Burkkhardt_Ya_-_Kultura_Vozrozhdenia_v_Italii_L

с 100-200, девять - с 80, шесть - с 50-60 и т. д. Это - отчасти старые венецианские войска, отчасти отряды, возглавляемые городскими аристократами и землевладельцами Венеции; од­ нако большинство военных предводителей были князьями или правителями города либо их родственниками. К коннице добав­ лялось 24 000 пехотинцев, о составе и начальниках которых ничего не известно, а также еще 3 300 человек, вероятно, осо­ бых по характеру оружия подразделений. В мирное время в городах континента гарнизоны вообще отсутствовали или их было очень мало. Венеция полагалась не столько на верность, сколько на разумность подчиненных ей городов.

В войне с Камбрейской лигой (1509 г.) Венеция, как извест­ но, вообще освободила эти города от присяги и предпочла, что­ бы они просто сравнили прелести вражеской оккупации с мяг­ ким правлением метрополии. Поскольку городам, находившим­ ся в подданстве Венеции, не пришлось прибегать к измене, что­ бы отложиться от св. Марка, и они, следовательно, могли не бояться наказания, они с полной готовностью вернулись в под­ чинение привычной власти. Кстати сказать, эта война была ре­ зультатом раздававшихся в течение столетия жалоб о жажде Венеции к увеличению своей территории. Она же иногда со­ вершала ошибку умных людей, которые и от своих противни­ ков не ожидают, по их мнению, нелепых, нерасчетливых поступ­ ков120. В таком же оптимистическом настроении, быть может, наиболее свойственном некогда аристократам, совершенно игнорировали вооружение Мухаммеда II98*, служившее подго­ товкой к взятию Константинополя, и подготовку к походу Карла VIII до тех пор, пока неожиданное все-таки произошло121. Собы­ тием такого рода была и Камбрейская лига, которая, как каза­ лось, противоречила прямому интересу главных ее основате­ лей, Людовика XII и Юлия II. Но в папе концентрировалась ста­ рая ненависть всей Италии к венецианцам, и он закрыл глаза на вторжение чужой армии в страну, а что касается политики кардинала Амбуаза99* и его короля, то Венеции уже давно сле­ довало разглядеть их злобствующую тупость и опасаться ее. Большинство других участников Лиги руководствовались зави­ стью, которая противостоит как полезная кара богатству и вла­ сти, но сама по себе является жалким свойством. Венеция выш­ ла из этой войны с честью, хотя и не без ощутимого ущерба.

Власть, основы которой столь сложны, деятельность и ин­ тересы которой распространялись на столь большую арену, немыслима без полного обзора всего, без постоянного подве­ дения баланса сил и обязательств, прибыли и убытка. Вене-

52

цию можно считать родиной современной статистики, наряду с ней, пожалуй, Флоренцию, а затем развитые итальянские кня­ жества. Ленное государство средневековья дает в лучшем слу­ чае общие перечни княжеских прав и доходов (урбары), произ­ водство воспринимается в них как неизменное, каковым оно в общем и является, пока речь идет о земле. В противополож­ ность этому города всего Запада, вероятно, уже очень рано, воспринимали свое производство в области промышленности

иторговли как постоянно меняющееся и действовали соответ­ ственно этому; однако торговый баланс - даже в период рас­ цвета Ганзы - оставался односторонним. Флот, войска, поли­ тическое давление и влияние просто вписывались в приход и расход торговой книги. Только в итальянских государствах со­ единение следствий полного политического сознания, пример мусульманской администрации и давние занятия производством

иторговлей привели к созданию подлинной статистики122. Ос­ нованное на насилии южноитальянское государство императора Фридриха II (с. 10) поставило свою организацию на службу кон­ центрации власти для борьбы за существование. В Венеции, на­ против, последняя цель - наслаждение силой и жизнью, дальней­ шее развитие унаследованного от предков, расширение выгод­ ной промышленности и открытие новых рынков сбыта.

