Политические ситуации (конфликты) и преступность

Политические отношения — понятие широкое. Я не берусь давать их определение, это прерогатива политологов. Но политические отношения, политика определяют по существу жизнь общества, функционирование всех его систем, сущность государства, направление деятельности всех его институтов, место и роль идеологических концепций, отражающих взгляды различных партий, групп, ассоциаций, положение личности в обществе и государстве и отношение к ней, их взаимодействие или отторжение. Говорят о политике в области культуры, образования, здравоохранения, сельского хозяйства и т. д. Известно положение: политика есть концентрированное выражение экономики. А применительно к праву столь же известное: закон — мера политическая. Отсюда — политика в области борьбы с преступностью.

Но, пожалуй, венцом политических отношений (или Их началом?!) является вопрос о власти, борьба различных политических течений, групп, фракций и т. п. за власть в государстве. Впрочем, желание властвовать или, точнее, навязывать свою волю, политику, а иногда и политическую систему перешагнуло в человеческом обществе границы конкретных государств. В этой связи говорят о политике диктата одних государств над другими, о политике аннексий, колониальной политике, захватнической политике, «политике канонерок» и т. п., либо, в противовес, о мирной политике, о политике мирного сосуществования, дружбы между государствами и народами.

Иными словами человечество имеет дело со множеством «политик». Среди этих «политик» говорят и о «преступной политике». Причем такая характеристика ныне стала довольно расхожей в прессе. В частности, когда одни политики, стремясь к власти внутри страны или к утверждению превосходства своего государства над другим, подобным образом характеризует политику своих противников (или предшественников), которая может действительно быть полезной для жизни государства и народа или вредной, приведшей государство и общество к расцвету либо, наоборот, к упадку, способствующей жизни народа в обстановке законности, а значит — защиты его прав, или, наоборот, произвола и беззакония и т. д. (Но, кстати, даже эти оценки могут иметь субъективный характер.) Не менее часто звучит и термин «антинародная политика», который борющиеся политики употребляют против своих политических антиподов. Причем все борцы за власть апеллируют к народу. Без этого ни один политический лозунг не имеет успеха, но что «антинародно», а что — нет, разобраться практически невозможно. Будет ли «новая» политическая линия и те, кто ее представляют и проводят, служить интересам народа, — это уже другой вопрос, вопрос о честности политиков, о соответствии их политических программ экономическому и социальному подъему государства.

В то же время не всякая «плохая» (неудачная) политика преступна. К сожалению, политические амбиции, острота политической борьбы связаны с весьма легким обращением с термином «преступная политика», что особенно характерно для так называемых митинговых политиков — популистов. Но, будем объективны, чем резче политические ярлыки, чем громче они произносятся, тем более будоражат они настроения людей и нередко провоцируют на различного рода эксцессы с весьма тяжкими последствиями.

Вопрос о соотношении (взаимосвязи, взаимовлиянии) политических отношений и преступности и наоборот чрезвычайно сложен. И хотя именно он теоретически и практически представляет интерес и наиболее важен, в рамках настоящей книги я не могу в полном объем рассматривать его. В частности, потому, что пришлось бы выходить за пределы собственно преступности, общеуголовной преступности, уйти от экономико-социально-правового анализа преступности как таковой и шагнуть в мир человеческих отношений, выходящих за пределы задуманного автором. Проблема «политика и преступность» — самостоятельная и практически не исследованная. Хотя политике отдается превалирующая роль во всей сфере человеческих отношений. Ее ставят даже выше отношений экономических. Человек, наряду с материальными лишениями, более всего терпит бед в обществе от политики, от политических ярлыков, наклеиваемых иногда на огромные массы людей, от действий политиков, коим он не угодил. (А ведь им «неугождают» нередко целые нации и народы). Ибо политики стремятся становиться впереди всех и всего. Существует, например, положение, согласно которому общество тем лучше, чем более оно политизировано. Но что значит «политизировано», каждый политик (особенно противоборствующие политики) понимает по-своему, субъективно: если поддерживается его политическая линия (и даже амбиции), значит, человек (люди) политически зрелы. Если же нет, то человеку в политической зрелости отказывается. Плюрализм, о котором теперь так много говорят, весьма относителен. Сегодня он выгоден одним, завтра — другим. Причем, как правило, после «всеобщности» приобретает односторонний характер. Противников (сторонников) «иной» точки зрения «клеймят», как могут. И он превращается в свою противоположность. Не будем слепыми: это так. Людям приклеиваются ярлыки, что впоследствии бывает чревато печальными последствиями — в политической борьбе гибнет людей, пожалуй, больше, чем от рук уголовных преступников. История человеческого общества и нашего, в частности, особенно после революции, кончая сталинскими репрессиями, — тому пример. Непримиримость сегодняшних политических антиподов (ссылающихся на перестройку, верность ей) — весьма тревожный сигнал в этом плане. Призывы к насилию со стороны различных политических сил — реальность. Вряд ли ниспровергатели будут человечны. В историй, во всяком случае, такого не случалось, хотя призывы к гуманизму и ненасилию были.

