Профессиональная преступность

Профессиональная преступность долгое время объявлялась несуществующей, ликвидированной. Еще одна иллюзия, выросшая из «преимуществ социализма». Базой для таких рассуждений был удар, нанесенный в первые годы Советской власти по преступникам-профессионалам, доставшимся молодой Советской республике в наследство от царизма. Но было очевидно, что удар, нанесенный лишь силой репрессии, не может решить проблемы. Он и не решил ее, но загнал вглубь. Второй «удар» был нанесен в 30-е годы, когда «тройки» «подметали» всех правых и неправых, в том числе рецидивистов, ранее судимых, даже прекративших преступную деятельность.

Но этого было мало. Нужен был еще один из пропагандистских мифов о преимуществах социализма в области борьбы с преступностью. Причем такой, какой показал бы заботу о преступниках, об их перевоспитании. Лагеря для заключенных, которые росли как грибы, были представлены в широкой печати как места, где полностью исправляют, перевоспитывают и «перековывают» преступников (речь идет об уголовных преступниках). Появились многочисленные статьи и даже фильмы об этом (например, «Путевка в жизнь» с вступительным словом популярного тогда народного артиста В. Качалова). Конечно, сама по себе идея была хороша, но исполнение ее далеко от совершенства. Места заключения, хотя и именовавшиеся исправительно-трудовыми лагерями, местами исправления и перевоспитания не стали. Однако местом, где, несмотря ни на что, формировался преступный мир, по-прежнему были. Я не хочу перечеркнуть усилия честных людей, работавших в трудных условиях таких учреждений, как и определенные достижения в этом деле. Но не одни названные учреждения должны решать подобные проблемы, что кажется сегодня достаточно ясным.

В юридической литературе всегда существовало стремление представить места лишения свободы как учреждения, где все делается для исправления и перевоспитания преступников. Причем теоретические посылки и выводы ученых опережали реальность. И здесь желаемое в значительной части случаев выдавалось за действительное. Диалектика жизни была такова: в теории говорилось о самой передовой в мире советской исправительно-трудовой системе (а как же иначе?!), об успешном исправлении и перевоспитании там преступников (отрицать полностью это тоже нельзя), но о том, что тюрьмы и лагеря одновременно оставались фабриками преступности, умалчивалось. Сейчас, когда и с указанных учреждений снят налет таинственности и секретности, это тоже стало ясно для всех. Как ясно и то, что руками заключенных построено в стране немало таких объектов, которые действительно играли огромную роль в техническом переоснащении страны. Но строили их преимущественно осужденные не за общеуголовные преступления. Уголовники же внутри исправительно-трудовых лагерей устанавливали свои порядки и трудились далеко не так старательно, как, скажем, пленные и преступники при строительстве египетских пирамид. Хотя их-то, в первую очередь, и нужно заставлять возмещать стране и людям нанесенный ими вред. Однако это другой разговор, выходящий за рамки темы.

В связи со сказанным необходимо еще раз подчеркнуть, что в местах лишения свободы в значительной части формируется преступный мир и профессионализация преступников. В условиях свободы преступники очень быстро находят друг друга, и в этих, новых, условиях складываются преступные группировки «по интересам», со своей иерархией, подчиненностью, дисциплиной. В то же время профессиональный воровской контингент многообразен. Квартирные воры, например, — наиболее активный и агрессивный контингент. Они не останавливаются перед применением насилия в случаях, когда их застают на месте преступления. «Карманники» стремятся остаться незамеченными (хотя и они неоднозначны, и те, кто используют режущие предметы для резания сумок и т. п., способны в крайних случаях применить их для «самообороны» — от тех, кто их ловит и изобличает). Профессионал-преступник постоянно «совершенствует» свое мастерство, ибо от этого зависит и то, сколько он украдет, и то, сколько он просуществует, пока его не поймают. Иногда профессиональный преступник где-то работает (ныне таким хорошим прикрытием являются кооперативы), но «работа» эта — блеф. Чаще же профессиональный преступник работу считает занятием зазорным. Опыт показывает, что вор вообще и вор-карманник в частности, а также проститутки — наиболее неисправимый контингент. В обществе — это довольно многочисленный и устойчивый слой людей, паразитирующих на несовершенствах общественного организма и человеческой натуры. При этом нередко одни не могут существовать без других.

Преступник-профессионал имеет армию наводчиков — вольных или невольных. Это особенно характерно для квалифицированных преступников-взломщиков. Но есть одна парадоксальная, на первый взгляд, закономерность, прослеженная криминологами: стареющий преступник-профессионал старается «работать» в одиночку. Простейшее объяснение этому — совершение преступления в группе наказывается строже, тем более организаторов. Кроме того, он «устает» от «излишнего» надзора. С годами у профессионала становится все меньше желания попадать в места не столь отдаленные, тем более «по вине» кого-то из помощников, попавшихся в руки милиции и показавших на него.

Немало профессионалов «специализируются» на похищении предметов старины, национальной культуры. Связи таких преступников — это и «порядочные» люди из числа коллекционеров или коллекционеров-спекулянтов, часто представителей интеллигенции. Поражаешься беспринципности последних, не гнушающихся общаться с профессиональными преступниками, делающих при этом вид, что они не знают, с кем имеют дело. Они же не прочь пофилософствовать о необходимости «ликвидации преступности», практически своим поведением поддерживая ее.

Говоря о профессиональной преступности, мы имеем в виду общеуголовную, ибо здесь, образно говоря, все на поверхности.

