Гуссерль.Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология

ЧАСТЬ III A. § 41

личного, как поле всех уже приобретенных и вновь учреждаемых жизненных интересов. Все они посредством эпохé сразу выводятся из игры, а вместе с тем приостанавливается и вся естественная простая жизнь, ориентированная на действительности «этого» [«der»] мира.

Теперешнее, «трансцендентальное» эпохé (и это тоже следует принять во внимание), конечно, понимается как хабитуальная установка, принять которую мы решаемся раз и навсегда. Стало быть, это никоим образом не преходящий, случайно и в отдельности повторяемый акт. И здесь вновь справедливо все то, что мы сказали о предыдущем эпохé, сравнив его с профессиональными установками: именно, что в свое «профессиональное время» оно хотя и «выводит из игры» все прочие интересы, но вовсе не отменяет их способ бытия как наших интересов (и наш способ бытия как «интересантов»), как если бы мы отказались от них или же только принимали бы в расчет их дальнейшее поддержание и т. д. Нельзя забывать и о том, что мы говорили, возражая против его обесценивания и уравнивания с другими профессиями, а также о возможности радикально изменить все человечество посредством этого эпохé, проникающего в глубины его философии.

§41. Подлинное трансцендентальное эпохé позволяет провести «трансцендентальную редукцию» — раскрыть и исследовать

трансцендентальную корреляцию мира и сознания мира

Мы, философствующие заново, в самом деле осуществляем эпохé как перемену установки, как выход из установки естественного человеческого вот-бытия, предшествующей не случайным, а сущностным образом, той установки, которая никогда не прерывалась в его историчности ни в жизни, ни в науке. Но теперь необходимо действительно уяснить себе, что дело не ограничивается ничего не значащим хабитуальным воздержанием, но что с ним взгляд фи-

204

ЧАСТЬ III A. § 41

лософа впервые на деле становится полностью свободным, и прежде всего свободным от самой сильной, самой универсальной и притом самой скрытой внутренней связанности: он перестает быть связан предданностью мира. Вместе с этим освобождением и благодаря ему нам открывается универсальная, абсолютно замкнутая в себе и абсолютно самостоятельная корреляция между самим миром и сознанием мира. Под последним понимается сознательная жизнь субъективности, производящей мировую значимость, субъективности, которая в своих непрекращающихся приобретениях уже обладает миром и активно придает ему все новые обличья. И наконец возникает понимаемая в самом широком объеме абсолютная корреляция между сущим всякого рода и во всяком смысле, с одной стороны, и абсолютной субъективностью, таким наиболее широким способом конституирующей смысл и бытийную значимость — с другой. В особенности и прежде всего нужно показать, что благодаря эпохé философствующему открывается совершенно новый вид опытного познания, мышления, теоретизирования, в котором он, занимая позицию над своим естественным бытием и над естественным миром, не теряет ничего из бытия и объективных истин этого мира, как и вообще ничего из духовных завоеваний своей жизни в мире и жизни всей исторической общности, с той лишь разницей, что — как философ, в уникальном своеобразии направленности своего интереса — он запрещает себе и дальше естественным образом осуществлять свою жизнь в мире, т. е. ставить вопросы — вопросы о бытии, о ценности, практические вопросы, вопросы о существовании или несуществовании, о бытии в качестве ценного, полезного, прекрасного или благого и т. д.— на почве наличествующего мира. Ведь все естественные интересы выведены из игры. Но мир, точно такой, каким он прежде был и все еще есть для меня, как мой, наш мир, мир всего человечества, имеющий значимость тем или иным субъективным способом,— этот мир не исчез, только в ходе последова-

205

ЧАСТЬ III A. § 42

тельно осуществляемого эпохé он принимается во внимание чисто как коррелят субъективности, придающей ему бытийный смысл, субъективности, в силу действенности которой он вообще «есть».

Но это не просто какое-то «воззрение» на мир, не просто его «интерпретация». Всякое воззрение на…, всякое мнение об «этом» [«der»] мире свою почву имеет в предданном мире. Именно от этой почвы я устранился благодаря эпохé, я стою над миром, который в совершенно своеобразном смысле стал теперь для меня феноменом.