От политических обвинений, унижений, нравственных пыток человек теряет жизнь, честь, достоинство, причем нередко незаслуженно. Страдают его близкие (и даже «дальние»). Лишь время и история оправдывают его. Впрочем, далеко не всегда и тем более не всех. Криминологически проявляется такая закономерность (в общей форме, ибо могут быть различные нюансы и оттенки): экономические противоречия и материальные недостатки влекут за собой, прежде всего, кражи и иные имущественные преступления, а политическая нестабильность, противоречия, конфликты и противостояние влекут злобу, непримиримость к противнику и различные виды насилия, в том числе массовые. И коль скоро этот так, то «политические отношения н преступность» надо исследовать как проблему политико-социологическую, имеющую свою историю, как проблему, в которой термин «преступное» приобретает не столько правовой смысл, сколько оценочный, где понятие «преступное» дается, как правило, побеждающими силами, затем изменяемое и по-своему толкуемое новыми «победителями»... Не является в этом плане исключением политическая борьба в нашей стране и в том числе августовский 1991 года путч с его трагическими последствиями и насилием.

Однако нельзя обойти вниманием вопрос о влиянии различных политических ситуаций и конфликтов на преступность, ибо преступность (и преступники) чутко реагируют на колебания в политике, определяющие климат в государстве и обществе, облегчающие либо, наоборот, затрудняющие преступную деятельность различных видов преступников и преступных групп. Я понимаю, что при изложении темы можно сбиться с политических ситуаций на саму политику, но эту непоследовательность читатель простит автору, хотя бы потому, что он не ушел от острой проблемы, которая, образно говоря, стучится в дверь жилища каждого члена общества. И которая стимулирует преступность.

Кроме того, затрагивая ту или иную политическую ситуацию (конфликт), которая ведет и к экономической, социальной нестабильности, к росту преступности, я не даю оценки тем политическим силам, что противостоят друг другу, вызывая конфликты (в рамках нашей системы в период перестройки это стало фактом реальности). Если хотите, я фотографирую ситуацию. Кроме того, как юрист я исхожу из того, что любые политические и иные конфликты в обществе не должны вести к нарушению действующего законодательства, направляться против законно избранных органов власти, тем более с позиции насилия или призывов к насилию. Уголовный закон не должен быть конъюнктурен. А закон о преступлениях против государства столь же обязателен для его граждан (а политики — тоже граждане!), сколь и всякий другой. Поэтому некоторые из политических ситуаций и конфликтов я рассматриваю прежде всего и главным образом с точки зрения влияния их на преступность.

Наиболее остро, пожалуй, преступность реагирует на политические ситуации, связанные с борьбой за власть различных политических группировок с официальной (стоящей у руля) властью либо, наоборот, со стремлением официальной власти пресечь деятельность угрожающих ей группировок (партий, движений и т. п.). Человечество довольно редко видело в своей истории мирные переходы власти из одних рук в другие. То, что сегодня называется парламентским переходом власти от одних претендентов на власть к другим, во-первых, присуще лишь современному периоду развития человечества, а во-вторых, все равно не бесконфликтно, связано, как правило, с длительной политической нестабильностью в обществе (государстве), чем пользуются околополитические либо просто преступные силы и элементы. Борющиеся за власть бросают в толпу лозунги, нередко разжигающие страсти, которые (лозунги) сами по себе могут содержать признаки преступления (призывы к насильственным действиям, оскорбления и клевету в адрес стоящих у власти руководителей функционирующих структур власти и т. п.). Подстрекательские лозунги подчас сопровождаются действиями экстремистов и террористическими акциями.

Терроризм давно является преступлением. Спор идет лишь о том (скажу откровенно: лицемерный спор), когда терроризм — преступление, а когда нет? Вот тут-то лицо политиков проявляется особенно четко. Ради политических целей они готовы убеждать людей, что в их понимании терроризм «не преступен» (или наоборот), хотя уносит жизни многих ни в чем не повинных людей, и для исполнения террористических акций политики привлекают откровенно уголовные элементы. Помимо всего прочего терроризм рождает атмосферу, при которой люди, видя, какими методами «делается политика», к чему ведет определенная политическая ситуация, переносят эти методы на социальные и межличностные отношения. Таи, политические ситуации, влекущие людские жертвы и острые конфликты, носящие преступный характер (ибо убийство человека — всегда преступление), рождают преступность иного рода, ту, что, вроде бы, существует «лишь» как преступность, имеющая своими истоками межличностные отношения. Эту связь нелегко доказать, но при углубленном изучении она проявляется как реальность.

