Kuveyt_Mozaika_vremen

Эмир послал за дочерью, и она повторила ту же историю, точь в точь. Более того, открылась и насчет дерзкого разбойника. Поведала отцу о том, что когда она бежала из дворца, то большой сундук, в котором она пряталась, стащил из дома подруги силач-разбойник, дерзкий и отчаянно храбрый, тот, о котором говорит вся пустыня. О том же, что в сундуке – принцесса, он не знал и не ведал. С восторгом описала, как мужественно и отважно он дрался с джинна- ми-духами, оборачивавшимися разъяренными львами, как трижды побеждал их, не в пример ее мужу, забившемуся в угол, едва увидев прыгнувшую на него огромную крысу.

Эмир, наслышанный, о дерзком разбойнике, который, согласно народной молве, все изъятое им у богачей раздавал беднякам, захотел повидаться с ним. Поинтересовался у дочери, узнала бы она его, если бы увидела. Принцесса ответила утвердительно.

Долго потом эмир ломал голову над тем, как заманить удальца во дворец, и придумал. Повелел глашатаям пройтись по городу и объявить горожанам о предстоящем «веселье великом». Непременно побывать в кофейных и чайных домах города, на площадях и рынках, в караван-сараях и припортовых винных погребках. Известить о грядущем веселье кочевые племена.

Стали готовиться. Забили десять верблюдов и бессчетное количество овец. Столы накрыли в необычном по форме для аравийских дворцов зале, длинном-предлинном, с двумя входами-выходами по обоим концам. С одной стороны зала двери отворялись на улицу, а с другой – на очень узкий проход, пролегавший между домами, сырой и грязный, куда сливали нечистоты.

У дверей, выходивших на улицу, через которые гости должны были проходить в зал, эмир распорядился усадить на шесте пойманную его охотниками огромную хищную птицу, пугавшую всякого, кто на нее глядел.

Люди прибывали и прибывали. Подходили к распахнутым дверям зала, где стояли столы, уставленные дорогой посудой, видели птицу … и сразу же интересовались у стражников, нет ли другого входа. Те предлагали им проследовать в зал через черный вход, с противоположного конца. Обувь свою, запачканную к тому же грязью, гости оставляли, как это принято в Аравии, у порога.

Через какое-то время у главного входа появился рослый молодой бедуин, богатырского телосложения и приятной наружности, с тростью погонщика верблюдов в руках. Увидев птицу при входе, что-то ей громко прокричал – и она больше не проронила ни звука. Он вошел в зал. Легкие сандалии, сшитые из кожи газели, оставил у дверей.

Слуги начали вносить на огромных медных подносах запеченное мясо, обложенное горячим, не остывшим рисом. Брать еду руками, пока она не остынет, никто из гостей не решался. Ни вилок, ни ложек, ни столовых ножей аравийцы в то время не знали. Только молодой бедуин, огромного роста и крепкого телосложения, коим был разбойник Мухаммад, вынул из-за пояса кинжал, отсек им кусок мяса от поданного к столу ягненка, и, насадив его на лезвие другого кинжала, начал есть. Эмир, заинтересованно присматривавшийся ко всем тем, кто находился в зале, конечно же, обратил внимание и на этого бедуина, вошедшего через главный вход. Когда пиршество уже близилось к концу, встал со своего места, подошел к нему и поинтересовался его именем. Я – простой кочевник, ответил тот, известный в своем племени под именем Мухаммад. Рис у меня есть, а вот мяса мало. Но сегодня я досыта наелся им, на празднествах, устроенных для народа моим эмиром. За что и хотел бы поблагодарить его. От всей души сказать ему спасибо за то, что не забыл он пригласить на гулянье весь свой народ, людей знатных и простых, богатых и бедных.

Гостям подали кофе со сладостями, окурили благовониями, и они, один за другим, стали покидать дворец. Направился к выходу

иМухаммад, но эмир окликнул его, и попросил ненадолго задержаться. После чего проследовал с ним в другой зал дворца. Там, за шелковым занавесом-перегородкой, сидела принцесса. Она узнала

иголос бедуина, и его самого, посмотрев в небольшую дырочку, проделанную ножом в занавесе. Кивком головы подтвердила заглянувшему за занавес отцу, что это именно тот молодой человек, о котором она ему рассказывала.