Ряд авторов говорят об этом очень определенно123. Мы уз­ наем, что население города составляло в 1422 г. 190 000; воз­ можно, что в Италии раньше всех стали считать не по очагам, по способным носить оружие, по тем, кто мог самостоятельно передвигаться и т. п., но по душам населения - по anime, исхо­ дить из этого как из нейтральной основы всех исчислений. Ког­ да флорентийцы примерно в то же время хотели заключить союз с Венецией против Филиппо Мария Висконти, им в данный мо­ мент в этом отказали, исходя из ясного, подтвержденного вы­ ведением точного баланса убеждения, что война между Мила­ ном и Венецией, т. е. между покупателем и продавцом, неле­ пость. Уже вследствие одного того, что герцог увеличит свое войско, герцогство станет из-за роста налогов плохим потреби­ телем. «Лучше пусть будут побеждены флорентийцы, тогда они, привыкнув к жизни в свободном городе, переселятся к нам и переведут к нам свои шелковые и шерстяные ткацкие фабрики, как это сделали притесняемые жители Лукки». Удивительна предсмертная речь дожа Мочениго100' (1423 г.), обращенная к ряду сенаторов, которых он призвал к своему ложу124. В этой речи даны важнейшие элементы статистического обзора всех сил и имуществ Венеции. Мне неизвестно, существует ли - а

53

если существует, то где - основательный анализ этого трудно­ го акта; лишь в качестве курьеза приведу из него следующее:

После выплаты военного займа в 4 миллиона дукатов госу­ дарственный долг (il monte) составлял к тому моменту еще 6 миллионов дукатов. Общий торговый оборот, по-видимому, со­ ставлял 10 миллионов за вычетом 4 миллионов (так сказано в тексте). На 3000 navigli, 300 navi и 45 галерах находились соот­ ветственно 17000, 8000 и 11000 моряков (более 200 на гале­ ре). К ним следует добавить 16000 корабельных плотников. Дома в Венеции оцениваются в 7 миллионов и приносят доход со съемщиков в полмиллиона125. В городе есть аристократы, имеющие доход от 70 до 4000 дукатов. В другом источнике го­ сударственный доход оценивается в том же году в 1 100 000 дукатов; из-за нарушения торговых связей в военное время доход снизился к середине столетия до 800 000 дукатов126.

Если Венеция в подобных расчетах в их практическом приме­ нении раньше других полностью выразила важную сторону совре­ менного государственного устройства, то в достижении той куль­ туры, которая тогда выше всего ценилась в Италии, она несколь­ ко отстала. Здесь отсутствует влечение к литературе вообще и увлечение классической древностью в особенности127. Способно­ сти к философии и красноречию, полагает Сабеллико, столь же велики, как к торговле и к государственному устройству; уже в 1459 г. Георгий Трапезундский101' положил к ногам дожа ла­ тинский перевод книги Платона «Законы» и был назначен учите­ лем философии с ежегодным доходом в 150 дукатов; свою рито­ рику он посвятил Синьории128. Однако обозревая историю вене­ цианской литературы, которую Франческо Сансовино102* дал в виде приложения к своей известной книге129, мы обнаруживаем там в XVI веке почти только теологические, юридические и медицинс­ кие специальные работы, а также истории, а в XV веке гуманизм представлен, вплоть до появления Эрмолао Барбаро103' и Альдо Мануччи104*, очень скудно в сопоставлении со значением города. Библиотека, переданная по завещанию кардинала Виссариона105' государству, почти не была защищена от разорения и расхище­ ния. Для решения научных вопросов ведь существовала Падуя, где медики и юристы в качестве составителей государственноправовых заключений получали самую высокую оплату. Участие Венеции в итальянской поэзии было долгое время очень неболь­ шим, но в начале XVI в. все упущенное было наверстано. Даже изобразительное искусство Возрождения пришло в Венецию из­ вне и лишь к концу XV в. развилось здесь в полную силу. Есть здесь и другие, еще более приметные духовные отставания.

