Современная западная философия_Словарь

ко сам по себе реализм не тождественен материализму. Поэтому многие представители К.р. допускают реальность идеальных сущностей."

В США К.р. как философское течение сформировался на базе критики неореализма*. В 1920 Р.В. Селларс*, Дж.В. Пратт, Лавджой*, Д. Дрейк, А.К. Роджерс, Ч.О. Стронг выпустили программный сборник «Очерки критического реализма» (Essays in Critical Realism. L., 1920). Вскоре к группе примкнул Сантаяна*. Объединяющим амер. К.р. основанием было неприятие неореалистических идей прямого «схватывания» субъектом объекта и «имманентности независимого». Любое содержание человеческого сознания рассматривалось как результат, опосредованный сложным познавательным процессом в контексте взаимодействия субъекта и объекта. Этим объясняется значительное внимание К.р. к анализу механизмов познания, особенно чувственного, и реабилитации классической корреспондентной теории истины как соответствия знания предмету. Однако в трактовке объектов познания,природы «чувственно данного» и критериев истины позиции представителей К.р. расходились. У Р.В. Селларса совокупным объектом познания выступала физическая реальность. Стронг и Роджерс трактовали объекты вдухе идеалистического эссенциализма. Позиция Сантаяны была противоречива, но он также склонился к эссенциалистскому варианту. Согласно К.р., адекватность знания обеспечивается его соответствием объекту, опосредованным идеальными структурами и опытными данными, которые принципиально не могут быть «похожими» на объект. Расхождение мировоззренческих позиций в К.р. было еще более значительным. ЛавДжой и Р.В. Селларс склонялись к материалистическим взглядам, другие критические реалисты близки к объективному идеализму, нередко теистического толка (Пратт, Дрейк). Несмотря на непродолжительное

существование, амер. К.р.сыграл заметную роль в развитии натурализма* и научного материализма* в США. Как особое течение К.р. в настоящее время уже не существует. Однако некоторые его идеи в модифицированном виде воспроизводятся в научном реализме* и разрабатываются в рамках конкретных философских концепций. Кним, напр., относится «радикальный критический реализм» амер. философа М. Мандельбаума, который испытал влияние Лавджоя и стремился разработать критико-реалистическую методологию исторического познания.

A.M. Каримский

ШХилл Т.И. Современные теории почнання. М., 1965, гл. 5, 6; A. Peacocke. Intimations of Reality: Critical Realism in Science and Religion. Notre Dame, Indiana, 1984; R.Harre. Varieties of Realism. Oxford. 1986; H. Albert. Kritik der reinen Erkennlnislehre: Das Erkenntnisproblem in realistischer Perspektive. Tubingen. 1987.

KPOHEP (Kroner) Рихард (18841974) — нем. философ. Сначала ассистент, затем доцент и проф.ун-тов Фрейбурга (1919-24), Дрездена (1924-29), Киля (1929-34), Франкфурта-на- Майне (1934-35). В 1910 вместе с Георгом Мелисом и русскими философами Федором Степуном и Сергеем Гессеном К. основал международный журнал «Логос» и до 1933 был редактором его нем. издания. Лишенный нацистами права преподавания (1935), выехал в Англию, где работал в Оксфордском ун-те, в 1940 перебрался в Канаду, а оттуда в США. В 1949-52 — проф. философии религии в Объединенной теологической семинарии (Нью-Йорк),с 1953 в Темпльском ун-те (Филадельфия). Взгляды

К.на протяжении жизни претерпели ряд существенных изменений. Начав как ученик Риккерта*, он унаследовал от неокантианства* интерес к проблеме ценности. На страницах «Логоса»

К.с дуалистических позиций выступает против философского монизма. Под впечатлением от катастрофы мировой войны К. обращается к философии Гегеля. В этот — неогегель-

