Dzheffri_Alexander_Smysly_sotsialnoy_zhizni

ГЛАВА 2

законный характер и предоставляет ей ресурсы.

Предпосылкой этих релятивизирующих социаль­

ных конфликтов является то, что Холокост пред­

ставляет собой абсолютную и неотносительную меру зла. Однако последствием конфликта должна

стать релятивизация применения этого стандарта

к любому конкретному социальному событию. Хо­

локост одновременно и уникален, и неуникален. С тех пор как Холокост превратился в трагический

архетип и главную составляющую нравственного

суждения в наше время, этанеразрешимая дилем­

ма стала характерным признаком его жизненного

цикла98 • Инга Клендинвен недавно особенно остро

описала эту дилемму, и ее наблюдения служат

примерам процесса метафорического соединения,

который я попытался здесь описать.

«В последнее время произошло слишком много ужасных событий - в Руанде, в Бурунди, в бывшей

98Показательно, что даже такой критик популяризации, как

Норман Финкельштейн, несмотря на дезориентирующие споры

с тем, что он пренебрежительно называет •индустрией Холоко­

ста•, понимает, что уникальность связанного с Холокостом зла

не мешает, и не должна мешать, обобщению и универсализации этого события:

•С точки зрения тех, кто предан идее исправления людей, данный характерный пример зла не отвергает, а скорее прово­ цирует сравнения. Рабство занимало примерно то же место в

нравственном универсуме девятнадцатого столетия, которое

осуществленный нацистами холокост занимает в нем сегодня. Соответственно, о рабстве часто вспоминали, чтобы привлечь

внимание к злу, не оцененному в полной мере. Джон Стюарт

Милль сравнивал положение женщин в самом священном ин­

ституте викторианства, в семье, с рабством. Он даже отважи­

вался заявлять, что в некоторых важнейших отношениях оно

было хуже• (Finkelstein, 2000: 48).

Цитируя конкретный пример широкого нравственного воздей­

ствия Холокоста, Финкельштейн замечает, что ов преломлении

через линзу Освенцима то, что раньше воспринималось как

должное - например, нетерпимость, - больше не может так вос­

приниматься. В сущности, именно осуществленный нацистами

холокост дискредитировал научный расизм, который был столь распространенной чертой американской интеллектуальной жизни до Второй мировой войны• (Finkelstein, 2000: 148).

232

ГЛАВА 2

Югославии, где жертвы были одинаково невинны, а убийцы и палачи одинаково фанатичны, чтобы приписывать уникальность какому бы то ни было отдельно взятому набору злодейств на тех основа­

ниях, что они исключительно жестоки. Я нахожу почти что беспорядочный террор, осуществляемый

аргентинскими военными, особенно их склонность пытать детей на глазах их родителей, столь же ужас­

ным, столь же "невообразимым", как и те ужасные

и невообразимые вещи, которые немцы проделыва­

ли со своими соотечественниками-евреями. Разуме­ ется, масштабы событий отличаются - но насколь­

ко большое значение имеет масштаб для отдельного преступника или отдельной жертвы? Повторю: со­

знательное уничтожение многое претерпевших со­

обществ, несомненно, есть огромное преступление, но мы в течение трех лет наблюдали за ковровыми бомбардировками в Камбодже, когда бомбы падали

на деревенских жителей, которые не имели ни ма­ лейшего представления о сущности своего престу­

пления. Когда мы думаем о страдающих невинных людях, мы видим тех незабываемых детей Холоко­ ста, широко открытыми глазами глядящих в объ­

ективы фотоаппаратов своих убийц, но мы так­ же видим и фотографию маленькой вьетнамской девочки, раздетой, кричащей, бегущей по пыльной

дороге, спина которой горит в огне американского

напалма. Если мы соглашаемся, что слово "холо­ кост" всесожжение жертвоприношений в огне, зло­

вещим образом подходит к убийству тех миллионов

людей, чьим единственным местом погребения стал

воздух, оно равно подходит и для жертв Хиросимы,

Нагасаки и Дрездена, [и для] лошадей и людей у

Пикассо, истошно вопящих [на картине •Герни-

233

ГЛАВА2

ка•] во время налета недосягаемых для них убийц

с неба• (Clendinnen, 1999: 14. Курсив мой.-Дж.А.).

Предание забвению или сохранение в памяти?

