Преступность несовершеннолетних и молодежи

Выше довольно подробно затрагивалась проблема пре­ступности несовершеннолетних и молодежи. Поэтому здесь скажу лишь о некоторых вопросах.

Сначала несколько цифр, характеризующих состоя­ние преступности несовершеннолетних и ее динамику.

За период е 1964 по 1988 гг. число несовершенно­летних, совершивших преступления, увеличилось в 1,8 раза (93308 человек и 184874), а количество выявлен­ных преступлений увеличилось в 2,6 раза (70524 и 184735).

Интересна динамика преступности (среднегодовое число преступлений) по временным периодам: 1966—1970 гг. — 96816; 1971—1975 — 111633; 1976—1980 — 131325; 1981—1985 — 149 896; 1986—1988 — 171057.

Темпы роста преступности несовершеннолетних за приведенные пятилетия практически были постоянными, оставаясь на уровне +14—17%. Не являются исключе­нием в этом плане и 1986—1990 гг.⁴⁶

Но вот что следует отметить.

1. Начиная с 1975 года рост преступности несовер­шеннолетних на систематическом уровне происходил в условиях стабильного сокращения общей численности этой возрастной группы в населении страны.

2. Рост преступности несовершеннолетних происхо­дил на фоне роста преступности взрослых, хотя был более интенсивным.

3. Преступность несовершеннолетних росла несмотря на то, что в отдельные периоды карательная практика в отношении них (применение лишения свободы) была чрезвычайно суровой (начиная с 1973 года по 1984 год темпы роста судимости опережали рост выявленной преступности). В 1981—1986 гг. среднегодовое число осужденных несовершеннолетних было самым большим не только за весь послевоенный период (106 024 чело­века против 78 847 в 1946—1950 гг.), но и за все после­октябрьские годы (в 1923 году было осуждено 18,5 тыс. несовершеннолетних, в 1925 году — 27,3 тыс., в 1935 году — 41,5 тыс.). Эти данные свидетельствуют о серьез­ных провалах в социальной политике и воспитательной работе с несовершеннолетними. Сегодня мы должны из­бавиться и от иллюзии о том, что у нас работа с мо­лодыми была поставлена хорошо, а преступность была низкой. Более того, чем дальше от первых лет Советс­кой власти шли годы, тем дела становились хуже. Не спасало и то, что с каждым годом число подростков, состоявших на учете в милиции, увеличивалось.

Наиболее высокие темпы роста преступности несо­вершеннолетних характерны для сельской местности и тех контингентов подростков, которые считались наибо­лее благополучными (комсомольцы, учащиеся технику­мов, студенты вузов).

В современный период подростковая и молодежная микросреда объединена в различного рода группы, по­лучившие наименование неформальных. Их развелось бесчисленное множество. Некоторые из них социально полезны, способствуют развитию интересов, самосозна­ния молодых, чувству причастности к общему делу, осу­ществляемому в стране. Немалое количество неформа­лов родилось как реакция на кризис комсомола, как протест против засилия «молодежных бюрократов», копирования во всем далеко не всегда совершенных действий партийных и государственных органов. Воз­можно, неформальные организации, созданные «взамен» (или наряду) комсомола, объединят свои усилия преж­де всего в области воспитания и приостановления стремительно идущего процесса нравственного разло­жения молодых в рамках «свободы».

Пока что успехи на этом «фронте» ничтожны, если не отсутствуют полностью (пусть не обвиняют автора в крайних суждениях, — в этом случае лучше увидеть больше, чем делать вид, что «все идет в рамках...»). Не случайно некоторые неформальные организации, неприемлющие преклонения перед западной масскультурой (ведь это, строю говоря, не западная культура, которая находится на высоком уровне и на которую можно рав­няться, не забывая при этом наших русских, нацио­нальных (всех народов страны) традиций и достиже­ний, а ее суррогат, псевдокультура), не приемлют это­го процесса и по-своему борются с ним. Но кому-то очень нужно было вбить в головы молодых, что это — и «свобода», и «культура». Так и хочется задать воп­рос: почему и зачем это делается? Не может быть, что­бы взрослые не понимали, что они стимулируют прес­тупность, которой лицемерно возмущаются.

