3.5. Ономастика в системе социальной памяти

Ономастика как наука относится к отделу языкознания, изучающего собственные имена, и она находится в тесной связи с этническим сознанием и этнической культурой. Этническое сознание - это осознание не только этноопределенных элементов материальной, социальной и духовной культуры, но и межэтнических отношений, которые складывались на протяжении истории того или иного этноса. Поэтому в исследовании вопроса взаимосвязи ономастики и этнического сознания надо подходить исторически, учитывая многие социально-философские аспекты и целую систему нравственных ценностей, сложившихся в сознании человека. Особенно это относится к народам Северного Кавказа, этноменталитеты которых предстают в основном гетерогенными образованиями, что иногда служит причиной национальных конфликтов. Только рассматривая в историческом и этнокультурном аспектах эту проблему, можно выявить основные закономерности, которые способствуют формированию национального сознания. Характерной чертой этнического сознания является и наличие целой гаммы эмоционально-окрашенныхх эмоций, которые вызываются определенными условиями жизни этноса. Так, специфика национального бытия влияет на духовную деятельность людей, их культуру, язык, в котором закрепляются все понятия, вплоть до имен собственных. В изучении генезиса и функций этнического сознания, связанного с ономастикой, в последнее время ученные стали опираться на историческую и социальную память. “Спецификой сферы национальной жизни и деятельности народа, непосредственно связанной с родным языком, являются ономастика и топонимика. Речь идет об изобретении и использовании личных имен, а также названий географических местностей, топографических точек. Чем многочисленнее народ, тем больше у него возникает личных имен”,⁶¹ - отметил А.Г.Агаев.

Ведь в человеческих именах и фамильных наименованиях прошлого и настоящего можно найти много интересного этнокультурного материала, который повествует о состоянии общества на определенных этапах его развития и особенностях духовной культуры, этнического наследия. “... фамилии являются и этнической категорией, - пишет Дж.Н.Коков, - и служат источником познания истории этноса”.⁶² В научных трудах таких известных ученых, как А.И.Мусукаева, И.М.Мизиева, В.И. Козлова, подняты очень интересные проблемы, связанные с этнической историей и культурой того или иного народа.⁶³ “К сожалению, имена, генеалогии и фамильные легенды - эти уникальные исторические памятники и богатейшие виды устного народного творчества - не привлекли еще в достаточной мере интереса ученых, - пишет этнограф Мусукаев. - Человеческие имена и фамильные наименования, отражающие разные периоды истории народа, много интересного и важного могут рассказать ... о социальном положении их носителей”.⁶⁴ Однако наша цель иная: показать, как ономастика, являясь одним из поэтических средств языка, находит отражение в художественной литературе и в социальной памяти народа. Возьмем, к примеру, лирику Кайсына Кулиева периода 30-х - конца 60-х годов, в которой использование собственных имен является не чем иным, как авторским приемом, создающим впечатление доверительности и достоверности изображаемого. По подсчетам автора, в избранных произведениях в двух томах (издательство “Художественная литература”, М.,1970) всего насчитывается 55 собственных имен, из них - 36 кавказских имен, а - 19 - имеющих отношение к другим национальностям - России и стран Западной Европы (Бетховен, Шопен, Прометей, Гарсиа Лорка, Индира Ганди, Пабло Неруда, Марта Вебер и т.д.).

В ранней лирике поэта наблюдается использование большого количества собственных имен тех людей, с которыми поэт жил по соседству в родном ауле Эль-Тюбе, лично знал их с детства. Это аробщик Инал, кузнец Карабаш, мельничиха Аминат, бригадир Соллоу, зурнач Хажос, сапожник Мухаммад, ашуг Бекир, слепой столяр Кайсын и есть даже русский учитель по имени Борис Игнатьевич. Эти имена взяты из цикла ранних стихов Кулиева “Мои соседи” (1939-1945). Все это люди труда, которыми восхищался молодой поэт (“В руках у Хажоса работа горит. Захочет - в два счета зурну смастерит” или: “Среди кромешной мглы один для всей артели он смастерил столы, шкафы и колыбели” и т.д.). Картины из жизни и быта односельчан точны и ярки, исполнены национального колорита, шутки, добродушного юмора над теми, кто любил прихвастнуть, как кузнец Карабаш (“Разбавляет правду ложью, как водичкой айран. Разобраться невозможно, где тут правда, где обман”). Юношеские, порой романтически окрашенные стихи 30-х годов остались дорогими Кулиеву и в 70-е годы. “Они оправдывают искания мои тех лет, - писал он, когда был в зените славы, - и стали как бы истоком всей дальнейшей моей работы, связав со всем мне родным в жизни, с фольклором, а также с традициями русской и общеевропейской поэзии. Кроме того, они доказали мою правоту и необходимость оставаться верным избранному пути”.

