Gachev_G_Natsionalnye_obrazy_mira_Kavkaz

иться на нее медиуматически максимально, проникнуться, и тогда через нее универсальные мне идеи и категории раскроются.

2 Тут надо быть «всегда готовым » — к тому, что рухнет все твое ^ прежнее построение, ибо новая бездна смыслов тебе на выходе в VS данный этаж Бытия (или при провале туда) раскроется... Ну и черт с нею, с прежней моей стройностью (моей системы)! Имен­ но: черт с ней, а Бог — со мной, вперед восхищенно и в уповании и чаянии Смысла идущим, как «очарованный странник » по миру вещей и идей и космосов национальных, в том числе. И как не знаешь часа, когда придет..., так что надо бодрствовать умом этическим и сердцем,— так и не ведаешь мига и объекта, через который тебе случится к уразумению радикальному придти — через вникание-умозрение-медитацию его. И весь смысл и ра­ дость уму — в этом: в очарованиях прозрений неожиданных и чтобы в красоте и истине внять вещь явимую (и ситуацию) и оре­ ол ее и нимб священный чрез сказ о ней восхищенным разумом воссоздать (именно: воссоздать ее «образ Божий», «идею» ее, с какой она была первично затеяна-задумана-создана Богом — как

узлом и проекцией всесмыслов и всесил...).

Итак, для каждого Космо-Психо-Логоса мы ищем некий Ин­ вариант. Сегодня я его нащупываю для Грузии в разных планах бытия и в разных вещественных обличиях: в слове архетипическом тут «Руставели », и складе-силуэте Космоса меж гор и до­ лин; втипе мелодики («вершина-источник ») настроенной в лад с ними музыки, и в бытово-историческом обычае: детей аристо­ кратов растить в семьях крестьян — везде аналогичную «схему» улавливаю...

Между прочим, как князь тут народен, так и крестьянин от этого в Грузии аристократичен — все это отмечают: нет унижен­ ности, забитости и холопства в грузине, из какого бы он сосло­ вия «низкого » ни происходил, но всем присуще чувство чести, преданности и вассальной, и суверенной. Суверенен человек в распоряжении собой, своей жизнью — вплоть до самоубийства, так что и перед Богом он суверенен тут!

На это, с другой стороны, и сетуют грузинские интеллиген­ ты. В «Человек ли он? » Ильи Чавчавадзе персонаж — князь Луарсаб, а отличишь ли его не то, что от крестьянина его, а и от

160

свиньи?.. Вот и обратная сторона демократизма и единства с Природой, гармонии с Жизнью...

Но снова думаю про разные формы мышления: диалектика и умозрение. И такую тут закономерность прозреваю: логистичес­ кий анализ может упражняем быть результативно лишь в боль­ ших социумах, с разветвленной иерархией и структурой, что, от­ ражаясь в аппарате логики, и на природу и на жизнь шествовать может (Мальбрук логики — Гегель — в поход собрался!..) с мето­ дом, общим меж логикой и властью: разделяй и властвуй! Такое мы имеем в Греции времен Александра Македонского, где Арис­ тотель = аналог его империи; и в Пруссии рубежа XVIII-XIX вв., где немецкая классическая философия, что методом критики-ана- литики-диалектики преимущественно построена.

А вот в более малых или неустоявшихся социальных орга­ низмах не эшелонированная стратегия логики, а маневренная тактика умозрения работяща: подлаживаясь во вникании и вни­ мании ко встреченной ситуации и вещи, оно с ходу интуитивно ее истиной и сутью проникается и сообразно с нею действует и мыслит, в каждой вещи видя больше, чем она есть, но и подсказ на общий смысл, т. е. как идею и символ, как притчу и урок,— всякое бытие видит и мыслит-толкует. Таково мышление элли- нов-досократиков, и Платона даже. Таково сердечное умозре­ ние Достоевского — в неустоявшемся, в пути-дороге все, кос­ мосе России. Так мыслится и в Болгарии, и в Грузии — внародах горных, с малыми социумами и их традициями. Тут мысль на свой страх и риск отправляется, как «на гурбет» болгарин = на промысел — именно! Самоопорна и лукава она и гибка: хочешь жить — умей вертеться, в том числе, и в мышлении-познании...

Ну да: в малой стране Логос не может чувствовать себя так самоуверенно-самоопорно, чтоб резать Истину, опираясь только на себя, как это в Социумах-Государствах крупных, а должен более доверять тому, что встретит, что Бытие на подсказ подаст — во встреченных вещах Природы иль во человецех: Логос тут более Космо- и антропо-угодлив, их любит и подлаживается, плато­ ник. .. И в Грузии наиболее распространенное философское тече­ ние — неоплатонизм, который методом умозрения-видения ра­ ботает, обрабатывая затем эти «видеи »аналитически. Но первоакт тут все же — сердечно-умное видение.

