Гуссерль.Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология

ЧАСТЬ III A. § 29

обосновать и расширить царство объективных научных истин об этом окружающем мире, а вопросы о том, в каком отношении тот или иной объект, донаучно, а затем и научно истинный, стоит ко всему тому субъективному, которое всюду выражает себя в том, что заранее предлежит нам как само собой разумеющееся.

§ 29. Жизненный мир можно раскрыть как царство субъективных феноменов, остающихся «анонимными»

Как только, философствуя вместе с Кантом, мы, вместо того чтобы шагать вперед от его начала и по его пути, возвращаемся к вопросу о таких само собой разумеющихся моментах (которыми как не вызывающими никаких вопросов пользуется мышление Канта, да и мышление каждого человека), как только мы осознаем их в качестве «предпосылок» и удостоиваем собственного универсального и теоретического интереса, перед нами, к нашему растущему удивлению, раскрывается бесконечность все новых феноменов нового измерения, выходящих на свет только благодаря последовательному проникновению в смысловые и значимостные импликации этого само собой разумеющегося; бесконечность, потому что по мере проникновения выясняется, что каждый достигнутый в этом смысловом развертывании феномен, и прежде всего данный в жизненном мире как само собой разумеющимся образом сущий, сам уже несет в себе смысловые и значимостные импликации, истолкование которых выводит нас к новым феноменам и т. д. Это целиком и полностью чисто субъективные феномены, но не просто фактичности психофизических процессов протекания чувственных данных, а духовные процессы, которые как таковые с сущностной необходимостью выполняют функцию конституирования смысловых гештальтов. Но они каждый раз делают это из духовного «материала», который вновь и вновь с сущност-

154

ЧАСТЬ III A. § 29

ной необходимостью оказывается духовным гештальтом, оказывается конституированным, равно как и всякий вновь появившийся гештальт призван стать материалом, т. е. функционировать в деле образования гештальтов.

Никакая объективная наука, никакая психология, которая все же хотела стать универсальной наукой о субъективном, никакая философия не смогла когда-либо тематизировать и тем самым действительно открыть это царство субъективного. Не смогла этого сделать и кантовская философия, которая все же хотела вернуть нас к субъективным условиям возможности мира, доступного объективному опыту и познанию. Это царство целиком и полностью замкнутого в себе субъективного, имеющего свой способ бытия, функционирующего во всяком опытном познании, во всяком мышлении, во всякой жизни, т. е. повсюду неотъемлемо присутствующего, и все же так никогда и не попавшего в поле зрения, так и оставшегося не схваченным и не понятым.

Исполнит ли философия приданный ей при изначальном учреждении смысл науки, дающей универсальное и окончательное обоснование, если она оставит это царство в его «анонимности»? Может ли она это сделать, может ли это сделать какая-либо наука, которая хотела быть ветвью философии, которая, таким образом, не могла потерпеть под собой никаких предпосылок, никакой фундаментальной сферы сущего, о которой никто ничего не знает, которую никто научно не исследовал и не подчинил себе в познании? Я вообще назвал науки ветвями философии, хотя бытует столь расхожее убеждение, что объективные, позитивные науки самостоятельны, самодостаточны в силу своего будто бы полностью обоснованного и потому образцового метода. Но не состоит ли, в конце концов, единый телеологический смысл, проходящий через все систематические попытки совокупной истории философии, в том, чтобы прорваться к пониманию того, что наука вообще возможна только как универсальная философия, а эта послед-

