книги / Очерки истории теории архитектуры нового и новейшего времени.-1

сооружения по назначению как опоры, со временем потеряли свою физиче­ скую функцию. Остался лишь сопутствующий смысл: символическое под­ держание атмосферы духа места, на которое снисходит бог» 27. Что здесь имел в виду Курокава? Очевидно рождение в современном представлении особого священного смысла символически огороженного (или как-то иначе обозначенного в пространстве) «незанятого места», традиционно обособляе­ мого в древнем ритуале, таящего в себе возможность стать впоследствии чем-то значимым.

философия «пустоты» (иначе, доктрина «ку») выдвинута буддизмом. Это особый взгляд на мир, допускающий неантагонистичное сосуществование противоречий. Само незанятое пространство между вещами, способное вызвать самые различные ассоциации, в Японии имеет специальный иеро­ глиф «ма». Чтобы пояснить свое отношение к пространству «ма», прообразу своего «промежуточного пространства», Курокава прибегает к толкованию незанятого пространства, предложенному Жаном Бодрийаром, который дал описание пространства, огороженного различными элементами — веща­ ми: «Пространство тоже имеет вымышленные сопутствующие смыслы. Лю­ бые формы можно оценивать в отношении какого-то определенного про­ странства, если эти формы с ним как-то связаны. Так, например, о большом просторном помещении можно сказать, что оно обладает неким природным эффектом. Оно „дышит“. Но когда мы наблюдаем острый дефицит простран­ ства, эффект свободного дыхания нарушается. И тут дело в том, что наше собственное дыхание как бы стеснено вещами, вламывающимися в помеще­ ние. При скученном пространственном распределении вещей может возник­ нуть эффект тесноты, а он затрагивает уже наши моральные принципы, иначе говоря, теснота принуждает либо прибегнуть к разобщению, либо свык­ нуться с разногласиями. Таким образом, эффект тесноты может полностью поменять традиционные сопутствующие смыслы пространства как просто загруженной вещами экзистенциальной субстанции»28. Как можно заметить, здесь происходит и количественное приращение коннотативных смыслов.

Курокава уверен, что теоретические соображения Бодрийара, высказан­ ные по поводу архитектурного пространства, дают основания для отхода от эпистемологической тенденции, связанной с модернистской архитектурой. Они дают архитектору блестящую возможность сместить фокус внимания к онтологической тенденции, за которой просматривается семантическое расширение пространства в архитектуре. Он так поясняет смысл пустого пространства, обозначаемого иероглифом «ма». Пространство «ма» — это незанятое пространство между объектами (вещами), которое, как считается, обладает особым свойством кажущегося расширения собственных значений.

Но расширение смыслов «ма» находится вне сферы экзистенции, как и вне нравственности или дыхания, что, в известном смысле, замечательно. По­ нятно, что пространство «ма» не обладает никаким сходством, например, с таким объектом, как колонна и, разумеется, не имеет ее коннотаций — мас­ сивности и реальности. Пространство «ма» несет лишь свои особые зна­ чения — пустоты, ничто, небытия. Однако необычная атмосфера все же порождается. Она возникает из паутины символических отношений, сопря­ гающей объекты, находящиеся на его границах.

И сп о л ь зо ва н и е евр о п ей ск и х л о ги ч еск и х м оделей

Курокава прекрасно осознает, что обращение к новому методу требует но­ вых метафор, новых моделей. В поиске метафоры «лабиринта» значений, от­ сылающих друг к другу, он обращается к системе понятий, выработанных европейской постструктуралистской школой философии. Следуя принци­ пам этой школы, он отказывается от известных логических моделей пирамиды и дерева, являющихся для него олицетворением модернистской, «застывшей» иерархии, и обращается к моделям полурешетки и ризомы, отражающим осо­ бый хаотический «порядок» постмодернизма. Как известно, модель ризомы, предложенная Жилем Делёзом и феликсом Гваттари в книге «Анти-Эдип», представляет собой одновременно принцип единения и различения. Это особая сложность, в которой возможно отношение одной точки с любым числом точек. Полурешетка по сложности не уступает ризоме. Концепт по­ лурешетки отражает незавершенный порядок, открытую систему, в которой каждая точка постоянно вырабатывает значения, смыслы в процессе взаимо­ действия, в процессе некоего повествования.