54

Но это государство, которое полностью держало в своей власти клир, замещало все важные церковные должности и не раз противостояло курии, отличалось благочестием особого рода130. Для того чтобы получить мощи святых и другие релик­ вии из завоеванной турками Греции, приносятся большие жер­ твы, и дож принимает их в торжественной процессии131. На «не­ сшитый хитон»106' решено было (1455 г.) истратить 10 000 дука­ тов, но его не удалось получить. Дело здесь не в народном оду­ шевлении, а в тайном решении высшего правительственного учреждения, от которого можно было, не возбуждая волнения, воздержаться, и во Флоренции при подобных обстоятельствах несомненно бы воздержались. Благочестие масс и их твердую веру в отпущение грехов каким-либо Александром VI мы остав­ ляем вне нашего рассмотрения. Но самый город, который под­ чинил себе церковь больше, чем где бы то ни было, таил в себе на самом деле своего рода духовный элемент, и символизиру­ ющий государство дож выполнял в двенадцати важнейших про­ цессиях132 (andate) функцию, близкую к духовной. Большая часть этих праздников была учреждена в честь политических собы­ тий; они соревновались с большими церковными праздниками, главным из этих торжеств было знаменитое обручение с мо­ рем, которое всегда происходило в день Вознесения Христова.

Высшее политическое сознание, наибольшее богатство форм развития обнаруживаются во Флоренции, в этом смысле безусловно заслуживающей наименования первого современ­ ного государства мира. Здесь весь народ совершает то, что в княжеских государствах является делом одной семьи. Удиви­ тельный дух Флоренции, остро рассуждающий и одновремен­ но художественно творящий, беспрерывно меняет политичес­ кое и социальное состояние общества и столь же беспрерывно описывает и судит его. Так Флоренция стала родиной полити­ ческих доктрин и теорий, экспериментов и интриг, но также, наряду с Венецией, и родиной статистики и прежде всего пер­ вой - ранее всех государств мира - родиной исторического изоб­ ражения в современном смысле слова. К этому присоедини­ лось впечатление от Древнего Рима и знание его историков; Джованни Виллани признается133, что импульс к своему боль­ шому труду он получил в 1300 г. в связи с юбилеем107* и сразу после возвращения приступил к работе над ним. Однако ведь многие из 200 тысяч пилигримов, которые были в тот год в Риме, вероятно, не уступали ему по таланту и направленности инте­ ресов, но они же не написали историю своих городов! Ибо не каждый мог столь уверенно сказать: «Рим находится в упадке,

55

но мой родной город - на подъеме; поэтому я решил написать о его прошлом вплоть до настоящего момента и предполагаю продолжать описывать события, пока я буду их свидетелем». И кроме свидетельств о ходе своего развития Флоренция дос­ тигла благодаря своим историкам и большей славы, чем лю­ бой другой город Италии134.

Наша задача здесь дать не историю этого замечательного государства, а указать на некоторые признаки свободы и объек­ тивности, которые появились у флорентийцев.

Около 1300 г. Дино Компаньи108' описывал борьбу, происхо­ дившую в его дни в городе. Политическое положение города, внутренние движущие силы партий, характер вождей, короче говоря, вся совокупность непосредственных причин и действий описаны здесь так, что все превосходство флорентийцев в вы­ несении суждений и в описаниях не вызывает сомнения. А ве­ личайшая жертва этих кризисов - Данте Алигьери, политик, достигший зрелости благодаря родине и изгнанию! Свой сар­ казм по поводу беспрерывных изменений и экспериментов над государственным строем он излил в несокрушимых терцинах136, которые останутся пословицами и будут применяться повсюду в сходных условиях; он взывал к родине с таким упорством и с такой тоской, что сердца флорентийцев должны были содрог­ нуться.

Его мысли распространились по всей Италии и всему миру, и если его агитация в пользу Империи, как он ее понимал, не что иное как заблуждение, то нельзя не признать, что молодые грезы только что зародившегося политического мышления об­ ладают у него поэтическим величием. Он гордится, что первым вступил на этот путь136, правда, руководимый Аристотелем, но по-своему вполне самостоятельно. Его идеальный император - справедливый, человеколюбивый, только от Бога зависящий верховный судья, наследник римского мирового господства, которое было санкционировано правом, природой и волей Бо­ жьей. Завоевание мира было правомерным, божественным решением об отношении Рима к другим народам; Бог признал эту Империю тем, что именно тогда воплотился в человека, по­ корившись при рождении переписи, введенной Августом, перед смертью - суду Понтия Пилата и т.д. Если нам и трудно при­ нять эти и другие аргументы такого рода, то страстное чувство Данте всегда захватывает. В своих письмах137 он выступает как самый ранний публицист, быть может, самый первый неспеци­ алист, выпустивший на свою ответственность тенденциозные сочинения в форме писем. Он приступил к этому рано; уже пос-

