И. Т. Вепрева - Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху - 2005

следования неизбежно становятся социолингвистическими и ха$ рактеризуются детальной проработкой языкового материала, обра$ щением к периферийным и мелким участкам языковых образова$ ний.

За широкую предметную область социолингвистики ратуют все крупные русские ученые, специализирующиеся в этом направле$ нии: В. Д. Бондалетов, Ю. Д. Дешериев, Л. Б. Никольский,

Н.Б. Мечковская, В. Ю. Михальченко, А. Д. Швейцер и др., хотя ядром этой области у них могут быть разные явления. Еще боль$ шим диапазоном в объеме и интерпретации предметной области отличается зарубежная лингвистика. Так, У. Лабов готов считать самый термин «социолингвистика» избыточным, поскольку он ох$ ватывает все содержание языка как формы общественного пове$ дения и, следовательно, совпадает с понятием лингвистики в це$ лом [Лабов, 1975, 96]. С этим взглядом коррелирует точка зрения

Н.Б. Мечковской, которая предмет социальной лингвистики по$ нимает широко, как «все виды взаимоотношений между языком и обществом (язык и культура, язык и история, язык и этнос, и церковь, и школа, и политика, и массовая коммуникация, и т. д.)» [Мечковская, 1994, 5].

Изучение метаязыкового обыденного сознания, субъективной оценки говорящего в процессе его самовыражения находится в исследовательской сфере широкого понимания социолингвистики и может быть представлено как диагностика социальной диффе$ ренциации современного общества на социально$экономическом переломе, как анализ личных и общественно$групповых социо$ культурных оценок. Интерес к изучению взаимосвязи языкового сознания и социальных факторов возникал на разных этапах раз$ вития социолингвистики. Современная социолингвистика в этом вопросе опирается на работы ученых XIX века — А. X. Востоко$ ва, Ф. И. Буслаева, И. И. Срезневского, А. А. Потебни. На рубе$ же XIX—XX веков особо значимыми для социальной лингвисти$ ки оказались работы И. А. Бодуэна де Куртенэ, который прояв$ лял интерес к социолингвистической проблематике в своих теоретических разработках: в частности, он обращал внимание на роль социальных факторов в изменении языка [о содержательной оценке наследия Бодуэна де Куртенэ см.: Magdan, 1984; Крысин, 2000]. Проблема связи развития языка и общества, роли языко$ вого и метаязыкового сознания в оценке социальных явлений

получила новый виток развития в 20$е годы XX века в работах В. Н. Волошина, Н. М. Карийского, Р. О. Шора, Б. А. Ларина, М. Н. Петерсона и др. Социологизация языка в эти годы объяс$ няется многими факторами [см. об этом: Яхнов, 1998, 17—18]. Главной причиной обращения ученых к проблеме «язык и обще$ ство» являются существенные изменения в русском литературном языке пореволюционной эпохи, особенно его лексического соста$ ва. С. И. Карцевский в своей работе 1923 года «Язык, война и ре$ волюция» так пишет об этом времени: «Социально$политический сдвиг, коренная ломка быта, новые факты жизни и исключитель$ но эмоциональное к ним отношение со стороны по$новому диф$ ференцированного общества — все это оставило глубокий след на русском языке, точнее, на нашем словаре. Языковых новшеств накопилось так много, что некоторые наблюдатели уже говорят о «революции в языке». Мы предпринимаем здесь попытку разоб$ раться в этих новшествах и определить их значение для всей си$ стемы русского языка» [Карцевский, 2000, 217]. Он перечисляет имена ученых, к чьим работам прибегает наряду со своими лич$ ными наблюдениями, — Р. Якобсона, А. Баранникова, А. Мазо$ на, А. М. Селищева, Е. Ремкель, В. Шкловского, А. Г. Горнфель$ да [см.: Там же, 218].