Особо важной представляется Курокаве концепция полилога французско­ го философа Юлии Кристевой, в которой он видит модель смыслообразования, происходящего в эффективном взаимодействии онтологически разно­ основных систем. Полилог, по Кристевой,— во-первых, условие, при котором множество различных логик, различных самостей, личностных позиций су­ ществуют в различных местах в различное время, во-вторых, это некий результат, новый смысл, возникающий в процессе их сопоставления. Поли­ лог — действенное отношение к порядку вещей, существующих параллель­ но. Ориентацию проектировщика на модель полилога Курокава считает особо ценной. При опоре на нее выявление культурного смысла или порождение нового смысла реализуется принципиально иначе, чем в модернизме — не как результат действий согласно установленной иерархии, а как результат активной индивидуальной позиции архитектора. Новый смысл высекается в активном процессе освоения множества контрастных смыслов.

Согласимся, что полилог, лежащий в основе этого процесса, является методологическим условием какой-то новой продуктивности архитектора. Но в каких условиях продуктивен новый метод? Мы бы добавили: нужна идея, ведущая тема, подчиняющая себе всю аргументацию, затягивающая в круг всех условных «участников» полилога (для постмодернистской архи­ тектуры это исторические прототипы и предтексты),— только так новый метод становится действенным. Необходимо также волевое усилие созида­ тельного характера. Есть ли такая идея у Курокавы? По его текстам можно понять, что такая идея есть. Она, по всей видимости, связана с нравственны­ ми основами махаяиы, с главным принципами буддизма, согласно которым творческое начало бытия связано с волевым решением человека. В филосо­ фии симбиоза Курокавы идея воли личности сопряжена с идеей сосущество­ вания и сопряжения непохожего.

Итак, вкратце условия укрепления метода постмодернистской архитек­ туры, предлагаемые Курокавой, сводятся к следующему: возвышение семан­ тики, опора на интуицию, волевая готовность к методологической переори­ ентации, укорененность в культуре. Структурные основания метода суть обращение к приемам традиционной эстетики, построение символического порядка, работа с «промежуточным пространством», использование евро­ пейских логических моделей.

философская позиция Курокавы, на которой построен его метод, далека от постструктуралистского негативизма западного толка. Его программа действий выросла на творческом подходе к японской традиции и носит, скорее, позитивный характер.

Архитектура для информационного общества. Социальные корни постмодернизма

Обращение к принципиальному устройству постиндустриального (иначе, информационного) общества как к основе постмодернистских опытов ар­ хитектуры — неожиданный поворот в рассуждениях Курокавы. Западный архитектурный постмодернизм, его «классический» вариант 1970-1980-х го­ дов — явление, возникшее на фоне особой формы развитого индустриаль­ ного общества, которую принято называть эпохой потребительства. Негативистская стратегия западноевропейской постмодернистской архитектуры строилась как ответ на причуды общества потребления, как протест по от­ ношению к засилыо массмедиа, внушаемых идеологизированных мифов.

Курокава развивает свою философию на ином политическом, социальном и культурном фоне конца 1980-х — в момент утверждения информационного

общества. Он связывает свои постмодернистские опыты с идеями трансфор­ мированной постмодернистской культуры, составляющими ее ядро в этот период: с идеей самосозревания мифов в обществе, с идеей плюрализма в культуре, с идеей гетерогенности, диалогизма, полилога в профессиональ­ ной философии архитектора.

Он обращает внимание своих читателей на кардинальные перемены об­ щественного устройства, влекущие за собой изменение позиции архитек­ тора. Если архитектура модернизма служила индустриальному обществу, то постмодернистская призвана стать архитектурой информационного об­ щества. Индустриальное общество обещало массам жизнь, основанную на материальных благах. Политика роста массового производства предметов потребления была основана на предположении того, что западные культур­ ные ценности и образ жизни смогут переступить границы всех культурных различий и будут универсально применимы во всем мире. Концепция универсализации, а в пределе своем — идеализации образа архитектуры, нашедшая отражение в интернациональном стиле, со своей стороны, не про­ тиворечила развитию и экспансии индустриального общества. Идеи главен­ ства логоса и западного господства были хорошо поддержаны индустриаль­ ным обществом.

