Kuveyt_Mozaika_vremen

Заметно выделяется на этом блеклом фоне дом английского консула. «Оштукатуренный снаружи, он бросается в глаза белым пятном своего фасада». И поэтому «более заметен, чем дворец самого шейха, который отличается от остальных построек лишь флагштоком, да постоянным присутствием у ворот нескольких оседланных коней», предназначенных для доставки во дворец гостей с заходящих в бухту иностранных судов.

Дворец правителя стоит «на самом берегу», который в том месте «несколько приподнят» и укреплен «при помощи грубо устроенной плотины».

Главные улицы города – «довольно широкие». В сравнении с другими городами Арабского побережья Персидского залива, «отличаются чистотой». «Рынок, центр деловой активности города, – весьма обширен» и «в изобилии снабжен товарами», в том числе европейскими изделиями, вроде манчестерской мануфактуры, холодного и огнестрельного оружия, а также привозным зерном, молочными продуктами и т. д.

Площадь, прилегающая к базару, место проведения ярмарок, «простирается до самой городской стены, за которой начинается настоящая аравийская пустыня». Почти от самих городских стен

и«на целые версты вокруг она покрыта становищами бедуинов». Прикочевывают они сюда «для обмена скота и продуктов скотоводства на произведения европейской промышленности». Скот и рыба служат жителям города главными продуктами питания. «Здешняя почва бесплодна».

«Предмет большой ценности» в уделе Сабахов – пресная вода. Берут ее из колодцев, вырытых в пустыне. Доставляют в город «в кожаных мехах, погруженных на ослов». Завозят сюда питьевую воду и из Шатт-эль-Араба, морем (4).

«Численность населения города, – сообщает А. Адамов, – по причине прилива и отлива кочевников не является величиной сколько-нибудь постоянной». В стенах его скапливается порой (речь идет, заметим, о 1912 г.) «до 40 тыс. душ, хотя число коренных жителей не превышает 25 тыс. чел.» (5).

Жили кувейтцы в основном морем, свидетельствует А. Адамов,

ислыли «одними из самых отважных на всем Персидском заливе

мореходов». Суда их можно было повстречать и в Бомбее, и у побережья Малабара, куда они «ходили за рисом и другой провизией», но главное – «за тиковым деревом для постройки парусников на собственных судоверфях» (6).

Арабы Кувейта, докладывал в своих донесениях другой русский дипломат-востоковед, А. Ф. Круглов, так же служивший в генеральном консульстве Российской империи в Багдаде и «присматривавший» за делами в Персидском заливе, «пиратством не занимались».

Главной сферой их деятельности являлась торговля. «Кувейтские моряки выделялись отвагой, верностью данному слову и принятым на себя обязательствам» (7).

«Помимо каботажной торговли и рыболовства», рассказывает в своем сочинении «Ирак Арабский» (1912) А. Адамов, кувейтские парусники «принимали деятельное участие в жемчужной ловле у Бахрейнского архипелага». Некоторые из них отправлялись на «жемчужную охоту» в Красное море и на Цейлон (8).

Из информационно-справочных материалов и депеш дипломатов Российской империи следует, что Кувейт «выступал главным портом Внутренней Аравии». Почти ежедневно «караваны с разными товарами» уходили из него в Неджд и Джабаль Шаммар, в Эр-Рийад (Эр-Рияд) и Хаиль. Поставляли через Кувейт и контрабандные грузы, главным образом – оружие, в том числе и в племена, «населявшие Ирак Арабский». Из Месопотамии, в свою очередь, шел контрабандный вывоз в Кувейт «предметов торговли, временно запрещенных к экспорту турецким правительством», – лошадей, к примеру, и «зерновых хлебов». Дело в том, что в Кувейте «турецкое таможенное ведомство ни своего отделения, ни агента не имело», и потому эти «предметы торговли» беспрепятственно вывозили оттуда за пределы турецких владений в Аравии (9).