Содержательный обзор истории советской социолингвистики содержится во многих современных работах [см., например: Ба$ ранникова, 1970; Крысин, 1989; Бондалетов, 1987; Никольский, 1976; Яхнов, 1998; Михальченко, 1999 и др.]. Во всех обзорных работах особое место отводится трудам Е. Д. Поливанова, кото$ рый в 20$е годы прошлого столетия осуществил теоретическое обоснование проблемы «взаимодействия между языком и говоря$ щим с точки зрения их социальной значимости» [Яхнов, 1998, 17]. Никто из советских лингвистов того времени не придавал столь большого значения социальной стороне языка [см.: Крысин, 1989, 21], никто не мог создать такую социолингвистическую концеп$ цию языковой эволюции, которая предвосхитила многие совре$ менные теоретические наработки в области социолингвистики. В работах Е. Д. Поливанова представлены теоретические положе$ ния, следование которым позволило найти подходы к решению многих проблем. Так, например, Поливанов предостерегал от ак$ центирования социальных факторов, от попыток объяснить все изменения в языке воздействием социально$экономических сил.

В языке, писал ученый, действуют и внутренние законы, «устанав$ ливаемые для языка вне времени и пространства» [Поливанов, 1928, 175].

Опуская дальнейшие этапы развития советской социолингви$ стики (см. о них в указанных выше работах), обратимся к моно$ графической работе «Русский язык и советское общество», выпол$ ненной коллективом авторов под руководством М В. Панова [РЯ и СО, 1968], который стоял у истоков московской школы функ$ циональной социолингвистики [см.: Земская, Крысин, 1998]. Кон$ цепция, изложенная в работе, отражает принципиально новый подход к проблеме взаимодействия языка и общества, она преодо$ левает разрыв между структурным и социальным подходом к ис$ следованию языка, является надежной теоретической базой для изучения метаязыкового сознания в социальном аспекте. Кроме признания общественной сути языка, в работе показано понима$ ние особенностей языковой системы, способной развиваться без воздействия факторов внешнего порядка. (Эта идея получает ги$ пертрофированное развитие в работах, пафос которых заключается в доказательстве того, что язык может изменяться под воздействи$ ем внутренних стимулов, никак не обусловленных влиянием вне$ шних факторов [см.: Серебренников, 1967].) «Динамическая, ис$ торически изменчивая система языка подчинена основному зако$ ну диалектики — закону единства противоположностей» [РЯ и СО, 1968, кн. 1, 23], который определяет саморазвитие языка. Эти противоположности были названы языковыми антиномиями, при$ сущими самому объекту. Каждое разрешение этих антиномий яв$ ляется постоянным стимулом внутреннего развития языка. Авто$ ры называют наиболее важные из них. К ним относятся следую$ щие: антиномия говорящего и слушающего, узуса и возможностей языковой системы, кода и текста, регулярности и экспрессивно$ сти; антиномия, обусловленная асимметричностью языкового зна$ ка. Работы более позднего периода дополняют выделенные анти$ номии рядом других внутренних причин языковых изменений. Например, одним из важных противоречий является противоре$ чие между сохранением языка в состоянии коммуникативной при$ годности и стремлением языка выражать все более адекватно со$ держание мышления [см.: Общее языкознание, 1970, 254]. (Об этом признаке принципиальной неустойчивости языка, о разви$ тии языка благодаря смене его состояний пишет и М. В. Панов:

6 4 Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху

«Быть непрерывно изменчивым, чтобы сохранить постоянство» [Панов, 1990, 447]). Р. А. Будагов выделяет антиномию смешан$ ного характера, обусловленную взаимодействием внутренних и внешних факторов развития языка — противоречие между потреб$ ностями говорящих к адекватному выражению и состоянием язы$ ка [Будагов, 1977, 235].

Хотя авторы «Русского языка и советского общества» ориенти$ руются прежде всего на изучение внутреннего аспекта языковых изменений, но они указывают, что внутренние антиномии не аб$ солютно безразличны к социальным условиям. Внутренние фак$ торы взаимодействуют с внешними. Возможны следующие случаи взаимодействия: 1) определенная тенденция может разрешить ан$ тиномию, но она очень слаба, хотя и отвечает внутренним потен$ циям системы; новые социальные условия усиливают эту тенден$ цию; 2) новые общественные условия выступают ускорителями языковых процессов, внутренне обусловленных; 3) воздействие социальных факторов задерживает, тормозит развитие определен$ ных тенденций. Таким образом, социальные факторы «понимают$ ся как условия, способствующие (или, напротив, препятствующие) появлению той или иной внутренней закономерности языка» [Крысин, 1989, 26]. При этом к внешним условиям развития языка относят «изменение круга носителей языка, распространение про$ свещения, территориальные перемещения народных масс, созда$ ние новой государственности, по$новому влияющей на некоторые сферы языка, развитие науки» [РЯ и СО, 1968, 34—35]. Современ$ ные социолингвисты развивают плодотворную идею взаимодей$ ствия внутренних и внешних факторов, выделяя понятие э т н о$ л и н г в и с т и ч е с к о й п е р е м е н н о й, под которой понимается совокупность внешних факторов, влияющих на раз$ витие языка [Михальченко, 1999, 27]. Варианты языкового разви$ тия будут определяться выдвижением на роль ключевой одной из переменных. Например, ключевой переменной на сегодняшний день называют психологическое отношение к языку — «ценност$ ные ориентации носителей языка, их предпочтения, языковое со$ знание» [Там же].