Борьба же некоторых неформалов с вирусом разло­жения, практически не поддержанная идеологами и распространителями «культуры», нередко приобретает формы самоуправства и нарушения законов. Пример тому — «борьба» так называемых люберов с металлис­тами. Причем, как ни странно, пресса взяла под защи­ту металлистов, объявив люберов лишь хулиганами и насильниками, не увидев истоков, формировавших их поведение, не «услышав», что люберы — за строгий порядок. Я не беру под защиту люберов. Беззаконие всегда беззаконие. Но почему-то противозаконные действия металлистов не замечались. Как не замечалось и нередкое увиливание их от службы в армии, низкий уровень нравственности.

Но подобные неформальные объединения молодежи не самое худшее.

Когда мы говорим о подростковой и молодежной преступности, надо иметь в виду новые ее опасные формы, основой которых является в целом ухудшение криминогенной обстановки в стране, уходящей корня­ми в известные читателю экономические, политические и социальные процессы.

Криминологи отметили усиление влияния на преступность подростков и молодежи не только взрослой, но и организованной преступности и теневой экономики. Идет процесс активного вовлечения в эти структуры несовершеннолетних и молодежи. Прежде всего путем внедрения в их сознание «новых ценностей»: высоких стандартов потребления на общем фоне обнищания страны и людей. Кино-, видео- и прочие приманки, где демонстрируются эти стандарты, психологически гото­вят молодежь к участию в махинациях «теневиков» и даже в структурах организованной преступности.

Следующим этапом деятельности этой преступности является формирование (из добровольцев, насильно за­вербованных) низовых, небрежно оплачиваемых испол­нителей, «солдат теневой экономики». Торговля мод­ным конфекционом, электроникой, всякой дефицитной (или просто ярко раскрашенной) мелочью ведется, как правило, руками молодых. Квартирные кражи по под­стрекательству и рэкет — тоже не редкость, как и вы­полнение тех или иных «непреступных», но могущих стать преступными заданий.

Широкие связи молодых, их мобильность, податли­вость различным влияниям, особенно сильным и ини­циативным лидерам, делает молодежь удобным объек­том для вербовки в структуры теневой экономики и да­же для проведения политических акций, где нужно гром­ко выражать «протест» против официальных властей и неофициальных лидеров. Не преувеличивая, следу­ет сказать, что во многих регионах значительные мас­сы молодежи идейно и организационно вполне подго­товлены к массовым выступлениям по приказу теневых структур и преступных организаций.

Собственно, молодежь изначально социальна. Мо­лодые всегда стремятся к объединению. Им вместе ин­тереснее, они чувствуют и свою силу, и свое «я» в таких объединениях, созревают в них как личности. Но объе­динения эти возникают и как протест против «произво­ла» и «диктата» взрослых. Скажем откровенно: чего-чего, а этого у нас всегда хватало. Кропотливая воспитательная работа подменялась нравоучениями и подав­лением личности (в худшем случае — наказаниями). Причем такой метод характерен для социальной поли­тики, проводившейся в обществе в целом. Сейчас же господствует полная анархия в воспитании.

Для многих существующих неформальных объедине­ний молодежи характерна преступная целенаправлен­ность. Часто за спиной молодых стоят ранее судимые люди. Раньше о «вредном» влиянии взрослых, как при­чине становления молодых на преступный путь, гово­рилось до некоторой степени «академически». Теперь оно приобрело весьма конкретные формы. Разложивши­еся и преступные элементы из числа взрослых «влились» в неформальные молодежные организации. Результат — преступность подростков и молодежи стала более тяж­кой и жестокой. В значительной степени группы несо­вершеннолетних преступников повторяют организацион­ные структуры рецидивной преступности. В то же вре­мя преступность несовершеннолетних и молодежи в значительной своей части носит, образно говоря, улич­ный характер, преступления совершаются в обществен­ных местах. Для несовершеннолетних преступников ха­рактерно групповое неповиновение правоохранительным органам. В период социально напряженных ситуаций, особенно связанных с обострением межнациональной розни, молодые становятся чуть ли не основной удар­ной силой в руках националистических сил. Так было в Сумгаите, Карабахе, Фергане и почти во всех дру­гих регионах, где происходили волнения на националь­ной почве. Использовали молодых и политические экст­ремисты в Прибалтике, Армении, Молдавии, Киргизии, Грузии и других местах. Собственно, в этом нет ничего нового и удивительного. Те или иные силы во всех странах всегда стремились и стремятся использовать в своих интересах социально незрелую часть молодежи, втянуть ее в акты насилия. Например, западногерманс­кие ученые констатируют, что неонацисты стремятся прибрать к своим рукам бритоголовых футбольных фа­натов, других «неформалов», воспитывая их в духе анархии, нацистских взглядов, вооружив нацистской символикой и оружием.