янский* — период своего творчества, отразившемся в кн. «От Канта до Гегеля» (1921-24) К. попытается реконструировать целостный ход развития нем. идеализма. Здесь впервые в ис- торико-философской литературе раскрыто значение идей Ф. Шиллера для истории нем. классической философии. По К., интерпретируя интеллектуальную интуицию как эстетическую, Шиллер способствовал переходу от этического идеализма Канта и Фихте к эстетическому идеализму Шеллинга. В кн. «Самоосуществление духа. Пролегомены к философии культуры» (1928) К. выдвигает положение, согласно которому сущность и смысл культуры коренятся в потребностях человеческого духа, во внутренне присущих последнему противоречиях (природное и божественное, чувственное и разумное, единство и множественность). На этом систематическом основании К. строит работу «Культурфилософский базис политики» (1931), объясняя противоположность внешней и внутренней политики, демократии и монархии, сословного и классового государства. В годы эмиграции начинается третий этап его философскойэволюции, связанный с религиозными исканиями. К. обращается к С. Кьеркегору и к идеям диалектической теологии*. Вкн. «Спекуляция и откровение в истории философии» (1958-61) К. утверждает, что отношение между спекуляцией и откровением было «нервным центром» истории философии от ее начала до системы Гегеля. Спекуляция, по К., есть предельная проблема философии,философский Абсолют. Но спекуляция знает только научную истину, т.е. истину «теоретическую», безличную, отделенную от мыслящего субъекта. В отличие от спекуляции, откровение не зависит от человека, оно — всецело дело Бога. Истина, передаваемая откровением, — истина «практическая», недоказуемая, личностная, она адресована конкретному человеку. Поэтому, между сферами откровения и спе-

куляции существует пропасть, ибо истина обеих требует «предельности». Теоретическое знание с необходимостью ограничено конечными вещами, что только и делает возможным объективное, безличное познание. Бог же недоступен объективному познанию, ибо является субъектом, имеет личностный характер и бесконечную природу. Поэтому Бог являет себя, то есть открывает человеку -свои действия и цели не в теологической системе, а в эпическом повествовании или драматическом диалоге. Различия откровения и спекуляции не исключают, однако, их единства, т.к. религия и спекуляция в конечном счете выражают один и тот же Абсолют.

А. Г. Вашестов

QФилософия творческой эволюции (А. Бергсон) //Логос: международный журнал по философии культуры. Кн.1. М., 1910; К критике философского монизма //Логос. Кн.3-4. М., 1913; Самоосуществление духа. Пролегомены к философии культуры // Культурология. XX век. М., 1995; Von Kant bis Hegel. Tubingen, 1921-24; Die Selbstverwirklichung des Geistes. Tubingen, 1928; Speculation and Revelation in the History of Philosophy. V. 1-3. Filadelfia, 1956-1961; Between Faith and Thought. N.Y., 1966.

КРОЧЕ (Croce) Бенедетто (18661952) — итал. философ, представитель неогегельянства*, историк, литературный критик и публицист, общественный деятель, прозванный за свое влияние в кругах интеллигенции первой трети XX в. «светским папой». В молодости К. испытал влияние марксизма*. С начала века К. развивал систему философии духа на манер гегелевской, исключая из нее логику и натурфилософию, в которых усматривал результат некритического воспроизведения некоторых положений христианского теизма.

Единственную реальность, по К., представляет дух, развертывающий свое бесконечное содержание в историческом процессе, вне которого нет ни «идеи», ни природы. Внутренний

ритм исторического движения воспроизводится с помощью диалектики, которую К. понимает иначе, чем Гегель. Он отвергает триаду и высший синтез противоположностей, а также однонаправленное движение от низшего к высшему. Согласно К., движение духа происходит в замкнутом круге его основных форм, и потому бессмысленно искать, где начало этого движения и где его конец. Основные формы духа определяются традиционной триадой — истина, добро и красота, которым в философии соответствуют логика, этика и эстетика. К ним К. добавляет еще и «жизненное», т.е. полезную целесообразность, «экономику». Диалектический ритм духовного развития К. разбивает на четыре такта: сама сфера духа делится на две формы — теоретическую и практическую, и в каждой из них движение совершается от особенного ко всеобщему. В области практики это движение от экономики, т.е. всякого действия, имеющего структуру целесообразности, к этике, вдохновляющейся всеобщим императивом, а в области теории — от эстетики (интуиции) к логике (понятию). При этом К., в противовес Джентиле*, пытавшемуся снять различие теоретического и практического в стихии «чистого акта», отстаивает примат практики над теорией и их несводимость друг к другу. С точки зрения К., позиция Джентиле ведет к ликвидации различия между познанием и жизнью, мышлением и действием, понятием и волей.