56

ле смерти Беатриче109* он выпустил памфлет о состоянии Фло­ ренции, адресованный «властителям мира», и его более по­ здние открытые письма, времени изгнания, также обращены к императорам, князьям и кардиналам. В этих письмах и в книге «О народном языке» в различных формах повторяется выра­ жение связанного со столькими страданиями чувства, что из­ гнанник может и вне родного города обрести новую духовную родину в языке и культуре, которую отнять у него уже никто не может. К этому мы еще вернемся.

Обоим Виллани, Джованни и Маттео, мы обязаны не столько глубокими мыслями, сколько свежими практическими суждени­ ями и основанием флорентийской статистики наряду с важны­ ми данными о других государствах. Торговля и промышленность пробудили здесь наряду с политическим мышлением и мышле­ ние в области государственной экономики. О финансовых ус­ ловиях в целом такими знаниями не обладал никто в мире, на­ чиная со сведений о кассе папской курии в Авиньоне, в огром­ ную денежную наличность которой (25 миллионов ко времени смерти Иоанна XXII110') можно поверить только на основании столь достоверных источников138. Только здесь мы узнаем о ко­ лоссальных займах, например займах английского короля у фло­ рентийских домов Барди и Перуцци, потерпевших убыток в 1 355 тыс. золотых гульденов своих денег и денег компании (1338 г.) и все-таки сумевших опять подняться139. Но важнее всего данные, касающиеся государства того времени140, о государственных доходах (свыше 300 000 золотых гульденов) и расходах; о на­ селении города (здесь еще очень несовершенно исчисленном по потреблению хлеба in bocche, т. е. по ртам, как равное 30 тыс.), и о населении государства; о преобладании мальчиков на 300-500 среди 5800-6000 ежегодно крещеных детей в бап­ тистерии (battistero)141, о школьниках, из них 8000-10000 в шес­ ти школах учатся читать, 1000-1200 учатся считать; затем 600 учеников в четырех школах обучают латинской грамматике и логике. За этим следует статистическое исчисление церквей и монастырей, больниц (с более чем 1000 кроватей в целом); очень ценные данные о шерстяной промышленности; о чекан­ ке монеты, снабжении продовольствием городов, составе чи­ новничества и т. д.142. Попутно узнаем, например, как при уч­ реждении новых государственных налогов (monte) в 1353 г. и в последующие годы произносились проповеди - у францискан­ цев в их поддержку, у доминиканцев и августинцев против них143.

Нигде в Европе экономические последствия Черной смерти не обрели и не могли обрести такого внимания и такого

57

изображения, как здесь144. Лишь флорентиец мог нам сообщить о неоправдавшихся ожиданиях, что при малочисленности людей все станет дешевым; напротив, удовлетворение жизненных потребностей и оплата труда выросли вдвое; простой народ вначале вообще не хотел работать, а стремился только хорошо жить; в частности, работников и служанок можно было найти в городе только за очень высокую оплату; крестьяне соглашались обрабатывать лишь самую лучшую землю, а малоплодородную не засевали; завещания огромных средств в пользу бедных впоследствии оказались бессмысленными, так как бедняки либо умерли, либо не были больше бедными. И наконец, в связи с завещанием бездетного благодетеля, который завещал всем нищим города по шесть динариев, делается попытка произвести большое статистическое исчисление нищенствующих145.

Статистический подход получил впоследствии, особенно у флорентийцев, большое развитие; прекрасно, что в нем, как правило, проявляется связь с историческим в высоком смыс­ ле, с общей культурой и искусством. В записи 1422 г.146 одним росчерком пера сообщается о 72 меняльных лавках вокруг но­ вого рынка (mercato nuovo) с наличным оборотом в 2 миллиона золотых гульденов, о новой тогда выделке расшитых золотом тканей, о шелковых материях, о Филиппо Брунеллески111', отка­ пывающем памятники древней архитектуры, о Леонардо Аретино112', секретаре республики, возродившем античную литера­ туру и красноречие; наконец, об общем благополучии спокой­ ного тогда в политическом отношении города и о счастье Ита­ лии, освободившейся от чужеземных наемных войск. См. выше (с. 54) приведенные статистические данные, относящиеся к Ве­ неции почти того же времени, свидетельствующие, правда, о значительно больших владениях, доходах и арене действий; корабли Венеции уже давно господствуют на морях, тогда как Флоренция в 1422 г. посылает свою первую собственную гале­ ру в Александрию. Между тем, кто не усмотрит в флорентийс­ кой записи более высокий дух? Подобные и сходные заметки обнаруживаются во Флоренции каждое десятилетие, причем объединенные в обзоры, тогда как в других местах встречают­ ся в лучшем случае отдельные высказывания.