Спор о терроризме (в этом контексте), как и неоднозначная и непоследовательная его оценка, характерен и для участников социалистического и коммунистического движений.³⁷ Так, еще на Стокгольмской конференции РСДРП (1906 г.) одни делегаты осуждали терроризм как превращающийся из политического фактора (что, кстати, тоже весьма сомнительно из соображений общечеловеческих, ведь терроризм влечет человеческие жертвы, а разве любая политическая цель, как таковая, дороже человеческих жизней?) в обычное уголовное преступление, другие — стояли за террористические акции, хотя все понимали, что закон считает убийство преступлением.

Между прочим, на этой же конференции речь шла и о так называемых боевиках, о том, можно ли их использовать в политической борьбе. Не правда ли, все это похоже на сегодняшний день, созвучно ему? И сегодня политические группировки, стремящиеся к дестабилизации общества и к власти, не гнушаются иметь боевиков, будь то на Украине, в Грузии, Литве, Армении, Молдове, в других республиках или в рядах сионистов либо экстремистского крыла «Память». На той же Стокгольмской конференции после долгих дискуссий решили, что налеты боевиков возможны только (!) на склады оружия. Сегодня в нашей стране мы видим то же самое: налеты на склады оружия, на подразделения милиции, на военнослужащих ради завладения оружием, что само по себе есть преступление, и тяжкое. Тогда политики игнорировали закон. Теперь те, кто стремится к власти, перед нарушением законов, а точнее — перед преступлениями, тоже не останавливаются, ибо политическая ситуация позволяет это делать, как позволяет и бездействие властей, боящихся обвинений в «насилии», хотя против них используется и политическое, моральное насилие, и насилие в прямом смысле слова. На гребне политической ситуации подобного рода пышным цветом расцветает насилие уголовников, которые, влившись в разожженную подстрекательскими лозунгами толпу, насилуют, грабят, убивают и... предъявляют политические обвинения и ультиматумы властям.

При этом далеко не все преступные деяния, совершаемые в подобных политических ситуациях, попадают в официальную статистику. Общество психологически «чувствует» эту преступность. Она создает нервозную обстановку, практическую незащищенность людей, усугубляемую выпадами политиков против властей или против друг друга, подстрекательскими призывами и угрозами (часто завуалированными). При этом из века в век во всех социально-политических системах складывается следующая картина- Действующее законодательство силами, рвущимися к власти, игнорируется. Они ратуют за «новое», выгодное им законодательство (вечная песнь борцов за власть!). В то же время через средства массовой информации населению внушается, что растущая преступность — это следствие деятельности «прошлых» властей или ныне стоящих у власти. О необходимости соблюдения действующих законов стараются не говорить. Или говорят о них тогда, когда «новые» политики хотят поставить их на службу себе, против тех, кто пытается с помощью закона пресечь беспардонное стремление к власти. Создается политический хаос вокруг самих понятий «закон», «законность». Мы наблюдали ранее такую картину в других странах. Теперь это больно затронуло нашу страну и чревато большими человеческими жертвами, хотя политики (а, может быть, считающие себя таковыми), как это было всегда и во все времена, будут доказывать (скорее всего, нашим потомкам), что преступлений они не совершали и на преступные действия никого не подталкивали.

У нас в стране, особенно после 1985 года, налицо рост преступности на почве политических ситуаций и конфликтов.

Обострение политических противоречий, создающийся в связи с этим хаос власти вызывают и другие виды преступности, в частности экономическую, хозяйственную, должностную, против собственности.

Политические нестабильность и конфликты (включая межнациональные на политической почве) позволяют преступным элементам практически безнаказанно совершать преступления в сфере экономики. При этом в нашей стране в создавшейся политической ситуации бросается в глаза резкое изменение статистических данных преступности в данной сфере: цифра ее резко снижается. Но снижение цифры не означает уменьшения преступности. Преступления просто не выявляются, и с ними не ведется борьба, ибо те же правоохранительные органы в этой ситуации заняты другими делами или просто бездействуют, будучи парализованы.

Вот несколько цифр по данным исследований проф. А. И. Долговой. В Армении число разоблаченных преступников-«должностников» в 1988 году уменьшилось в 14,5 раза, в Азербайджане — в 10,7 раза, в Эстонии — в 4 раза, в Литве — в 10,5 раза, в Латвии — в 11,3 раза. Именно в этих республиках названные годы характеризовались конфликтными политическими ситуациями.

Такая картина после 1985 года характерна для страны в целом, не в столь большом масштабе, разумеется. Годы же, предшествующие второй половине 80-х, наоборот, известны увеличением цифры разоблаченных преступников в сфере экономики.

Изменение политической ситуации связано нередко с изменением правовой оценки тех или иных деяний, вплоть до полярных: ранее квалифицировавшиеся как преступные либо получают «смягченную» оценку, либо даже считаются непреступными. Такую метаморфозу претерпело известное дело по обвинению эстонского ученого-предпринимателя Хинта, первоначально обвинявшегося в крупных хищениях и должностных злоупотреблениях и потом ставшего чуть ли не национальным героем.