Глядя в глаза исполина-кочевника, эмир сказал: «Вижу, что есть в моем уделе только один мужчина, достойный руки принцессы. Народная молва гласит, что заботится он о людях, простых и

бедных. Подумываю я о том, чтобы назначить его визирем, а вслед за тем и отдать ему в жены свою любимую дочь». Так разбойник Мухаммад и сделался визирем. После чего сыграли свадьбу с принцессой. И прожили они потом долго и счастливо, в радости, любви и согласии (24).

Одно из сказаний племен Северо-Восточной Аравии повествует, что торговцы Кувейта, собравшись однажды поговорить о делах, увлеклись разговором о том, можно ли сохранить молодость, души и тела, и как это сделать. Обратились с аналогичным вопросом к одному из ‘алимов, известному в Кувейте мудрецу. Тот, подумав немного, ответил, что для того, чтобы оставаться, как можно дольше, молодым, нужно, чтобы компанию мужчине по вечерам составляла молодая красивая женщина. Но главное, добавил он, чтобы, помимо женских чар, жена-прелестница обладала здравомыслием, была натурой увлекающейся, питала пристрастие к чему-либо еще, кроме забот домашних и обязанностей супружеских, – чтобы доставляла удовольствие в беседах.

Бедуины Кувейта считают, что «удержать молодость» помогают мужчине «три вещи»: ночные утехи с женщиной, охота и езда на лошади. Только «три вещи» услаждают сердце кочевника, говорят они, – покрытое зеленой травой пастбище для выпаса скота, колодец полный воды, да прелестное личико умной женщины, ласкающее взгляд ее мужчины. «Ночи любви, – гласит древняя поговорка бедуинов, – это для аравийца и удовольствие жизни, и эликсир молодости».

Ограниченность материальных богатств бедуина заставляла его высоко ценить в людях благородные черты характера, особенно честь и достоинство, мужество и преданность роду и племени.

Суровый образ жизни в пустыне диктовал священный обычай гостеприимства. Его в Аравии вообще и в Кувейте в частности свято чтут и поныне. Гостеприимство, а также клановое семей- но-родовое единство и родоплеменную солидарность можно смело называть отличительными чертами характера коренных арабов Аравии. Законы и правила жизни в пустыне, отмечал известный русский дипломат-востоковед А. Адамов, «вменяют каждому бедуину в священную обязанность приютить и накормить странни-

ка, притом совершенно безвозмездно». Обидеть путника, ставшего «гостем шатра», считается поведением недостойным, «чернящим лицо» рода и племени (25). Взаимоотношения между хозяином шатра и гостем, вспоминали путешественники, носили в прошлом характер «религиозной святости», также, к слову, как между бедуи- ном-проводником и его хави, то есть подопечным путником-чуже- странцем. Существовал даже своего рода кодекс поведения хозяина шатра и гостя, проводника и хави.

Гость в шатре бедуина, – это свидетельство известности хозяина жилища; гость – это источник вестей, говаривали в прошлом кочевники. Если бедуин давал путнику убежище и делил с ни хлеб и соль, писал К. Ф. Вольней, французский энциклопедист и путешественник, посещавший Аравию в 70-е годы XVIII века, то «ничто в мире не могло заставить его предать гостя» (26).

Скупость в Аравии во все времена порицалась. Прослыть скупым было страшнее смерти. Кочевники такого человека из «круга общения» исключали, и пустыня его отвергала. Сторонились скупца и горожане; в дома свои не впускали.

Если человек становился «гостем племени», сообщали в своих справочных материалах российские дипломаты-арабисты, то у него обязательно появлялся защитник (хами), тот, у кого человек этот «находился на руках», тот, кто сопровождал его повсюду и отвечал на все его вопросы.

«Гостю – лучшее», наставляет аравийца мудрость предков. «Гость – хозяин принявшего его шатра», – вторит ей пословица бедуинов. «Гость есть гость, даже если он задержится у тебя на зиму, а потом останется и до лета», – гласит поговорка арабов Аравии. Страннику, становящемуся «гостем шатра», непременно предложат кофе, пищу и место для отдыха.

Венец гостеприимства в Аравии – угощение гостя кофе. Этикет арабов Аравии предписывает, что каким бы богатым ни был стол, кофе гостю надлежит подать непременно. Кофе занимает особое место в повседневной жизни жителя Аравии. Когда аравиец хочет подчеркнуть, что слова его – сущая правда, то, налив чашечку кофе, и подав ее гостю, скажет: «Веришь мне – прими из моих рук

кофе». «Дом, где нет кофе, – жилище скупого», – гласит поговорка аравийцев.

