Gachev_G_Natsionalnye_obrazy_mira_Kavkaz

120

ное тут отношение, как и в «Мцыри » — уважение к противнику, барсу, иль у Алуда Кетаури к убитому им Муцалу — нехристю, кому он жертву приносит. Нет критерия: выгодно или не выгод­ но (мне, роду, государству, семье), а есть прямая чуткость к Абсолюту, приближенность к нему и оттуда ему, человеку, дар различать, что — хорошо, а что — плохо, без всяких там долгих рассудочно-горизонтальных выкладок, где запутаешься, как это в больших социумах и среди разработанных культурой логик, политик и этик: что выгодно «нам », а что «льет воду на мельницу наших врагов », соображай и считайся, в рассудочное отношение

кмиру и всему вступай и выкладкам этакой логики доверяйся...

Безрассудное доверие, какое высказал хозяин Джохола даже

кобманувшему его, скрывшему свое истинное имя и род гос­ тю — хевсуру Звиадаури, оказывается на весах истинных цен­ ностей таким алмазом, на котором воистину держится народ гру­ зинский и его шкала ценностей и субстанция. Ибо ошибиться в выкладках насчет прагматических результатов-следствий, какие вытекут из моих поступков,— каждый может, и не в нашей это власти, но в «неисповедимости путей Господних »: ему тут учи­ тывать и итожить... Но в нашей власти: в каждый данный миг поступать согласно высшему императиву, по лучу Абсолюта, ко­ торый предписывает предполагать вмире и человеке добро и луч­ шее (а не подозревать во всем зло, сам тем самым во зле варясьживя как в атмосфере своей жизни), доверять-верить, и эту веру свою пролагать и утверждать — даже безрассудным и ошибоч­ ным, быть может (как кажется на нйзовом уровне), поступком.

Тут — как в «тамадизме », в застолье грузинском: произно­ сятся тосты, ориентированные на идеальную суть данного чело­ века: на образ Божий в его индивидуальном варианте, что пред­ полагается в нем,— и тем и он сам, и весь временный социум застольной общины воздымается на уровень идеала, себя там выдерживает, питает, упражняет, медитирует. Это — род «тапаса » = испытания-радения-служения, как в индуизме и аске­ тизме. Ну да: вроде и застолье, и ублажение плоти, а на самомто деле — аскеза, упражнение духовное, выдерживание долгое, всенощное — во благодати идеальности всех друг ко другу, без раздражения и ссор и непорядочностей каких-либо, включая и

121

ну вникнем вдиалог Хозяина Джохолы и толпы, что ночью § \ выкрала и связала его Гостя; тут и к Логике грузинской нам путь может нащупаться — как к Логосу Абсолюта в большей степени, в отличие от принципа относительности в европейском рассудочном мышлении.

24Кистины — мусульмане в Грузии, но это неважно здесь для Пшавелы

идля грузинского Этоса.

122

Тут прорисовываются разные континуумы бытия и логики: в дому, у очага — один закон, а на дороге, в открытом простран­ стве — другой, и община нарушила это разделение, впав в то­ тальность. Хозяин встает на защиту этого принципа, спаситель­ ного именно для субстанции Грузии (хотя, может быть, для данного мига в отношениях между кистинами и хевсурами невы­ годно его исполнять: попался грозный враг, убийца многих,— вот удача-то для кровной мести!). Ибо именно благодаря соблю­ дению этого «рыцарского » императива, среди всех непрерыв­ ных войн междоусобных между народами мелкими и селами Гру­ зии,— они не вырезали друг друга, как если бы кто взял верх и объединил государство; но сумели так, на протяжении тысяче­ летий, сохраниться и выжить — в разнообразии своих составля­ ющих: областей, нравов и народов. Ибо не поддавались до конца прагматике и физике и политике минуты, но памятовали катего­ рические запреты и императивы высшего порядка.

