Глава V максимум — един

Из вышесказанного [...} с ясностью вытекает, что абсолютный максимум может быть познан непостигае­мо и может быть назван неизреченно {...}. Ничто не мо­жет быть наименовано или названо, что не было бы дано в большей или меньшей Степени, потому что на­звания присваиваются усилием рассудка вещам. [...]

Множественность бытия не может встречаться без числа. Отнимите число, и не будет тогда возможности различать вещи, и не будет порядка, пропорции, гармо­нии и даже самой множественности бытия. [...} Едини­ца есть начало всякого числа, так как она — минимум; она — конец всякого числа, так как она — максимум. Она, следовательно, абсолютное единство; ничто ей не противостоит; она есть сама абсолютная максималь­ность: всеблагой бог. [...}

Взглянем, к чему нас привело число: для нас понят­но, что именно к богу, которого мы не сумеем наиме­новать, весьма точно подходит понятие абсолютного единства, и что· бог един таким образом, что действи­тельно является всем, что может быть. [...]

Глава VI максимум есть абсолютная необходимость

[...] Абсолютным бытием не может быть ничто иное, кроме абсолютного максимума. Так, нельзя понять ни­чего, что существовало бы без максимума. [...]

Глава VII о троичности и единой вечности

Никогда не существовало ни одной нации, которая не чтила бы бога и не признавала бы его за абсолют­ный максимум (стр. 6—16).

57

Итак, ецинство, равенство и связь есть одно и то же. Это есть то тройственное единство, которому Пифа­гор, первый из всех философов, гордость Италии и Гре­ции, учил поклоняться. [...]

Глава VIII . О вечном рождении

Покажем теперь, [...] что посредством единства не­равенство порождено из единства, и больше того, что связь возникает из единства и равенство из единства. Единство есть синоним от греческого слова on, кото­рое по латыни переводится ens (сущий), единство и сущность. Бог есть действительно сама сущность ве­щей, ибо он — принцип бытия и потому является сущ­ностью (стр. 18).

Глава XI

О МОГУЩЕСТВЕННОЙ ПОМОЩИ МАТЕМАТИКИ В УСВОЕНИИ РАЗЛИЧНЫХ БОЖЕСТВЕННЫХ ИСТИН

Все наши мудрейшие и святейшие ученые согласны между собой в утверждении, что видимые вещи суть до­подлинно образы невидимых вещей и что создатель наш может быть видим и познаваем через создания, как в зеркале и в загадке (чувственном символе). [...] Все вещи находятся между собой в связи, скрытой, без сомнения, от нас и непостижимой, но такой, что из всех вещей проистекает одна-единственная Вселенная и что все вещи суть самое единство в единственном макси­муме. [...] Если производить исследование при помощи образа, необходимо, чтобы не было ничего, что возбуж­дало бы то или иное сомнение в образе [...]. Так, все чувственные вещи беспрерывно неустойчивы, вследст­вие материальной возможности колебаний, изобилую­щих в них. Напротив, если взять более абстрактные образы, чем первые, в которых вещи рассматриваются таким образом, что, не будучи лишены совершенно ма­териальных средств, без коих их нельзя было бы пред­ставить себе, они не полностью подвержены колебаниям возможного, мы видим, что эти образы очень стойки и хорошо нам известны. Так обстоит дело в математике. И вот почему мудрецы с большим рвением искали в

58

математике примеров, чтобы разумом проследить эти вещи, _и ни один из великих умов древности не изучал трудных вещей при помощи иного какого-либо сход­ства, кроме как математического. [...] Разве Пифагор, первый из философов по достоинству и на деле, не на­правил искание истины на числа? Так, платоники и даже первые из наших мыслителей следовали матема­тике настолько строго, что св. Августин и вслед за ним Боэций утверждали, что число неоспоримо было в мысли творца его основным образцом для создания вещей.

[...] Мы можем ныне избрать себе путеводителем ма­тематические знаки вследствие их не подлежащей спору убедительности (стр. 22—24).