К середине 1980$х годов, к моменту перестройки, социолинг$ вистика представляла собой разработанную научную дисциплину с фундаментальными теоретическими исследованиями и разнооб$ разными конкретными разработками. С 1989 года начинается но$

щий на себе влияние бурных социально$экономических преобра$ зований, происходящих в России после 1985 года, привлекает к себе внимание многих исследователей. Ученые пытаются выяснить специфические особенности современного функционирования языка, выявляют общие тенденции развития языка на рубеже ве$ ков. Перестройка послужила импульсом для кардинальных изме$ нений в языке, а социолингвистика отозвалась активным изуче$ нием фактического материала, ученые ищут теоретическую опору для объяснений в общих концепциях языкового развития. Исто$ рия повторяется: как и в послереволюционные 20$е годы, совре$ менные лингвисты имеют уникальную возможность наблюдать и исследовать язык в пору его грандиозных, как кажется современ$ никам, изменений: «все естественные процессы в нем ускорены и рассогласованы, обнаруживаются скрытые механизмы, действие языковых моделей обнажено, в массовом языковом сознании на$ блюдаемые языковые процессы и факты оцениваются как разру$ шительные и гибельные для языка. Такая динамика и такое на$ пряжение всех языковых процессов производят впечатление язы$ кового хаоса, хотя в действительности дают драгоценный и редкий материал для лингвистических открытий» [Скляревская, 1996, 463].

Результаты исследований в рамках данных направлений специ$ фически преломляются на уровне теоретического изучения мета$ языкового обыденного сознания: уровень обыденного сознания материализуется обычно средствами разговорной речи, отражает активные процессы, происходящие в современном русском язы$ ке, а также ценностную трансформацию мировоззренческих уста$ новок, сформировавшихся прежде всего в рамках тоталитарного мышления.

Соотношение синхронии и диахронии. Метаязыковое сознание как особый предмет социолингвистики остро реагирует как на динамику социальной жизни, так и на активные языковые про$ цессы, поэтому в рамках данного исследования важно рассмотреть проблему соотношения диахронии и синхронии, которая отража$ ет еще один круг вопросов социолингвистики — процесса соци$ ального развития языка. «Социолингвистика обречена на поиски, новые исследования, поскольку объект ее изучения — постоянно меняющаяся жизнь в динамичном социуме» [Михальченко, 1999, 28]. Социально обусловленные закономерности развития языка

традиционно относят к проблематике диахронной социолингви$ стики по аналогии с расчленением общей лингвистики на синх$ ронную и диахронную. Осмысление связей и различий между со$ циальной дифференциацией и социальными условиями, в которых развивается язык, долгое время зависело от концепции Ф. де Сос$ сюра, его учения о синхронии и диахронии. Категорическое раз$ граничение синхронии и диахронии соответствовало, по словам Ф. де Соссюра, противопоставлению оси одновременности и оси последовательности, «состояния языка» и «фазы эволюции», ста$ тики и динамики, языка и речи, системности и бессистемности [см.: Соссюр, 1977, 113—127]. В лингвистике XX века термины «синхрония» и «диахрония» прочно вошли в научный обиход, но ученые видоизменили и уточнили понимание и применение этих терминов. Синхроническая точка зрения на язык как на статиче$ ское явление «давно себя дискредитировала» [Колесов, 1999, 7], поскольку «диалектическое противоборство тенденций развития языковой системы не позволяет ей достичь абсолютной устойчи$ вости» [Булыгина, Крылов, 1990, 453], поэтому и в синхронном аспекте надо искать и динамику, и статику: «к статике относится сеть таксономических отношений языка, а к динамике — сеть глубинных отношений, связанных с законами порождения единиц языка всех рангов» [Шаумян, 1965, 15]; «…язык представляет со$ бой целостное единство устойчивого и подвижного, стабильного и меняющегося, статики и динамики» [Сепир, 1993, 229], «…син$ хроническое и диахроническое — лишь разные стороны одного и того же исторического процесса» [Виноградов, 1995, 14]. Динами$ ка в языковой системе проявляется не только в результатах пре$ образований, «но и в их протекании, в ходе подготовки измене$ ния и его распространения» [Кубрякова, 1968, 120]. Принцип системности языка позволяет ученым по$иному соотнести диахро$ нию и синхронию, они представляют систему языка как «динами$ чески устойчивый феномен, имеющий устойчивое ядро и подвиж$ ную периферийную зону» [Клименко, 1991, 105].

