Глава 6. Право, мораль, правосознание

197

"правонарушение, преступление, наказание", "возвращение чужой вещи", "право на жалобу", "возмещение причиненного вреда", "срок истек", "вход запрещен", "подлежит наказанию (взысканию)" и т. д. Для оценки действий людей и общественных отношений пра­восознание нередко использует моральные категории, но связыва­ет с ними юридические понятия (например: "за это злое дело надо судить и наказывать", "это имущество по справедливости нужно передать другому лицу", "договор выполнен добросовестно", "здесь уже прошли все разумные сроки давности и претензий", "этот до­говор нужно признать недействительным, потому что при его зак­лючении одна сторона обманула другую").

Различия между правом, правосознанием и моралью особенно заметны там, где между ними существуют противоречия.

Так, советское уголовное законодательство 30—50-х гг. опре­деляло за хищения социалистической (государственной или коопе­ративно-колхозной) собственности наказания в виде длительных сроков лишения свободы (от 7 до 25 лет) или даже высшую меру наказания.

Массовое правосознание того времени считало такие наказа­ния чрезмерно строгими, особенно в случаях мелких хищений.

Мораль, порицая посягательство на чужое имущество, считала несправедливым и злым делом уголовное наказание голодных лю­дей, собиравших на колхозных или совхозных полях колоски, не­убранные овощи, бравшие бесхозяйственно содержимые и потому портящиеся продукты и другие предметы в государственных хра­нилищах и т. п.

По-разному оценивалось также брачно-семейное законодатель­ство 40—60-х гг.

Советское право того времени, признав юридическое значение только браков, оформленных в органах загса, ввело категорию "вне­брачные дети", отцы которых не имели права признать их своими. В метриках этих детей делался прочерк в графе "отец"; дети не имели права наследования и других прав по отношению к отцу, не состоящему в зарегистрированном браке с их матерью.

Массовое правосознание не призывало к восстановлению су­ществовавшего до того института фактического брака, ссылаясь на который женщина могла любого знакомого назвать отцом ее ребенка (научные методы определения отцовства тогда еще не сущест­вовали). Однако правосознание резко порицало нормы, не дающие фактическому отцу ребенка возможности юридически признать его своим со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями¹.

С точки зрения морали родственные отношения вообще не за­висят ни от права, ни от правосознания.

¹ См.: Пергамент А. И. Правовое положение внебрачных детей дол­жно быть изменено // Сов. государство и право. 1956. № 3.

Правосознание оценивает факты и отношения, связанные с фор­мальной определенностью права, а также процессуальные формы¹.

Важно отметить, что правосознание является своеобразной формой действующего права при таких его источниках, как санк­ционированный обычай и прецедент.

Первоначально право складывалось в древности или в раннее Средневековье как обычное право в результате выборочного санк­ционирования судами и другими государственными органами обы­чаев, содержавшихся в общественном правосознании. Обычаи сан­кционировались выборочно потому, что нормы, выражавшие кол­лективистские традиции и обыкновения первобытной общины, не соответствовали отношениям частнособственнического общества. Санкционированный обычай, ставший образцом, прецедентом для последующих решений аналогичных дел, был соединением обыден­ного правосознания и правосознания официального (судебного, ад­министративного и др.). Сознание общества определяло содержа­ние правовой нормы; официальное правосознание признавало эту норму обязательной, придавало ей формальную определенность и обеспечивало санкцией.

Нормы обычного права содержались и сохранялись в созна­нии общества. Правосознание вообще было формой существования

¹ Так, массовому правосознанию не соответствовало устойчивое обы­кновение судебной практики, согласно которому председательствующий судья оглашал обвинительное заключение по уголовному делу. При та­ком порядке суд сразу занимал обвинительную позицию, тем более, что оглашаемый текст нередко содержал не только обвинения, но и нелест­ные суждения в адрес подсудимых. Против этого обыкновения не раз выступала юридическая печать, предлагая поручать оглашение обвини­тельного заключения хотя бы секретарю (но только не председательству­ющему) судебного заседания. Спор завершился Определением Конститу­ционного Суда Российской Федерации от 21 декабря 2000 г.

В Конституционный Суд обратился судья с запросом о соответствии Конституции части первой ст. 278 УПК РСФСР. Как говорилось в запро­се, прокурор, участвовавший в деле в качестве государственного обви­нителя, отказался огласить обвинительное заключение, сославшись на то, что в силу ст. 278 УПК РСФСР это является обязанностью суда.

Конституционный Суд в пленарном заседании согласился с тем, что возложение на суд обязанностей, связанных с обвинением, не соответство­вало бы конституционной функции суда, обеспечивающего осуществле­ние правосудия на основе состязательности и равноправия. Однако ст. 278 УПК РСФСР конституционным принципам правосудия не противоречит, поскольку не обязывает именно суд оглашать обвинительное заключение: "Судебное следствие начинается оглашением обвинительного заключения". Председательствующий судья, управомоченный руководить судебным за­седанием, вправе устанавливать порядок оглашения в суде обвинитель­ного заключения, а участвующий в деле прокурор не может отказаться от оглашения обвинительного заключения в судебном заседании (Собра­ние законодательства Российской Федерации. 2001. № 8. Ст. 785).

Эта проблема окончательно решена новым УПК Российской Феде­рации (ст. 273).

198

Сущность права. Проблемы теории и философии права