Наибольший общественный резонанс получили взгляды К. в области эстетики и теории историографии. Вначале К. видел сущность искусства в деятельности чистой интуиции, в простой функции выражения индивидуального, единичного в деятельности автономного воображения. К. стремился опробовать выработанные теоретические принципы в конкретных исследованиях. Исследуя творчество Гомера, Ариосто, Тассо, Гете, К. пришел к выводу, что их эстети-

ческий мир гораздо богаче, чем то предполагала его собственная теория, и что искусство нельзя отождествить с общей деятельностью языкового выражения. Этот вывод подрывал устои всей схемы философии духа. Сходный результат имела и разработка К. философии истории*. Здесь особенную популярность приобрел его тезис — «всякая истинная история есть современная история». Подлинная иетория, по К., имеет глубокие корни в общественной жизни настоящего, которому принадлежит и сам историк со всеми его мыслями и чувствами. Исторический процесс реально существует в преемственности поколений, каждое из которых живет своим настоящим, прошлое не может держаться своей собственной силой. Согласно К., историческое знание всегда организовано системой ценностей историка, а «мертвая хроника» событий — только подготовительный материал, а не сама наука. Однако из его теории остается неясным, чем гарантирована объективность исторической истины и возможна ли она вообще. Не меньшие трудности встретила

иего теория исторического процесса, согласно которой история есть путь разума и свободы, а периоды реакции

итеррора — всего лишь «абстрактный момент» диалектической конкретности. В политике К. придерживался ли- берально-демократических позиций, что привело его к отказу от компромисса с режимом Муссолини и к критике расовой теории.

МЛ.Киссель

ЛSaggio sullo Hegel. Bari, 1948; La storia comme pensiero e comme azione. Bari, 1973.

КРЮГЕР (Kruger) Феликс (18741948) — нем. философ и психолог, основатель так называемой «второй» лейпцигской школы «целостной психологии», (первой была психологической школа Вильгельма Вундта), в которую входили Г.Фолькельт, Ф. Зандер, А. Веллек и др. Философ- ско-психологические воззрения К.

складывались под воздействием нем. мистицизма и 'романтизма, идей И. Гердера и Гегеля о мире как саморазвивающемся целом, а также фило- софско-психологических взглядов Г. Корнелиуса и Т. Липпса. Протестуя против «догматического феноменализма» современной ему эмпирической психологии сознания, К. стремился построить систему психологической науки на основе философской концепции объективно-идеалистичес- кого толка и возвратить в науку понятие «душа» (Seek). Это понятие К. не отождествлял ни с сознанием, ни с переживаниями человека. Вконкретнопсихологическом плане это означало изучение не только феноменального мира, актуального человеческого сознания, но и лежащего «за» ним трансфеноменального мира диспозиций, смысловых и ценностных структур — потенциального и «сущностного» в человеческой психике. Исследования К. внесли существенный вклад в разработку проблемы целостности впсихологии, решение которой влейпцигской школе существенно отличалось от подходов гештальтпсихологии*, также рассматривавшей эту проблему, проблем «единиц анализа» психики, развития аффективной сферы и самореализации личности. Отдельные идеи К. оказали влияние на Шелера* в поздний период его творчества, а также на Плеснера*, Бинсвангера*, Ф. Лерша и некоторых представителей «гуманистической психологии» (Г. Олпорт и др.).

гающих неопозитивистских идей. В 1951 в статье «Две догмы эмпиризма» выступил, во-первых, против разграничения аналитических предложений, т.е. необходимых предложений логики и математики, зависящих только от значения составляющих их терминов, и синтетических (эмпирических) предложений, основывающихся на фактах. Во-вторых, против редукционистского тезиса о том, что каждое осмысленное предложение эквивалентно некоторой конструкции из терминов, указывающих на непосредственный чувственный опыт субъекта. Источник этих «догм» К. видел в ошибочной установке рассматривать изолированные предложения, отвлекаясь от их роли в контексте целостной языковой системы или теории. Данной установке он противопоставил холистскую установку, согласно которой проверке в науке подлежит система взаимосвязанных предложений теории, а не отдельные предложения, гипотезы. Этим объясняется относительная устойчивость теории при ее столкновении с опытом, ее способность к самокоррекции на основе соглашения ученых (конвенционализм*).

Философия, согласно К., принципиально не отличается от естественных наук, выделяясь лишь несколько большей степенью общности своих положений и принципов. Собственную позицию он квалифицирует как натурализм*, или научный реализм*. Цель натурализированной

zig, 1937; Die Lehre von dem Ganzen. Bern, 1948.

