28 Июня 1962

* * *

А. А. Ахматовой

Закричат и захлопочут петухи,

загрохочут по проспекту сапоги,

засверкает лошадиный изумруд,

в одночасье современники умрут.

Запоет над переулком флажолет,

захохочет над каналом пистолет,

загремит на подоконнике стекло,

станет в комнате особенно светло.

И помчатся, задевая за кусты,

невидимые солдаты духоты

вдоль подстриженных по‑новому аллей,

словно тени яйцевидных кораблей.

Так начнется двадцать первый, золотой,

на тропинке, красным солнцем залитой,

на вопросы и проклятия в ответ,

обволакивая паром этот свет.

Но на Марсовое поле дотемна

Вы придете одинешенька‑одна,

в синем платье, как бывало уж не раз,

но навечно без поклонников, без нас.

Только трубочка бумажная в руке,

лишь такси за Вами едет вдалеке,

рядом плещется блестящая вода,

до асфальта провисают провода.

Вы поднимете прекрасное лицо ‑

громкий смех, как поминальное словцо,

звук неясный на нагревшемся мосту ‑

на мгновенье взбудоражит пустоту.

Я не видел, не увижу Ваших слез,

не услышу я шуршания колес,

уносящих Вас к заливу, к деревам,

по отечеству без памятника Вам.

В теплой комнате, как помнится, без книг,

без поклонников, но также не для них,

опирая на ладонь свою висок,

Вы напишите о нас наискосок.

Вы промолвите тогда: "О, мой Господь!

этот воздух запустевший – только плоть

дум, оставивших признание свое,

а не новое творение Твое!"

июнь 1962

Дорогому д. Б.

Вы поете вдвоем о своем неудачном союзе.

Улыбаясь сейчас широко каждый собственной музе.

Тополя и фонтан, соболезнуя вам, рукоплещут,

в теплой комнате сна в двух углах ваши лиры трепещут.

Одинокому мне это все интересно и больно.

От громадной тоски, чтобы вдруг не заплакать невольно,

к молодым небесам за стеклом я глаза поднимаю,

на диване родном вашей песне печальной внимаю.

От фонтана бегут золотистые фавны и нимфы,

все святые страны предлагают вам взять свои нимбы,

золотистые лиры наполняют аккордами зданье

и согласно звучат, повествуя о вашем страданьи.

Это значит, весь мир, – он от ваших страстей не зависит,

но и бедная жизнь вашей бедной любви не превысит,

это ваша печаль – дорогая слоновая башня:

исчезает одна, нарождается новая басня.

Несравненная правда дорогими глаголет устами.

И все громче они ударяют по струнам перстами.

В костяное окно понеслась обоюдная мука

к небесам и в Аид – вверх и вниз, по теории звука.

Создавая свой мир, окружаем стеною и рвами

для защиты его. Оттого и пространство меж вами,

что, для блага союза, начиная ее разрушенье,

вы себя на стене сознаете все время мишенью.

18 Июля 1962 Отрывок

На вас не поднимается рука.

И я едва ль осмелюсь говорить,

каким еще понятием греха

сумею этот сумрак озарить.

Но с каждым днем все более, вдвойне,

во всем себя уверенно виня,

беру любовь, затем что в той стране

вы, знаю, отвернетесь от меня.

14 Августа 1962

* * *

Z. K.

Пограничной водой наливается куст,

и трава прикордонная жжется.

И боится солдат святотатственных чувств,

и поэт этих чувств бережется.

Над холодной водой автоматчик притих,

и душа не кричит во весь голос.

Лишь во славу бессилия этих двоих

завывает осенняя голость.

Да в тени междуцарствий елозят кусты

и в соседнюю рвутся державу.

И с полей мазовецких журавли темноты

непрерывно летят на Варшаву.