Глава 3. Сущностные качества права

91

основан на недостаточном понимании соотношения материальных и процессуальных норм: с одной стороны, недооценивается необ­ходимость и возможность реального исполнения обязанностей, пре­дусмотренных материально-правовыми нормами, с помощью про­цессуальных средств (принудительное исполнение); с другой сто­роны, принудительное исполнение рассматривают только с пози­ций гражданских прав и обязанностей, не замечая, что оно (при­нудительное исполнение) затрагивает порой более важные права и обязанности принуждаемого должника (например, неприкосно­венность жилища, право распоряжаться имуществом). Недопо­нимание проблем органической связи норм материального и про­цессуального права привело отдельных авторов к выводу, что взгляд на принудительное исполнение обязанности как на ответ­ственность объективно оправдывает фактическую безответствен­ность¹. Между тем достаточно известно, что сейчас именно нена­лаженность аппарата принудительного исполнения позволяет мно­гим недобросовестным должникам уходить от ответственности². По авторитетным сообщениям, в настоящее время реально испол­няется лишь 32% судебных решений. Из них по материальным искам в 1996—1997 гг. судебными исполнителями изъято 42% общей суммы, подлежащей взысканию по исполнительным доку­ментам. Исполнение остальных ²/з откладывается по различным причинам³.

Принятие федеральных законов "Об исполнительном произ­водстве" и "О судебных приставах"⁴ направлено на совершенство­вание государственной системы исполнительного производства как органической части правовосстановительной ответственности. В сочетании с рядом дополнительных организационных и законода­тельных мер⁵ эти законы призваны создать в конечном счете сис­тему объективированного (процессуально оформленного) государ­ственного принуждения, представляющего собой динамичный про­цесс, который не исчерпывается, а лишь завершается физическим

¹ См.: Малеин Н. С. Имущественная ответственность в хозяйствен­ ных отношениях. М., 1968. С. 14.

² Об этом писал тот же автор, справедливо сетуя на то, что реше­ ния арбитража не обеспечены гарантиями принудительного характера и потому "ответственность" не будет реализована (см.: Малеин Н. С. Право­ нарушение: понятие, причины, ответственность. М., 1985. С. 140—141). Если так (а это действительно так), то в чем смысл рассуждений того же ав­ тора, что при взгляде на принудительное исполнение как на ответствен­ ность "безответственность признается ответственностью"? (Указ. соч. С. 145).

³ См.: Законодательство. 1998. № 4. С. 3.

⁴ Собрание законодательства Российской Федерации. 1997. № 30. Ст. 3591, 3590.

⁵ См.: Новоселова Л. А. Взыскание денежных средств по решению су­ да // Законодательство. 1998. № 4. С. 79 и след.

или, точнее, фактическим (прямым, непосредственным) принуж­дением. Именно неизбежностью развертывания этой процессуаль­но оформленной процедуры принуждения осуществляются давле­ние на правонарушителя, понуждение его к выполнению обязан­ностей, порожденных деликтом, органическое соединение "обяза­тельности" и "принудительности" в нормативно-правовой модели имущественной ответственности.

Существенным вкладом в решение этой теоретически спор­ной проблемы является концепция С. Н. Братуся, определявшего ответственность именно как "состояние принуждения" к исполне­нию невыполненных обязанностей. При таком подходе на первый план выходит "технология принуждения", регулируемая именно процессуальной формой. Законность и неотвратимость ответствен­ности обеспечиваются прежде всего тем, писал С. Н. Братусь, "чтобы бесперебойно и ответственно работал государственный аппарат, в частности, юрисдикционные органы, в случаях нарушения норм пра­ва, деятельность которых также определяется нормами права... Оче­видно, важным средством обеспечения надлежащей работы этих органов должна быть ответственность соответствующих должнос­тных лиц за допущенное ими бездействие или иное нарушение за­конности"¹.