Мы приближенно узнаем об имуществе и делах первых Ме­ дичи; они тратили на подаяния, публичные постройки и налоги в период от 1434 до 1471 гг. не менее 663 755 золотых гульденов, из которых на одного Козимо падает сверх 400 000147, а Лоренцо Великолепный радуется, что деньги так хорошо по­ трачены. В 1478 г. вновь создается чрезвычайно важный и в

58

своем роде полный обзор148 торговли и ремесел города, а так­ же частично или полностью посвященный искусству; в нем речь идет о золотой и серебряной парче и камчатной ткани, о резь­ бе и инкрустации по дереву (intarsia), об арабесках на мраморе и песчанике, о портретах из воска, об искусстве золотых дел мастеров и ювелиров. Более того, врожденные способности флорентийцев к исчислению всего внешнего бытия проявляют­ ся также в их домовых, деловых и сельскохозяйственных кни­ гах, которые значительно превосходят такого рода подсчеты, обнаруживаемые у остальных жителей Европы XV века. Теперь стали с полным основанием издавать избранные места из этих документов149, однако понадобится еще большая работа, что­ бы извлечь из них ясные результаты общего характера. Во вся­ ком случае здесь перед нами государство, в котором отцы, уми­ рая, требовали в завещании160, чтобы государство взимало с их сыновей штраф в 1000 гульденов, если они не будут регу­ лярно заниматься ремеслом.

Быть может, ни один город мира не имеет для первой половины XVI в. такого документа, как прекрасное описание Флоренции у Варки151. В описательной статистике, как и в ряде других отношений, здесь вновь даются образцы - пока еще не погибли свобода и величие этого города162.

Наряду с этими исчислениями внешнего бытия продолжа­ ется описание политической жизни, о чем речь шла выше. Фло­ ренция не только переживает больше политических форм и оттенков, чем другие свободные государства Италии и Запада, но и несравненно чаще описывает их. Они дают полное отра­ жение отношения классов и отдельных людей к меняющемуся общему облику города. Картины великих бюргерских демаго­ гии во Франции и Фландрии, нарисованные Фруассаром113', со­ общения наших немецких хроник XIV века поистине значитель­ ны, однако по духовной полноте, по многостороннему обосно­ ванию хода событий флорентийцы бесконечно превосходят всех. Господство аристократии, тирания, борьба среднего со­ словия с пролетариатом, полная, половинчатая и мнимая де­ мократия, главенство одного дома, теократия при Савонароле, даже смешанные формы, подготовившие власть Медичи, все это так описано, что открываются все внутренние побуждения153.

И наконец, Макиавелли рисует в «Истории Флоренции» (до 1492 г.) свой родной город как совершенно живое существо с индивидуальным природным развитием. В наши задачи не вхо­ дит исследовать, произвольно ли и в каких пунктах произволь­ но действовал Макиавелли, подобно тому как он, - что нам из-

59

вестно, - поступал в жизнеописании Каструччо Кастракани114', произвольно трактованного им типа тирана. На каждую строчку «Истории Флоренции» можно найти возражение, и все-таки это не затронуло бы ее высокую исключительную ценность. А ка­ кое созвездие знаменитых имен образуют его современники и последователи - Джакопо Питти115\ Гвиччардини116*, Сеньи117', Варки, Веттори118*! А какую историю описывают эти мастера! В их работах нам полностью представлены последние десятиле­ тия Флорентийской республики - незабываемое, величествен­ ное зрелище. В этих сообщениях об упадке высокой своеоб­ разной жизни тогдашнего мира одни могут увидеть лишь со­ брание поразительных странностей, другие - с дьявольской радостью констатировать банкротство благородного и возвы­ шенного, третьи - объяснять эти события как важный судебный процесс, но независимо от их оценок она останется до конца дней предметом серьезных размышлений.