155

ЧАСТЬ III A. § 29

няя — одна-единственная наука во всех науках — возможна только как тотальность всех познаний, и не означает ли это, что все они покоятся на одном-единственном основании, которое прежде всего прочего должно быть исследовано научно,— и может ли, добавлю я, это быть какое-либо иное основание, нежели как раз основание вышеупомянутой анонимной субъективности? Но достичь этого понимания можно только если, наконец, со всей серьезностью спросить о том само собой разумеющемся, которое предполагается всяким мышлением, всякой жизнедеятельностью, во всех ее целях и свершениях [Leistungen], и если, последовательно спрашивая об их бытийном и значимостном смысле, осознать нерасторжимое единство той смысловой и значимостной взаимосвязи, которая пронизывает все духовные свершения. Прежде всего это касается всех духовных свершений, которых мы, люди, достигаем в мире как отдельные личности и как субъекты культуры. Всем этим свершениям всегда уже предшествует универсальное свершение, которое уже предполагается во всякой человеческой практике, во всякой донаучной и научной жизни, и духовные завоевания которого образуют их постоянную подоснову, в которую призваны вливаться их собственные завоевания. Мы будем учиться понимать, что мир, постоянно сущий для нас в потоке сменяющих друг друга способов данности, есть универсальное духовное завоевание, что он стал таковым и что в то же время продолжается его становление в качестве единства духовного гештальта, в качестве смыслового строения — строения универсальной субъективности с ее последней функцией. Для этого конституирующего мир свершения характерно то, что субъективность объективирует самое себя как субъективность человеческую, входящую в состав мира. Всякое объективное рассмотрение мира есть рассмотрение «вовне» и схватывает только «внешность», объективность. Радикальное рассмотрение мира есть систематическое и чистое внутреннее рассмотрение субъективности, «выражающей» [«äußernde»]

156

ЧАСТЬ III A. § 30

самое себя вовне. Дело обстоит как с единством живого организма, который вполне можно наблюдать и расчленять извне, но понять можно только возвратившись к его скрытым корням и систематически проследив начинающуюся в них и стремящуюся от них кверху, изнутри формирующуюся жизнь во всех ее свершениях. Конечно, это всего лишь сравнение, но не является ли, в конце концов, наше человеческое бытие и присущая ему сознательная жизнь с ее глубочайшей проблематикой мира тем местом, где все проблемы живого внутреннего бытия и его внешнего выражения находят свое решение?

§ 30. Отсутствие наглядноOуказывающего метода как основание мифических построений Канта

Обычно жалуются на темные места философии Канта, на непостижимость очевидностей его регрессивного метода, его трансцендентально-субъективных «способностей», «функций», «образований», на трудность в понимании того, чтó собственно есть трансцендентальная субъективность, как она осуществляет свою функцию, свою работу, и как благодаря ей нужно понимать всякую объективную науку. В самом деле, Кант ведет своего рода мифические рассуждения, где смысл слов хотя и отсылает к субъективному, но к такому субъективному, которое мы в принципе не можем сделать созерцаемым, ни на фактических примерах, ни через подлинную аналогию. Если мы пытаемся сделать это, опираясь на доступный созерцанию смысл, к которому нас отсылают слова, то остаемся в персональной человеческой — душевной, психологической — сфере. Но тут мы вспоминаем кантовское учение о внутреннем чувстве, согласно которому все, что можно указать в очевидности внутреннего опыта, уже сформировано некой трансцендентальной функцией, функцией внесения временности [Zeitugung]. Но как нам достичь ясного смысла поня-

157

ЧАСТЬ III A. § 30

тий трансцендентально субъективного, отталкиваясь от которого конституируется научно истинный мир как объективное «явление», если не придать «внутреннему восприятию» еще и другой смысл, кроме психологического; если этот смысл не является действительно аподиктическим смыслом, который в конце концов дает нам почву опыта (например, почву картезианского ego cogito), и притом в таком опыте, который не есть кантовский научный опыт и достоверность которого это не достоверность объективного бытия в научном, например физическом, смысле, а действительно аподиктическая достоверность, достоверность универсальной почвы, которая может быть окончательно указана в качестве аподиктически необходимой и последней почвы всякой научной объективности и позволяет понять последнюю? Здесь должен лежать источник всех последних понятий познания для всех сущност- но-всеобщих усмотрений, в которых может быть научно понят всякий объективный мир, а пребывающая в себе в состоянии абсолютного покоя философия — прийти к систематическому развитию.

Быть может, более глубокая критика показала бы, что Кант, хотя он и выступает против эмпиризма, в своем понимании души и сферы задач психологии тем не менее по-прежнему зависит от этого самого эмпиризма, что душа для него есть душа натурализированная, мыслимая как компонента психофизического человека во времени природы, в пространство-временности. Тогда, конечно, транс- цендентально-субъективное не может быть психическим. Но разве действительно аподиктическое внутреннее восприятие (самовосприятие, редуцированное к действительно аподиктическому) нельзя отождествить с самовосприятием этой натурализированной души, с очевидностью «дощечки для письма» и нанесенных на нее данных, и даже с очевидностью ее способностей как сил, приписываемых ей по способу природы? Ввиду того, что Кант понимает внутреннее восприятие в этом эмпиристском, психологиче-