Коллапс модернизма как явления культуры и отречение проектировщика от нормативности модернистской архитектуры можно оценить как резуль­ тат резкой трансформации парадигмы индустриального общества, ее пре­ вращения, ее метаморфозы. В наиболее продвинутых странах сдвиг от индустрии производственной к производству информации стал расти с бе­ шеной скоростью. И в то время как индустриальное общество находилось на той стадии эволюции, которая оценивалась американским экономистом Уолтом Уильямом Ростоу как передача благ от развитых стран к развиваю­ щимся, информационное общество уже прошло начальные фазы своей эко­ номической и технологической эволюциии. Оно прорвало стены идеологий и тем самым предоставило всему миру как единому целому возможность двигаться вперед в едином ритме.

Производство информации, информационных услуг сопровождает самые различные сферы деятельности: радиовещание и издательское дело, транс­ порт и финансовое дело, научные исследования и пищевую промыш­ ленность, отдых и сервис. Производство информации отличается незави­ симостью от традиционного производства промышленной продукции, оно экономически эффективней производства продукции, так как вырабатывает особый информационный тип добавогной стоимости. К нему относится и каче­ ство разнообразия в дизайне вещей и в проектных решениях архитектора.

Постиндустриальное общество генерирует многообразие и потому пред­ ставляется Курокаве благоприятным фоном для развития его концепции умножения смыслов. В то время как индустриальное общество решало за­ дачу стандартизации и гомогенизации всего, что адресовано массовому по­ требителю, не исключая архитектуру и среду, политика информационного общества нацелена на увеличение образов архитектуры. В обществе нового типа каждый человек пытается установить свою идентичность, выделиться на фоне других. По-видимому, будет возникать бессчетное количество осо­ бенных вещей, индивидуумов, культурных сообществ, и ситуация в архи­ тектуре не будет исключением. Опора на различия в архитектуре может послужить порождению все новых смыслов, а новые смыслы, в свою очередь, принесут различия и разнообразие в архитектуру, новый импульс для по­ рождения различий.

Курокава выступает в защиту постмодернизма, соединенного с новой вы­ сокодифференцированной культурой. Он считает, что большой ошибкой было бы считать состояние мировой культуры (и архитектуры) в нынешний продолжающийся период постмодерна как анархически хаотичное, видеть в этой эпохе лишь черты переходного этапа к чему-то. Напротив, он видит полное совпадение характера эпохи, ее внутренней формы со всеми внешни­ ми ее проявлениями. Смысл того и другого, внутреннего и внешнего состо­ яния культуры,— сосуществование непохожего. Появление высокодиффе­ ренцированной архитектуры, прорыв профессионала к новому методу (суть которого в порождении новых смыслов или проявлении старых) — все это, согласно Курокаве, представляет манифестацию архитектуры информаци­ онной эпохи. Новое порождается благодаря почтительному отношению к извлеченным из истории смыслам, или, по терминологии Хайдеггера, благо­ даря Зог^е, заботливому, осторожному обращению с ними. Порождение но­ вого смысла посредством сопряжения различий потребует тонкости и чув­ ствительности проектировщика.

Курокава указывает на положительные стороны социально-культурного поворота, уповает на блага, которые дарит общество нового типа. Это воз­ можность строить взаимоотношения людей в реальном времени по всему миру — через новые средства связи и коммуникации. Все многообразие стилей жизни, многообразие культур, различные языки благодаря взлету высоких технологий и информационной индустрии архитектор сможет осваивать непосредственно у себя дома или в офисе. Невиданное ускорение коммуникаций и увеличение объема связей позволит ему работать с муль­ тивалентными смыслами, что было невозможно на фоне смысловой одно­ мерности экспансии Запада. Трансформация индустриального общества

в информационное, перестройка парадигмы общественного устройства сильно повлияли на философские и культурные предпочтения в мире, в осо­ бенности на восточном континенте. Как он отмечает в своих текстах конца 1980-х, ослабление влияния Запада, снижение доминирующей роли логоса стали заметными.