Интересные воспоминания о Кувейте оставил член Императорского общества любителей естествознания и антропологии, профессор Московского университета Н. В. Богоявленский, посещавший Кувейт весной 1902 г. День у жителей Кувейта разделен на две половины, повествует он в своих заметках «По берегам Персидского залива». Первая из них «начинается задолго до восхода солнца, и продолжается часов до 10–11 утра». После чего жизнь в городе

замирает. Лавки на базаре закрываются, торговые ряды пустеют. Все расходятся по домам, спасаясь от зноя. Во второй половине дня, ближе к вечеру, базары вновь оживают. Возобновляется бойкая торговля в лавках. Местных товаров в них немного; практически все – привозные, большей частью – из Индии. Самое интересное на рынках – это люди. «Женщины, судя по грациозности мужчин, должны быть верхом грации». Но об этом «можно только догадываться», так как все они – «закрыты»; лица их – в «полумасках». Рядом с женщинами играют дети, притом «совершенно голые». Тела многих из них сплошь усеяны «болячками от укусов москитов». Повсюду – масса верблюдов.

Жители Кувейта – приветливы и гостеприимны. Во дворце шейха, где, по словам Н. Богоявленского, его поселили, каждый день два рослых, атлетически сложенных галласа (раба-африканца) подавали ему обильный обед. Пища, что они приносили, едва помещалась на двух больших подносах. Состояла она из громадного блюда с вареным рисом, которым «можно было бы накормить с десяток проголодавшихся людей», жареной рыбы, вареной баранины

ипохлебки.

Ошейхе Мубараке, с которым он встречался и беседовал, Н. Богоявленский говорит, что эмир Кувейта показался ему человеком мудрым, этаким «замечательным восточным дипломатом» (10).

В городе Эль-Кувейте, когда там находился Н. Богоявленский, насчитывалось 3000 домов, 500 магазинчиков, 3 караван-сарая, 3 школы и множество складов. В жемчужном промысле участвовало 500 парусников. Океанский флот шейхства располагал около 40 большегрузными судами, совершавшими торговые экспедиции в Индию и к побережью Африки. Заметное место в деловой жизни Кувейта тех лет занимало судостроение, дававшее работу 300 плотникам (11).

Дворец-форт правителя в любом из княжеств Аравии являлся «местом центральной власти», а шатер на бедуинском становище с копьем у входа и со страусовыми перьями на нем – «домом власти» племени. Всякая попытка «изъятия власти», как тогда выражались, в каком бы ни было из уделов, сопровождалась обязательным захватом дворца правителя. Не раз использовали это в своих целях

и сами англичане во времена их колониального господства в зоне Персидского залива. Так, будучи недовольными поведением того или иного правителя, отказывавшегося, к примеру, платить огромные репарации за ущерб, нанесенный пиратами британским судам у берегов его земель, англичане угрожали бомбардировать дворцовый комплекс (располагался он, как правило, у моря). Случись, шейх не шел на попятную, тогда дворец-форт правителя, знак-сим- вол верховной власти княжества, разрушали из орудий палубной артиллерии. Такими действиями англичане «марали» его авторитет среди кочевых племен. Показывали неспособность правителя защитить «дом власти», а значит – и отдавшиеся под его защиту кочевые племена (12).

До 1948 г. никакой пожарной службы в городе не существовало и

впомине. Рассказывают, что когда в том году случился крупный пожар на судоверфи, располагавшейся рядом с дворцом правителя, то тушили его, как говорится, всем миром. Привлекли к «схватке с огнем» и пожарную команду, принадлежавшую Кувейтской нефтяной компании. Именно после этого инцидента и впечатляющей работы пожарников нефтяной компании власти Кувейта учредили первый

встране пожарно-сторожевой пост.

Достойно защищать свои владения шейх племени и правитель удела могли только при наличии у них достаточного количества воинов. Чем большей силой, «копий и мечей», располагал правитель того или иного княжества или шейх того или иного племени, тем большую территорию он мог контролировать. В зависимости от того, какой была военная сила племени или шейхства границы их территорий раздвигались или сужались.

По обычаю аравийской пустыни, слабые племена становились под эгиду сильных, принимали их сюзеренитет. Взамен этого платили дань тем, кто брал их под свое покровительство (деньгами, финиками, верблюдами, лошадьми и домашним скотом), либо обязались выставлять, когда потребуется, согласованное с заступником число воинов (13). Племя, попадавшее под защиту, делалось частью племени-защитника, его боевой дружиной.

Регулярных войск, как таковых, в аравийских княжествах в прошлом не существовало. У каждого из правителей имелись, по

словам арабских историков, «незначительные» личные гвардии, состоявшие из наемников-бедуинов, опытных и профессиональных в военном деле. В землях Верхней Аравии их называли словом «фидавиййа», а в Нижней Аравии – «мутарзиййа», что значит «жертвующие собой» (14).