161

gГрузии, где космос — горы, социум должен быть прост, «равнинен», сглажен — и так слажен...

—А где же «О »?— задумался я, прогуливаясь в перерыве и додумывая про имя «Руставели »... И в самом деле, мало этого гласного в грузинском языке: значит, идея и субстанция, им вы­ ражаемая, вторична здесь, не из первых чистых (как «А », «И », «У», «Е») координат национального континуума, что в любом языке гласные означают.

«О » — звук Центра, средоточия, сердца, индивида: срединное царство антропоса означает. Много «о » в греческом языке, где индивид самоопорен и где МЕРА и «средний термин » (силлогиз­ ма), и медиация-опосредование во всем. «О » — это человек как мера всех вещей (Протагоров принцип), звук индивидуализма. Недаром и в Италии его много. Недаром в индоевропейских язы­ ках «ос » — это окончание Номинатива, имени, одиночного атома

вязыке.

Но и Вологодчина российская «о »-кает, в отличие от москов­ ского «а»-канья. Недаром тут столица Государства-царства: «а» — звук царственный, пространственно-вертикальный, а «о » — ему противовес, природно-утробный, на-родный. И не случайно втом месте, где естественно на Руси было столице цар­ ства-государства образоваться, вМоскве, «а » начало съедать «о », как социум — личность и индивида, его сердечность, душевность и самость начал тут крушить: все безударные «о », что без подачи силы природы и крови остались,— всех их «а » съело, как оприч­ нина — земщину. Все — ап-па-рат.

Домашняя интермедия

9.IV.80.7ч. утра.— Но как работает метод фонетики стихии! Сколько смыслов при его помощи извлекается! А смысл «О» выявляя, как же это я забыл про слово «Бог», что и в прочих языках односложно на «о» строится: «Год», «Готт», «Дьйо», «Тхеос»! Именно как сердце Бытия представляется, знаменует это слово некую центральность и сгущенность Бытия в мощную

162

форму-атом, в точку, в Единое. И, как правило, одним слогом выражено это, как и «Ом» индийское.

10.30.Нет, не удалось мне до отъезда жены поработать: в

8.30снарядились, и повез ее на Белорусский вокзал — в Мале­ евку в писательский дом творчества: от детей и нас всех отдох­ нуть в уединении, поработать свое, сердечко подкрепить и психеюшку хрупкую-чуткую, отчего она горит-полыхает (ужасно переживая мелочи всякие душевных несогласий и давлений — от детей, от меня, от матери моей...) — не от материальных ве­ щей и бедности нашей в этом плане: на это — закалена... Да и как бы мог я сидеть-умозреть, зная, что она одна с чемоданами, за­ дыхаясь сердцем, тащится по улицам и переходам метро, сгорая

втревоге: успеет или нет?.. А так я пожертвовал утренним сеан­ сом умозрения: все равно оно пропало бы — от угрызений,— и принял на себя весь груз физический и тревоги, и ответствен­ ность за опоздание или нет; и от ее сердечка отлегло, она обмяк­ ла, прижалась — и только взгляды нежные, благодарные посы­ лает. И я к ней.

—Папина вся! Никто я — в обществе: никакой позиции не занимаю, как ушла из института. Вон и тут в путевке пишут: кто я? «Жена Гачева ». Ты — все мое оправдание. Трепещу...

—Зато любовь безграничную обрела жертвой этой: раньше цапались мы с тобой, а как предалась — и я предался и всю от­ ветственность на себя взял за жену, за семью. Вот и сейчас — кто сам тебя посылает в дом творчества? И ты чувствуй себя там на самой главной работе: сердце семьи нашей укреплять тебе поручено. Ибо что семья без Маммушки-домушки, женушки? Нет ее. Сердце ты ее...

—Да, а все равно душонка, как овечий хвостик, трепещет в страхе у женщины, зарплату не получающей, без социального положения...

Настя в последние дни, видя, как мы все с мамой обнимаем­ ся, отметила в нас возрастание любви.

—Третья любовь нас друг ко другу,— Светлане говорю.

—Сотая, папочка!— она отвечает.

—А это потому,— Насте говорю,— что мы с тобой в поездке

вГрузию наладились, понимать друг друга стали; вот и с мамой

163

С& ^ теперь не ссоримся: ведь ссоры-то у нас — из-за детей, из-за

тебя с Лариской. Ты уж отпала как предмет ссор, теперь Лариска одна...