Политическая нестабильность, смена власти либо ожидание смены (что особенно болезненно для общества, ибо рождает, помимо всего прочего, массу слухов и измышлений) отрицательно сказываются на экономических отношениях, функционировании хозяйственного механизма и на всем, что с этим связано, в первую очередь, на уровне жизни и материальной обеспеченности людей и их правовой и социальной защищенности. В подобных ситуациях прослеживается обратная связь между политикой и экономикой, экономикой и политикой, тем и другим отдельно или вместе, и преступностью.

Обычно экономическая слабость государства оценивается как слабость политической власти, неспособной наладить экономическую политику и тем самым обеспечить насущные потребности населения. Просчеты в экономической политике стоящих у власти усиливают политические позиции тех, кто хотел бы эту власть заполучить. Поэтому, чем хуже экономическое положение страны, тем лучше для тех, кто стремится к власти. Последние не гнушаются усугубить и без того тяжелое положение населения и страны в целом. Они имеют к этому реальные возможности, находясь в коридорах управления, пусть даже «е всегда в верхних их эшелонах. Для того, кстати, чтобы нанести существенный экономический ущерб и вызвать хаос и недовольство населения, достаточно иметь позиции в среднем звене. Отсюда рождаются такие преступления, как саботаж, по советскому законодательству — вредительство, стимулируются бесхозяйственность и должностные преступления. И, конечно, расцветают хищения, взяточничество, спекуляция, черный рынок.

Политические процессы во многих государствах в современный период показывают именно такую картину. Подобного рода трудности переживают и Филиппины, Никарагуа и многие другие страны Латинской Америки, что заставляет их обращаться за помощью к экономически сильным государствам типа США, Японии. Похожая картина характерна ныне для стран Восточной Европы, например, Венгрии, Румынии, Польши, и для нашей страны. Я понимаю, что сравнение это может быть кем-то признано некорректным, однако самую ситуацию отрицать трудно. Практически — невозможно, как невозможно отрицать рост преступности на гребне политической и экономической нестабильности.

Трудное экономическое положение стимулирует я совершение обычных корыстных преступлений со стороны должностных лиц и лиц, обладающих политической властью. Для нашей страны наиболее характерными в этом плане стали преступления коррумпированных должностных лиц и политиков в Узбекистане и Москве, Краснодаре и Азербайджане, Ростове-на-Дону и многих других регионах, а в самое последнее время — кооператоров, должностных лиц смешанных фирм. Это, как раз, не те преступления, которые политические деятели совершают из-за власти, ради ее захвата либо сохранения, не по политическим мотивам, а благодаря тому, что полученные ими властные полномочия дают возможность обогащаться посредством деяний, присущих обычным уголовникам. Только при в значительной степени обеспеченной ненаказуемости (до поры до времени, конечно). Кстати, возможность получить материал об обычных уголовных преступлениях против лиц, стоящих у власти, позволяет их политическим противникам достаточно успешно дискредитировать власть имущих в глазах населения, усилить свои политические позиции, а затем и повести борьбу за власть, нередко не останавливаясь и перед преступлениями. Послевоенные годы показали миру массу примеров падения правительств и краха политиков именно из-за совершения ими уголовных преступлений. Достаточно вспомнить бесконечную смену правительств в Японии, Италии, скандалы в администрации США и в других странах. Падение престижа КПСС и многих политических деятелей и начинающееся неверие людей в новый депутатский корпус в нашей стране связано с их коррумпированием, совершением хищений, взяточничеством и другими преступлениями либо с пустословием и некомпетентностью. Именно это поставило политические структуры и тех, кто их представляет в нашей стране, в столь тяжелое положение. Отсюда и тяжелейшая политическая, экономическая и социальная ситуация в государстве в целом, стремительное ухудшение жизни населения и рост преступности.

Кстати, в условиях борьбы за власть политические антиподы стремятся представить и без того большой размах стяжательства представителей высших структур в еще гораздо большем масштабе, чем это имеет место на самом деле. (История не знает властителей, не злоупотреблявших властью либо не отступавших от закона в угоду «целесообразности».) А закономерности формирования общественного мнения таковы, что убежденность в коррумпированности определенного (даже значительного) количества должностных лиц и политических деятелей распространяется на всех. И любой, даже ничем не подтвержденный сигнал об этом воспринимается как истина и служит еще одним камнем, брошенным в существующую политическую систему, усиливающим позиции ее противников в борьбе за власть, хотя эти противники могут быть столь же замешаны в злоупотреблениях и преступлениях, как и те, кого они обвиняют. Однако их разоблачение придет позже. (Робкие попытки сделать что либо игнорируются либо «опровергаются» активными политическими противниками.) Часто это происходит слишком поздно. У А. С. Пушкина в «Борисе Годунове» есть такие слова: «...живая власть для черни ненавистна». Добавим: не только для черни.