158

ЧАСТЬ III A. § 30

ском смысле и, наученный юмовским скепсисом, остерегается прибегать к психологии как к абсурдному извращению подлинной проблематики рассудка, он и прибегает к мифическому образованию понятий. Он запрещает своим читателям переводить результаты его регрессивной процедуры в доступные созерцанию понятия и предостерегает их от всякой попытки построения, исходящего от изначальных и чисто очевидных созерцаний и следующего отдельными, действительно очевидными шагами. Его трансцендентальные понятия отмечены поэтому совершенно своеобразной неясностью, которую никак нельзя прояснить, нельзя превратить в такое смысловое построение, которое обеспечивало бы прямую очевидность.

Совсем по-иному дело в отношении ясности всех понятий и проблемных постановок обстояло бы в том случае, если бы Кант не был, как дитя своего времени, целиком связан современной ему натуралистической психологией (строившейся по образу естествознания и параллельно ему), а действительно радикально подошел к проблеме априорного познания и его методической функции в рациональном объективном познании. Для этого потребовался бы существенно иной регрессивный метод, нежели метод Канта, покоившийся на вышеупомянутых бесспорных и само собой разумеющихся моментах, метод, не скрывающий [schließende] в мифических конструкциях, а полностью раскрывающий [erschließende] в созерцании, доступный созерцанию в своем исходном пункте и во всем том, что раскрывается благодаря ему, пусть даже понятие созерцательной наглядности [Anschaulichkeit] было бы при этом существенно расширено в сравнении с кантовским и пусть созерцание здесь, при новой установке, вообще утратило бы свой привычный смысл, приобретая только всеобщий смысл изначального само-представления и только в новой бытийной сфере.

Нужно вновь, и совершенно систематически, поставить вопрос именно о том само собой разумеющемся, что не

159

ЧАСТЬ III A. § 31

только для Канта, но и для всех философов, для всех ученых образует никак не упоминаемую, скрытую в своих более глубоких опосредованиях основу их познавательных свершений. Тогда в дальнейшем потребуется систематически раскрыть живо властвующую в этой основе и сохранившуюся в ней в виде осадка интенциональность, другими словами, потребуется подлинный, т. е. «интенциональный анализ» духовного бытия в его абсолютном, предельном своеобразии, а также анализ того, что возникло в сфере духа и произошло из него, интенциональный анализ, который господствующая психология не должна подменить противным существу духа реальным анализом души, мыслимой по образцу природы.1

§ 31. Кант и недостаточность современной ему психологии. Непрозрачность различия

между трансцендентальной субъективностью и душой

Чтобы поспособствовать отчетливому пониманию того, что здесь конкретно подразумевается, и таким образом осветить ситуацию, остававшуюся непрозрачной для всей той исторической эпохи, мы приведем следующее соображение, которое, конечно же, наполняется смыслом лишь на очень поздней стадии исторического процесса.

Исток всех познавательных загадок был уже заранее заключен в развитии философии Нового времени сообразно свойственному ей рационалистическому идеалу науки,

1 Но это не подразумевалось в начале. Для Канта, рассматривавшего повседневный мир как мир человеческого сознания, первым делом нужно было пройти через психологию, но через такую психологию, которая позволяла выразить в словах субъективные переживания сознания мира, выразить их действительно, так, как они открывались в переживании. Это оказалось бы возможным, если бы плодоносные намеки Декарта относительно cogitata qua cogitata не были обойдены вниманием господствующей локковской философии, а проросли в виде интенциональной психологии.

160

ЧАСТЬ III A. § 31

систематически распространявшемуся на все выделявшиеся из нее особые науки. Этот порыв в развитии особых рациональных наук, отчасти очевидно удавшихся, отчасти же развиваемых в надежде на успех, внезапно застопорился. В построении одной из этих наук, психологии, возникли загадки, которые ставили под вопрос всю философию.