^ (Хотя обидно дитяти отпасть как предмет родительских ссор: они поднимают его самочувствие, так что и она нам, Настя, еще задаст! Но не высказал тогда я этого опасения...)

И вчера днем Насте я, ликуя:

—Есть ли на свете более счастливый человек, чем я?! Прости, Судьба, не слушай... Слава тебе, Господи! Вот утром сел — и опьянел: в мыслях вольных. Потом — с Маммушкой и тобой встреча за обедом. Время — свое все: делаю — что хочу, в се­ мье — Любимость! (Как в церкви диакон перед чтением Еванге­ лия возглашает: «Премудрость!» — так и я время от времени у нас вопию: «Любимость!»).

Вчера Маммушке под конец сеанса утреннего показал послед­ ние полстранички — про «о »и говорю:

—Вот диво: сажусь утром — ни мысли в голове, ни сил даже, здоровья нет... И только разверз уста-слова глаголати, как вдруг откуда-то подалось воспомоществование на мысль — и повело все выше и лучше и вольнее!.. И что же, чем я воистину по утрам

вумозрении занимаюсь? Стяжанием Святаго Духа — и Он лю­ бовнику Своему и подает Себя, отдается бхакту...

—Но текст, конечно, возникает безумный в веке сем,— Свет­ лана.— Вот и П., прочитав статьи мои в «Севере » и «Литератур­ ной Грузии» про Федорова, поморщился: «Но стиль какой! Вы сами у себя отбиваете читателя!» Но у меня что по сравнению с тобой!.. А интересно, зачем вся массовая убогая литература пи­ шется?

—Антихристова работа. Засрать-загадить Слово: чтоб посе­ редь говна потонули и чистые слова, и мысли.

—Но все равно сгинет вся эта макулатура — как наваждение бесовско-историческое.

Да, изольюсь в чувствиях, радостно взмятенных жизненкою нашей славноей,— и поспокойнее в отвлеченное воспарю. Но пока еще пэан восхищенный допою — Бытию, что нам такое да­ ровало, да и себе: чую себя праведным служителем — стараюсь, по крайней мере: вон в семье все устрояю, на себя ответствен-

164

ность беру... Правда, другим, ближним никому ничего не делаю: сух и далек от них... Но когда это при И.Б. как-то высказал, она: «Почему? Ты много делаешь...» — имея в виду, наверно, мою мысль и путь особый, что я прокладываю в жизни — другим на пример свободы и творчества: что можно — все!...

Да и эти вот писания национальных образов мира! Никакой от них не имею корысти, кроме радости любознания и понима­ ния. А ведь тоже служение это — народам, каждому: помощь ему в самопонимании. Вот: не человек отдельный, а народ и наро­ ды — мои ближние, кому служу. И будет это каждому народу некое эзотерическое ведание своего смысла и предназначения.

Позвонил вчера знакомым грузинам спросить: как по-гру­ зински «Бог»? Подошел муж, но отвечать на вопрос подозвал жену... И вот уже характерное для грузинства: рассудочность жены, в отличие от более фантастически живущего мужчины. Так это и в «Витязе...». Да и в «Пережитом» Акакия Церетели разность отца и матери в семье как раз по этой линии идет: она — правильна, а он — чудак... Да и то, что чемпионки мира по шах­ матам — грузинки, а среди мужчин нет ни одного первоклассно­ го,— за эту способность трезвого рассудка в женщинах Грузии говорит. Они — «кантианки», а мужчины — «платоники» тут. Женщины — этики, а мужчины — эстетики здесь. У мужчин — умозрение-воображение, в женщинах — логика-аналитика. Ну и воля: решения принимают женщины (и в «Витязе...», и в сказ­ ках, и в бытовых ситуациях семей), а мужчины их исполняют.

Образ С.Л., знакомого грузина, возбудил рой соображений. Он — сын грузина и еврейки, как я — болгарина и еврейки: коминтерновская смесь!.. Слетелись Русь клевать-переделывать, идеалом высоким, конечно, одержимые... Но и простая отмстительность была тут — у инородцев особенно: в частности, у гру­ зин — к России царской. Недаром много политиков как раз вто время родилось в Грузии всяческого толка: Церетели, Чхеидзе, Джугашвили, Орджоникидзе... С периферий на центр Руси сле­ телись — и латыши еще. Инородцы преобладали у власти над русскими вначале...