К сожалению, изучение проблемы преступлений (причем обычных, уголовных), совершаемых должностными лицами и политиками, приводит к неутешительному выводу, что многие из них не выдерживают испытания властью, соблазнами и возможностями, которые она открывает. Совершая преступления, они дискредитируют не только себя, но и создающуюся ими систему, .методы своей работы, идеи и идеологию, которыми прикрывались (или исповедовали), создают неверие населения в то, что власть вообще может больше думать о народе и меньше — о себе. Последним, в особенности, пользуются новые претенденты на власть, убеждая население, что они будут поступать иначе. А спустя некоторое время после своей победы делают то же самое, что и их предшественники (например, присваивают себе льготы и привилегии, которые «отняли» у других, как могут обогащаются).

Читатель скажет: пессимизм. К сожалению, да, потому что он — от реальностей жизни. Хотелось бы надеяться на иное. В нашей стране, во всяком случае. Уж очень она настрадалась и устала от бесконечной борьбы политиков между собой, компетентных лишь в одном: в борьбе за власть, и обладающих в большинстве своем непомерными политическими амбициями и неопределенностью знаний о том, что и как надо делать. При этом никто и никогда не подумал по-настоящему (к сожалению, не думают и сейчас), что все в политике эхом отдается вниз, идет по всем этажам социальной лестницы общества, государства, по всем ид социальным, ячейкам, опускается до конкретного человека и получает свое выражение в поступках достойных или недостойных, благородных или преступных, единичных, групповых или массовых и в преображенном виде идет обратно, вверх, вызывая новую реакцию, рождая новые импульсы, вновь идущие сверху вниз. И все это влияет на преступность, стимулирует ее.

Неблагоприятные политические ситуации и конфликты возникают и при ломке старых политических структур и создании новых, переходе от одних форм политического управления обществом к другим. Причем в политическом плане это, как правило, борьба нового со старым, например, в глобальном масштабе — создание политических структур капитализма и уничтожение феодальных, или — создание структур социалистических взамен капиталистических (теперь — и наоборот). Однако в рамках одной системы может идти борьба за создание более прогрессивных структур взамен менее прогрессивных или, скажем, более отвечающих современному этапу развития общества. Бывает и наоборот. Перестройка и создание новых «демократических» (как и «антидемократических») структур управления обществом — тоже явление этого же порядка. И не всегда подобное ограничивается преодолением противоречий политическими средствами. Перестройка вызвала к жизни обострение противоречий. Но оказалось, что они намного болезненнее, чем предполагалось. Более того, они остро конфликтны и для народа связаны с немалыми бедами и испытаниями. Кроме того, политическая неопытность народа и привитая всем предшествующим периодом пассивность и психология всеобщего одобрения- позволяет направлять энергию людей далеко не всегда в позитивном направлении. Именно на этом фоне родились «митинговая демократия», феномен толпы, чрезвычайно опасные для режима законности и правопорядка явления. Нет ничего страшнее разъяренной толпы, направленной в «нужном» направлении, сметающей все на своем пути, оставляющей после себя (своих действий) трупы, разграбленные магазины и пр., уничтоженные материальные и культурные ценности. В истории таких примеров великое множество. У нас примеры тому Фергана, Баку, Тбилиси, граница с Ираном, Кишинев, Ашхабад, Ереван, Душанбе, Ош. При этом чрезвычайно трудно бывает задержать даже тех, кто непосредственно совершил преступления, не говоря уже об организаторах и подстрекателях, прячущихся за политическими и националистическими (выдаваемыми за «глас народа») лозунгами.

Феномен толпы — явление не только нашего общества. Во многих странах население страдает от этих издержек «демократии» либо, напротив, реакции, А залечивает раны все общество, причем длительное время, потеряв тысячи и тысячи своих членов, тратя огромные средства и силы, которые могли бы быть использованы на благо народа. Политическая нестабильность в подобных ситуациях, чревата насильственными преступлениями, преступлениями против личности, против собственности. Политические лидеры (или авантюристы?!) не задумываются о тяжких последствиях «своей» политической борьбы и даже игнорируют их. Еще одна проблема.

Демократизация государственных и социальных структур связана и с демократизацией общественной жизни вообще. В целом, конечно, подобное — благо для народа. История человеческого общества в конечном счете есть история борьбы за демократию, против любых форм диктатуры, подавления личности. Обретение себя, свободы личности — давняя мечта человечества, всегда встречавшая и встречающая противодействие тех, кто полагает, что люди могут жить только в условиях режима сильной власти, диктатуры, плутократии и т. п. Это вечное противоречие, постоянная борьба есть одна из причин преступности. Тех ли, кто силой господствует, тех ли, кто силой хочет сломить силу. Но в то же время демократия и свобода не означают безграничной «свободы» и анархии.