Он ссылается на Ролана Барта, который в своей ранней работе «Мифоло­ гии» (1956) предсказывал приход века власти значений. Курокава предпола­ гает, что информационное общество будет способствовать принципиальным переменам и уповает на возвышение нового мифологического сознания. Со­ гласно Барту, если значения будут порождаться через столкновение разли­ чий, то мы увидим сдвиг от модернистского типа мышления к иному типу. Сдвиг от «синдигматичности» (то есть синтетичности, единственности зна­ чения), от линейности и высокой точности к «парадигматичности» (то есть множественности роящихся близких значений) к нелинейности, латентно­ сти. В культуре и искусстве, как и в области их изучения, интерес сместится от исследования и построения денотаций (фактических сообщений) к иссле­ дованию коннотаций (дополнительных символических значений)29. Таким образом, Барт выдвигает гипотезу об изменении преобладающего типа зна­ чений, о превосходстве коннотативных значений, об усилении мифологи­ ческого воздействия коннотаций.

Как известно из семиотических исследований, «коннотативные смыслы, активно живут до тех пор, пока активно живет идеологический контекст, их породивший, и пока мы сами свободно ориентируемся в этом контексте» 30. Роль идеологической составляющей остается важной и в эпоху постмодер­ низма, но не столько понимание глубинного смысла, сколько переживание постмодернистской ситуации, характера ее влияния на культуру, эстетику, искусство и науку способствует утверждению новой, спонтанной по духу мифологии.

Здесь следует заметить, что повышенное внимание к коннотативным (иначе, символическим) означающим в рамках самой семиотики считалось переходом к изучению социального бессознательного. В этом повороте, безуслов­ но, отражена специфика новой эпохи, однако, далеко не гуманная, не такая, какой хотелось бы ее видеть Кисё Курокаве.

Курокаве импонирует точка зрения представителя франкфуртской фи­ лософской школы Теодора Адорно, который также настаивает на важности мифологической функции в современном обществе. В работе «Эстетическая теория» (1970) он вводит критически расширенное понятие «разума, живу­ щего по принципу гармонии». Он высказывает неудовлетворенность фор­ мально-логическим мышлением и предрекает, что печально известные дуа­

лизм и бинарные оппозиции, рожденные западной метафизикой, будут пе­ рестроены с помощью гармоничного разума. Он надеется, что в этом случае усилится рефлексия, уйдут в прошлое стереотипные мысленные клише, ко­ торые рождены массовой «индустрией культуры» и стандартизацией отно­ шений в монополистическом «управляемом обществе».

Рационалистическое понимание мира и связанные с ним утопии и мифы стали терять свое господство на изломе 1960-х. Однако в наши дни филосо­ фам приходится признать, что на фоне сложных изменений в обществе миф возвращается. Напомним, что и Жак Деррида рассматривал миф как логику нелинейности и считал, что она необходима современному обществу. В ди­ намике культуры такие ситуации возникают, как известно, на фоне процес­ сов, подрывающих прежнюю, привычную систему ценностей.

Оптимистический тон теоретических заметок Курокавы в конце 1980-х вполне оправдан. Однако в начале XXI века мы наблюдаем не только плюсы информационного общества, с его системой ценностей и менталитетом, стремительным продвижением в сторону глобализации, но хорошо представ­ ляем его отпугивающие черты. После критики информационного общества, предпринятой в конце 1990-х рядом культурологов, в том числе философом Полем Вирилио, социологом Ульрихом Беком, размышления Курокавы о благоприобретенных ценностях этого общества, относящиеся к концу 1980-х, покажутся нам и, возможно, ему самому, неполными.