Эх! Не могу преодолеть соблазна — писать самоубийствен­ ный текст! Была — не была! Эй, ух-нем! (Кстати, вы-у-слышал я

165

ушами своими: что в звучности возгласа этого — «х..» наоборот = «йух »: «Э-йух-нем!» — еще и поэтому так по сердцу пришелся

gэтот припев русскому слуху. Здесь, как говорят музыковеды, тема проходит в обращении, ракоходно; так что «йух » — это

«х..» в обращении: он проходит так в контрапункте, а не какнибудь!..).

Славно поюродствовал! Разгуляться на пажитях словесных белолистных, привольных — как по степи!

Как Стенька Разин я себя сейчас чувствую! Пей-гуляй, однова живем! Раз пошла такая пьянка — режь последний огурец!.. А то уж так себя стянул-засупонил: только отвлеченное про­ мышлять в последнее время, на про грузинство ум-слова тра­ тить,— что аж душно-сперто мне жить-дышать стало. «Куда ты, удаль прежняя, девалась...». И сейчас вот еще сказану-резану такое, что уж совсем мне отступу не будет: посягну на имена людей нынешних... Трепещу!

Так вот: как евреи и инородцы в начале революции субстан­ цию России уничтожали, так и ныне она, возрождаясь, выпрям­ ляется — через расщепление инородцев. Вон Кожинов статью написал, в которой поссорил абхазцев с грузинами. В Тбилиси очень возмущены (Отар Нодиа говорил об этом), а сам Вадим бахвалится провокаторской игрой этой, что поджег: «Абхазия хочет к России присоединиться, отколовшись от Грузии...». (А ведь прозорливо глядел.— 23.XII.92).

Все это политиканство тошно, конечно; но русские, увы!— иначе не могут. Даже Достоевский не мог чистой метафизике предаваться, а вышел на славословие своему «народу-богонос- цу!»— за счет умаления других, малых: величие идеала им навя­ зать Христова — хоть инквизиторскою силою... (не Достоевс­ кий, а его герой.— 2.1.02). Но и эти, грузины у власти в России, лукавую изворотливость и сатанинство проявили, как Великий Моурави, Георгий Саакадзе, при шахе Аббасе: цинизм, измены, кинжалы — совсем не рыцарство — то, что осуществляет гру­ зин в самой Грузии.

Да, это важнейшее различение: грузин и его поведение и ло­ гос — в самой Грузии и вне ее, как Сталин — в политике, Мамардашвили — в философии. Становятся они титанические свобод-

166

ные личности и мыслители, не ангажированные, не связанные субстанцией и моралью. Таковы и мамелюки были...

.. .И все же, хоть и напэанствовал-напанствовал я на этих стра­ ничках писания сегодняшнего,— все это ниже и хуже, нежели чистое умозрение, что вчера во мне текло... Облегчив душу, те­ перь к нему возвернусь-воспарю. Но душу, ее смуту все ж об- легчить-рассосать нужно было...

Тут как раз та разность между ДУШОЙ и РАЗУМОМ, что грузинский неоплатоник XI века Иоанэ Петрици точно выразил: «дианойя » = размышление души — сложно и шаг за шагом, по частям, среди множественности шествует, постигает, барахта­ ясь, как вон я среди наплывающих впечатлений. А «ноэма» = постижение разумом вершится просто и сразу все и чисто: так солнце, выйдя из-за гор, лучами мгновенно и сразу все озаряет...

И сейчас вот начну восходить из душевного размышления-пере­ живания — к отвлеченному видению, умозрению.

■£oru царь. Киязь и крестьянин

Иначну, где кончил вчера: с «О», в его звукосмысл вникая. Итак, «Бог » — в индоевропейских языках вокруг этого глас­

ного его имя строится. А «царь» — и это характерно было для звучности русского космо-психо-логоса,—через «а» и «р» инст­ рументован: «а » — вертикаль, звук-гора, папа и аппарат, царьБАТЮШКА; а «р » — звук -ургии, деятеля, силы, власти, исто­ рии, труда, гордыни, мужеский... Всравнении с этим показательно, что «бог» — «волог»: влажен = приближен к стихии ВОДЫ — Волги, к Матери-сырой земле, к Вологде, к люду. «Бох » — ис-

таевает звучность в даль, выдохом, как воз-дух и светер: мяг­ ко, кротко — не то, что «рь », что дрожит (как струна волевая и страх) в слове «царь». В мягкости этого «р» — «рь» звучало и юродство царское, грозное: «а, может, я тебя и помилую!..» И благодать-то себе, не только закон, узурпировал царь тут. Вон и Петр Первый (тоже весь на «р » — так инструментовано его имя!): погнал монахов с лопатами окопы под Новгородом рыть, а грех весь списал с них: на себя беру!— случайно мне из Алексея Толстого сегодня с утра страничка попалась про это.