То, что континуум дома и континуум села,— это различные космоса, повторяет и воспроизводит в микросфере тот же прин­ цип, что и между тем или иным селом-народом, расположив­ шимся в долине меж хребтов,— и всею Грузией, всем Кавказом. Каждый микронарод в микродолине есть абсолютный субъект права — на своей территории. Ты, даже повоевав землю и раз­ бив ополчение сельчан, можешь разграбить и увести,— но не можешь здесь жить: никто в Грузии не переселяется на завое­ ванные места, как это непрерывно в России... Пусть и не на злач­ ных, на своих, субстанциально присущих землях и селах, и в ущельях дурных, неприступных, с дэвами,— а все ж живут; ибо тут — пуповина и субстанциальная привязь: земли, гор — к роду, на-роду и к личности...

Таким образом, раздробленность — естественная по приро­ де и космосу Грузии на Кавказе, среди гор (ибо как же вести хозяйство тут и управление дальнодейственное, из ущелья в ущелье?),— и этос соответствующий выработала, каким смогла Грузия выжить. Тут нет и не может быть тотальности, как и

123

2* отчуждения и дальнодействия. Вот и в нашей поэме: когда потом нахлынули отмстительные хевсуры в село кистинское и победили воинов местных,— они взяли труп своего Звидаури, чтобы

^успокоить его дух, похоронив в родной земле и оплакав родными слезами, угнали стада, но не тронули запершихся в домах жен и детей; и это закон Грузии, в отличие от ислама и монголов, что вырезают повоеванные народы и занимают их пастбища...

Но в Грузии сами горы помогли, чтобы не был упражнен тут такой принцип, острые, пиковые,— в отличие от ровных плос­ когорий среднеазиатских или равнин русских, способствующих дальнодействию и нивелировке всех под одну гребенку...

ВГрузии — врожденное горами уважение к разнообразию мест

иобычаев и народов: это предел абсолютный, его же не прейдешь даже прагматически: я, и повоевав, там жить не смогу, ихнее уще­ лье мне и даром не нужно: мне и у себя хорошо. А вот движи­ мость — стада — это увести можно. Или — придвижившегося к нам чужака, в наши земли зашедшего, можно убить и ограбить.

Равнинный же житель полагает, что «все — равно», «все — едино », везде мы жить сможем по-своему и свой закон и образ жизни распространить. Широта страны может приводить тут к узости понятия: непредставимость и недопустимость другого ума

ирассуждения и обычая: они считаются абсурдными, нелепы­ ми, смешными — и должны измениться на наш, наилучший во­ обще, а не для настолько...

Вэтом смысле — терпимости и допущения разного грузи­ ны — вполне европейцы, которые тоже — рельефно расчленен­ ные страны и народы. Горы, Гордость, Город — хорошо это В. Мильдон увязал-упарил, сопоставляя европейский горно-го­ родской логос и этос с русским равнинным, плоскостным и ли­ нейным. Благодаря горам и смогли уберечься в своих самостях народы Европы: и франки, и немцы, швейцарцы, болгары, венг­ ры — везде естественные препятствия для нивеляторов-завое- вателей равнинных.

И русские, завоевывая в XIX в. Кавказ, что делали? Дороги проводили — органы своей субстанции: «путь-дорожка дальняя»

=луч России и ее вектор в бытии. Горы равнять пытались, леса жгли — то есть все стены-грани естественные, что позволяли

124

125

Меру грузины чуют — как и эллины: именно из-за родственной и тем, и другим малости полисов, общин и их законов и пат-

gриотизмов и их императивов. Потому пришлось и тем, и другим вырабатывать надместный, небесный, Олимп идей и принципов,

^Казбек ценностей, с высоты которого уязвима, узенька и посмешна верность роду и провинции своей... Ишь, термин-то ка­ кой: «провинция » — от лат. vinco = «завоевать »! А земли Гру­ зии принципиально не завоевываемы, не суть «провинции », но каждая — «метрополия»= «матерь-социум»: можно победить мужское воинство, людей земли этой, но нельзя овладеть зем- лей-матерью-женой: она — не отдается другому. Да и не нужна она: терпка, ядовита, не вкусна — на вкус другого, как и почва горная: лишь плоды ее сладки (как и дети грузинки: недаром 300 тысяч их шах Аббас вывез в Персию — в янычары, в мамелюки их брали), отчуждаемы и переносимы — на те же рынки рус­ ские; но ни один русский не захочет жить в Хевсуретии, напри­ мер, иль в Пшавии: не вкусны и дики земли и женщины тамош­ ние. Они же любимы и восхитительны — своим, как и Абсолюту: для любви Бытия к земле этой и ко грузинке — и создан особый народ, как воплощение абсолютной любви Бога ко всякой тварине, в том числе и к этой...