Особое место занимают, выделяясь своей «интеллектуальностью», мошенники, — прекрасные психологи, буквально издалека угадывающие настроение и интересы выбираемой ими жертвы. Они тоже многолики. Наиболее часто потерпевшие сталкиваются с картежными шулерами, но они не исчерпывают легиона мошенников, знающих, что легковерных людей на их век хватит.

В целом же уголовный розыск всегда, во все времена знал эту особенность преступного мира, как и сам мир и наиболее выдающихся его представителей (поименно!), хотя, по утверждению печати, профессиональной преступности у нас не существовало. Уголовный розыск на этот «вызов» профессиональной преступности отвечал специализацией сотрудников, которых время от времени тоже «ликвидировали» по причине якобы скорой «ликвидации преступности», «неуклонного ее снижения», «недостатка образования», «чистки» аппарата за грехи, на которые сотрудников толкала система и высокое начальство. Так постепенно редели ряды профессионалов-розыскников. В итоге к периоду осложнившейся обстановки с преступностью в стране главное звено в борьбе с профессиональной преступностью — милиция, ее оперативные аппараты, в первую очередь, уголовный розыск были непоправимо ослаблены, хотя подавляющее большинство изгнанных ничего общего со злоупотреблениями Щелокова и Чурбанова не имели. Поразительная для меняющегося начальства всех степеней в Советском государстве страсть к «чисткам» и объявлению «вычищенных» или «врагами народа» или кем-нибудь вроде этого (ярлыка «антиперестроечников») ничего, кроме вреда, интересам общества не приносила. А после этого, как будто ничего не случилось, речь ведется о «серьезных недостатках» в борьбе с преступностью, о потере профессионализма в правоохранительной системе и т. п. Что это — слепота, ханжество, намеренный расчет или, мягко говоря, недалекость? Но ведь от этого ни обществу, ни государству, ни людям не легче. Трагическая для советского общества традиция: создавать трудности, а потом преодолевать их. Причем трудности и недостатки все накапливаются, а успехи в их преодолении становятся все менее ощутимыми.

Пусть простит меня читатель за это отступление от темы, за «ненаучный», эмоциональный тон, но ничего, кроме боли, такая политика вызвать не может. Угнетает также бесперспективность в решении важнейшей для нормального функционирования общества проблемы. Политические, чтобы не сказать, политиканские пристрастия застилают разум и наносят непоправимый ущерб делу — от «кампании» к «кампании», от постановления «об усилении» к постановлению о том же. И это касается не только милиции, но и всей правоохранительной системы.

Вернемся, однако, к профессиональной преступности. То, что сказано об «общеуголовной» ее части, — лишь один из срезов проблемы: она еще более многообразна, но по характеру, связям более или менее однозначна. Поэтому не буду описывать ее более подробно.

Есть более сложные (и более спорные) вопросы. В частности, в какой степени профессионализм присущ преступности в области, грубо говоря, хозяйствования? Есть ли профессионалы-расхитители, профессионалы-взяточники, профессионалы-спекулянты и т. д.? Скорее о преступниках этого рода нужно было бы говорить, как о преступниках «в белых воротничках», но есть ли в них что-нибудь от профессионализма?

Думаю, что есть. Более всего имеют общего с общеуголовными профессионалами спекулянты. Они связаны прочными нитями, с одной стороны, с торговлей, предприятиями, кооперативами, а с другой, с общеуголовной преступностью — ворами и мошенниками, особенно контролирующими рынки и другие места сбыта похищенного, где орудуют и спекулянты, и скупщики, сбытчики краденого. Но, конечно, спекулянт преступной деятельностью занимается чаще всего как вспомогательной, чем и отличается от «чистого» профессионала, хотя есть и «чистые спекулянты».

С расхитителями, использующими свое должностное положение, сложнее. Они работают и часто крепко держатся за свое место, даже приносят пользу обществу, не забывая, правда, при этом собственный карман. Чего от них больше — пользы или вреда, вопрос фактов, масштабов их преступной деятельности.

Но самая трудная для характеристики отрасль — торговля. Есть, с позволения сказать, труженики в этой отрасли, которые и не представляют себе работы в ней без обмана покупателей, без воровства, взяточничества, взяткодательства и взяткополучательства, без поборов и мошенничества. Кто они — служащие отрасли или профессиональные преступники (ибо наживаться в торговле и «кормить» причастных к ней — большая наука)? Причем в этой отрасли существует отработанная система «подставок» неопытных и строптивых (не желающих становиться на преступный путь) под огонь правоохранительных органов, чтобы сохранить неприкосновенными истинных преступников и организаторов преступлений.

Не зря известный русский дореволюционный ученый Фойницкий говорил, что мошенничество как преступление выросло из торговли. То, что он увидел бы сейчас в нашей системе торговли, не сомневаюсь, повергло бы его в шоковое состояние. Но, справедливости ради, среди источников преступности в торговле следует назвать дефицит в его самом широком, количественном и качественном обличье, сопровождающий социалистические производственные отношения с первых дней их существования. Но, несмотря на это, а может быть, вследствие этого можно утверждать, что среди данной категории работников сферы обслуживания пусть в специфической форме, но профессиональная преступность существует. Хотя они не столь неисправимы, сколь представители общеуголовной профессиональной преступности. Уголовное наказание для многих из них действенное средство возвращения к честной жизни (хотя бы из страха). Тем более, что нередко работники торговли, вставшие на преступный путь, — жертвы порочной системы.

Можно было бы говорить в этом плане и о других областях жизненных отношений, однако ясно одно: профессиональная преступность — реальность, причем реальность многообразная.