Путь Кулиева к глубокому осмыслению и верному пониманию жизни и человека оказался долгим: через трагические годы Второй мировой войны, в которой он принимал непосредственное участие, и тяжкие годы депортации, когда он и его униженный народ были лишены политических и гражданских прав. В его стихах военной поры тоже встречаются имена собственные, но уже русские и в меньшей степени тюркского и арабского происхождения. Это Валентина Лебедева (“Девушка с Севера” - 1942), украинский поэт Владимир Сосюра (“Твоя земля” - 1943), военврач Вера Сидорова( “Лампочка из гильзы ...” – 1943), поэт Николай Тихонов (“Перекоп” - 1944) и капитан советских войск армянин Саанян (“Баллада о капитане Сааняне” - 1944), Салих Хочуев (“Из тетради “В Старой Руссе” - 1941) - и др. имена русских и нерусских боевых друзей поэта.

Употребление конкретных собственных имен (многие из вышеперечисленных людей стали друзьями поэта на всю жизнь) позволило поэту более правдиво рассказать о том, что волновало тогда солдата, о чем он думал в минуты передышки между боями. Характерно в этом смысле стихотворение “Сестре Мариам с фронта” (1943), в динамике и системе его образов можно увидеть особенности поэтического мышления и национального самосознания самого поэта. Он поведал о думах бойца, когда он, прочитав письмо, закрыл усталые глаза, “иль подпершись обветренной рукой, глядел на облака в крови”. В этом послании не было батальных описаний, в нем заключены сам дух, сама атмосфера фронтового настроения солдат в часы отдыха. Один из них, задумавшись, видел “парной туман в ущельях гор”, горное пастбище на склоне дня, слышал шум Чегемского водопада. Но все это будет после победы, в которую верил солдат. Есть в стихотворении и другая линия сюжета: глубокое постижение внутренних закономерностей, определивших победу, - неразрывная кровная связь армии с народом - тружеником, ковавшим победу в тылу. Поэтому лирический герой убежденно заявлял: “Нет, не в кармане, - в сердце я берег послания родной земли. И если я живым остаться смог, не вы ль меня уберегли?!”⁶⁵

Употребление собственных имен в лирике и прозе военных лет северокавказской литературы было одним из действенных художественных приемов, к которому прибегали авторы. Так, Алим Кешоков, будучи на фронте, написал цикл рассказов про разведчика Бгамбу, основанных на повседневной фронтовой жизни своих однополчан. Основные герои очерков - Григорий Трубачев (“Русский солдат”), боец - автоматчик Прохоров (“Августовская битва”), старшина Фисенко и сержант Черняк (“Флаг”), Думинин, Смирний, украинец Кобзарь, адыгеец Пшемаф Бек и другие смельчаки и отважные защитники Отечества и родного края. Одно из своих стихотворений Алим Кешоков назвал “Зариля” (1944). Это имя старой женщины, потерявшей сына в войну. Она спасла семерых раненых бойцов, выходила их, спрятав у себя в хате. И вот теперь, провожая их, она говорила: “Сынки! Желаю вам удачи ... Пуская одна поплачет мать, но семеро других - не плачут”⁶⁶ (Перевел Д.Смирнов). Таких фактов было сотни, когда матеря спасали солдат - сыновей других матерей, проливавших слезы и надеявшихся, что они вернутся. Социальная память тех, кто выжил донесла правду. Она запечатлена не всегда в конкретных именах, много и безызвестных героев. Во многих странах Европы есть памятники Неизвестному солдату. “Бьется Вечный огонь, как пробитое сердце солдата, бьется Вечный огонь у старинной Кремлевской стены. То не пламя, а кровь разгорелась, пролитая свято, мы безмолвно стоим, благодарности горской полны. Мы стоим и молчим ... Кем он был, нам неведомый воин? Русским именем или кавказским звала его мать?”⁶⁷ - так писала аварская поэтесса Фазу Алиева в статье “Высоты, которых отдавать нельзя”, приуроченной ко дню Великой Победы. С нравственно-этических позиций поэтесса рассуждает, как обернулась для нее история распада СССР и для многих ее ровесников, не говоря о тех, кто защищал Отечество. “... распад этот принес нищету и страшную тоску в сердца людей. Раздробилась наша вера, наше прошлое с его победами и поражениями.

