Dzheffri_Alexander_Smysly_sotsialnoy_zhizni

ГЛАВАЗ

Элементы процесса травмы, приведеиные в

данном разделе, можно считать социальными

структурами, если рассматривать этот термин не

в материалистическом его смысле. Каждый из

этих элементов играет свою роль в конструкции

и деконструкции травмирующего события обще­ ством. Наличествуют ли все, или хотя бы одна из

этих структур, в процессе или нет - решение это­

го вопроса само по себе не предопределено струк­

турой. Это зависит от неупорядоченных, непред­

виденных случайностей исторического времени.

Войну проигрывают или выигрывают. К власти приходит новый режим или режим, дискредити­ ровавший себя, упорно за эту власть держится. Социальные группы-гегемоны или группы-изгои

могут получить власть и преисполниться энту­ зиазма или оказаться расшатанными и истощен­ ными социальным противостоянием и застрять

в мертвой точке. Такие случайные исторические

факторы сильно влияют на то, будет ли достиг­

нуто соглашение, которое позволит надежно по­

местить культурную классификацию травмы на

отведенное ей место.

Алексом Борейном, создателем Комиссии правды и примире­ ния в Южной Африке. Южноафриканская комиссия первой ор­ ганизовала общественные слушания, где как жертвы, так и

преступники изложили свои истории о нарушениях прав чело­

века в эпоху апартеида. По мере того как все больше стран об­

ращаются к комиссиям правды, чтобы залечить раны своего

прошлого, многие правительства и группы по защите прав чело­

века в Азии, Южной Америке, Африке и Европе просят совета, информации и технической поддержки у тех, кто прошел через этот процесс... Фонд... попросил господина Борейна... разрабо­ тать проект центра, который проводил бы исследования в дан­ ной области и помогал бы странам, пережившим организован­

день, когда мы получили финансирование, мы, кстати, были в Перу, и с тех пор дела идут непрерывным потоком"• (July 29,

2001: А5).

302

ГЛАВА3

Создание травмы и практически­ нравственные действия: применимость

к не западным культурам На предшествующих страницах была изложе­

на теория среднего уровня о сложных причинах,

продвигающих процесс травмы. Для иллюстра­

ции этого аналитического утверждения исполь­

зовались примеры травмирующих ситуаций в

западных и не-западных, развитых и менее раз­

витых обществах - в Северной Ирландии и Поль­

ше, Соединенных Штатах Америки и Камбодже,

Японии и Югославии, Южной Африке, Гватемале

и Корее.

Ограничивать теорию травмы рамками соци­ альной жизни Запада было бы серьезной ошиб­ кой. Это правда, что именно западные общества

за последнее время представили самые драмати­ ческие апологии травмирующих эпизодов в своих национальных историях; однако среди жертв этих

травм было песоразмерно много членов групп, за­

нимающих подчиненное или маргинальное поло­

жение. Иными словами, едва ли удивительно, что

теорию, которая развивалась в отношении этих эмпирических случаев, можно так пластично рас­ ширить до переживания травмы вне западных

обществ. На протяжении данного вводного раз­

дела также упоминались цыгане, индейцы майя, индейцы Северной Америки, косовские албанцы,

китайские городские жители и камбоджийские

крестьяне. В сущности, очевидно, что именно

не-западные части мира и самые беззащитные

сегменты населения планеты в последнее время

подвергались самым ужасающим травмирующим

ранениям.

303

ГЛАВА3

Антрополог Александр Хинтон заявил, что

«хотя поведение, которое описывает понятие ге­

понятие в существенной степени современно»

(Hinton, 2002: 27). Действительно, основной пред­ посылкой того вклада, который Хинтон и его кол­ леги-антропологи делают в свой совместный труд «Уничтожение различий: Антропология геноци­

да» (Annihilating Difference: The Anthropology of

Genocide), является то, что ко второй половине

двадцатого столетия это современное понятие глу­

боко проникло в не-западные общества (Hinton, 2002). «На понятийном уровне, -пишет Хинтон,­ такие термины, как трав.м.а, страдание и же­

стокость привязаны к дискурсу современнос­

ти... (Hinton, 2002: 25). Более того, в подаче средств

массовой информации жертвы геноцида часто

сводятся к наделенному лишь самыми существен­

ными характеристиками изображению всеобщего страдания, к образу, который можно... (повторно) передать .мировой аудитории, которые видят соб­ ственную потенциальную травму отраженной в этой симуляции текущего события. Беженцы ча­

сто воплощают собой современную метафору чело­

веческого страдания; молчаливые и безымянные, они означают как всеобщее человечество, так и

угрозу досовременного и нецивилизованного, ко­

торой они предположительно чудом избежали....

В особенности в .м.ирово.м. настоящем, когда такие

разные образы и населения быстро преодолевают

государственные границы, геноцид... порождает

диаспоры-сообщества, которые угрожают поме­

шать его наивысшему политическому заверше­

нию» (26. Курсив мой.- Дж. А.).