§ 42. Задача конкретного очерчивания путей действительного проведения трансцендентальной редукции

Но как теперь достичь более конкретного понимания намеченного здесь свершения, ставшего возможным благодаря эпохé (назовем его «трансцендентальной редукцией»), и открывающейся вместе с ним научной задачи? Как понять это действие по редуцированию «этого» мира к трансцендентальному феномену «мир», и вместе с тем к его корреляту: трансцендентальной субъективности, в чьей «жизни сознания» (и из этой жизни) вполне наивно, уже до всякой науки, значимый для нас мир обретает — и всегда уже имеет — все свое содержание и свою бытийную значимость? Как конкретнее понять то, что заключенная в редукции мира редукция человечества к феномену «человечество» позволяет увидеть в последнем самообъективацию трансцендентальной субъективности, всегда исполняющей последнюю функцию и потому «абсолютной»? Как благодаря этому эпохé становится возможно показать эту субъективность в ее действии, в ее трансцендентальной «жизни сознания», распространяющейся на скрытые глубины, показать те способы, какими она «производит» в себе мир как бытийный смысл,— как выявить это с очевидностью, ничего не выдумывая, избегая мифических конст-

206

ЧАСТЬ III A. § 43

рукций? Если здесь речь идет о новом виде научности, о новом способе теоретического вопрошания и решения вопросов, то ведь и для этих вопросов уже должна быть готова почва. Естественные вопросы о мире находят свою почву в предданном мире, мире актуального и возможного опыта. Стало быть и тот взгляд, который высвобождается в результате эпохé, тоже будет в своем роде взглядом опытного познания. Результат тотальной смены установки должен состоять в том, что она превращает бесконечность действительного и возможного опыта мира в бесконечность действительного и возможного «трансцендентального опыта», в котором мир и его естественный опыт познается прежде всего как «феномен».

Но как с этого начать и как пойти дальше? Как, поначалу двигаясь ощупью, получить первые результаты, пусть даже пока и только как материал для новых осмыслений, в которых должен получить полную ясность метод систематической дальнейшей работы, а также собственный и чистый смысл всего нашего предприятия и своеобразие этой новой научности? Сколь сильна потребность в этом здесь, где мы уже не движемся по давно привычной почве мира, а благодаря нашей трансцендентальной редукции стоим у ворот до сих пор остававшегося неизведанным царства «матерей познания», сколь велико здесь искушение неправильно понять самих себя и сколь многое, а в конечном счете и действительный успех трансцендентальной философии, зависит от предельной ясности самоосмысления — покажут наши дальнейшие размышления.

§ 43. Характеристика нового пути к редукции, отличного от «картезианского пути»

Мы хотим здесь пойти вперед таким образом, чтобы, начиная заново и исходя чисто из естественной жизни мира, поставить вопрос о том, как осуществляется предданность

207

ЧАСТЬ III A. § 43

мира. Вопрос о предданности мира мы понимаем прежде всего так, как она с наибольшей ясностью видится из естественной установки, а именно, как предданность мира сущих вещей при непрекращающейся смене относительных способов данности: мира, как он сообразно своей сущности постоянно существует для нас как само собой разумеющийся во всем естественном протекании жизни, в неисчерпаемом изобилии все новых само собой разумеющихся моментов, подверженных, однако, постоянному изменению субъективных явлений и значимостей. Итак, теперь мы последовательно тематизируем его как почву всех наших интересов, наших жизненных задач, среди которых теоретические интересы и задачи объективных наук образуют лишь одну особую группу. Но все это теперь никоим образом не выдвигается на первый план, т. е. мир уже не мотивирует нашу постановку вопросов так, как мотивировал прежде. В этом смысле пусть нашей темой теперь будет не мир как таковой, а исключительно мир как постоянно предданный нам в сменяющихся способах своей данности.

Тогда в рамках универсального эпохé, которое поначалу само собой разумеющимся образом представляется непосредственно необходимым, возникают новые и все более обширные систематические задачи. Однако при систематическом проведении так понимаемого эпохé, или редукции, оказывается, что его смысл при постановке всех его задач должен быть прояснен и изменен, если только мы хотим действительно конкретно и без смысловых нелепостей построить новую науку или, что то же самое, если оно должно действительно осуществить редукцию к абсолютно последним основаниям и при этом избежать неприметного, обессмысливающего вмешательства со стороны прежде приобретенных естественно-наивных значимостей. Таким образом мы еще раз приходим к трансцендентальному эпохé, которое в своей всеобщности уже было введено в

предшествующем изложении, но теперь мы не только обогатились деталями важных усмотрений, приобретенными

208

ЧАСТЬ III A. § 44

на пройденном пути, но и достигли принципиального понимания самих себя, которое придает этим усмотрениям и самому эпохé их последний смысл и ценность.