Рутинизация и институционализация

По мере того как ощущение, что Холокост был

уникальным событием в истории человечества,

закреплялось, а нравственные выводы из него

парадоксальным образом приобретали обобщен­

ный характер, память о трагической драме трав­ мы стала все в большей степени закрепляться (memorialization). Специальным исследователь­ ским центрам платили за то, чтобы они расследо­

вали ее мельчайшие подробности и организовыва­ ли дебаты о возможности более широкого их ис­ пользования. Этому явлению посвящались курсы в высших учебных заведениях, и его имя давали

всему, от университетских кафедр до улиц и пар­

ков. Чтобы почтить жертв трагедии, строились па­ мятники. Крупнейшие городские центры в Соеди­ ненных Штатах Америки, как и многие города вне США, возводили очень дорогие и очень простор­

ные музеи, чтобы навечно закрепить нравствен­

ные уроки Холокоста. Американские военные

власти выдавали указания по проведению «Дней

памяти•, а в круглом зале Капитолия ежегодно

проводились памятные церемонии.

Из-за дилеммы уникальности все эти процессы обобщения носили противоречивый характер; для

многих наблюдателей они означали, что Холокост превращается в средство и в предмет потребления,

что его нравственная и эмоциональная составляю­

щие вытесняются специалистами по извлечению

234

ГЛАВА 2

прибыли, с одной стороны, и специалистами, для

которых Холокост есть исключительно предмет

профессионального знания, с другой стороны.

Действительно, за последние годы набрала силу

мысль о том, что особая притягательность перво­

начальной драмы травмы прискорбным, но пред­

сказуемым образом уничтожается иревращением

в обыденность, рутинизацией в духе Вебера99•

Процесс извлечения нравственных уроков,

который описывался на предшествующих стра­

ницах, не обязательно исключает возможность того, что иревращение какой-либо драмы травмы в средство произойдет после ее создания и после

того, как ее нравственные уроки прошли фазы

экстериоризации и интериоризации. Напри­ мер, в истории Америки ослабилось воздействие

даже самых сакральных из основообразующих

национальных травм, Войны за независимость и

Гражданской войны, в качестве объектов общей

эмоциональной реакции и коллективной памяти,

а связанные с ними драмы также превратились

в предмет потребления. Тем не менее выводы из

представленных здесь положений позволяют ут­

верждать, что такого рода иревращение в обы-

99Этот инструментализирующий, десакрализующий, расколдо­

вывающий подход к иревращению в обыденность сформулиро­

ван в изречении, которым Макс Вебер, как известно, закончил

свою книгу • Протестантская этика и дух капитализма• (Weber, 1958 [1904]: 182). Вебер замечает, что современность принесла

с собой весьма отчетливую возможность •века механического окостенения, иреисполненного судорожных попыток людей по­

верить в свою значимость•, и делает удачное замечание: •Без­

душные профессионалы, бессердечные сластолюбцы - и эти

ничтожества полагают, что они достигли ни для кого ранее не

доступной ступени человеческого развития• (перевод М.И. Ле­

вина. - При.м. пер.). Такая трактовка применяется к процессу

увековечиваниякак к роду неизбежного, связанного с циклом

•развития• -рядом исследователей; особенно в: Ian Buruma,

The Wages of Guilt (1994) и в: Peter Novick, The Holocaust in American Life (1999).

235

ГЛАВА 2

денность, даже когда оно обретает денежное и то­ варное выражение, не обязательно указывает на утрату событием смысла. Метафорическое соеди­

нение смещает символическую значимость и вни­

мание зрителей от первоначальной травмы к трав­

мам, которые происходят позднее, через последо­

вательность построенных на аналогии связей. Но

из-за этого не происходит неизбежного стирания

или перестановки смыслов, связанных с той трав­

мой, которая занимала первое место в ассоциатив­

ной цепочке. Попытки конкретизировать куль­

турные смыслы травмы в виде памятников тоже

не имеют таких последствий. И Война за незави­

симость, и Гражданская война остаются источни­

ками торжествующего и трагического нарратива

как в области массовой, так и в области высокой

культуры. Лишь изредка, и весьма противоре­ чивым образом, эти драмы травмы подвергаются

какому-либо комическому оформлению, которое

искажает их все еще сакральное положение в кол­

лективной идентичности американцев. Как уже

упоминалось ранее, не иревращение в предмет

потребления, а •комедизация• ("comedization")-

смена культурного оформления, а не смена эко­

номического статуса - указывает на иревращение

травмы в банальность и предание ее забвению.