На фоне представленной картины перемен Курокава выдвигает жесткие требования к самой архитектуре. По его мнению, архитектор в эпоху гос­ подства плюрализма обязан пересмотреть привычное отношение к технике перспективных построений. Он видит в ней воплощение формально-логи­ ческого метода и подвергает сокрушительной критике. Снова, как и в годы его приверженности к теории метаболизма, выказывает свое отрицательное отношение к методу европейского архитектора. Он солидарен с современ­ ным взглядом на идеологию модернизма как на продолжение объективист­ ских научных концепций Галилея, Ньютона, Декарта и полагает, что в тех­ нике вычерчивания перспективы, используемой в архитектуре и других визуальных искусствах, главенствует объективистский принцип идентигно- сти, в котором заключена объективистская, универсальная точка зрения на мир, состоящая в том, что мир одинаков для всех людей. Он пишет: «Пер­ спективное изображение, отражающее весь мир с единственной точки на­ блюдения, подобно голове Медузы, которая превращает в камень всех, кто посмотрел на нее. В перспективном изображении не только сам наблюдатель элиминирован из картины, но все, что позади плоскости его наблюдения, отброшено» 31.

Курокава считает, что сегодня архитектору следует отказаться от постро­ ения перспективы с одной точки наблюдения и научиться передвигать точ­ ку наблюдения так, чтобы раскрывались взаимосвязи вещей. И еще: необхо­ димо, по-видимому, изобрести точку наблюдения, из которой можно видеть людей как бы со стороны самих вещей.

Он утверждает, что современный человек находится в сильной зависимо­ сти от зрительного восприятия, от своих представлений о мире, он воспитан на визуальной культуре и никогда не поймет, к примеру, почему предста­ вители «примитивных» племен не прикрывают тело одеждой. Человек из племени на такой вопрос ответит: «Лицо — вот все мое тело». Курокава до­ казывает здесь, что символическое видение мира не совпадает с представле­ ниями, построенными на визуальности. Он настаивает на том, что и образ архитектуры, открытый и выращенный лишь с помощью разума, построен­ ный исключительно на предпочтении визуальности как таковой, на размерах и пропорциях, выверенных научными методами,— это на самом деле не бо­ лее чем один из возможных ее образов, неполный и временный, в ризомоподобной неисчерпаемости архитектурных образов.

Напомним, что стремление к неисчерпаемости в языке искусства теоретик постмодернизма Лиотар называл одним из главных признаков постсовре­ менной ситуации. К свойствам объектов постмодернистского искусства он относил еще прагматичность, антииерархичность, дробность, стремление к дифференциации, к гетерогенности 32.

Курокава не сомневается в том, что архитектура информационного обще­ ства уйдет от парадигмы симметрии к парадигме асимметрии, от закрыто­ сти к открытости, от идеи целого к идее части, от структурирования к де­ конструкции, от идеи центральности к идее отсутствия центра. Ее целью станет отражение свободы и уникальности всех представителей человече­ ства, создание симбиозных соединений различных культур, духовное обога­ щение общества, построенного по типу плюралистичное™.

Реализация концепции симбиоза в архитектурных проектах

Большинство построек Курокавы 1970- 1980-х довольно подробно описаны российскими исследователями и частично интерпретированы в контексте его философии симбиоза 33. Поражает полнота созвучия проектов этого пе­ риода с рассмотренными выше теоретическими тезисами. Симбиоз истории и природы — главная тема Городского музея современного искусства в Хи­ росиме и Городского художественного музея в Нагое. Идея соединения ис­

тории и настоящего отражена в Мемориальном музее искусств в Хонджине. Симбиоз разнородных элементов нашел отражение в его небольших постройках — маленьком офисе Сибуя Хигаси в Токио, информационном центре и библиотеке Момоки на побережье города фукуока.

Самая выразительная постройка этого периода — здание Городского музея современного искусства в Хиросиме, построенное в 1988 году, расположен­ ное на верхнем плато холма Хиджияма, в парке Искусств, представляющем сейчас центральную зону города. Рассмотрим некоторые его особенности.

Структура здания была тщательно продумана, чтобы сохранить как мож­ но больше площади лесопарковой зоны, примыкающей к месту строитель­ ства. Примерно 6о% площадей постройки расположено ниже уровня земли. Несколько типов незаполненных пространств — «промежуточных зон» — встроено в экстерьер сооружения. Они выполняют функцию посредников между зданием и его естественным окружением. Особенно выразительны две из них: кольцо центрального входа, обрамленное колоннадой, и патио — круглый внутренний дворик внутри кольца. Роль «промежуточных зон» выполняют также тамбурная площадка торцевого входа, традиционный сад камней и декорированный природным камнем лестничный марш. Так сим­ волизирует Курокава симбиоз архитектуры и природы.