А разве среди неформалов в нашем государстве нет пораженных нацистскими взглядами, нет нацистской символики? В условиях искусственно возбужденной массы людей, особенно молодых, хорошо чувствуют се­бя антиобщественные и преступные элементы, разжига­ющие страсти до предела (пусть меня не осудят за сравнение: такое же происходит на многих дискотеках, когда безумный рок приводит молодых в состояние нев­меняемости и достаточно спички, чтобы вспыхнул огонь насилия, и он вспыхивает).

Преступные группы молодых становятся мобильны­ми. Они уже не ограничивают сферу своего влияния определенной территорией, а стремятся выйти за ее пределы. Центры их притяжения, главным образом, крупные города, где особые условия позволяют им осу­ществлять свои преступные «акции». «Путешествуют» не только футбольные фанаты (тоже часто совершающие преступления), но и группы преступников, напри­мер казанские неформалы.

Ослабление воспитательной работы с молодыми во всех звеньях — от семьи до производства, обесценение моральных ценностей, крушение идеалов без замеще­ния новыми, отрицание авторитетов и многое другое сделало подростков и молодежь в значительном числе анархически настроенными личностями, а социальная незрелость при этом стала основой формирования жес­токости по отношению к окружающим. Преодолеть все это очень непросто.

Отмечая все это, я хочу подчеркнуть, что в совре­менный период преступность несовершеннолетних и молодежи стала значительно более общественно опас­ной, чем за весь период существования советского общества. Старые формы и методы воспитательной рабо­ты либо не согласуются со стремительным умственным и физическим развитием молодежи (при отставании в то же время социального ее созревания), либо оказы­ваются недейственными. Ученые-криминологи в совер­шенствовании методов воспитательной работы не могут заменить педагогов и психологов, но заставить их смот­реть на проблему воспитания не с привычного угла зрения, а с более острого — могут.

В связи с проблемой воспитания подростков и моло­дежи к сказанному в этом разделе книги и ранее добав­лю следующее. Упуская возможность сделать дитя и подростка воспитанными людьми, дать им по возмож­ности прочные нравственные установки на будущую жизнь, взрослые забывают, что самое прочное восприя­тие нравственного и безнравственного, должного и не­должного, как фундамент знаний, закладывается в че­ловека с детства. «Не замечая» неправильного поведе­ния или складывающихся скверных привычек малолет­них и тем более подростков, взрослые обрекают их, как и самих себя, на трудную жизнь в будущем. Упование на «перевоспитание» (особенно с помощью милиции или вообще правоохранительных органов) — трагичес­кое заблуждение, если оно не есть одновременно бе­зответственность. Перевоспитать человека труднее, чем воспитать. К сожалению, это не всегда понимают не только родители, но и профессиональные воспитатели. Очень метко о роли воспитания сказал великий русский ученый Михайло Ломоносов: «Кто к чему привык, от того отвратить трудно, напротив того, большую к тому же возбудить склонность весьма свободно...».⁴⁷ Жизнь показывает, что очень трудно «отвратить» от преступле­ний подростков и молодых, привыкших совершать амо­ральные поступки. Поэтому столь велика роль раннего воспитания (и раннего предупреждения правонарушений).

Семья практически закладывает в человека все, что определяет его как личность. Социальные институты могут совершенствовать личность либо, наоборот, по­губить все хорошее, что закладывалось в семье. Пере­воспитание, особенно применительно к преступникам, весьма относительно. Отрицать то, что кто-то перевоспи­тывается, — нельзя, но и верить в абсолютную силу перевоспитания— тоже. Иначе откуда 30% и более пос­тоянного рецидива? Откуда большое число нравствен­но опустившихся людей, грубиянов и хамов?

В асоциальных семьях гибнут дети, не успев вырас­ти. И даже наличие социальных институтов, медицины не может уберечь общество от этих потерь. Исследова­ния показывают, что 20% детей умерло в результате плохого ухода в семьях, 70% — из-за несвоевременной медицинской помощи. А как плохой уход квалифициро­вать юридически? В праве есть норма, предусматриваю­щая неоказание помощи лицу, находящемуся в беспомощном состоянии. Может быть, это, а может быть, и более тяжкие преступления имеют место в данных слу­чаях? Моральная ответственность в равной степени мо­жет лежать как на родителях, так и на медиках.