К кофе в домах коренных жителей Кувейта обязательно подадут кудуа’ – большой медный поднос с финиками, халвой и другими аравийским сладостями (в народе его называют «подносом предков»). Кофейные столики мастерят из бережно передаваемых из поколения в поколение резных входных дверей. Покрытые стеклянной «скатертью», невысокие столики эти, на изящных ножках из дорогих пород дерева, – непременный атрибут жилища состоятельного кувейтца.

Старожилы Кувейта, регулярно посещающие уютные кофейни на городском рынке, объясняют своим внукам, что кофе, как поучали их в свое время отцы и деды, «улучшает зрение, укрепляет память и оттачивает разум». Разум же человека, повторяют они слова Пророка Мухаммада, – это лучшее творение Господа. Обогащать и развивать его надлежит непременно.

В разговоре между собой кувейтцы, если хотят сказать, что такой-то соплеменник – человек гостеприимный, то по старинке и сегодня говорят, что «кофейник в доме (‘Абд Аллаха, к примеру) всегда полон». Утрату ступки для помола кофейных зерен, так же как и кофейной ложки, с длинной ручкой, для помешивания зерен при их обжарке, коренные жители Кувейта считали в прошлом дурным предзнаменованием, знаком надвигавшейся беды и грядущих ненастий.

До XVII века кофе в Европу поступал, для справки, только из Йемена. Родина кофе – эфиопская провинция Каффа. Оттуда кофейные кусты завезли в Йемен. Появление там первых кофейных плантаций предания связывают с шейхом ал-Шадли. Имя этого человека йеменцы и поныне поминают в утренних молитвах. Вывоз кофе из Йемена шел через порт Моха. Отсюда – и название лучшего в мире сорта кофе («мокко»).

Долгое время посещать кофейные плантации в Йемене чужеземцам запрещалось, строго-настрого. Вывоз кофейных кустов и даже сырых, только что собранных кофейных зерен, которые можно было бы использовать в качестве семян, карался смертью. История сохранила имена людей, решившихся все же сделать это.

Первым среди них фигурирует в сводах аравийской старины ин- дус-мусульманин Шах Джамар Мазарби. Возвращаясь из паломничества в Мекку, он как-то умудрился раздобыть в одном из йеменских портов семь сырых зерен, и тайно пронести их на судно, минуя таможенный досмотр. В Индии посеял эти зерна на Чандрагирских холмах в Картенаке. В 1616 г. несколько кофейных кустов вывез из Йемена голландский купец Питер ван дер Брак; их посадили в Ботаническом саду в Амстердаме. В XVIII веке голландские купцы завезли кофейные кусты из Мохи на Яву и Суматру. Так, шаг за шагом, кофе стали выращивать и в других частях мира. И вскоре он сделался, наравне с чаем, одним из любимых напитков людей.

Среди знаменитых кофеманов историки упоминают Иоганна Себастьяна Баха, легендарного композитора, автора Кофейной кантаты, предпочитавшего кофе пиву, традиционному напитку немцев. Обожал кофе Наполеон Бонапарт.

Кофе в жилище аравийца подают гостю перед трапезой, а также во время беседы, которая проходит после еды.

В шатрах бедуинов блюда с пищей – рисом, мясом и рыбой – расставляют на белой скатерти, разостланной на песке. Если в гостях у бедуина находится шейх, то подают блюд пятнадцать, не меньше. На половине из них – красуются целиком зажаренные бараны, внутри них – запеченные куры. Еду по старинке, закатав рукав, берут с блюд-подносов правой рукой. Едят молча. Согласно традиции, прием пищи в аравийской пустыне, должен сопровождаться молчанием.

После еды – время беседы. «Говори с людьми о том, что они знают, – гласит народная мудрость арабов Аравии; – и сторонись пустых разговоров». Таков здесь этикет беседы, и знать его, отправляясь с деловой поездкой в те края, небесполезно.

Пожилые торговцы Кувейта называют бессодержательную болтовню «пустословием», «болезнью языка», которой, по их словам, особенно, дескать, подвержены женщины.

