ных земельных владений: происхождение и отказ от обыкно­ венных занятий определяют здесь принадлежность к знати10. В Венеции нобили, правящая каста, поголовно занимаются тор­ говлей; и в Генуе все сплошь - знатные и незнатные - являют­ ся купцами и мореплавателями, различаясь только своим про­ исхождением; некоторые, конечно же, подобно разбойникам с большой дороги, подстерегают проезжих в расположенных на горах замках. Во Флоренции часть древней знати предалась торговле; другая часть (разумеется, куда менее значительная) довольствуется своим положением и ничем не занимается, кро­ ме травли и соколиной охоты11.

Решающим обстоятельством было то, что даже тот, кто имел основания гордиться своим происхождением, и это характерно почти для всей Италии, все же не в состоянии был кичиться им пред лицом образованности и богатства, а имевшиеся у него по­ литические или придворные преимущества все-таки не возбужда­ ли в нем чувства сословного превосходства. Венеция, по всей видимости, представляла собой исключение в этом смысле, по­ скольку жизнь нобилей имела здесь исключительно городской ха­ рактер и обставлялась весьма немногочисленными почетными правами. По-иному обстояло дело в Неаполе, который остался отрезанным от духовного движения Возрождения более всего изза большой кастовости местной знати и ее стремления к роскоши. На сильное влияние лангобардского и норманнского средневеко­ вья, а также позднефранцузского дворянства здесь уже в середи­ не XV в. наложилось арагонское владычество, так что в Неаполе раньше всего случилось то, что возобладало по всей Италии лишь сотню лет спустя: частичная «испанизация» жизни, основным со­ держанием чего было презрение к труду и стремление к дворянс­ ким званиям. Воздействие этого сказалось в маленьких городках еще прежде 1500 г.; так, мы слышим жалобы, раздающиеся из Ла Кавы: городок этот был в полном смысле слова богатым, пока там жили славные каменщики и ткачи; теперь же, когда вместо мас­ терка и ткацкого стана здесь можно увидеть только шпоры, стре­ мена и позолоченные пояса, когда всякий стремится к тому, что­ бы стать доктором права или же медицины, нотариусом, офице­ ром и рыцарем, настала подлинная нищета12. Во Флоренции по­ добное развитие событий отмечается еще при Козимо423', первом великом герцоге: ему здесь обязаны тем, что молодых людей, от­ носившихся теперь с презрением к торговле и ремеслу, он посвя­ щал в рыцари своего ордена св. Стефана13. Это - полная проти­ воположность умонастроению, существовавшему во Флоренции

240

прежде14, когда отцы ставили условием для получения наслед­ ства сыновьями определенное их занятие (с. 59).

Однако своеобразная страсть к завоеванию положения в об­ ществе зачастую комичным образом пересекается у флорентий­ цев с уравнивающим всех и вся культом искусства и образованно­ сти: то было их стремление к рыцарскому достоинству, распрост­ ранившееся как некое модное чудачество тогда, когда само зва­ ние рыцаря утратило уже какой-либо даже намек на смысл.

«Пару лет назад, - пишет Франко Саккетти16 в конце XIV в., - всякий мог видеть, как ремесленники, вплоть до пекарей и даже чесальщиков шерсти, ростовщиков, менял и вообще всякого сбро­ да, все поголовно, стали рваться в рыцари. Ну на что чиновнику рыцарское достоинство, если он отправляется в сельский горо­ дишко в качестве rettore424*? Да и вообще оно не согласуется с каким бы то ни было добыванием хлеба насущного. О, как же низ­ ко ты пало, несчастное достоинство! Эти рыцари творят как раз прямо противоположное всему длинному списку рыцарских обя­ занностей. Я пожелал сказать об этом, чтобы читатели осознали: рыцарство умерло16. И как теперь в рыцари посвящают даже по­ койников, так возможно было бы сделать рыцарем деревянную или каменную статую либо быка». Истории, которые приводит Саккетти как доказательство, действительно весьма красноречи­ вы. Мы читаем здесь, как Бернабо Висконти издевательски удос­ тоил титула человека, на спор перепившего соперника, как, впро­ чем, и самого побежденного, что лучшими считались немецкие рыцари с их эмблемами на шлемах и значками и тому подобное. Позднее Поджо17 потешается над многочисленными рыцарями, у которых нет даже коня и никакой военной подготовки. Тому, кто желал поддержать достоинство своего сословия при помощи, на­ пример, организации конной процессии со знаменами, приходи­ лось во Флоренции несладко - как со стороны местных властей, так и зубоскалов18.

При ближайшем рассмотрении выясняется, что это запозда­ лое, независимое от какой-либо родовой знати рыцарство лишь отчасти являлось результатом того смехотворного, ищущего ти­ тулов тщеславия; имелась здесь еще и другая сторона. Турниры все еще продолжались, и формальное требование было таково, чтобы всякий, желавший принять в них участие, имел рыцарское звание. Однако эти проходившие на огороженной арене схватки, и особенно упорядоченные и иногда в высшей степени опасные для жизни поединки на копьях, предоставляли возможность выка­ зать силу и мужество, от чего не мог отказаться развитый индиви­ дуум, независимо от его происхождения.

241