Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Макаров_М._Основы_теории_дискурса_2003.doc
Скачиваний:
271
Добавлен:
22.02.2016
Размер:
1.88 Mб
Скачать

5.1.5 Теория речевых актов и анализ языкового общения

Наука, как и жизнь, полна парадоксов. Тео­рия речевых актов, подарив немало интерес­ных идей, оказалась не в состоянии адекватно интерпретировать живую разговорную речь — все то, что не укладывается в прокрустово ложе примеров, придуманных, как правило, самими исследователями.

Речевой акт фактически не оправдывает претензий на статус «элементар­ной» или «минимальной» единицы общения — это все же «элементарная еди­ница сообщения» [Сусов 1984: 5]. В его структуре не отражена специфика об­щения как взаимодействия, речевой акт по определению однонаправлен и изо­лирован. Вот что пишет об этом Сёрль: «The speech act scenario is enacted by its two great heroes, 'S' and 'H'; and it works as follows: S goes up to H and cuts loose with an acoustic blast; if all goes well, if all the appropriate conditions are satisfied,

170

if S's noise is infused with intentionality, and if all kinds of rules come into play, then the speech act is successful and nondefective. After that, there is silence; nothing else happens. The speech act is concluded and S and H go their separate ways» [Searle 1992: 7].

Речевой акт — всего лишь потенциальная единица речевого общения, в которой только потенциально заложена способность к общению со «стериль­ным собеседником» [Романов 1988: 15] и потенциально представлена инфор­мация о том, каким образом может произойти предполагаемое взаимодей­ствие партнеров, так как сам субъект речевой деятельности выступает здесь в виде того же абстрактного картезианского индивида, наделенного соответ­ствующим набором социальных (роль, статус) и психологических (мнение, знание, намерение, установка) характеристик, которые он не в состоянии при­менить «в стратегической природе естественного речевого общения» [Франк 1986: 367; Романов 1988: 15].

Одной из проблем является сегментация потока речи на единицы, соот­ветствующие «индивидуальным речевым актам». Если такой единицей счи­тать предложение (абсолютное большинство примеров в работах по теории речевых актов — хрестоматийные предложения), то придется признать, что это противоречит фактам речи: речевые акты часто осуществляются посред­ством либо группы предложений, либо части предложения. Теория речевых актов занимается не высказываниями, а их типами [utterance-types — Schiffrin 1994: 60], не реальными инференционными процессами мыследеятельности, а элементами знаний, лишь предположительно привносимыми в речь.

Вызывает сомнение необходимость соотносить каждое высказывание с типом речевого акта из фиксированного и узкого репертуара, ведь в со­циально-коммуникативной реальности речи многие высказывания поли­функциональны. Проблема косвенных речевых актов только подтверждает это. Д. Шифрин показала, как высказывание Y'want a piece of candy? в потоке речи может быть охарактеризовано то как вопрос, то как просьба, а то как предложение [Schiffrin 1994: 61—85]. Объяснение этому скрыто во внутренней связи функций:

[ акт 1

высказывание

=>

| акт 2

[ акт 3

Это отличается от приписывания одной форме ряда изолированных, не связанных друг с другом функций [Schiffrin 1994: 86]:

=>

акт 1

высказывание

=>

акт 2

=>

акт 3

171

Полифункциональность речевых актов играет большую роль в организа­ции дискурса: наличие более чем одной функции дает возможность продол­жить разговор более чем одним способом.

Следующей проблемой является произвольность категоризации фрагмен­тов дискурса: нет единого набора критериев, который позволил бы всем исследователям речи одинаково вычленить и охарактеризовать сегменты, одним и тем же формальным единицам придать одинаковые функции. Произ­вольность определения функций заставляет усомниться в универсальности таксономии, оставив их уровню индивидуальной компетенции [Kreckel 1981; Taylor, Cameron 1987].

Согласимся и с тем, что точка зрения теории речевых актов на языковое общение статична, речеактовый подход игнорирует внутреннюю логику раз­вития коммуникации и взаимодействия участников, спор стратегий регули­рования и прогнозирования. Речевые акты вычленяются и идентифицируют­ся a posteriori в жесткой системе координат, а не с постоянно движущейся точ­ки зрения участников общения в процессе плавного развертывания комму­никативных структур. Единицы общения в момент их интерпретации еще не являются чем-то сформированным и завершенным, они как раз в этот момент только «появляются на свет». Не надо забывать и того, что для взаимодей­ствия важны «точки зрения» всех его участников.

Теория речевых актов не может объяснить синтагматические связи между высказываниями и когеренцию дискурса, а также то, как одни типы высказы­ваний обусловливают определенные иллокутивные функции других [но ср.: Labov, Fanshel 1977; Clark 1979; Ferrera 1985; Schegloff 1987]. Теория речевых актов пренебрегает «актами», связанными с организационными аспектами языкового общения, в частности, «минимальными репликами» адресата, не прерывающими говорящего, однако выполняющими множество локальных задач, не сводимых лишь к «подтверждению».