Но тот же закон — и для России действителен:

Н е поймет и не заметит Гордый взор иноплеменный Той красы, что ярко светит В наготе твоей смиренной.

Тютчев так о России сказал; и она тоже, в сущности своей, и даром не нужна другим народам как место их жительства (не колонизации) и субстанциальных отношений и любви к Бытию, к Богу...

Но возвратимся к исследованию грузинского Логоса (по ди­ алогу ценностных систем: рода и пространства наружного — и личности и очага) в поэме Пшавелы. Тут парадоксальное отно­ шение: тот же вроде человек, переступив порог, т. е. совершив «трансцензус », перестает быть членом мира феноменов, явле­ ний, подсудных рассудку и прагматике политики и суду общего, общины, социума (согласно выкладкам которого он — враг и

126

убийца и подлежит злу и казни),— и становится членом мира ноуменов, божьим человеком, у Христа за пазухой, недосягае­ мой и неприкасаемой вещью в себе, абсолютной ценностью и самостью, сохранить жизнь которого гораздо важнее именно для Высшего Блага самой Грузии и каждого из ее народцев и социумцев малых, нежели соблюсти закон рода и крови, мате­ ринский. Недаром тут аргумент Хозяину народом высказывает­ ся: кто ж поднимет руку на мать родную (= высшая в на-роде и по закону крови инстанция) и защитит чужака-врага? Народ, как эринии в «Орестее », требует крови родоугодной, а воздыма­ ющееся над низом земли и ее множества элементов и законов Небо Единого Аполлонова закона Абсолюта (в лице ареопага и голосом мудрости девы Афины, а в нашем случае — волеизъяв­ лением Хозяина, блюстителя дома как храма и очага = как ста­ туи божества, к которой прислонясь, беглец любой и преступ­ ник становился недосягаемым для суда и погони и мести,— в Элладе было такое заведение),— высшая эта инстанция требует прощения и мира.

А тут, в Грузии, дом каждого — не просто «моя крепость » (как для англосакса), но святилище Абсолюта, в котором я — лишь жрец. Дом — более глубокая и высокая метафизическая инстанция, нежели село и народ, не говоря уже о царстве. И не терем это, как для русского купца, замкнувшись где, я могу рас­ поясаться и безобразничать, благо никто не видит. Нет, тут жизнь домашняя на виду у рода и соседства протекает, открыто внешнему судящему глазу, и оттого стыд здесь в семейной жиз­ ни имеют; но плюс к тому и совесть, как высшая инстанция, судя­ щая уже и род, прямо прилагается и чувствуется сердцем и конт­ ролирует частную домашнюю жизнь, которая здесь благообразна в гораздо большей степени, нежели в больших народах, с отчуж­ дением этики взакон, вынос их в царя да в Бога, до которых дале­ ко и высоко — и не достанут, не увидят, не доглядят за всем.

Если на Руси пословица: «без Бога ни до (от) порога», чтя ' опять же выносную инстанцию в путь-дорогу (порог!), то тут Бог ДО порога, внутри дома, тогда как Кесарь — уже за поро­ гом, вне стен свою юрисдикцию имеет. И вот Хозяин — как Бог Кавказа — выступает против мелочного множества хоровых

127

субъектов и интересов общин (как, повторяю: голос Афины иль Аполлона — на ареопаге, судившем Ореста). И тут не надо ора-

gкула — как вне нас находящегося голоса Истины: он врожден

^каждому — как совесть.

V3 Потому-то именно в доме частном устраивается очаг-засто­ лье как литургия божья — и служба Идеалу совершается во человецех. Дом тут — такое священство, которое незнакомо рус­ ским, например, которые высшие смыслы и ценности полагают вне стен: Даль, Дорога, Родина, Истина. Потому не бьет грузин жену и детей, совестится, о благообразии в дому радеет, а не только на людях, как у нас, на Руси (да и сам я мальчиком: в школе-людях паинька, отличничек, а дома — гад, реванш брал от напряжений во социуме...).