В 1905 г. личная гвардия эмира Кувейта, то есть «регулярные военные силы» шейхства, насчитывали, по данным Дж. Лоримера, 100 чел. (Бахрейна, для сравнения, – 200, Омана – 1050, Ра’с- эль-Хаймы – 70, Шарджи – 20) (15).

Правители шейхств, призывавшие свои племена под ружье для проведения военных кампаний, должны были платить им за это – звонкой монетой либо щедрыми подарками в виде риса, кофе, чая, сахара, оружия и верховых животных. Главным донорами и источниками финансирования военных кампаний правителей выступали торговцы.

Жизнь Кувейта конца 1930-х-начала 1940-х годов, то есть «донефтяных времен», как говорят кувейтцы, красочно отражена в воспоминаниях и донесениях работавших в бассейне Персидского залива английских дипломатов и инженеров. Дома в те годы, сообщают они, строили из глины. Крыши крыли тростником, что завозили из Южного Ирака. В сезон дождей жилища кувейтцов основательно размывало. Так, ливень и страшный шторм, что обрушились на Кувейт в одну из ночей в феврале 1930 г., смыли чуть ли не весь город. В хрониках Кувейта происшествие это фигурирует под именем «ночи ужаса и страха, горя и несчастья» (ливни, прошедшие в 1937 г., уничтожили 2000 домов) (16)

После дождей, пишет Вайолет Диксон, выползали из своих нор-убежищ, во дворах и на улицах, змеи и ящерицы. Когда сезон дождей заканчивался (обычно в конце февраля), то на Кувейт надвигалась саранча. Небо делалось черным. В одночасье саранча покрывала собой огромные пространства. Прыгающие насекомые (арабы называли их словом «дибба») в мановение ока пожирали всю траву на пастбищах. Крупные стаи саранчи наваливались на Аравию каждые семь лет (17).

Мужчины, одетые в белые, длинные до пят рубахи (дишдаши) передвигались по улочкам города на осликах. На них же развозили

и воду, а в праздничные дни катали детишек. Лица женщин, укутанных в черные накидки (абайи), скрывали чадры и бурки (лицевые маски). Обувь, легкие сандалии и шлепанцы, имелись у немногих. Практически все ходили босиком. Женщин за стены города стража, дежурившая у въездных ворот, без письменного разрешения не выпускала (18). На ночь все эти ворота наглухо запирали, и охраняли круглосуточно (19). Каждые из ворот имели своих потомственных стражей-хранителей, и находились под присмотром одних и тех же семейств на протяжении столетий.

Когда 22 мая 1929 г. мы прибыли в Кувейт, рассказывает Вайолет Диксон, стояла страшная жара. Судно бросило якорь в двух милях от побережья.

В старом здании политического агентства, где мы разместились, было невероятно душно. Для того чтобы хоть как то освежить воздух, использовали огромное опахало. Приводил его в движение, дергая за веревку, мальчуган одной из нанятых нами служанок. Ночи проводили на крыше дома. Долго привыкали к перестуку инструментов трудившихся по ночам, то есть прохладное время суток, корабелов на судоверфях, раскинувшихся вдоль побережья, буквально в нескольких шагах от агентства. В зимнее время года, довольно прохладное в Кувейте, разжигали в доме очаг. Электричества не было. Генератор в агентстве установили только в 1932 г. Когда темнело, зажигали свечи и керосиновые лампы. Во дворе дома держали на привязи двух лошадей, привезенных из Бушира. Поодаль от них, на открытой веранде, спал черный персидский кот, тоже завезенный нами оттуда. Обустраиваясь на новом месте, прикупили на рынке кур, петуха, голубей и трех собак масти салюки. Едва-едва начинало светать, затевали пение петухи во дворах. На рассвете горожан будили голоса муэдзинов, раздававшиеся с минаретов мечетей, и оповещавшие мусульман о наступлении времени для утренней молитвы.