Замечу, кстати, что намного более короткий путь к трансцендентальному эпохé, изложенный в моих «Идеях к чистой феноменологии и феноменологической философии» и названный мною «картезианским» (в том смысле, что он был найден всего лишь благодаря углубленному осмыслению картезианского эпохé, содержащегося в «Размышлениях», и критическому очищению последнего от предрассудков и заблуждений Декарта) имеет тот большой недостаток, что он — словно одним скачком — хотя и приводит уже к трансцендентальному ego, но, ввиду отсутствия какого бы то ни было предварительного разъяснения, показывает это ego так, что оно кажется содержательно пустым, и в этой содержательной пустоте поначалу остается неясным, что мы таким образом выиграли, и, главное, как отсюда найти путь к фундаментальной науке совершенно нового вида, науке, имеющей решающее значение для философии. Поэтому, как показало восприятие моих «Идей», читатели слишком легко, и уже в самом начале, уступали и без того весьма сильному искушению вернуться к наивно-естественной установке.

§ 44. Жизненный мир как тема теоретического интереса, определенная универсальным эпохé в отношении действительности вещей жизненного мира

Начнем наш новый путь, обращая теперь свой исключительный, последовательно теоретический интерес к «жизненному миру» как ко всеобщей «почве» человеческой жизни в мире, а точнее — именно к тому, каким способом ему присуща эта всеобщая функция «почвы». Поскольку мы напрасно стали бы искать в мировой литературе исследования, которые могли бы послужить нам в качестве предшествующих разработок,— исследования, в которых

209

ЧАСТЬ III A. § 44

эта задача понималась бы как задача собственной науки (конечно, науки весьма своеобразной: о презренной dÜxa, которая вдруг начинает претендовать на высокую роль фундамента для науки, для ©pist¹mh),— постольку нам придется начинать с самого начала. Как и во всех принципиально новых задачах, где нельзя руководствоваться даже аналогией, этому неизбежно сопутствует известная наивность. В начале будет дело. Оно внесет бóльшую определенность в пока еще не вполне ясное предприятие и в то же время, по мере его успешного осуществления, придаст ему ясности в деталях. Затем (и это будет вторым) потребуется методическая рефлексия, которая установит четкие границы всеобщего смысла и пределы осуществимости такого предприятия, а также того, что уже достигнуто в отношении этой цели.

Таким образом, мы хотим рассмотреть окружающий жизненный мир конкретно в его до сих пор не привлекавшей должного внимания относительности и во всех сущностно принадлежащих ему способах относительности, рассмотреть мир, в котором мы живем и что-либо созерцаем, со всеми его реальностями, но так, как они поначалу предстают перед нами в простом опыте и как они зачастую колеблются в отношении своей значимости (колеблются между бытием и видимостью и т. д.). Наша исключительная задача будет состоять в том, чтобы постичь именно этот стиль, именно эту всего лишь субъективную и будто бы непостижимую «гераклитову реку». Стало быть, дело для нас не в том, действительно ли существуют вещи, реальности мира, и чтó они суть в действительности (в их действительном бытии и действительном так-бытии со всеми их свойствами, отношениями, связями и т. д.), и не в том, чтó действительно представляет собой мир, рассматриваемый в тотальности, чтó вообще присуще ему, скажем, как априорная структурная закономерность или подобает ему согласно фактическим «законам природы» — ничто из этого не будет нашей темой. Мы исключаем, таким образом, все по-

210

ЧАСТЬ III A. § 45

знания, всякую констатацию истинного бытия и установленных в отношении этого бытия предикативных истин, в каковых для своей практики нуждается деятельная жизнь (ситуативных истин), а также все науки, все равно, подлинные или мнимые, с их познаниями относительно мира, как он есть «по себе», в «объективной истинности». В теперешней тематической сфере мы, конечно же, никоим образом не причастны и ко всем тем интересам, которые приводят в действие ту или иную человеческую практику, тем более что в силу своей укорененности в почве уже существующего мира она тоже всегда заинтересована в отношении истинного бытия или небытия вещей, которыми занимается.

Здесь, таким образом, имеет место такое универсальное эпохé, которое служит лишь для того, чтобы выделить тему дальнейших исследований, о возможных результатах которых мы вообще-то еще не имеем никакого представления. Изначально этой темы требовала мотивация, возникшая из потребности прояснить очевидные достижения позитивных наук. От этой мотивации мы уже отдалились. Чтобы понять, как это может стать самостоятельной задачей, полем подлежащих разработке проблем, потребуются более глубокие осмысления.

