Родной очаг! Немеркнущий мой свет!

Жить без тебя и горестно и грустно,

Огонь не греет, в пище соли нет,

И лучший хлеб нам кажется невкусным²⁰.

Огонь очага. Перевел Н. Коржавин

Высокое чувство единокровности родного очага и Родины помогло Расулу Гамзатову и Кайсыну Кулиеву насыщать общим, современным содержанием жизни самобытно – национальные формы литературного творчества – от философски мудрых рассуждений горцев до точных афоризмов могильных надписей на камнях и кинжалах. Говоря от истоках поэзии Гамзатова, Самуил Маршак писал, что от пословиц, народных песен и легенд ведет прямая тропа к его поэзии, образной, афористичной, полной жизни и сложных разнообразных чувств²¹.

Глубокое философско – эстетическое осмысление темы «малой родины» и Отечества находим в стихах Р. Гамзатова и К. Кулиева, в которых сливались мотивы национального и общечеловеческого, личного и общественного, в которых социальная память подсказывала тому и другому разнообразную тематику, глубокие мысли и чувства. Это стихи с особым подтекстом, богатством оттенков, окрашенные в разные тона, в которых национальное, патриотическое предстает в едином целом.

Этническая память заставляла героев художественной литературы в любых условиях быть верными своим истокам: любимым речкам, горам, материнским наказам. «В чужом краю, в изгнанье, перед боем, пусть далеко твоя река, но все ж ты плеск ее услышишь пред собою, уснешь на миг – губами к ней прильнешь. Прильнешь, и ты уже не одинок, ее теченье – это твой исток»²², - говорил Кулиев в стихотворении «Речки детства» (1965). Это своеобразная исповедь человека, который жил «в чужом краю, в изгнанье…», но его социальная память помогала преодолеть то, что было слишком тяжело. Воспоминания о милом крае помогали и скрашивали серую жизнь в изгнанье. «Пусть плеск ее далек, далек, далек, ее теченье – это твой исток. Коснись реки – и станешь ты моложе, и голос матери услышишь в ней…»²³. Так через сокровенное, родное, через слезы первой любви, с памятью о былом лирический герой входил в мир человечества, который не всегда бывает добрым и милосердным, чаще жестоким и коварным. Но одно хорошо знали поэты – у каждого человека должно быть святое чувство: любовь к родному краю. «…Любовь ко всей земле берет исток в любви к родному дому», - итожил Кулиев, для которого, как и для Гамзатова, мысли о Родине не отделимы от этнических примет.

Этническая память подсказала Кулиеву и Гамзатову название стихртворений. У Гамзатова: «И люблю малиновый рассвет я…», «Числю первым сокровищем горы…», «На горной вершине стою в Дагестане…», «В тумане небо и сосновый лес…», «Отвесные скалы вздымаются голо…»; У Кулиева: «Гора», «Как пахнет трава на родной земле…», «Раздумья у Голубого озера», «Рассвет на скалах – розовый олень!», «Скалы в лунном свете», «Снегопад в Чегеме», «Снежный обвал», «Хотел быть стойким как чегемский камень…», «Мне снится детство: мать из дома вышла…» и т.д. Патриотическая тональность этих стихотворений усиливалась благодаря обращению к своему отчему краю, связанному неразрывными нитями с жизнью и культурой других этносов.

Этническая и социальная память помогли поэтам, какие нужно подобрать слова и о каком времени, чтобы высечь искру нежности и огня из своего сердца и глубин исторической памяти народа. Таким у Кулиева является стихотворение «Кавказ». По глубине мысли и чувства оно близко к стихотворению Расула Гамзатова «И люблю малиновый рассвет я…» Обратимся к его содержанию, хотя пересказать его прозой почти невозможно. Вот его начало:

Мой отчий край, Кавказ мой старый,

Рожденному у этих скал,

Зеленой веткою чинары

В мой первый день ты мне махал²⁴.