Согласно анонимной анкете, распространенной сре­ди детей (число достаточно представительное), 60% из числа опрошенных родители «воспитывали» битьем, причем жестоко и практически с самого детства. У этих детей, когда они вырастут, вряд ли сформируется иной стереотип поведения и отношения к другим людям, маловероятно, что они не станут столь же жестокими, сколь жестоки были по отношению к ним родители. Но сколько сетований среди взрослых о невоспитанности и жестокости детей можно слышать? Широко распрост­ранено рукоприкладство в школах и других местах, где воспитываются (и учатся) дети. Это, образно говоря, «учительская преступность», наподобие преступности должностных лиц, которая возможна лишь и именно вследствие их статуса учителей. В одной из школ детям было дано задание написать сочинение на тему: «Я и моя школа» (эксперимент проводили психологи). Каждое второе (!) сочинение содержало указание на физическое воздействие учителей на учеников. Рукоприкладство было выявлено в каждом пятом сиротс­ком доме Петербурга. Процветает оно и в воспита­тельно-трудовых колониях системы МВД.

А вот и цифры. Спасаясь от издевательств, около 50 тыс. детей ежегодно убегает из семей, 20 тыс. — из интернатов. Тысячи ныне — самоубийц-подростков.

Кстати, в последнее время проклятия шлют на голо­ву армии за так называемую дедовщину. Между тем «дедовщина» вовсе не чисто армейское явление. Это продолжение той трагедии с воспитанием детей и под­ростков, которая существует в обществе. Зарождается эта жестокость в семье, продолжается в школах, ПТУ и тому подобных заведениях и, конечно, в колониях. Только почему-то этого никто не хочет замечать, сва­ливая всю вину на армию. Да, печально, что «дедов­щина» есть в армии, но пусть общество оглянется на се­бя, ибо армия лишь его ячейка. И в том, что эта ячей­ка стала с червоточиной, виновато само общество. Средствам массовой информации стоило бы не подог­ревать страсти (за этим я вижу политический аспект), а помочь постановке воспитания граждан общества.

И коль скоро такое положение — печальная реаль­ность, то какие еще особые причины преступности де­тей, подростков, молодежи надо искать?! И разве не правы те криминологи, психологи, педагоги, социологи, которые истоки как всех достижений, так и всех бед видят в семье? А ведь есть родители (и их немало), ко­торые громко кричат, что их детей обязаны воспиты­вать школа, «коллектив», кто угодно, только не они сами. Выходит, их дело — родить, а дальше — хоть тра­ва не расти. Но даже животные не столь безответствен­ны по отношению к своему потомству. Что же в резуль­тате получает общество? Жестокость. Аморализм. Прес­тупность. Что посеешь, то и пожнешь.

В жизни человеческого общества укоренилась свое­образная традиция: старшее поколение всегда идеали­зирует свою молодость и образ жизни и говорит, что «современная» молодежь испорчена, «раньше» «такого» не было. Наоборот — молодые недовольны старшими, склонны к необоснованным обобщениям и негативным оценкам, бунтуют (будто те, кто стали старшими, не бунтовали по-своему или хотя бы не выражали недовольства старшими, по отношению к ним, либо иным об­разом выражают свое недовольство). Однако стреми­тельное развитие общества, возможности, открытые и открываемые научно-техническим прогрессом, вместо того, чтобы убыстрить социальную адаптацию молодых, ускорить их социальное созревание, оказываются стиму­лом к негативному поведению. Чрезвычайно интересный психологический феномен, не получивший научно обоснованного объяснения. Более того, вследствие его труд­ности многие психологи делают вид, будто этой проб­лемы не существует.

Между тем криминологи данный факт констатируют. В том числе как стимул к преступному поведению.

Несмотря на развитие общества, отчуждение личнос­ти в нем растет. Технизация подавляет интеллект, мно­гие, полагаясь на машины, в частности на компьютеры, облегчая себе возможность получения информации (го­товые ответы, а не путь к их получению), привыкают к этому, не утруждая себя осмыслением информации, проникновением в глубину процесса познания.