304

ГЛАВАЗ

Нет более мучительного примера всеобщей при­

менимости теории травмы, чем то, как она может

помочь прояснить трагические сложности, кото­

рые часто испытывали не-западные общества в по­

пытке осмыслить геноцид. Поскольку геноцид с

большей степенью вероятности может случиться

на таких коллективных аренах, которые не регу­

лируются законом и демократическими принци­

памп и не придерживаются принципа формально­

го равенства (Kuper, 1981)19 , едва ли удивительно,

что за последние пятьдесят лет самые драматиче­

ские и кошмарные примеры массового истребле­

ния людей ваблюдались на более разобщенных и

бедных аренах не-западного мира: уничтожение хуту более пятисот тысяч тутси менее чем за три недели в Руанде, учиненный военными этноцид двухсот тысяч индейцев майя во время отврати­ тельной гражданской войны в начале восьмидеся­ тых годов в Гватемале, истребление почти трети

всего населения Камбоджи в ходе революционных

чисток «красных кхмеров»-маоистов в конце се­

мидесятых годов.

Трагические причины этих недавних вспышек

массового истребления людей в не-западном мире

не могут являться предметом настоящего исследо­

вания. Этому вопросу посвящено растущее число

социологических трудов, хотя сделать необходи­

мо намного больше (Kleinman, Das, & Lock, 1997).

Вместо этого теория культурной травмы (cultural trauma theory) помогает нам понять основное

противоречие, связанное не с причинами геноци­

да, а с его последствиями: почему эти действия,

19Для ознакомления с одним из первых, и все еще лучшим, соци­

ологических изложений этого вопроса см. Kuper (1981)-

305

20 Культурсоциология

ГЛАВАЗ

направленные на убийство целого народа, столь

травмирующие для миллионов их непосредствен­

ных жертв, так редко отпечатывались в сознании

более широкого круга людей? Почему эти леденя­

щие кровь явления массового страдания не стали

убедительными, доступными широкой обществен.;;

ности нарративами коллективного страдания для

соответствующих народов, не говоря уже о мире в

целом? Я полагаю, что причины этого можно обна­

ружить в сложных схемах процесса травмы, кото­

рые приведены здесь.

В сущности, за несколько лет до массового

уничтожения нацистами евреев, события, которое

со временем превратило западную современность

в отчетливого носителя коллективной травмы в двадцатом столетии, самое развитое общество за

пределами Запада уже само занималось система­ тическими злодеяниями. В начале декабря 1938

года вторгшиеся в Китай японские солдаты выре­ зали целых триста тысяч китайцев - жителей го­ рода Нанкин. По приказам самых высших кругов правительства империи они занимались резней на

протяжении шести самых кровавых недель совре­

менной истории без помощи технических приспо­ соблений, которые позднее придумали нацисты в ходе массового уничтожения евреев. В отличие

от убийств, совершенных нацистами, злодейства японцев не были сокрыты от остального мира. На­

оборот, они осуществлялись на глазах критически

настроенных и весьма красноречивых западных

наблюдателей, и о них массово сообщалось уважа­

емыми представителями мировой прессы. Однако

за шестьдесят лет, истекших с того момента, уве­

ковечивание памяти об «изнасиловании Нанки-

306

ГЛАВА3

на• так и не вышло за пределы Китая и почти не вышло со временем даже за пределы самого Нан­ кина. Эта травма не внесла практически никакого

вклада в коллективную идентичность Китайской народной республики, не говоря уже о вкладе в

самовосприятие послевоенного демократического

правительства Японии. Как говорит одна из самых

недавних исследовательниц резни, •даже по мер­

кам самой разрушительной войны в истории Изна­

силование Нанкина представляет собой один из са­

мых жутких примеров массового истребления лю­

дей•. Тем не менее, хотя для современных жите­ лей Нанкина это событие является исключительно травмирующим, оно стало •забытым Холокостом

Второй мировой войны•. По сегодняшний день оно остается •темным делом• (Chang, 1997: 5-6),

самое существование которого привычно и успеш­

но отрицается некоторыми из самых влиятельных

и призванных официальных лиц Японии.

Как утверждается в настоящей главе, такая не­ способность осознать наличие коллективной трав­

мы и тем более встроить ее уроки в коллективную

идентичность не проистекает из внутренней при­

роды самого изначального страдания. Это ошиб­

ка натурализма, проистекающая из популярной

теории травмы. Неспособиость скорее связана с

невозможностью осуществить то, что я называю

процессом травмы. В Японии и Китае, равно как

и в Руанде, Камбодже и Гватемале, определенно

делались заявления о том, что эти «далекие стра­

дания» имеют огромную значимость (Boltanski, 1999)20 • Но по причинам как социально-струк-

20 В этой полной проницательных суждений книге одного из са­

мых важных современных французских социологов приводят-

307

20'

ГЛАВА3

турным, так и культурным, группы носителей не

нашли ресурсов, власти или интерпретационной

компетенции, чтобы широко распространить свои заявления о травме. Не было создано достаточно

убедительных нарративов, или же эти нарративы

не были успешно представлены более широким аудиториям. Из-за этих неудач преступников, сто­

ящих за этими коллективными страданиями, не

вынудили признать свою моральную ответствен­

ность, а уроки этих социальных травм не были ни

увековечены, ни ритуализированы. Не появилось новых определений моральной ответственности. Границы социальной солидарности не расшири­ лись. Не изменились коллективные идентичности более примордиального и специфического харак­

тера.