В теории речевых актов контекст как объяснительный фактор привлекают эпизодически для объяснения лишь тех высказываний, которые не поддаются голой семантической интерпретации. Вопрос о том, как контекст определяет или меняет иллокутивную функцию высказывания, в рамках ортодоксальной теории речевых актов не обсуждался. Примеры для анализа — абстрактные, идеализированные высказывания-типы, помещенные в гипотетический «ну­левой» контекст, не способствовали решению проблемы. Низкая роль кон­текста отрицательно сказалась на эвристических возможностях теории.

Неясным остается соотношение пропозиции и иллокуции. Возникает так­же необходимость модернизации традиционной логико-семантической пара­дигмы, так как теория речевых актов всем показала, что высказывание несет

172

не только пропозициональное истинностно-функциональное значение, но и нечто большее.

Таким образом, теория речевых актов, исследуя весьма узкий набор функ­ций своих «единиц», отталкивается от внешней по отношению к языку реаль­ности — интенции автора и знания конститутивных правил: «Если принять, что иллокутивная цель — это базисное понятие, вокруг которого группиру­ются различные способы использования языка, то окажется, что число раз­личных действий, которые мы производим с помощью языка, довольно огра­ниченно: мы сообщаем другим, каково положение вещей; мы пытаемся заста­вить других совершить нечто; мы берем на себя обязательство совершить не­что; мы выражаем свои чувства и отношения; наконец, мы с помощью выска­зываний вносим изменения в существующий мир» [Сёрль 1986b:194]. Для ком­муникативного дискурс-анализа не так важна таксономия речевых актов per se — порой интереснее 12 дифференциальных признаков, по которым Сёрль [1986b] различает иллокутивные типы высказываний: цель, направление «при­способления» между словами и миром world to word или word to world, психо­логические состояния, интенсивность иллокутивной силы, статус коммуни­кантов, способ соотношения высказывания с их интересами, соотношение с дискурсом, пропозициональное содержание (по индикаторам иллокуции), спо­соб и стиль осуществления акта, институциональность, перформативность.

Функционализм теории речевых актов толкает ее к изучению структуры дискурса уже потому, что в некоторых случаях найти иллокутивную предназ­наченность высказывания возможно лишь в контексте последующего речево­го акта, например, заключение пари невозможно без ответного высказыва­ния [см.: Dascal 1992: 37]. Это лишний раз дает повод усомниться в самодо­статочности и самостоятельности речевого акта как единицы анализа, хоть Сёрль и пишет: «Traditional speech act theory is ... largely confined to single speech acts» [Searle 1992: 8], сознательно ограничивая сферу теории.

В своей лекции, позже — статье о речевом общении [Searle 1992] Дж. Сёрль сам подтверждает неприменимость своей теории к разговорному дискурсу по следующим причинам: разговор не подчиняется конститутивным пра­вилам, у него нет цели и структуры, в том виде, в котором они присущи рече­вым актам, позволяющем абстрактное обобщение. В связи с этим есть ряд вопросов.

Во-первых, это вопрос о структуре речевого акта и дискурса. Говоря об отсутствии структуры в повседневных разговорах, Дж. Сёрль прежде всего подразумевает отсутствие параллелизма в структурной организации рече­вого акта и разговора (это было бы совсем в духе «Монадологии» Лейбница, у которого часть и целое связаны отношением структурного изоморфиз-

173

ма). Однако Сёрль не отрицает какой-либо «иной организации» на уровне дис­курса.

Во-вторых, это проблема качественного своеобразия правил в теории ре­чевых актов и конверсационном анализе. Очевидно, что «конститутивные правила» для речевых актов Сёрля и «правила» этнометодологические, на­пример, описывающие закономерности мены коммуникативных ролей суть не одно и то же.

Позже Сёрль [Searle 1992] предложил ввести в свою теорию две новые ка­тегории: «фон» (background), похожий на ситуативный контекст, и «коллек­тивную интенциональность» (collective или shared intentionality). Последнее по­нятие связывает теорию речевых актов с интеракционизмом в нехарактерной для логического позитивизма онтологии, учитывающей интерсубъективность коммуникации, раскрывающуюся в групповом взаимодействии. In brevi, при­ближаясь к уровню дискурса, Дж. Сёрль просто вынужден менять всю идео­логию общения, потому что и контекст, и коллективная интенциональ­ность — категории, характерные для принципиально иного подхода.

Что же касается скомпрометированного словосочетания «речевой акт», то слабость теории речевых актов — еще не причина от него отказываться: эта категория прекрасно выражает ключевую идею совершения высказыва­нием социального действия — именно в таком смысле предлагается понимать ее и далее.