Эту особенность современного бытия подметил лау­реат Нобелевской премии К. Лоренц, который к тому же подчеркивал, что урбанизация и скопление людей вокруг производственных предприятий создают перег­рузки социальных контактов, становящихся чрезмерны­ми и принудительными, вследствие чего вырабатывает­ся равнодушие, переходящее в озлобление, открытую агрессию, происходит дегуманизация человека; стандартизирующаяся цивилизация губит эстетическое воспри­ятие человеком действительности; ускорение темпа жизни ведет к неврастении, стремление же человека заглушить недовольство бытием вызывает потребность молодежи в шумах и неадекватной «разрядке»; под влиянием ухудшающейся окружающей человека среды, влияющей отрицательно на генофонд и физиологическое состояние человека, люди становятся инфантильны­ми, не завершается их психическое развитие; быстрые социальные изменения ведут к гибели традиций, а меж­ду поколениями начинается война.

Все названные процессы, обостряясь до предела, рождают преступность, особенно молодых, что, кстати, является еще одним из доказательств порочности су­ществовавших (и существующих) излишне радужных представлений о преступности и ее судьбах.

Преступность несовершеннолетних и молодежи — проблема глобальная, одинаково тревожная для боль­шинства стран мира, особенно развитых. Однако стре­мительное обесценение ценностей, разочарование в них и в самом социализме как системе, в его идеологии, в марксизме-ленинизме, низкий социальный и культур­ный уровень молодежи, жестокость и высокие темпы роста преступности особенно характерны для нас, что свидетельствует о моральном упадке общества в целом. Если взрослый человек в условиях социальной неус­тойчивости часто теряет перспективу, веру в незыбле­мость жизненной программы, то молодой человек еще более теряет себя в подобных ситуациях. Его разочаро­вание действительностью и миром взрослых, которые живут в неправде, обнажает ее, разрушает свое прош­лое и настоящее, но не дает никаких перспектив на бу­дущее, кроме сомнительных развлечений, быстро опус­тошающих человека, и идеологии культа денег («ищи­те, где можно много заработать!», «посмотрите, сколько зарабатывают рок-, спорт- и секс- «звезды» и даже «ин­тердевочки» и т. д.), приводит к неуважению к общест­ву, цинизму — умственному и нравственному, к утрате смысла жизни и, в конечном счете, к преступлениям.

Эту закономерность утраты человеком человеческо­го, а значит, готовность к принятию крайних решений и столь же крайних поступков отметил Л. Н. Толстой, который в своей знаменитой «Исповеди» показал, что утрата смысла жизни равноценна смерти. А смерть че­ловека может быть как физической, так и моральной, когда, живя, человек фактически не живет, неся при этом зло окружающим, что и проявляется в становлении человека на преступный путь, причем путь устойчивый, сопровождающийся разрушением интеллекта, озлоблен­ностью, нравственной и социальной деградацией. И невероятно больно видеть, когда такая дорога открыва­ется перед молодыми, причем начиная с детского воз­раста.

Здесь хочется привести слова другого великого рус­ского мыслителя В. Г. Белинского, который восклицал: «Где же познается истинное величие человека, как не в тех случаях, в коих он решается лучше вечно стра­дать, нежели сделать что-нибудь противное совести?»

Научить человека поступать именно по совести, ве­роятно, и есть конечная и истинная цель воспитания.

Сегодня наше общество забыло о благородных принципах воспитания своих членов. Напротив, под лозун­гами свободы личности оно (во всяком случае, если не все, то немалое число тех, кто стоит у кормила «воспи­тательной» работы, представляя людям худшие образ­цы маскультуры в виде лучших, подменяя подлинное освобождение личности от задавленности и несвободы лозунгами вседозволенности) весьма успешно растлило сознание многих молодых. Более того, как-то не укла­дывается в сознании наличие вопиющего лицемерия: те, кто пропагандирует худшие образцы нравственного разложения, тут же говорят о милосердии, благотвори­тельности. И довольно активно «участвуют» в подобных мероприятиях.

Очевидно, что, посетив концерт, где звучала «Все­нощная» С. В. Рахманинова, лирика А. И. Скрябина или Ф. Шопена, человек не пойдет на преступление. Концерты же «великих» рок-звезд нередко кончаются массовым хулиганством и даже убийством, а посещение видеотек, где можно «насладиться» порнофильмами или льющейся с экрана жестокостью, — прямая дорога к насилию. И что печально: ведь это же известно любому человеку. Однако...

Вряд ли есть какое-либо другое общество, которое с таким усердием, как мы, упражнялось бы в расшаты­вании своих экономических, социальных и нравствен­ных устоев. И лицемерить при этом. Так стоит ли удив­ляться высокому уровню преступности несовершенно­летних и молодежи!?