История учит, что, когда общество не подготовлено (или недостаточно подготовлено) к жизни в условиях демократии, оно всегда терпит ущерб. Так произошло и с нашим обществом. Слабое (точнее, отставшее от достижений научно-технической революции в экономическом и социальном отношениях, ибо развитие после Октября сделало его сильным в военном отношении, но менее — в экономическом), раздираемое межнациональными конфликтами общество, не приученное к напряженному труду и сознательной дисциплине, уважению к закону население, раздражающая его грызня между политическими антиподами и обман со стороны «народных избранников» — все эти объективные факторы значительно осложняют утверждение демократических институтов в обществе. Более того, поспешность в провозглашении, тем более во внедрении тех или иных элементов подлинной демократии пользы не приносит. И уж во всяком случае не вызывают одобрения не подготовленного к ним населения. Применительно к правовым проблемам, например, наше общество совсем не подготовлено к отмене смертной казни, хотя во многих западных странах она отменена (несмотря на высокий уровень преступности). Общая идея о гуманизации наказаний на фоне той преступности, которая существует в нашем обществе, тоже вызывает внутреннее чувство протеста у людей. Не случайно говорят (хотя и ошибочно), что курс на демократизацию в уголовной политике вызвал рост преступности. Конечно, бездумное снижение силы уголовного наказания способно породить у преступников чувство безнаказанности (и порождает его), как и создать у населения представление об ослаблении борьбы с преступностью. Но демократизация в данной сфере общественных отношений это еще и установление такого правового порядка в обществе и государстве, таких гарантий прав личности, которые если не исключили бы вовсе, то хотя бы способствовали сведению к минимуму нарушения законности, необоснованных арестов, осуждения, соблюдения принципа презумпции невиновности. Подобное, естественно, встречает поддержку населения, ибо слишком долог был в жизни общества период пренебрежения к закону и правам человека, но вступает в противоречие с состоянием преступности. Такова реальность.

Совместить проведение в жизнь демократических принципов с тем уровнем преступности, что присущ советскому обществу, на фоне экономической разрухи, политических, социальных, межнациональных конфликтов, дело нелегкое. Легче, например, провозглашать принцип презумпции невиновности, чем последовательно соблюдать его. Между тем, если в правовой практике сейчас только суд окончательно решает вопрос о виновности и мере наказания и отступление от этой аксиомы влечет ответственность работников правоохранительной системы, то пресса и некоторые политики говорят одно, а поступают по-другому. В сознание народа нередко внедряются суждения о том, что такой-то преступник, такой-то — взяточник, такой-то — расхититель, и т. д., хотя ни следствия по делам об «преступлениях» не было, ни, естественно, суда. Между тем такие пассажи есть не что иное, как клевета — уголовное преступление, влекущее наказание. Но если бы дело коснулось распространителей подобных суждений и то, что они говорят о других, говорили бы о них, они бы немедленно «вспомнили» о презумпции невиновности. К сожалению, в политической борьбе такие методы применяются. Это не только безнравственно, но и преступно. Или это, образно говоря, преображенная форма дарвиновской внутривидовой борьбы на уровне homo sapiens?! Ведь именно так утверждали и утверждают социал-дарвинисты.

Гласность не дает права говорить что угодно, попросту клеветать, утверждая при этом, что «может быть я и не прав (права), но это — мое мнение». Это издержки так называемой демократии, которые будоражат общество, создают в нем климат социальной напряженности. При молчании и бездействии закона и власти. Не говоря уже о том, что о состоянии преступности создается превратное представление.

«Искривленная» демократизация мешает эффективной деятельности правоохранительной системы. Настроения населения, подогретые прессой, слухами, рождающимися по каждому поводу и без повода, но носящие политический характер, оказывают влияние и на законодателей, и на правоприменителей, особенно на последних. В результате рождаются две крайности.

Одна из них — неприменение наказаний тогда, когда их нужно применять. В этих случаях ведущую роль играют политические (я бы сказал: псевдополитические) соображения. Сказывается это отрицательно и на борьбе с общеуголовной преступностью.

Другая крайность — это обвинительный уклон, в результате которого правоохранительные органы в трудных случаях (а борьба с изощренными формами преступности не может быть легкой), ограничиваясь лишь получением признательных показаний, других доказательств не ищут, но пытаются создать (и создавали) политический бум вокруг уголовных дел, особенно тех, где «действующими лицами» (истинными или придуманными) являлись должностные лица. Но бум бумом, а доказательства — доказательствами, в результате чего либо страдали невиновные лица, либо, наоборот, из-за недоработок следователей, а еще хуже — одновременного нарушения ими законности и прав человека, от ответственности уходили те, кто действительно совершил преступление. При этом ошибки и первого, и второго рода использовались и используются в политической борьбе (чтобы не сказать — игре).

Сегодня пренебрежение правом, законом в борьбе за власть — реальность. Правовое государство, напомню, начинается с безусловного соблюдения действующих законов.