О, до разумения важных универсалий докапываемся мы, вни­ кая в Грузию, сию вроде малость и частность среди Космо-Пси­ хо-Логосов мира. «Дайте мне точку опоры — и я переверну мир » (Архимед); так и Грузия у нас — как ни мала, а становится рыча­ гом и точкой опоры для переуразумевания бытия и ценностных систем и других, и «великих » народов...

Теперь и Личность, и Свобода по-иному мне раскрываются в грузинстве и вообще. И — Логос. Недаром в глаголе тут есть взаимность субъекта и объектов: прямого и косвенного, взаимоучет их во всяком действовании, ориентированность «я »на дру­ гие «я » — и обратная связь и реакция от них уже в замысле и сказе самого действия всякого. Это — как завихрение в долине, ущелье, котловине между гор: все видно, и последствия тут же и возвращаются на тебя — от твоих поступков, мыслей и слов, тогда как в космосах бесконечности: земли-равнины (как Русь) или моря (как греки), Океана (как англичане) основной Эрос в Логосе — неисповедимость демонстрировать, неучтимость все­ го, так что хочешь блага — выходит зло (как у Эдипа, и у царей России, и в трагедии Шекспира...). На это и Дата Туташхия уже в ставшем более отчужденном космосе Грузии рубежа веков на­ тыкается и приходит к выводу о воздержании от деяния.

Грузинский Логос — это именно «со-весть »как «со-ведание », «взаимо-знание »всегда и сразу —с кем-то, с Богом, с Бытием, или с более частным субъектом. Но Другой некий всегда предоучтен, в

128

априоризме души и духа, в их зачатии, в по-мысле присутствует, как и грузин всегда в космосе — при сути, а не в отсутствии, не в разлуке, как русский, что постоянно — втяге к своей сути, которая лежит где-то в дали и куда надо снаряжаться в путь-дорогу.

Для грузин невозможен тот метафизический вопрос, кото­ рым задавался Достоевский: если бы ты нагрешил на Луне, но никто бы об этом не узнал на Земле, среди твоих,— каково бы тебе жилось?.. В русском космосе, где импульс мысли и поступ­ ка воли уходит в неучитываемую бесконечность и возвратной волны не поступает («Тебе ж нет отзыва » — Пушкин), человек, личность распадаема и может быть беспамятна — и тем правед­ на: ее же состояние и мысли, и дела для нее не собираемы и не судимы, раз нет ее тождества; так что «не суди » и «Мне отмще­ ние и Аз воздам »(эпиграф к «Анне Карениной ») — лишь в итоге и Богу одному подсудны мы и дела-мысли наши. И человек мо­ жет исчезнуть-переселиться и начать новую жизнь, как tabula rasa («чистый лист» — лат.), и может не помнить, что натворил вчера по пьянке или каких ужасов в опьянении историческом наделал кровавых. Все — не он, а нечто налетело и смутило («на­ шло »). А сам — чист и не судим: и другими, и самим собой.

Как сладко быть ни в чем не виноватым:

Совсем простым солдатом , солдатом!

— как именно грузин Окуджава это чувство со стороны схва- тил-понял.

В русском языке и прочих индоевропейских, конечно, тоже выразима взаимность вдействии, но аналитически, отдаленно: я, субъект, особь статья, а он, кому я делаю,— тоже особь статья, («косвенный объект»); а ЧТО я делаю — тоже особость («пря­ мой объект»): Я ДЛЯ НЕГО ПИШУ КНИГУ. Во грузинстве же сам глагол есть синтетическое хранилище и полагалище всех этих субъектов-объектов сразу,— как и нравственность в котловинедолине народа меж судей-гор вышних вся тутошня и возвратна, не отсыльна; как и знание есть со-весть.

Да, не просто Этос, но и сам Логос тут устроен как Со-весть: взаимоориентированность субъект-объектов, так что и «объект» волю на меня имеет и субъективность свою дает знать сразу. Так

129