Во многих работах диахронный и синхронный подходы к язы$ ку являются не взаимоисключающими осями, а лишь дополняю$ щими друг друга при рассмотрении одного и того же явления. «Так, синхронное описание того или иного состояния языка не$ редко реализуется не в виде какого$то моментального фотографи$ ческого снимка, а, соотносясь с более или менее продолжитель$

6 8 Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху

ным периодом развития, учитывает и факты языковой эволюции» [Климов, 1973, 113], при этом верхняя и нижняя временные границы зависят от исследователя: выделяется изучение языка как в диахронии, так и в микродиахронии, «т. е. в синхронной диа$ хронии — в процессе функционирования языка на данном син$ хронном уровне» [Черемисина, 1989, 9], как в индивидуальной (связанной с возрастными особенностями человека), так и в со$ циальной (связанной с принадлежностью человека к определен$ ной эпохе) диахронии [см.: Феллер, 1991, 24—25]. Диахронический подход получает в литературе расширительное толкование, пред$ лагается вместо традиционной оппозиции ввести триахроническую структуру — настоящее, прошлое, будущее [см.: Левинтова, 1991; Кретов, 2000]. Отражение вектора времени от настоящего к буду$ щему легло в основание подхода, названного «динамической син$ хронией», «призванного установить те живые процессы в совре$ менном языке, которые отражают его развитие от настоящего к будущему» [Волков, 1993, 235].

«Синхронию и диахронию следует уподоблять не моментально$ му снимку, а кинопленке, на которой можно запечатлеть и покой, и движение» [Кубрякова, 1968, 122]. «Функционирование языка и его развитие предполагают друг друга: развивается язык функци$ онирующий, функционирует язык развивающийся» [Головин, 1979, 261]. Эти рассуждения особенно актуальны для «проведения син$ хронного анализа динамики явлений» [Hymes, 1964, 451], проис$ ходящих в современном русском языке, ибо «механизм языковых изменений, первоначальные причины изменений лучше всего под$ даются анализу в том случае, если рассматривать языковые изме$ нения в процессе их осуществления» [Лабов, 1975, 201]. Социаль$ ная дифференциация проявляется на том или ином синхронном срезе, который является результатом развития языка, обусловлен$ ного социальными факторами, и не может носить строго синхро$ нический характер, поскольку «всякая синхрония в языке суще$ ствует только как условно ограниченный момент развития и со$ ответственно должна рассматриваться как синхрония динамическая» [Грамматика современного русского литературного языка, 1970, 4]. Таким образом, обзор современных работ показывает, что ученые стремятся интерпретировать содержание терминов «синхрония» и «диахрония» с точки зрения осознаваемого «единства временного потока» [Васильев, 1997, 17], видя в их жестком разграничении

малопродуктивное упрощение сложных динамических процессов, в современном языкознании укрепляется тенденция «к объедине$ нию синхронного описания с историческим» [Иванов, 1990, 620]. Особенно непримиримыми противниками дихотомии «синхро$ ния — диахрония» являются историки языка, называя ее «обреме$ нительной», «ригористической», «великой ересью XX века» [Тру$ бачев, 2001, 21—22].