Несоблюдение законов под предлогом устарелости их есть прямое отступление от принципов правового государства. Между тем особенно в государственно-правовой практике это стало нормой. Немалыми бедами для народа обернется такая политика, если она, не дай Бог, будет проводиться в области уголовного, уголовно-процессуального, уголовно-исполнительного права.

Политическая ситуация может обостряться и вызывать нарушения законов и преступления в связи с такими явлениями, как забастовки, митинги, шествия и т.п., особенно тогда, когда они проходят под политическими лозунгами и содержат политические требования. Период перестройки в нашей стране открыл и эту новую страницу, которая характерна как отстаиванием трудящимися, народом своих прав и свобод, требованиями решения экономических и социальных проблем, так и политическими требованиями, а нередко и политическими спекуляциями, являющимися способом давления на руководящие в стране политические и государственные структуры в целях их замены в угоду иным политическим силам. И если бы такие акции осуществлялись всегда и повсеместно в рамках закона, то были бы только политическим процессом. Однако к подобного рода политическим конфликтам притягиваются и уголовные элементы. В них подспудно, а иногда и прямо проповедуется насилие. Это опасно для населения само по себе, ибо на почве протеста против политических структур (или конкретных лиц либо объединений) может быть развязана стихия толпы, где имеют возможность разгуляться уголовники. Нередко такие кампании начинаются с «подготовки» их не только организационно, но и с помощью распространения слухов. Нет ничего опаснее для широких масс, весьма поддающихся всяким слухам, этой формы дезорганизации общественной жизни. Между прочим, не случайно во время Великой Отечественной войны распространение ложных слухов квалифицировалось как преступление, и тяжкое. Период перестройки дает немало примеров этого рода.

Именно политическая нестабильность, борьба за власть ведет, как правило, к наиболее резким конфликтам и, как побочному негативному последствию, — к росту преступности.

Политологи, идеологи, социологи могли бы (и должны, ибо эта проблема никогда по-настоящему не исследовалась) раскрыть явно сейчас затуманившиеся, размытые понятия «революция», «революционные преобразования» и сказать открыто и откровенно — всегда ли они «революционные» (ибо сегодня немало политиков и идеологов без конца л в весьма сомнительных случаях употребляют термин «революционное») и каково их влияние на преступность. По моему глубокому убеждению, хватит уже без конца твердить о «пользе революций», их «прогрессивности», о том, что они способствуют переходу общества в новое качество. В какой-то степени это так. Было так, во всяком случае. Но никто еще правдиво не накисал, сколько несчастий они приносят народу, как стимулируют рост насилия и преступности в обществе. Я уж не говорю о расправах с политическими противниками, чем богата человеческая история и история советского общества, в частности, которые (расправы) в статистику преступности не включаются, хотя революции — это море крови, как бы и кто бы лицемерно ни твердил о наличии «бескровных» революций. А если к «революциям» прибавить «контрреволюции» (которые их организаторы тоже считают революциями и, возможно, справедливо, так как словечко «контр» употребляют те, кто отстаивает свою власть и свои порядки, как и действующие законы), то число человеческих жертв, разрушений и т. п. возрастет во много крат.

Никто никогда не раскрыл и связь этих, скажем так, революционных катаклизмов, с преступностью. А она есть. И — прямая. На момент катаклизмов люди страдают вдвойне: от самих «революционных преобразований», правда, ради обещаемых в будущем «прекрасных» условий жизни, и от сопутствующей им преступности. На процесс же стабилизации общественных отношений уходит немало времени, которое тоже счастливым для человека не назовешь. Однако глубокие и не конъюнктурные исследования этих процессов еще впереди. Я говорю об этом с известной долей оптимизма потому, что в человеческую жизнь, в умы людей вторгаются ныне новые взгляды на предназначение человека на Земле, на ого дела, неразрывно связанные с судьбой не только отдельных наций, народов, государств, но и всего человечества. К этому подвел человечество весь ход развития истории, столь богатой великими достижениями, но столь же богатой и бедами, ход развития научно-технического прогресса, заставляющий совсем по-новому взглянуть на человеческое бытие, над которым ныне нависла реальная угроза гибели. Становится очевидным, что «революции», военные конфликты, ядерное, химическое и пр. оружие не спасут человечество, а погубят его. Как погубит его и дальнейшее отравление природной среды. Вот почему все прежние догматы, в том числе о политических конфликтах, революциях (в кавычках и без них) и т. д., требуют переосмысления, «очеловечения», трезвого анализа и вскрытия того, что из идеологических соображений люди либо скрывали, либо извращали. Это касается и влияния названных процессов на преступность, ибо это проблема не какой-либо одной страны или группы стран, а всеобщая, глобальная.