Конечно, психология Локка, предваренная ньютоновым естествознанием, находила особенно интересные темы в том, что в явлениях было лишь субъективным (и со времен Галилея предосудительным), равно как и вообще во всем том, что причиняло рациональности ущерб с субъективной стороны: в неясности понятий, в расплывчатости суждений, в способностях рассудка и разума во всех их обличьях. Ведь речь шла о способности человека к душевным свершениям [Leistungen], и притом к таким, которые должны были создать подлинную науку и тем самым дать начало подлинной практической разумной жизни. Таким образом, в этот круг входят и вопросы о существе и объективной значимости [Gültigkeit] чисто рационального, логического и математического познания, о своеобразии естественнонаучного и метафизического познания. Разве в таком общем аспекте, это не требовалось на самом деле? Было несомненно правильным и полезным, что Локк счел науки душевными свершениями (пусть даже слишком обращая внимание на то, что происходит в отдельной душе) и всюду ставил вопросы об истоках, ведь свершения можно понять только из их собственного действия. Однако у Локка все это, конечно, оставалось поверхностным, неметодиче- ски-беспорядочным, и к тому же происходило в рамках натурализма, из которого как раз и развился юмовский фикционализм.

Поэтому Кант, конечно же, не мог без оговорок прибегать к психологии Локка. Но разве правильно было отбрасывать из-за этого то всеобщее, что содержалось в локковой — психологически-теоретико-познавательной — постановке вопроса? Разве не было бы совершенно

161

ЧАСТЬ III A. § 31

корректным каждый поднятый Юмом вопрос понять сперва как вопрос психологический? Если рациональная наука становится проблемой, если проблематичным становится притязание чисто априорных наук на безусловную объективную значимость, т. е. на роль возможного и необходимого метода рациональных наук о фактах, то прежде всего следовало бы (как мы подчеркивали выше) подумать о том, что наука вообще является человеческим свершением, создается людьми, которые сами находят себя в мире, в мире всеобщего опыта; это разновидность практических свершений, направленных на духовные образования известного вида, называемые теоретическими. Как и всякая практика, она в своем собственном и сознаваемом самим действующим смысле соотносится с предданным миром опыта и в то же время включена в него. Таким образом, можно будет сказать, что неясности, связанные с осуществлением духовного свершения, могут быть прояснены только из психологических выкладок и тем самым удерживаются в предданном мире. Кант в своей постановке вопроса и в своем регрессивном методе, конечно, тоже пользуется предданным миром, но если он при этом конструирует трансцендентальную субъективность, скрытыми трансцендентальными функциями которой с неукоснительной необходимостью формируется мир опыта, то он сталкивается с той трудностью, что особое своеобразие человеческой души (которая сама принадлежит миру и потому предполагается вместе с ним) состоит в том, что она должна осуществлять (и уже осуществить) свершение, формирующее облик всего этого мира. Но как только мы отличаем эту трансцендентальную субъективность от души, мы сразу попадаем в область непонятного и мифического.

162

ЧАСТЬ III A. § 32

§ 32. Возможность скрытой истины в трансцендентальной философии Канта: проблема «нового измерения».

Антагонизм между «поверхностной» и «глубинной» жизнью

Если в кантовой теории все же может содержаться ка- кая-то истина, истина, способствующая действительным усмотрениям, как оно и обстоит на деле, то это было бы возможно только благодаря тому, что трансцендентальные функции, которые должны были бы прояснить спорные моменты объективно значимого познания, принадлежат такому измерению живой духовности, которое в силу вполне естественных препятствий, по-видимому, тысячелетиями оставалось скрыто от человечества и от самих ученых, тогда как благодаря соразмерному методу раскрытия оно все же может стать доступным в научном отношении как царство опытной и теоретической очевидности. То обстоятельство, что это измерение оставалось скрытым на протяжении тысячелетий и, даже когда появилась возможность его ощутить, так и не возбудило особого и последовательного теоретического интереса, может быть (и будет) объяснено указанием на наличие своеобразного антагонизма между попыткой войти в это измерение и занятиями, отмеченными смыслом всех тех интересов, которые составляют естественную и нормальную человеческую жизнь в мире.

Поскольку речь при этом должна идти о духовных функциях, достигающих своих результатов во всяком опытном познании и во всяком мышлении, и даже вообще во всех занятиях, свойственных человеческой жизни в мире, о функциях, через посредство которых мир опыта вообще имеет для нас смысл и значимость как постоянный горизонт сущих вещей, ценностей, практических намерений, дел и т. д., постольку вполне можно было бы понять, что всем объективным наукам недоставало как раз знания о самом принципиальном, а именно знания о том, что вообще могло бы придать теоретическим образованиям объектив-

163