КУАЙН (Quine) Уиллард ван Орман

(1908-1997) — амер. философ и логик. Преподавал в Гарвардском ун-те. При разработке своего учения испытал влияние прагматизма*, а также логического позитивизма*, будучи непродолжительное время членом Венского кружка*. Однако в дальнейшем К. подверг критике ряд основопола-

людениями и теориями. Большой резонанс вызвали исследования К. в области онтологии*. Он доказывает, что «концептуальная схема» языка определяет онтологические характеристики. При экспликации онтологической проблематики на языке экстенсиональной логики он формулирует свой знаменитый тезис: «Быть — значит быть значением связанной переменной». Предпочтение одних онтологии другим объясняется сугу-

Флека* «Возникновение и развитие научного факта», а также идеи Витгенштейна* способствовали разработке его центрального понятия «парадигма*». Его трактовка научной революции как изменения взгляда на мир и идея несоизмеримости парадигм во многом стимулировались работами в области гештальтпсихологии*, лингвистики (гипотеза Сепира—Уорфа), логики (концепция онтологической относительности Куайна*). Свои взгляды К. отстаивал и уточнял в полемике со сторонниками стандартной модели науки, восходящей к неопозитивизму*, а также с критическими рационалистами попперовской школы. В центре дискуссий оказалась проблема соотношения философиии истории науки. Стратегия, выдвинутая К., заключалась в том, что именно история науки должна стать источником и пробным камнем эпистемологических концепций. Он предложил отказаться от господствовавшего в неопозитивистской и попперианской философии образа науки как системы знаний, изменение и развитие которой подчинено канонам методологии и логики, и заменить его образом науки как деятельности научных сообществ*. Специфика этого образа состояла в том, что логико-методоло- гические факторы развития науки утрачивали свою надысторическую нормативность и ставились в функциональную зависимость от господствующего в те или иные исторические периоды способа деятельности научного сообщества.

В 1962 вышла его главная кн. «СТРУКТУРА НАУЧНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ», в которой этот круг идей был изложен и обоснован на историко-на- учном материале. Работа была переведена на многие языки и вызвала широкий резонанс. Наиболее оригинальным и важным в ней считается рассмотрение когнитивного аспекта науки в неразрывной связи сдинамикой научного сообщества. Согласно К., научное сообщество состоит из специалистов определенной области на-

уки, получивших сходное образование и исследовательские навыки, усвоивших одну и ту же учебную литературу и отвечающих за развитие своей дисциплины, включая обучение научной смены. Цели сообщества имеют разный характер в период нормальной науки и в период научной революции. Основной единицей процесса развития науки выступает парадигма — концептуальная схема, которая признается членами научного сообщества в качестве основы их исследовательской деятельности. Научная революция связана с полной или частичной заменой парадигмы. Общий ритм этого процесса представляет собой диахроническую структуру, включающую ряд последовательных этапов: генезис научной дисциплины (допарадигмальный период), нормальную науку (парадигмальный период), кризис нормальной науки, научную революцию (смену парадигм). Допарадигмальный период характеризуется соперничеством различных школ и отсутствием общепринятых концепций и методов исследования. На определенном этапе эти расхождения исчезают в результате победы одной из школ. С признанием парадигмы начинается история научной дисциплины как развитие и совершенствование научной традиции. В это время ученые заняты нормальной наукой — решением конкретных и специальных задач («головоломок») на основе принятой парадигмы. Однако постепенно накапливаются «аномальные факты», которые не поддаются объяснению на основе данной парадигмы. Это порождает состояние профессиональной неуверенности в научном сообществе, наступает кризис парадигмы. В этой ситуации резко возрастает интерес-к поиску новых идей, которые могли бы послужить основой новой парадигмы. В результате этого- в конечном счете происходит научная революция — вытеснение старой пара-- дигмы новой. Процесс смены парадигм, согласно К., не поддается логи- ко-методологической реконструкции.

Сам он объясняет его в социальнопсихологических терминах, уподобляя его обращению в новую веру или переключению гештальта.