В беседах с коренными кувейтцами нужно избегать сплетен, не допускать их ни в коем случае. «Сплетни, – утверждает поговорка арабов Аравии, – это прямой путь к мучениям в потустороннем мире». «Спеши говорить о человеке хорошо, а не плохо», – пригова-

ривают к месту аравийцы. «Доброе слово – хорошо, – поучают своих потомков умудренные жизненным опытом старейшины семей- но-родовых кланов Кувейта, – а доброе дело – лучше. Утверждай себя среди соплеменников делами, а не словами».

«Разговор, – что дорога», – любят повторять кувейтцы слова Абу ал-Аббаса ас-Саффаха, первого халифа из династии Аббасидов (правила 750–1258) (27). И добавляют: человек, вступивший в разговор, нуждается в собеседнике интересном и умном, так же как путник, оказавшийся в чужом уделе, нуждается в проводнике, знающем и опытном.

В диванийе, то есть в мужской части шатра или дома, беседу ведут только гость и хозяин жилища. Другие, присутствующие при разговоре люди, приглашенные на встречу с гостем, сидят молча. Вступают в разговор только тогда, когда к кому-нибудь из них хозяин жилища обратиться по имени.

Если во время деловой беседы с иностранцем-партнером, проходящей в доме аравийца, в диванийю войдет жена хозяина жилища, лицо которой прикрыто вуалью, – это знак абсолютного к вам доверия всего семейства. И это в Аравии дорогого стоит.

Нужно помнить и о том, что у представителей старшего поколения бедуинов-кочевников Кувейта нет календаря. Многие из них отсчитывают годы и события в жизни семьи и рода, племени и страны со времени битвы у Джахры (1920), писала в своих воспоминаниях о Кувейте Захра Фрис (27*).

Интересная беседа требует знаний, а «знания, – утверждает один из жизненных постулатов торговцев Кувейта, – самая дорогая вещь на ярмарке жизни». «Человек, лишенный разума, – гласит народная мудрость аравийцев, – решето; наделенный им и вооруженный знаниями – солнечный диск. Решетом же, как известно, солнечный диск не закрыть».

Первая школа человека, считают много повидавшие на своем веку главы именитых торговых кланов Кувейта, – это его семья, мать и отец. Именно они прививают детям понятия чести и достоинства, равно как и тягу к познанию обычаев и традиций предков, сказаний, легенд и преданий своего народа.

Человек, «постигавший букву и цифирь», как говаривали в старину в Кувейте, «наполненный знаниями», был лицом узнаваемым и уважаемым. Адиб (араб просвещенный), не раз сказывали в беседах с российскими дипломатами шейхи кочевых племен, – это достояние племени, его помощник и поводырь. Полученные знания адиб непременно обратит на пользу себе, роду и племени. Люди просвещенные и к тому же осведомленные о том, что происходит в мире, то есть наделенные знаниями о чужих странах и их народах, почитались в Аравии особо, состояли советниками при дворах эмиров.

«Отцом кувейтской литературы и национальной интеллектуальной мысли» местные краеведы называют великого арабского поэта, ‘Абд ал-‘Азиза ал-Джалила ал-Табатаба’и (1776–1853), поселившегося в Кувейте в 1843 году. На его сочинениях выросла целая плеяда именитых интеллектуалов Кувейта, среди которых непременно надлежит упомянуть: ‘Абд Аллаха ал-Фараджа, Халида ал-‘Адасани и шейха ‘Абд ал-‘Азиза ал-Рушайда (1887–1938), ярчайшего хрониста-портретиста Кувейта, автора знаменитой «Истории Кувейта» («Та’рих ал-Кувейт», Бейрут, 1926).

Большое место в жизни бедуинов Аравии вообще и Кувейта в частности занимала в прошлом поэзия. Наряду со сказаниями и преданиями, она представляла собой некий свод «временных лет» того или иного племени.

В былые времена эмиры уделов, вожди племен и правители городов-княжеств Северо-Восточной Аравии обменивались посланиями в стихах. Жизнь кочевников тех далеких лет, войны и засухи, набеги (газу) и свадьбы, – все это хорошо отражено в набати, в бедуинской поэзии. Она, по словам историков Кувейта, – лучший источник сведений о временах «дней ушедших».

Не менее важны в этом плане сказания и притчи предков. По образному выражению одного из правителей Кувейта, «они являются путеводными звездами при хождении по голубым и желтым просторам прошлого», по «лабиринтам морской и пустынной истории края», по «архивам временных лет жителей стен и шатров», торговцев, мореходов, ловцов жемчуга и бедуинов.