В Эль-Кувейте, в самом городе, проживало в то время 60 тыс. человек, в том числе 11 европейцев. Каждый дом состоял из двух частей, женской (харам) и мужской (диванийа). Входная дверь в харам располагалась под углом. Такое устройство двери в женской половине жилища преследовало несколько целей. Во-пер-

вых, чтобы никто из наведывавшихся в дом «чужих мужчин» не видел, что происходит в «обители женщин», если дверь открыта. И, во-вторых, чтобы воспрепятствовать проникновению в харам злых духов, ибо двигаются он, по поверью, только прямо, и срезать углы не могут. Дома окружали высокие, возведенные из глины, сте- ны-заборы. В домах состоятельных кувейтцов из числа торговцев и владельцев судов имелись и специальные отдельные дворы для клиентов. В каждом жилище была кофейная комната, а за воротами в ограде – выложенная из кораллов и глины широкая скамейка, покрытая ковриком. Такое сооружение кувейтцы называли, что интересно, словом «датча», созвучным русскому слову «дача». Смысл этого слова – «место отдыха, встреч и бесед с друзьями». Там собирались по вечерам, чтобы посудачить о прожитом дне и насладиться прохладным бризом, мужчины-соседи со своими ребятишками. Женщины устраивались на отдых на крышах домов, забранных со всех сторон высоким парапетом.

Город простирался вдоль побережья на расстояние в 4 мили, и в центральной его части уходил мили на две в глубину. На окраине располагались два мусульманских кладбища и одно христианское.

Врач Американской протестантской миссии, доктор Мери, прибывшая на работу в Кувейт в 1934 г., рассказывала, что дома кувейтцов тех лет походили издали на большие, вылепленные из глины корабли. Внешнюю часть этих домов, одноэтажных, одноцветных и в большинстве своем абсолютно одинаковых на вид, составляли лишенные окон высокие стены. Между рядами плотно прижавшихся друг к другу домов пролегали узкие улочки (сикки), по которым передвигались горожане с осликами, гружеными мехами с водой, хворостом и т. д. (20).

Дома богатых кувейтцов находились в прибрежной полосе бухты. Самыми большими из них владели, по словам Вайолет Диксон, торговец лошадьми Йусуф ал-Бадр, один из друзей и советников шейха Сабаха II, семейства ал-Хамад и ал-Ганим, а также несколько прославленных капитанов, ‘Абд ал-Карим ал-Наджди, к примеру (21).

Жилища знатных и богатых горожан отличались не только их величиной, мощными оградными стенами с двумя деревянными

резными воротами, но и наличием в них нескольких дворов. В доме ал-Бадра, к слову, их было пять: гостевой и женский, кухонный и скотный, и так называемый деловой, где Йусуф ал-Бадр встречался с клиентами и партнерами, и заключал торговые сделки.

До1950-х годов дома в Кувейте строили в основном одноэтажные, редко – двухэтажные, с плоскими крышами и высокими парапетами. Второй этаж состоял, как правило, из одной комнаты – гостевой, где проходили маджалисы, мужские встречи-посиделки. Входные двери в жилища, которые называли «лицами домов», заказывали у местных мастеров-резчиков или привозили из Индии, вместе с тиковым деревом для парапетов и мангровыми бревнами для потолочных перекрытий. Ковры доставляли из Персии.

На фоне одноликих, глиняных жилищ горожан бросались в глаза чайные и кофейные дома, возведенные из кораллов. Самые популярные из них находились на набережной бухты и на рынке, в центре города. В первых из них собирались по вечерам моряки, а в тех, что на рынке – торговцы, дабы поговорить за чашечкой кофе с наргиле о делах житейских.

Вкаждом доме, вспоминала Вайолет Диксон, держали в те годы одну-две овцы. По утрам пастухи собирали их и выгоняли на выпас, за стены города. Возвращались перед заходом солнца. У многих кувейтцов имелись лошади. Правитель Кувейта владел 50 кобылицами чистой арабской породы с богатой родословной.

Прибыв в Кувейт, пишет Вайолет Диксон, они с мужем прихватили с собой много непортящихся продуктов. Воду приобретали у разносчиков воды, и сливали в специальную цистерну, установленную в тенистой части двора английского политического агентства. Четыре галлона стоили 1,5 аннаса. На одном ослике перевозили по три кожуха с водой.

В1929 г. в Эль-Кувейте, по словам Вайолет Диксон, насчитывалось 3–4 автомобиля, не больше. Торговцы передвигались по городу на белых осликах, с большими зонтами, раскрытыми над головами, что выделяло их среди остальных горожан.