В данной заключительной части я попытался

подчеркнуть сделанное ранее утверждение о том,

что представленная здесь теория не является лишь

технической и научной. Она имеет дело с норма­ тивными вопросами и существенным образом

прояснлет процессы нравственно-практического

действия. Каким бы мучительным ни был процесс

травмы, он позволяет сообществам определять

новые виды моральной ответственности и влиять

на политические курсы. Этот открытый и кон­ тингентный процесс создания травмы и идущее

рука об руку с ним распределение коллективной

ответственности так же важны для не-западных

обществ, как и для западных. У коллективных

ся убедительные аргументы в пользу нравственной применимо­

сти получаемых из вторых рук глобальных образов массового

страдания, но там не представлено многостороннее объяснение причин того, почему и где такие образы могут быть убедитель­

ными, а где нет.

308

ГЛАВА 3

травм нет географических или культурных гра­

ниц. Теория культурной травмы без ущерба для

чьих-либо прав может быть применена ко всем (и ко всевозможным) случаям, когда общества скон­

струировали и пережили или не сконструировали

и не пережили культурные травмирующие собы­

тия, а также ко всем попыткам этих обществ из­

влечь или не извлечь нравственные уроки, кото­

рые, как можно утверждать, следуют из этих со­

бытий.

309

КУЛЬТУРСОЦИОЛОГИЯЗЛА

На протяжении последних двух десятилетий

сформировалось новое осознание самостоятельной

структурирующей силы, присущей культуре. Од­

нако оказывается, что это новое дисциплинарное

самосознание ничуть не более иреуспело в обраще­ нии к теме зла, чем его редукционистский пред­ шественник. В размышлениях о культуре - цен­

ностях и нормах, кодах и нарративах, ритуалах и

символах- •негативность• оказывается смещен­

ной на обочину, и к ней относятся как к остаточной категории. Хотя к этому понятию и не подходят с

позиции натурализма, его представляют как все­

го лишь отклонение от культурных конструкций

добра. Таким образом, в социологических исследо­ ваниях культуры •ценности• общества изучаются главным образом как ориентации на добро, как

попытки воплотить идеалы1 • Социальные понятия

1•Ценности, которые составляют структуру социетальной систе·

мы, являются, таким образом, Представлениями о желаемом типе общества, которые имеются у членов соответствующего общества и применяются к конкретному обществу, членами которого они

являются.... Ценностный nаттерн (value·pattern), таким образом,

определяет наnравление выбора и nоследующий выбор действия•

(Parsons, 1968: 136).

Этот nодход был развит Робином М. Уильямсом, самым авторитет·

ным социологическим истолкователем американских ценностей

в nослевоенный nериод: •Система ценностей есть уnорядоченный

набор nредnочтительных правил для осуществления отбора, раз·

решения конфликтов и удовлетворения потребностей в социальных

иnсихологических защитах осуществляемых или предлагаемых

выборов. Ценности наnравляют упреждающее и ориентированрое на цель поведение; они также "оправдывают" или "объясняют" про·

шлое поведение• (Williams, 1971: 123-59, особ. р 128).

Хотя и Парсонс, и Уильямс представляют особую социологическую традицию - традицию работ Дюркгейма раннего и среднего периода

и более поздней структурно-функциональной школы, - их прирав·

310

ГЛАВА4

зла, плохого (badness) и негативности исследуют­

ся лишь как следующие некой схеме отклонения

от нормативно регулируемого поведения. Если

бы только это было так! Мне представляется, что

такое культурное вытеснение зла представляет

собой скорее морализаторскую попытку выдать желаемое за действительное, чем эмпирическую

реальность. Оно не только уводит в сторону от

общего понимания нами зла, но и существенно за­

трудняет постижение связи зла с современностью.

Восприятие зла как остаточной категории маски­

рует разрушение и жестокость, которые сопрово­

ждают проевещенные усилия по институционали­

зации доброго и правильного. Определение соци­

ального зла и систематические усилия по борьбе с

ним повсюду сопровождают современные поиски

разумности и моральной правоты. В этом заклю­

чается основной и вызывающий огромное уваже­ ние смысл трудов Мишеля Фуко, несмотря на при­

сущие им упрощения, односторонний характер и разрушительный релятивизм. Это тот остаток

постмодернистской критики современности, кото­

рый может быть спасен и который может спасти. Культуру нельзя понимать только как цен­

ность и норму, которые можно определить как

концептуальные истолкования попыток обще­ ства представить добро в символах и нарративах,

кодировать и ритуализировать его. В терминах

социологии культурализация зла так же важна,

как и попытки дать определение добра и инсти­

туционализировать его. В терминах семиотики зло есть необходимая когнитивная противопо-

нивание культуры к желаемому разделяется всеми другими школа­

ми социологической мысли_

311