§ 45. Начала конкретного истолкования данностей чувственного созерцания чисто как таковых

В первую очередь нужно будет наполнить пустую всеобщность нашей темы. Как совершенно незаинтересованные, в смысле вышеуказанного эпохé, наблюдатели, рассматривающие мир чисто как соотнесенный с субъектом (мир, в котором проходит вся наша повседневная жизнь с ее стремлениями, заботами и свершениями), мы впервые наивно осматриваемся вокруг, с тем чтобы не исследовать его бытие и так-бытие, а рассмотреть все, что было значимым и по-прежнему значимо для нас как сущее и так-су-

211

ЧАСТЬ III A. § 45

щее с точки зрения того, как оно значимо субъективно, в каком виде и т. д.

Вот, например, те или иные отдельные вещи опыта; я смотрю на какую-нибудь одну из них. Ее восприятие, даже если она воспринимается как совершенно неизменная, есть нечто весьма многообразное; воспринимать ее означает видеть ее, ее осязать, обонять, слышать и т. д., и каждый раз я имею дело с чем-то различным. То, что я вижу в ви´дении, по себе и для себя есть нечто иное, чем то, что я осязаю при осязании. Но, несмотря на это, я говорю: это одна и та же вещь; различны, разумеется, лишь способы ее чувственного представления. Если я остаюсь чисто в области ви´дения, то здесь имеются новые различия, которые в ходе всякого нормального ви´дения, представляющего собой все же непрерывный процесс, весьма многообразны; каждая его фаза сама уже есть ви´дение, но увиденное в каждой фазе есть, собственно, нечто другое. Я говорю об этом примерно так: чистая видимая вещь [Sehding], то, что можно видеть «у» вещи, это прежде всего ее поверхность, и в изменчивом ви´дении я вижу эту последнюю то с одной «стороны», то с другой, непрерывно воспринимая ее вновь и вновь с других сторон. Но в них благодаря непрерывному синтезу мне представляется эта поверхность, в меру осознанности каждая из них есть способ ее представления. Это означает, что когда она дана актуально, я мню о ней больше, чем она предлагает мне. Ведь у меня есть бытийная достоверность в отношении этой вещи, которой принадлежат все стороны сразу, в том модусе, в каком я ее «лучше всего» вижу. Каждая сторона дает мне что-то от видимой вещи. И хотя в непрерывно меняющемся ви´дении увиденная сторона перестает быть все еще действительно видимой, она все же «сохраняется», «прибавляется» к тем, что были сохранены прежде, и так я «научаюсь узнавать» эту вещь, «знакомлюсь» с ней.

Подобные пояснения можно было бы расширить в отношении сфер ближнего и дальнего.

212

ЧАСТЬ III A. § 45

Если я останавливаюсь на восприятии, то я все же обладаю уже полным сознанием вещи, поскольку уже при первом взгляде вижу ее как эту вещь. Видя вещь, я постоянно «мню» ее со всеми ее сторонами, которые вовсе не даны мне, не даны даже в форме предшествовавшего приведения к наглядному присутствию [anschauliche Vorvergegen- wärtigungen]. Следовательно, восприятие «в меру осознанности» каждый раз имеет присущий его предмету (в тот или иной момент мнимому в нем) горизонт.

Но если поразмыслить точнее, то все, что было указано до сих пор и что я приписываю самой вещи, например, ее видимая цветная фигура, при взаимной смене ближней и дальней ориентации опять-таки предстает многообразным — я говорю сейчас о смене перспектив. Перспективы фигуры, равно как и перспективы ее цвета, различны, но каждая есть в этом новом смысле представление чего1либо: этой фигуры, этого цвета. Подобное можно обнаружить в каждой модальности чувственного восприятия (осязательного, слухового и т. д.) одной и той же вещи. Все они попеременно играют свою роль, то прерываясь, то вновь вступая в игру, и именно как представления; они предлагают нам многообразные комбинации представлений, явлений, из которых каждое функционирует именно как представление чего-либо. В своем протекании они функционируют так, что образуют то непрерывный, то дискретный синтез отождествления, или, лучше сказать, единения. Оно происходит не как внешнее слияние; как несущие в себе в каждой фазе некий «смысл», как что-то мнящие, они связываются друг с другом в прогрессирующем смыслообогащении и дальнейшем смыслообразовании, в котором как все еще сохраняемое остается значимым то, что уже не явлено, и в котором одновременно наполняется и точнее определяется предмнение, антиципирующее непрерывный ход процесса, предожидание «грядущего». Таким образом все вбирается в единство значимости, т. е. в единое, в эту вещь. Здесь можно ограничиться этим грубым начальным описанием.

213