Главным злом, все время ухудшавшим положение дел, было господство Флоренции над подчиненными, некогда могуще­ ственными врагами, такими, например, как пизанцы, что посто­ янно требовало применения насильственных мер. Единствен­ ным, правда, героическим средством, применить которое мог только Савонарола и то лишь в особенно благоприятных об­ стоятельствах, было превращение Тосканы в федерацию сво­ бодных городов - эта идея в виде запоздалой грезы привела патриота из Лукки154 на эшафот (1548 г.). От этой беды и несча­ стной склонности флорентийских гвельфов к чужеземному пра­ вителю и связанной с этим привычкой к интервенциям чуже­ земцев все и произошло. Однако кто может не восхищаться этим народом, который под водительством святого монаха, в состо­ янии подъема дает в Италии первый пример милосердия к по­ бежденным врагам, тогда как вся предшествующая история го­ ворит лишь о мщении и уничтожении? Пламя, которое здесь возгорается от патриотизма и нравственно-религиозного пре­ образования, вскоре покажется издалека как бы погасшим, но его лучшие результаты вновь проявляются в памятной осаде 1529-1530 гг. Конечно, эту грозу на Флоренцию навлекли «глуп­ цы», как писал в то время Гвиччардини, но и он признает, что они совершили то, что казалось невозможным; и если он пола­ гает, что мудрые люди избежали бы беды, то это имеет только тот смысл, что Флоренция должна была безропотно и бесслав­ но предаться в руки врагов. Она сохранила бы тогда свои вели­ колепные пригороды и сады, обеспечила бы бесчисленному числу своих граждан спокойную жизнь и благополучие и была

60

бы бедней на одно из своих великих воспоминаний нравствен­ ного характера.

Флорентийцы во многом служат великим образцом и явля­ ются самым ранним выражением характера итальянцев и со­ временных европейцев вообще, и таковы они также в своих отрицательных чертах. Если Данте сравнивал все время улуч­ шающую свой государственный строй Флоренцию с больным, беспрестанно меняющим свое положение, чтобы избавиться от страданий, то этим он определил основную черту жизни этого государства. Большое заблуждение Нового времени заключа­ ется в представлении, будто можно создать государственный строй, произвести его посредством исчисления наличных сил и направлений156, - это всегда происходит во Флоренции в бур­ ные времена ее истории, и даже Макиавелли не был свободен от этого. Появляются государственные деятели, которые по­ средством искусного распределения и разделения власти зна­ чительно контролируемых выборов, мнимых учреждений и т. п. пытаются создать определенное прочное состояние, удовлет­ ворить сильных и слабых или обмануть их. При этом они наи­ вно пользуются примерами древности и официально заимству­ ют оттуда наименования партий - оптиматы, аристократия (ottimati, aristocrazia)156. Лишь с того времени мир привык к этим терминам и придал им конвенциональный европейский смысл, тогда как прежние названия партий применялись лишь в каж­ дой отдельной стране и либо обозначали непосредственно яв­ ление местного характера, либо были делом случая. А как силь­ но окрашивает факт и как стирает его окраску данное ему на­ звание!

Из всех, кто считал себя способным построить государ­ ство157, Макиавелли был бесспорно самым великим. Он всегда воспринимает наличные силы как живые, активные, правильно и великодушно толкует альтернативы и не пытается обманы­ вать себя или других. В нем нет и тени тщеславия или стяжа­ тельства, и пишет он не для публики, а либо для властей и пра­ вителей, либо для друзей. Он опасен не ложной гениальнос­ тью, не превратным толкованием понятий, а пылкой фантази­ ей, которую он с трудом сдерживает. Его политическая объек­ тивность порой ужасает своей откровенностью, но она возник­ ла во время крайних бедствий и опасностей, в такое время, когда люди уже с трудом верили в право или не предполагали воз­ можность справедливости. Добродетельное возмущение такой откровенностью не производит на нас, видевших, как действу­ ют правые и левые силы, особого впечатления. Макиавелли

61