6.1.4 Предварительная подготовленность

Естественным образом формальность коррелирует с понятием предварительной подготовленности речи и дискурса [Casmir 1974: 57; Levinson 1979: 308; Brown, Fraser 1979:49; Fillmore 1981: 148 и др.]. Данный фактор доволь­но подробно был разобран Элинор Окс [Ochs 1979b; Ochs, Schieffelin 1983: 129ff], которая в этом явлении выделяла два аспекта: предварительное обду­мывание и планирование (что сегодня мы могли бы назвать когнитивным аспектом), а также организацию языковых средств для оптимального выра­жения идей (риторический аспект). Как пишет А. И. Новиков [1983: 22], «ре­зультатом предварительной подготовленности текста является то, что он ... ха­рактеризуется большей развернутостью, последовательностью, связанностью, законченностью». Данная корреляция имеет еще одно измерение: предвари­тельно подготовленный текст обретает очень многие качества письменной формы речи, пусть даже этот текст и озвучен посредством чтения [scripted speech — Atkinson 1982: 109; reading from manuscript — Casmir 1974: 165; Ochs 1979b: 58; Ochs, Schieffelin 1983: 136]. В этом предположении утверждает так­же сравнение особенностей письменной и устной речи [Brown, Yule 1983: 15— 17; Cmerjkova e. a. 1994; Salkie 1995 и др.].

212

К признакам спонтанной речи, помимо упомянутых выше синтаксиче­ской простоты, меньшей длины предложений и слов и эллипсиса, добавим преобладание действительных конструкций. В подготовленном дискурсе, наоборот, возрастает удельный вес неагентивных конструкций (пассив, статив) и предложений с безличным it, синтаксическая сложность реализуется в увеличении доли подчинительных связей, большей частотности особых ло­гических межпропозициональных коннекторов: when, while, besides, moreover, however; в то время как в спонтанной речи их место занимают полифункцио­нальные and, but, then, реже if. В предварительно подготовленном дискурсе логическая или риторическая организация обычно охватывает куда большее пространство, широко используя структурные маркеры firstly... then... in conclusion. Там же встречаются атрибутивные фразы с двумя и более опреде­лениями, да еще отягощенные наречиями, в препозиции, чего почти не бы­вает в спонтанной речи, где, как правило, одному тематическому референту соответствует только один предикат по признаку в постпозиции, следующий же акт предикации подается «отнесенным» просодически: It's a biggish cat... tabby... with torn years. В подготовленном тексте нормативно эксплицитное субъектно-предикатное строение предложения по схеме SVO, а в устной речи часты конструкции «topic-comment»: The cats... did you let them out?; иногда одно слово оказывается в структуре сразу двух соположенных фраз, имея пра­вую и левую валентность: / left them on the table I saw them. В тех случаях, когда в подготовленных текстах употребляются конструкции, не называющие дей­ствующее лицо: пассивные, стативные и просто безличные, в спонтанной речи предпочитаются неопределенно-личные предложения типа Oh, everything they do in London, they do it far too slowly. В спонтанном устном дискурсе, естествен­но, появляются клишированные заполнители пауз well, I think, you know; часты случаи коррекции, редактирования фраз, велика доля более частотной лекси­ки: a lot of, got, do, thing, nice, stuff, pretty, things like that.

Говорить об этих признаках как отличиях устного и письменного дис­курса было бы некорректно: не форма реализации сообщения породила эти различия, а сама природа спонтанного и предварительно подготовленного дискурса. Есть много способов придать письменному тексту, скажем, художе­ственному диалогу «образ» разговорной спонтанности, а устному выступле­нию — свойства письменного текста (что с успехом делали депутаты «застой­ного» Верховного Совета СССР).

В прагматике традиционно различаются «сильный» и «слабый» стили речи [power vs. powerless speech — Макаров 1988; Ng, Bradac 1993: сh. 1; Lind, O'Barr 1979; Kaiin 1982]. Сильный вариант, хотя и не совпадает полностью с предварительно подготовленным дискурсом, имеет с ним много общего.

213

Он обычно ассоциируется с мужским языком — именно так его нарекла одна из «вождей» лингвистического феминизма Р. Лаков [Lakoff 1990]. Слабый вариант, соответственно, коррелирует с женским языком, для которого ха­рактерны интенсификаторы, «пустые» прилагательные вроде pretty, частые по­вышения интонации, вводные слова и фразы, гиперкоррекция в грамматике, избыточная вежливость и т. п. В зале суда слабый вариант присущ свидете­лям с более низким статусом [Lind, O'Barr 1979: 71; Kaiin 1982: 151—152]. А сильный язык свойственен официальному [Burton, Carlen 1979], или формаль­ному дискурсу, символизируя собой высокий статус говорящих, данного со­циального института и ситуации [см.: Карасик 1992]. И стиль речи, и стиль интеракции выполняют важную социально-дейктическую функцию: они функционируют как индексы социально-психологических реалий, имеющих символическую значимость для культуры.