Композиция центрального въезда с колоннадой — это цитата из западно­ европейского города, но здесь нет ни фонтана, ни скульптуры по центру, что подчеркивает пустоту центра, точнее, означает его отсутствие. Эта входная зона не несет никаких утилитарных функций, она необходима для рожде­ ния смыслов, связанных с симбиозом истории и настоящего, с гетерогенно­ стью культур. Выставочные корпуса музея — серия длинных построек с вы­ сокой двускатной кровлей, метафора характерных для эпохи Эдо складских построек. Использование для их отделки такого современного материала, как алюминий, трансформирует исторический знак, встраивает его в систе­ му хай-тека, что придает ему двусмысленность, создает эффект коннотации.

Курокава видит свои постройки как свидетельство действенности своего метода: «Согласно моему методу, знаки, цитированные в моих проектах, встроены в структуру постройки как свободные элементы, и каждый, кто читает цитату, свободен в выборе способа ее интерпретации. В мои задачи не входит добиться точного прочтения каждого знака зрителем, напротив, ему предоставляется возможность свободных комбинаций отдельных знаков друг с другом, чтобы восстановить или породить и значения, чтобы всту­ пить в сотворчество в автором и влиять на структуру поэтики, создавая ат­ мосферу собственного нарратива об увиденном» 34. Однако здесь, на наш взгляд, недоговорено важное условие продуктивности такого метода. Оно

состоит в следующем: автор ставит невидимые пределы дискурсу воспри­ нимающего тем, что далеко не беспорядочно собирает цитируемый матери­ ал. Возникновение символического — результат сведения в некую систему, освященную определенной идеей, тщательно отобранного исторического материала. Работы Курокавы — прямое подтверждение философски осмыс­ ленного предъявления цитат. В этой связи напомним, что Жан Бодрийар сравнивает работу на символическом уровне с действиями шамана и с твор­ чеством поэта: «Шаман или священный поэт работают с ограниченным на­ бором считанных, кодированных фонем, вырабатывая их до конца в услови­ ях максимальной организованности смысла... То же касается и поэзии, для которой характерно оперирование ограниченным корпусом означающего и стремление к его полному разрешению... Поэзия...задает себе закономерно ограниченный корпус рабочего материала. В таком самоограничении нет никакой скованности и дефицита — это фундаментальное правило символическо­ го» 35. Высокий художественный уровень постмодернистских построек Куро­ кавы, на наш взгляд, результат внутренней дисциплины и самоограничения, высокой культуры профессионального мышления.

В заключение отметим, что анализ теоретических текстов Курокавы, от­ носящихся к концу 1980-х, позволил выделить ряд особенностей его профес­ сиональной философии этого периода.

1. Курокава принимает культуру постмодернизма, игнорируя содержа­ щиеся в ней антигуманные аспекты. Он видоизменяет постмодернистскую парадигму, присовокупляя к ней черты собственного понимания поворота в мышлении, пришедшегося на конец XX столетия, черпая силу в культурных традициях Японии, в буддистской философии. Постмодернистский поворот оказался благоприятной ситуацией для возвышения японской архитектуры.

2. Концепция симбиоза примыкает не к постмодернистской классике, от­ личающейся крайним радикализмом, и даже не к последующим смягченным стадиям самоосмысления и саморазвития архитектурного постмодернизма. Она близка к оформляющейся в конце 1980-х — начале 1990-х модификации этого течения, акцентирующей мягкий коммуникационный поворот в раз­ витии его философско-теоретической проблематики, возвышающей идею диалога, идею взаимодействия различий, гетерогенности. Принцип сосуще­ ствования, декларировавшийся Курокавой еще на раннем метаболистском этапе движения его профессиональной философии, легко вписывается в эту более позднюю модифицированную постмодернистскую парадигму.

3. Японская модель постмодернизма значительно отличается от модели европейской, открытой к собственной истории, и от модели американской, больше сосредоточенной на смешении высокой культуры с поп-культурой.