В былые времена поэтический дар, талант слагать стихи и возвеличивать в них свой род и племя, ширить добрую молву о них

среди людей считали в племенах Аравии высшим достоинством человека. Родством с поэтом гордились. Поэт был желанным гостем любого племени и лицом в аравийской пустыне неприкасаемым.

Прославился своими поэтами и Кувейт. Так, в местечке Казима, у которого состоялась легендарная «Битва цепей», родился знаменитый арабский поэт Хаммам ал-Тамими, более известный как ал-Фараздак (641–728/730), один из величайших златоустов Древней Аравии. В стихах своих он воспевал лучшие черты аравийца, его идеалы и жизненные ориентиры, прославлял свое племя и межплеменной союз (ал-тамим), в которое оно входило.

Находясь в Аравии и попав на становище кочевников, невольно обращаешь внимание на бедуинский шатер (бейт-эш-ша’ар). Состоит он из кусков черной шерстяной ткани, сотканной из козьей или овечьей шерсти, но никак не из верблюжьей. Верблюжья шерсть идет на изготовление тканей для одежд. Кстати, продавать верблюжью шерсть считается среди бедуинов Аравии делом недостойным. Она используется в самих племенах. Дарится в качестве подарка, но, в отличие от овечьей шерсти, не продается на рынке.

Бедуинские шатры в Кувейте – исключительно черного цвета. Овец кочевники-кувейтцы держат только черношерстных. Овцы с белой шерстью в стадах – это примета племен Южного Ирака.

Размер бедуинского шатра являлся для кочевников Аравии зримым отражением благосостояния его владельца. Обычная семья жила в шатре с одним опорным шестом (бейт абу ‘умда). Смена шатра с одним опорным шестом на шатер с двумя, тремя и четырьмя опорными шестами означала не только рост богатства семьи, но и изменение ее места в социальной структуре семейно-родового клана (28).

Шатер поделен на две части – мужскую (диванийа) и женскую (харам). Последнюю из них, харам, «запретную для чужих глаз», выделяют ткацкие веретена у входа, да женский паланкин, а мужскую – кофейные принадлежности и разбитый посредине очаг.

Состоятельные бедуины ежегодно меняют на своих шатрах 2– 3 верхних куска шерстяной ткани. Делают это для того, чтобы полотнища эти, потрепанные песчаными ветрами, не пропускали воду

во время сезонных дождей. Старые полотнища переносят на тыльную сторону шатра, заменяя ими самые изношенные.

Когда в шатре бедуина находится гость-мужчина, будь то чужеземец или аравитянин, женщинам появляться на мужской половине шатра, где проходит встреча, не разрешается.

Имущество бедуинского шатра в прошлом состояло из нескольких скатерок-рогожек для приема пищи и двух-трех стеганых одеял, в которые он с женой и детьми заворачивались во время сна в прохладное время года. Особое место в диванийе занимали верблюжьи мужские седла хаулани, ружья и патронташи. В хараме, в женской половине шатра, хранились кожухи для воды, кухонные принадлежности и переметные седла для транспортировки домашнего скарба.

Долгое время знаками гостеприимного жилища в аравийской пустыне являлись следы рук на входных полотнищах и на опорных шестах шатра. В прежние времена, когда воды в пустыне недоставало, то о них и вытирали руки покидавшие шатер гости (ели и едят в кочевых племенах Аравии только руками). Бедуины такими «знаками гостеприимного жилища» на своих шатрах очень гордились.

«Дома из волос», то есть черного цвета шатры бедуинов, – длинные и низкие. Ткани для их изготовления женщины ткут после стрижки овец – в марте-апреле. Время это бедуины в шутку именуют «сезоном заготовки строительного материала для жилищ». Состриженную шерсть тщательно промачивают в водах Залива, просушивают на горячем песке, и только потом начинают ткать.

В 1950-х годах, вспоминали работавшие в Кувейте иностран- цы-нефтяники, по местному радио сообщили, что на рынок завезли шерстяные полотна для шатров, изготовленные на фабриках за границей. Новости этой очень обрадовались бедуинки. Наконец-то ручки их, говорили они, обретут красоту рук Хаввы (Евы), жены Адама. Радость эта длилась, однако, недолго. Дело в том, что шерстяные полотна для шатров, сотканные вручную, в отличие от тех, что были изготовлены на заводских станках, воду в сезон дождей не пропускали. Поэтому материю для своих жилищ бедуины велели женам ткать по старинке, на веретенах предков.