Философский смысл концепции научных изменений К. состоит в критике идейного стержня нормативистской эпистемологии — убеждения в единственности, абсолютности

инеизменности критериев научности

ирациональности*. Эти критерии объявляются им исторически относительными: каждая парадигма определяет свои стандарты рациональности, которые отнюдь не сводятся к соблюдению требований формальной логики, хотя и не противоречат им. Поэтому линия демаркации*, отделяющая рациональную науку от нерациональных форм интеллектуальной деятельности устанавливается всякий раз заново с утверждением очередной парадигмы. К. отвергает эмпирицистский фундаментализм*, считая, что не существует фактов, независимых от парадигмы, и, следовательно, не существует теоретически нейтрального языка наблюдения. Ученые, овладевая содержанием парадигмы, учатся видеть мир сквозь ее «призму». Не факты судят теорию, а теория определяет, какие именно факты войдут в осмысленный опыт. Отсюда тезис К. о несоизмеримости* парадигм — утверждение о невозможности установления строгих логических отношений между сменяющими друг друга фундаментальными теориями. С этим связано отрицание К. кумулятивизма* и преемственности в эволюции

науки: знание, накопленное предыдущей парадигмой, отбрасывается после ее крушения, а научные сообщества просто вытесняют друг друга. Признавая, что научное знание относится к объективной реальности, К. в то же время релятивизирует его истинность по отношению к парадигме, отвергает предзаданную направленность развития науки. Прогресс, по К., — понятие, имеющее смысл только для «нормальной науки», где его критерием выступает количество решенных проблем. После выхода «Структуры научных революций» К. вернулся к историко-научной работе, в частности, возглавлял коллективный исследовательский проект по сбору и изучению источников, документирующих период возникновения и становления квантовой теории. В целом его работы сыграли существенную роль в преодолении неопозитивистской философии науки, стимулировали развитие динамических и исторических представлений о научном знании, подчеркнули значение социологических и социально-психоло- гических аспектов научной деятельности.

В.Н. Порус, B.C. Черняк jp Структура научных революций. М., 1973,

1977; Замечания на статью И. Лакатоса // Структура и развитие науки. М.. 1978: Объективность, ценностные суждения и выбор теории // Современная философия науки. М., 1994; Copernican Revolution. Cambridge, 19S7;Sources for History of Quantum Physics. Philadelphia, 1967; The Essential Tension. Selected Studies in Scientific Tradition and Change. Chicago, L., 1977.

речи пациента врачом — с другой. Знаменитый тезис Л. гласит: «бессознательное структурировано как язык». Бессознательное, по Л., — это речь «Другого». Понятие «Другой» многозначно: первичный «Другой» — отец. «Отец» или «Имя Отца» ассоциируется у ребенка с законом и порядком; «Другой» — это также место культуры, в котором распутываются все «приключения индивидуальных желаний». Вечно ускользающий объект желания Л. называет «объектом а», где «а» — первая буква франц. слова «autre» (другой). На место фрейдовской триады «Оно — Я — Сверх-Я» у Л. выступает триада «реальное» — «воображаемое» — «символическое». «Символическое» — это структурирующая сила, господствующая и над «реальным», и над «воображаемым». «Реальное» Л. считает одновременно

инеизгладимым и невозможным; это хаос, недоступный именованию. «Воображаемое» — это индивидуальная вариация символического порядка, построенная на иллюзорном стремлении к единству. «Символическое» объективно и материально представлено в «означающем». «Означающее» — материальные формы языка — безусловно главенствует над «означаемым», т.е. над смыслами или референтами. Цепочки «означающих» очерчивают человеческую судьбу. Связкой в отношениях между «означающим», а также между «реальным», «воображаемым» и «символическим» в концепции Л. выступает «децентрированный субъект».

Вотличие от классического рационализма декартовского типа, Л. провозглашал нетождественность мысли

исуществования, их опосредованность языком. Л. отвергал как интуицию, которая носит надъязыковый характер, так и имеющие доязыковую природу инстинкты. Бессознательное, по Л., вписано в культуру и до известной степени рационализировано. В отличие от амер. «эго-психоло- гов», Л. не стремился адаптировать больного к социальному окружению;