Ме.м.ориалы и музеи: закрепление

коллективного чувства

Необходима трактовка рутинизации не столько

в духе Вебера, сколько в духе Дюркгейма100 • В мо-

100 По поводу связи между текучей и кристаллизованной форма­

ми сакрального см. Alexander, 'Les Regles secretes: L'argument souterrain de Durkheim pour la subjectification de la sociologie'

(1996Ь).

236

ГЛАВА 2

мент появления сакральное-добро и сакральное­

зло находятся в размягченном и текучем состоя­

нии. Объективация может выявить более жесткие

воплощения созданных ими ценностей и даже подразумеваемых ими переживаний. В настоя­

щий период набирающий мощь импульс увекове­

чить Холокост указывает на усиливающуюся ин­

ституционализацию его нравственных уроков и

на продолжающееся сохранение в памяти людей его драматических событий, а не на иревращение этих уроков и событий в обыденность и не на пре­ дание их забвению. Когда после многих лет споров

парламент Германии одобрил план по возведению

огромного мемориала в виде двух тысяч камен­

ных колонн в память о жертвах Холокоста в самом

центре Берлина, ведущий политический деятель

объявил: «Мы строим этот памятник не только для евреев. Мы строим его для себя. Он поможет

нам повернуться к одной из глав в нашей истории•

(Cohen, 1999: 3).

Музеи истории Холокоста, которые появля­

ются по всему западному миру, спроектирова­

ны таким образом, чтобы не отдалять зрителя от экспоната в сухой, оторванной от корней манере или по принципу «чистых фактов•. Наоборот,

как отметил один из недавних исследователей

этого явления, «музеи истории Холокоста отдают

предпочтение стратегиям, рассчитанным на то,

чтобы вызвать сильные эмоции и особенно силь­

но погрузить посетителя в прошлое• (Baer, текст

не опубликован)101 • Информационный буклет Му­

зея терпимости имени Шимона Визенталя в Лос-

101Выражаю свою благодарность автору за то, что он поделился со

мной данным наблюдением.

237

ГЛАВА2

Анджелесе, где находится самая большая посвя­

щенная Холокосту экспозиция на западном побе­

режье CIIIA, рекламирует заведение как «музей высоких технологий с упором на практический, данный в опыте подход, который помещает...

темы своих экспозиций в центр внимания с помо­

щью интерактивных экспонатов» (Baer, текст не

опубликован).

С самого своего открытия в 1979 году Мемо­

риальный музей Холокоста в Вашингтоне, округ

Колумбия, был метанимически связан с иреиспол­

ненным символизмом зла. Согласно официально­

му Отчету, предоставленному президенту Джимми Картеру Президентекай комиссией по Холокосту,

цель создания музея заключалась в том, чтобы «за­

щищать от будущего зла» (цит. по: Linenthal, 1995: 37). Задача состояла в том, чтобы построить здание,

посредством которого посетители смогут сами пере­

жить изначальную трагедию, найти «средство»,

как однажды выразились некоторые из ключевых

представителей администрации, «Передать одно­ временно драматическим и отрезвляющим образом

чудовищность человеческой трагедии, разыграв­

шейся в лагерях смерти» (цит. по: Linenthal, 1995: 212)102 • Другими словами, постройка музея пони­

малась не как иревращение трагедии в средство или

предмет потребления, а как важный способ усилить психологическое соотнесение с участниками собы­

тий и увеличить символическое расширение. Как

рассказывал этнограф, фиксировавший пятнадца­

тилетний процесс проектирования и постройки му-

102Меморандум для внутреннего пользования от Элис Гринуолд,

одного из консультантов музея, и Сьюзен Моргенстайн, бывше­

го куратора и впоследствии директора временных экспозиций,

от 23 февраля 1989 г.

238

ГЛАВА 2

зея, проектная группа настаивала на том, что вну­

треннее оформление музея должно настолько «це­

плять за живое», чтобы, как выразился этнограф,

посетители музея «не получили никакого облегче­

ния от этой истории».

«Важную роль играли ощущение и ритм про­ странства и создание настроения. [Дизайнеры]

выделили разные свойства пространства, помо­

гавшие передать историю: например, творчески

воссозданное пространство на третьем этаже, где,

когда посетители попадают в мир лагерей смерти,

оно становится тесным и скудным, пронизаиным

ощущением густого мрака. В самом деле, стены там остались неокрашенными, трубы ничем не

были закрыты, и, за исключением пожарных вы­

ходов и замаскированных лифтов на четвертом и третьем этажах для тех, кому по той или иной при­

чине нужно было уйти, оттуда не было выхода»

(цит. по: Linenthal, 1995: 169).