Да, Кайсын родился в Верхнем Чегеме, в окружении высоких скал Кавказского хребта. Здесь он вырос, и Кавказ дарил ему «и склонов зелень, и белизну своих вершин». На склоне лет поэту приятно вспомнить, как со своими ровесниками он лазал по утесам, покоряя нехитрые вершины. «Я лазал в глубь твоих расщелин, законнорожденный твой сын!» Кавказу он остался, предан, вспоминал его, как отчий дом, будучи на фронте и в тяжелой ссылке («И я, Кавказ, тебя не предал вдали от дедовских могил»), с ним он делил «все радости и беды», а их было много: и в годы войны, и в годы депортации, когда он и его народ находились далеко от Кавказа. Он для него не только символ чести и достоинства, а чего – то большего, с которым связана была вся жизнь и последние воспоминания. Даже перед смертью лирический герой не вспоминает в последний час и миг ни мать, ни отца, ни детей, ни Аллаха. Он убежден, “что в последний час его синеющие губы замрут, произнося: «Кавказ!» «Память о прошлом – это не только воспоминание о былых подвигах и победах, о героических свершениях народа и его полководцах, - пишет Ю.Н. Давыдов. – Это также и памятование о неудачах и невзгодах, ошибках и заблуждениях, то есть совестливая память. Как из песни слова не выкинешь, не устранить из народной памяти и грустных, и печальных, и трагических событий, которые довелось пережить, претерпеть м вынести народу на протяжении его многовековой истории»²⁵.

Этническая и социальная память – почти неразделимые понятия. Они взаимосвязаны друг с другом, как корни одного дерева, как земля м влага. В северокавказской поэзии истоки ее идут от народного творчества, как и вся художественная литература. В философской лирике Кайсына Кулиева и Расула Гамзатова мотивы социальной памяти органично входят в разряд стихов о родном крае, языке, национальном характере, о дружбе и взаимопонимании людей. Так, у Кулиева есть стихотворения, названия которых говорят не только о прошлой социально – исторической жизни малого отечества, а больше поэта волнует проблемы современности. «Воспоминания о зиме», «Воспоминания», «Воспоминания – это дерева…» – в них эстетика ощущений связана прежде всего с тем, что когда – то пережил поэт, видел, знал («Воспоминания – это дерева. На них шуршит зеленая листва, напоминая то, что было прежде…»).

Воспоминанья – горные леса,

Где веет побывавший в прошлом ветер,

Где слышатся поныне голоса

Людей, которых нет уже на свете²⁶.

Перевел Н. Гребнев

Художественное восприятие окружающего мира и его эстетические взгляды не противоречат друг другу. Обращение к прожитым годам – своеобразный поэтический прием, чтобы сказать о том, что было так дорого поэту – это, прежде всего, годы детства, когда он пас «овец подпаском на лугу», змей мастерил «или иную малость. Все, что прошло…» А прошло за эти годы многое: больше трагического в воспоминаниях поэта. В его социальной памяти остался «разрушенный войною отчий дом, травой покрытый луг, где мы играли, теперь его давно уж распахали». Вторая мировая война и связанные с ней потери – морального и физического плана – будут переходить из стихотворения в стихотворение, из поэмы в поэму. В конце жизни на эту тему Кулиев напишет роман «Была зима».

Проблема социальной памяти в поэзии Кайсына Кулиева о Второй мировой войне не случайна: он сам ее участник. В своих стихах 1941-1944 годов он воспел единство и сплоченность народов СССР против врага, любовь к Отчизне и ее героическую защиту («Земля моя», «Сегодня стих мой – беспощадный бой!», «Жизнь, я твой сын», «Слово сердца», «Самое дорогое», «Поэты», «Сосны России шумят» и др.). Воспел он и непосредственных участников – писателей этой всенародной борьбы, которые были в составе действующих армий, партизанских отрядов и в антифашистском подполье, посвятив им свои стихи: «Кериму Отарову» (1942);Владимиру Сосюре – «Твоя земля» (1943); Салиху Хрчуеву – «Когда я получил твое письмо» (1941); Алиму Кешокову – «Поэт на фронте» (1943); Николаю Тихонову – «Всегда гордился тем, что горец я!» (1942).

«Молодость моя под пулями шагала», - сказал Кулиев немного позже. Возможно, поэтому тема памяти о той всенародной войне осталась у него в поэзии на всю жизнь.