В свете сказанного коснусь вопроса, так или иначе задаваемого многими людьми и на который специалисты или те, кто считает себя таковыми, политики или те, кто считает себя таковыми, публицисты и ученые, занимающиеся проблемой преступности или интересующиеся ею, дают неоднозначные и даже прямо противоположные ответы. Вопрос этот имеет политический подтекст и по тому, как на него отвечают те, кому это выгодно или необходимо для оправдания ли своих позиций или обвинения противников (как и авторов, высказывающих свое мнение), определяют «кто есть кто», «за кого» он, «за» или «против». Речь идет о вопросе: является перестройка причиной роста преступности или нет?

Отвечая на данный вопрос, оставим в стороне политический подтекст. Рассмотрим проблему по существу. Прежде всего скажем, что этот вопрос мог возникнуть только в связи с тем, что люди от перестройки ждали одного (быстрого улучшения положения дел во всех сферах и областях жизни), а получили совсем иное. Более того, картина от начала перестройки с каждым годом ухудшается, а преступность растет и осложняется по характеру. Когда это стало все более очевидным, первой реакцией были довольно многочисленные заявления официальных, достаточно высокопоставленных лиц о том, что перестройка здесь ни при чем. Получалось, что процессы разложения, хаоса и т. п., характерные для перестройки, шли, преступность, естественно, росла, а перестройка, по мнению ее «защитников», была ни при чем. Перестройка — «хорошая», а преступность — «плохая»: растет себе и растет, проявляется в новых и опасных формах... Не правда ли, знакомые мотивы: социализм — самый передовой строй в мире и преступность ему неприсуща. Такая оценка есть не что иное, как дань (или невольная отрыжка) идеологическим штампам. Перестройка в идеале, в мыслях, в задумках — это лучшее будущее. Но ведь и идеи социализма — тоже. Чем обернулся социализм в жизни — ясно. Перестройка в реалии — обострение всех противоречий в обществе, хаос в экономике, разрыв хозяйственных и управленческих связей, политическая напряженность, борьба за власть, социальное расслоение и обострение отношений между людьми и т. д. Как же оценивать эти реальные причины преступности? Или они — сами по себе, а перестройка — это фикция, идеальная конструкция в уме, существующая сама по себе? И дело не в том, что перестройка — «выстраданная народом мера», а в том, что следует понимать простую истину: никакие самые красивые слова и определения (как и обещания на будущее) не отменяют реалий жизни. А они проявляются как во все ухудшающейся жизни народа, так и в росте преступности и ужесточении ее характера.

В истории человечества не было «перестроек», но были революции, контрреволюции, перевороты и восстания и т. п., которые всегда были связаны с обострением экономических, социальных отношений (или вызваны ими), хаосом, борьбой за власть. Всегда в этих ситуациях росла и преступность, именно этими «перестройками» вызванная. Так почему же наша перестройка «ни при чем»? Потому, что это — «наша»? Может быть, пора уже отказаться от привычки всегда и во всем, к месту и не к месту доказывать свой «приоритет»? Тем более, что перестройка, хотя и захватила экономику, социальную жизнь, культуру и пр., все-таки она — явление прежде всего политическое. И политические ее цели практически не определены, что способствует ужесточению политических конфликтов и хаоса. Многое в этих условиях диктуется не объективными закономерностями, а субъективными пожеланиями и действиями, причем не единых в своих устремлениях, а борющихся между собой политических сил, хотя подчас и не провозглашающих этого открыто, но исповедующих тезис: чем хуже для противника, тем лучше. А это «хуже» или «лучше» бьет не только и не столько по противнику, сколько по народу, ухудшая материальные, социальные, нравственные условия его жизни, стимулируя преступность. Впрочем, сейчас уже цели противоборствующих сторон определены (только все спешат «уведомить» людей, что они — против насилия. Даже если совершается путч!)

Теперь уже не секрет, что голод 1932—1933 гг. на Украине был в значительной степени искусственным, следствием «усилий» политиков, ведших «классовую борьбу» и устанавливавших свою власть. То же самое в определенных пределах можно сказать и о других регионах страны того периода. Хотя, конечно, природные катаклизмы отрицать нелепо, как и валить все беды только на политиков.

И, если подобное бедствие могло быть в те годы, го, если быть откровенными и честными, следует признать, что перестройка поставила страну перед такой же чертой. Как и тогда, 85—90-е годы — годы борьбы за власть политических сил. Но на этот раз в развитой стране, стоявшей в ряду «великих держав», богатой ресурсами при богатых урожаях, стране, совсем непохожей на ту, которой она была в 20—30-е годы. Так можно ли говорить, что перестройка ни при чем? Преступность и ее рост — закономерное и неизбежное следствие и результат негативных процессов, которые принесла перестройка. И никакие политические ярлыки и обвинения «слева» или «справа» в адрес тех, кто стоит на этих позициях, смотрит на социальные процессы открытыми глазами, а не через идеологические розовые очки, не отменят роста преступности, ужесточения ее характера, как и общей атмосферы нравственной и психологической неустойчивости, всеобщего недовольства и озлобления населения, социальных, межнациональных, межличностных конфликтов, в истоках которых лежат экономические, социальные и политические факторы и явления.