По словам ведущего проектировщика музея,

«целью выставки было совершить с посетителем

проследовали за теми людьми в условиях все­

го того давления, когда они переходили от своей

обычной жизни к жизни в гетто, из гетто в поезда,

из поездов в лагеря, затем по отсекам лагеря и на­

конец к своему концу... Если бы посетители могли совершить такое же путешествие, они поняли бы эту историю, потому что прожили бы ее» (цит. по:

Linenthal, 1995: 174)103 •

Драматическая инсценировка трагического пу­

тешествия во многих отношениях была вполне бук-

103Интервью с Ральфом Эплбаумом, генеральным проектировщи­

ком музея Холокоста.

239

ГЛАВА 2

вальной, а это благоприятствует соотнесению себя с персонажами. Посетителю выдается паспорт с

фотографией/удостоверение личности некой жерт­

вы Холокоста, а постоянная экспозиция музея раз­

делена на отсеки по хронологическому принципу.

Четвертый этажэто •Преследование: 1933-39&,

третий этажэто •Холокост: 1940-44&, а второй­

•Свидетельство: 1945&. В конце осмотра каждого этажа посетителей просят провести паспорта через

специальное устройство, чтобы узнать, что проис­

ходило с их •альтер эго•- персонажами, чьи дан­

ные представлены на удостоверении, - в течение

этой конкретной фазы трагедии Холокоста. К тому

моменту, когда посетители обойдут всю выставку, они будут знать, выжил ли человек, с которым они

символически соотнесли себя, в этом ужасе или по­

гиб (Linenthal, 1995: 169).

Процесс соотнесения себя с персонажами траге­

дии усиливается с помощью драматического оли­

цетворения. Главное, по словам директора проек­

та, заключалось в том, чтобы соединить посетите­ лей музея с •реальными лицами реальных людей&

(Linenthal, 1995: 181)1о4 •

•Сила воздействия лиц жертв Холокоста, пред­

ставленных на выставке, потрясает.... Польские

школьные учителя за секунды до казни смотрят

на посетителей, охваченные мукой, угрюмой зло­

стью и отчаянием.... Двое братьев, одинаково оде­ тые в подобранные друг к другу пальто и шапки,

с печатью страха на лицах, пристально смотрят в

камеру, в глаза посетителям.... Их Лица... напа­ дают на посетителей, бросают им вызов, обвиняют

104Меморандум для внутреннего nользования от Синди Миллер,

директора nроекта, от 1 марта 1989 г.

240

ГЛАВА2

их и повергают в глубокую печаль на протяжении

всей выставки~ (174)105 ,

На каждом этапе решения дизайнеров о дра­ матизации принимались с постоянной мыслью о нарративе трагедии. Оформители экспонатов тща­

тельно избегали показывать «пассивное сопротив­

ление~ узников лагерей из-за опасения, что это спровоцирует прогрессивный нарратив героизма и романтики. Как отметил историк, имевший отно­

шение к таким решениям, опасение заключалось

в том, что такие выставки внесут вклад в «эпиче­

ский~ нарратив Холокоста, в котором теме сопро­

тивления будет уделено «равное время~ с нарра­ тивам разрушения (Linenthal, 1995: 192). Однако такую мрачную драматизацию нельзя было свести

к простому набору вульгарно изображенных ужа­ сов, потому что это разрушило бы процесс соотне­

сения себя с персонажами, от которого зависело

доведение до посетителей трагических уроков Ха­

лакоста.

«Проектной группе предстояло принять нелег­

кое решение относительно того, как представить

произошедший ужас. Какой смысл прикладывать

столько усилий для того, чтобы создать выставку настолько ужасную, что люди не будут ее посещать?

Они волнавались по поводу передаваемых из уст в уста оценок после открытия выставки и боялись, что первые посетители скажут членам своей семьи и друзьям: "Не ходите туда, это слишком ужасно".

... Миссия музея заключалась в том, чтобы расска­ зать людям о Холокосте и вызвать и изменить пони­

мание ими гражданского долга; однако ... публика

должна была хотеть приходить туда• (198).

105 Это собственное наблюдение Линенталя.

241

16 Культурсоциология