его целью была языковая проработка душевного опыта, прорыв от «пустой» речи к «полной», т.е. подключение индивида к символическому порядку, достижение его открытости языковым формам, посредством которых нечто внутри субъекта вообще может быть обозначено. Все творчество Л. отмечено «неразрешимостью» его основной задачи — помыслить бессознательное как язык. Для ее решения Л. использовал приемы структурной лингвистики, антропологии, топологии, математики. Однако более адекватными объекту оказались не лингвистические или математические понятия, а усложненные, «сюрреалистические» обороты, характерные для стиля работ Л., перенасыщенных каламбурами, игрой слов. Строя свои тексты на основе тех же самых смещений (метонимий) и сгущений (метафор) элементов, которые имеют место внутри бессознательного, Л. не только подражал работе «языкового» бессознательного, но и выносил на общее обозрение важный слой мыслительной работы, труднодостижимый уровень функционирования человеческой психики. Полученный результат нельзя было назвать строго «научным», что понимал и сам Л. Он видел условие объективности позыа"мч бессознательного в бесконечно далекой от осуществления формализации таких областей человеческого опыта, как межсубъектные взаимодействия и внутреннее время (темпоральность) субъекта. Подход Л. к бессознательному — это прежде всего культурное, а не практико-терапевтическое явление, и к этому сводится один из главных упреков Л. со стороны его коллегпсихоаналитиков. Он считал, что «суруктурный психоанализ» нельзя назвать лечением в прямом смысле слова, т.к. его целью может быть не выздоровление, не избавление от страданий (ибо они неотъемлемы от человеческой жизни), но лишь языковая проработка словесных, дискурсивных обнаружений человеческой судьбы. Среди наиболее известных последова-

телей Л.-Ж. Лапланш, Ж.-Б. Понталис, С. Леклер, М.Маннони и др. В настоящее время существует несколько активно работающих лакановских школ.

Н. С. Автономова

Диссертация Л., посвященная феноменологическому анализу параноидальной идентификации (1932), вызвала интерес не только в профессиональной среде, но и в художественной критике, в том числе у сюрреалистов. С некоторыми из них (Мишелем Лейрисом, Полем Элюаром, Сальвадором Дали) у Л. устанавливаются тесные личные отношения, отличительной чертой которых было взаимовлияние. С 1932 по 1938 Л. проходит психоанализ у своего будущего теоретического оппонента, основателя «Эго-психологии» Р. Левенштейна. Вместе со многими другими франц. интеллектуалами (Клоссовски*, Батаем*, Мерло-Понти*, Ароном*, Э. Вайлем) Л. слушает лекции Кожева* о Гегеле. В 1936 на XIV Всемирном психоаналитическом конгрессе в Мариенбаде Л. выдвигает гипотезу о существовании особой психической фазы, имеющей принципиальное значение для становления «Я». Л. называет ее «стадией зеркала», или «зеркальной стадией» и относит к периоду между шестым и восемнадцатым месяцами жизни младенца. Человеческий детеныш, в отличие от детенышей других высших млекопитающих, появляется на свет «преждевременно». Физиологическая недоразвитость — «недостаточность» — делает невозможным его самостоятельное выживание, обусловливает полнейшую зависимость от действий других людей. Поскольку потребности младенца могут удовлетворяться только другими, сама фигура Другого оказывается чрезвычайно нагруженной в ценностном отношении. Постепенное совершенствование координации движений, возрастание телесного контроля приводят к «собиранию» разрозненных и не связанных друг с

другом частей в воображаемое единство. Обретение собственного тела* как целостности достигается в опыте нарциссической идентификации* ребенка с неким находящимся вне его образом (образом другого человека или отражением самого ребенка в зеркале). В стремлении человеческого субъекта к единению,идентификации

сдругим раскрывается воображаемый характер человеческого самообретения. Последовательность накладывающихся друг на друга идентификаций формирует одно из «я» субъекта,

аименно его нарциссическое Я или «moi» Отсюда парадоксальное и многозначное выражение Л.: «Я — это Другой». Однако выход из тупика воображаемых идентификаций дает только язык, гарантирующий статус субъекта *je» — второму «я» человека. Кроме того, благодаря символической репрезентации в языке компенсируется невозможность реального слияния

сДругим, переживаемая как «потеря», «отсутствие» Другого, и таким образом создаются условия для психического отделения Я от Другого.

Во время оккупации Франции Л. ничего не публикует, ограничиваясь частной терапевтической практикойи помощью молодым психоаналитикам. После войны Л. резко интенсифицирует свою деятельность и вскоре становится одной из ведущих фигур французского психоанализа. Введенная им практики сверхкоротких сеансов вызвала множество споров в психоаналитической среде. Неконвенциональность работы Л. влечет за собой исключение его из членовФранцузского психоаналитического общества. Однако семинары Л., несмотря на эзотеричность стиля, пользуются чрезвычайно большой популярностью.

На становление концепцииЛ. оказали существенное влияние идеи Хайдеггера*, Гегеля и Канта, усвоенные Л. благодаря посредничеству мысли французского модерна (Х.Корбен, Койре*, Кожев, Батай, Лейрис). В частности, чтением Гегеля инспири-