Как быть с памятью? Память не существует сама по себе. Она живет в нас. И пока мы не потеряли способность помнить, мы должны защищать историю”.⁶⁸ Она с возмущением пишет о том, что в последнее время некоторые уже ставят под сомнение жертвы, принесенные ради защиты Родины, утверждают, что война была ошибкой. Те, кто это утверждает, считает она, обрекает себя на духовное рабство. “Герои никогда не отдают свои жизни из-за корысти; они готовы умереть с искренней, почти детской верой в светлое, погибают за наше будущее ...

Память! Как можно ее топтать? Как можно забыть великую женскую армию? Женщины-летчицы, женщины-партизанки, женщины-военврачи, санитарки, разведчицы, связистки, женщины тыла, наравне с мужчинами разгромившие фашизм. Как можно забыть мучеников концлагерей, сожженных в газовых печах, ведь у каждого была одна жизнь, и каждый хотел жить ...”, - писала Фазу Алиева.

Социальная память - не отвлеченное понятие для тех, кто против усугубления кризиса в обществе, деградации личности, размывания национальной культуры, национального характера и национальных духовных ценностей. Карачаевский поэт Азамат Суюнчев в стихотворении “Говорят: “Забудь” выразил свое понимание извечных духовных опор. На чужбине ему (лирическому герою!) все твердили: «Забудь: колыбельную песню, шум горных рек, “свет высот, наполняющий радостью грудь, позабудь горской жизни извечную суть. Позабудь родников освежающий вкус и росу, что сверкает несметностью бус, и царящий над миром двуглавый Эльбрус”. Но он не мог забыть ни свой аул, ни дом, ни очаг, “пред которым сидела семья, где варилась насущная пища твоя”, ни орлиный полет, ни гор “высоту в серебристом снегу и цветов пестроту на весеннем лугу ...” Это тот духовный и эмоциональный мир, к которому привыкаешь с детства и вытравить их из национального сознания и исторической памяти невозможно, как невозможно забыть любимые имена - матери, сестры, девушки своей судьбы, родного края, страны.

Таким образом, в системе социальной памяти народа и индивидуальном сознании национально-собственные имена играют большую роль. Эти имена являются не только носителями признаков этнического сознания и национальной принадлежности, но эта “лексика, - по мнению Дж.Н.Кокова, - отражает историю и этнографию народа”.⁶⁹ Через собственные имена выявляются и этнические особенности народа его культуры. Эти различия, прежде всего, наблюдаются в языке, даже в особенностях произношения. Так, на балкарском языке имя “Хусей”, а на кабардинском языке произносится иначе: “Хусеин”, на балкарском – “Азнор”, на кабардинском – “Анзор” и т.д., то есть, зная имя, нужно произносить его правильно в зависимости от национальности: кто он кабардинец или балкарец. А так как все-таки существует национальная заносчивость, ведущая к обидам, непониманию и конфликтам, нужно быть осторожным при произношении того или иного национального имени: каждый человек носит с достоинством свое имя, гордится им, как и своей принадлежностью к той или иной нации. “В отличие от личных имен, которые народы очень часто заимствуют друг у друга топонимические названия, как правило, не заимствуются, они являются наиболее национальными, не повторяющимися. Личные имена делятся на наследственные, или “предковые”, прозвищные и другие. Многие национальные имена производятся от формы родства, растений, животных, гор, лесов, названий цветов, событий и национальной истории”.⁷⁰

В условиях национального возрождения исследование в социально-философском и культурологическом аспектах взаимосвязи ономастики и эстетического сознания, ономастики и этнического сознания имеет определенное значение и в гармонизации межнациональных отношений. Этнокультура и, прежде всего национальная духовная культура как совокупность идей, художественных образов, нравственных норм должна способствовать правильному формированию национального характера, основа которого имеет глубокие национальные корни и национальные идеи. В каждом народе есть поведенческая культура и национальные стандарты, на которые должны опираться семья, общественность, образовательные системы. Некоторые исследователи национальных отношений стоят за сочетание национального, религиозного и общечеловеческого в воспитании, другие считают, что человек всегда был объектом и субъектом социокультурного развития.