Кроме того, обращение на современном этапе к фактам диах$ ронии в рамках синхронных исследований определяется «установ$ кой на объяснительность» [Зализняк, 2001, 14], типичной для со$ временной научной парадигмы, которая снимает запрет на исполь$ зование данных истории языка при синхронном анализе. Ученые, занимающиеся изучением синхронной семантики, обращаются к культурной памяти слова, которая влияет на его употребление [см., например: Яковлева, 1998; Костомаров, Бурвикова, 2000], ибо языковая картина мира представляет собой «синхронное соедине$ ние разновременных восприятий и толкований» [Варбот, 2001, 40].

С другой стороны, существуют и сторонники четкого разгра$ ничения синхронии и диахронии, процедурного подхода к языко$ вым явлениям, под которым понимается фиксация отдельных дискретных состояний мира, которые связаны между собой вре$ менной последовательностью [см.: Сергеев, 1999, 24]. М. В. Па$ нов, изучая основные закономерности изменения русской фоне$ тической системы, пишет: «Все попытки представить дело так, будто синхрония непременно должна быть «подпорчена» диахро$ нией, основаны на том, что разграничение того и другого — дело сложное, непривычное, трудное для мысли. Возражатели вовсе не преодолели идею разграничения синхронического и диахрониче$ ского аспекта в языке: они не дошли до нее» [Панов, 1990, 12].

М.В. Панов также ссылается на позицию В. Н. Сидорова, у ко$ торого не находили сочувствия попытки отказаться от разграни$ чения синхронии и диахронии путем динамического понимания синхронии. В связи с этими рассуждениями вспоминается рефлек$ сив Андрея Платонова: «Какое хорошее и неясное слово — теку' щий момент (курсив автора. — И. В.). Момент, а течет: предста$ вить нельзя!». Соглашаясь, что синхрония связана с диахронией,

М.В. Панов определяет эту связь следующим образом: «...зная се$ годняшнее состояние того или иного языкового яруса, зная зако$ ны изменения языковых целостностей, можно предсказать, что это

состояние М перейдет в другое, например Ml или М2 (обычно «формулы перехода» допускают несколько возможностей языковых изменений). Одна система устремлена к другой, предполагает ве$ роятность определенных перемен» [Панов, 1990, 12]. Эти систе$ мы непрерывны, текучи, борьба протекает ежедневно и ежечасно, и системы не сменяют друг друга, «как солдаты на карауле». Но такой непрерывный характер носят изменения в речи, а развитие языка носит дискретный характер. Описывая историю того или иного языкового яруса, надо учитывать эту двусторонность про$ цесса. Число дискретных шагов$изменений можно подсчитать, для этого нужна периодизация этого процесса. Таким образом, совре$ менные лингвисты, корректируя тезис Ф. де Соссюра об асистем$ ности диахронии, представляющей собой историю превращений изолированных, отдельно взятых единиц языка, признают ее си$ стемный характер и рассматривают ее как «серию последователь$ ных превращений систем, каждая из которых представлена опре$ деленным синхроническим срезом» [Апресян, 1995, 35]. Но при этом, по словам Ю. Н. Караулова, «…любая система никогда не меняется целиком, и переход от одной системы к другой по диа$ хронической оси может соответствовать только переходу предше$ ствующих явлений… к последующим, но никак не переходу от «архаической» к более «новой» системе. Архаических систем нет; в одной системе соседствуют архаические элементы и инновации» [Караулов, 1970, 70]. К этой точке зрения близка и позиция К. Г. Краснухина, который, отталкиваясь от положения, что любая взаимодействующая со средой система в любой момент не до кон$ ца стабильна, утверждает: «…синхронные изменения отличаются от диахронных тем, что регулярно осуществляются по готовым мо$ делям. Диахрония начинается там, где эта регулярность утрачива$ ется. Различие синхронии и диахронии — водораздел между вос$ становимыми и невосстановимыми языковыми изменениями» [Краснухин, 2000, 146], которые выявляются в разновременных репрезентациях одних и тех же языковых единиц.

Отдельного замечания требуют термины «развитие» и «эволю$ ция», употребляющиеся для описания динамических процессов в языке. Обычно в работах, которые обращены к проблеме языко$ вых изменений, эти два термина не дифференцируются и употреб$ ляются как синонимы. Это тождество подтверждают и словари, например: эволюция — «процесс постепенного непрерывного ко$