Девять из сорока суннитских мечетей были соборными (джамиа’). По пятницам, то есть по выходным дням, в них собиралась на проповедь вся умма (община) того или иного квартала или района

города. Большой популярностью у горожан пользовалась главная мечеть – Масджид-эль-Сук (располагалась на рыночной площади) (22).

Центром жизни города являлся рынок, лежавший напротив ворот старого форта. Вплотную к главной площади рынка, где устраивали праздничные гуляния, примыкали так называемые женские ряды, где кувейтки приобретали у торговок женские одежды, кухонные аксессуары и прочие принадлежности для дома. Рынок представлял собой лабиринт крытых улиц с лавками, специализировавшимися на торговле теми или иными товарами. Если на рынке появлялся автомобиль, его тут же окружала толпа любопытных. Поглазеть на «плюющего дымом стального коня» сбегались и горожане, и бедуины.

Товары на рынке торговцы спокойно давали в кредит. «Письмо и цифирь» среди владельцев лавок знали немногие. Но вот на память никто не жаловался. Что кому отпускали и на какую сумму, могли сказать сразу (23).

На центральной улице рынка, связывавшей его с таможней, располагались конторы торговцев-оптовиков и мастерские золотых и серебряных дел мастеров, где изготавливали женские ювелирные украшения. Особым спросом у бедуинок и у горожанок пользовались браслеты, ручные и ножные, и ожерелья, сделанные из старинных серебряных монет, чаще всего – из талеров Марии Терезии.

Товары, прибывавшие морем, разгружали на пристани. И уже оттуда, с «таможенного двора», доставляли на рынок, в лавки. Монополию на перевозку грузов держали в руках переселенцы-персы.

Время от времени на рынок являлись бедуины – за кофе, рисом, керосином и прочими товарами. Проходили в город через ворота Наиф и Джахра.

У первых из них располагалась хорошо укрепленная сторожевая башня с хранившимся в ней арсеналом. В дни посещений города бедуинами народ буквально протискивался по улочкам рынка. Повсюду стояли верблюды, груженные корзинами и мешками с хворостом, козьей и овечьей шерстью, каракулем и кожами. Бедуины, все как один, были босыми. В руках держали тонкие длинные трости (‘аса), непременный атрибут костюма кочевника-аравийца.

Кувейтский рынок, рассказывает Вайолет Диксон, славился своими «птичьими и ароматными рядами», где продавали певчих

иловчих птиц, а также знаменитые аравийские благовония и «ароматы чужих земель» – духи из Южного Йемена и Китая, из Индии

ис Цейлона.

Укаждого кочевого племени в Аравии имелся в прошлом облюбованный им город и рынок в нем, где бедуины, «обменивали свои товары на чужие», приобретали все, в чем нуждались. У кочевников Северо-Восточной и Центральной Аравии таким рынком являлся кувейтский, где «можно было сыскать, – как они говорили, – все, что на свете есть». Если горожане жаловались на то, кочевники вели себя на рынке недостойно, то есть грубо и необходительно, то хождение (мусабилу) им туда – до принесения шейхом племени извинений жителям города – закрывали (24).

Самой ходкой «деньгой» на кувейтском рынке до обретения шейхством независимости хронисты называют индийскую рупию (1 рупия = 0,11 фунтов стерлингов), а также серебряный талер Марии Терезии, персидский кран и турецкую лиру. Охраняли рынок круглосуточно, сообщают они. Тишину и порядок на нем поддерживали стражники-шииты из переселившегося в Кувейт иранского семейства ал-Балуши. Профессия эта передавалась по наследству.

Английский политический агент на Бахрейне, сэр Руперт Хей, часто бывавший в Кувейте, отмечал в своих воспоминаниях, что даже после 2-ой мировой войны, в конце 1940-х годов, Кувейт все еще считался среди английских дипломатов городом седого прошлого Аравии, «суровой точкой» на карте полуострова. Местность там – абсолютно плоская, писал он; зелени нет никакой. Ветра поднимают жуткие песчаные бури, которые буквально накрывают город своим покрывалом. Многое – под запретом. Самое бойкое

илюдное место в городе – рынок. Среди изделий местных ремесленников обращают на себя внимание инкрустированные медными пластинами высокие кресла из тикового дерева, которые капита- ны-мореходы устанавливают в своих рубках на судах, совершающих торговые экспедиции в Индию, на Цейлон и в земли Восточной Африки. Повышенным спросом у горожан пользовались, по его