1В7

^Да, до Бога — высоко, до царя — далеко на Руси... Так это — \2 словам. Но по чувству, как мне кажется, тут иное соотношение:

место свято тут не Высь (Небо здесь низко...), а Даль: там и Бог,

^туда и народ, илюд тянет тут — в странничество. А место царя — здесь ивысь: стол-престол в столице. Так что обратно перефрази­ ровать надо: «до Бога далеко, до царя высоко ». Так что русский Бог — не в небе, а в дали, в пути-дороге, по горизонтали распрос­ терся, тогда как Социум тут, царство-государство выстраивается

ввысь: градится Град (Петроград) и аппарат — в виде горы: табель о рангах многостепенная, Вавилон гордыни и рабства.

Но служба на Руси — свята, а раболепие жертвенно даже. Космосом, расползающимся глиной и гнилью, болотным космо­ сом Матери-сырой земли именно изыскуется крепь и сушь: кре­ пить состояния и сословия, границы-рубежи между нахми и чу­ жими странами: как уровни энергетические, как каскады электростанций психейных; учредив в душах россиян эти уров­ ни и ориентиры, с них урожай энергий и творчества собирать история стала, как щетки — с ротора = «колеса истории ».

Так что если грузины гордятся у себя слабостью крепостно­ го права (см. у Церетели в «Пережитом »), то в космосе гор-твер­ дей и крепей естественных дополнительное крепление психей вело бы к омертвению, окаменению полному; так что наоборот: души тут надо разжижать — вином и весельем, и простодушием

вотношениях между сословиями воодушевлять, вдохновлять на свободные акты и движения.

«Крепостная зависимость,— пишет А. Церетели,— у нас, в отличие от других стран, была условной, ограниченной. Крепост­ ные знали, каковы их повинности, господа — что они могут тре­ бовать от своих крепостных, и обе стороны нерушимо соблюда­ ли свои обязательства (не ради них, а, поскольку критерий здесь — честь и самоуважение, то ради себя: чтобы уважать себя было можно и барину, и крестьянину.— Г.Г.). Отдельные кресть­ янские семьи, а то и крестьяне разных деревень облагались поразному, (Как космос гор являет неистощимое разнообразие ре­ льефов и условий, так и вхозяйствовании и вдани на его плоды — разнотребовательность: социум тут прилаживается к космосу, к природе: свою перед ними, очевидно величественными, вторич-

168

ность признает. А на Руси природа ничего в себе величественно­ го не предлагает очам, так что и начинает тут город и престол, на природу плюя, самовеличаться: не считаться с местными усло­ виями и различениями и всех под одну гребенку стричь, и одну дань — кукурузой хотя бы — с северян и южан собирать.—Г.Г.). Одни платили меньше, другие больше; иные, выплатив полнос­ тью свой оброк, получали вольную. Так, например, оброк одно­ го из наших крестьян равнялся половине яйца: крестьянин этот приходил во дворец в начале масленой, испекал на кухне яйцо,

снимал скорлупу, разрезал конским волосом на две равные по­ ловины и одну из них преподносил господину в качестве оброка.

Оброк в пол-яйца до того тяготил этого крестьянина, что он не раз просил своего господина: «Сними с меня оброк, приведу тебе корову ». Но господин возражал: «Оброк установили наши деды. Не стану я его отменять ради коровы, я не жадный ».

Тут видны внутренние перегородки в грузинской Психее: как в горах хребты разделяют ущелье, так и тут щели возможного сделать и невозможного — четко распределены. «Каждый дво­ ровый исполнял только свою собственную, строго определен­ ную и от века установленную обязанность, ни к какой другой работе не прикасался и в чужие дела не вмешивался. В пекарне хозяйничали пекари: дважды в день топили тонэ, пекли все, что полагалось, затем уже не занимались никакими делами, даже в случае крайней нужды в рабочих руках. Кухней ведали повара; и

вели они себя примерно так же, как пекари ». «Каждый...знал лишь то, к чему был приставлен, и, само собой разумеется, не нуждался ни в чьей указке »36 = в дополнительном руководстве,

как на Руси, когда каждый раз надо барину или начальнику при­ казывать, что делать, ибо никто, хоть кол на голове теши!— не памятует своих обязанностей (потому-то и «памятки » тут все пишут — жанр такой напоминания письменного: монтеру или ученику...): словно в топь болотную и хлябь засасывает тут па­ мять дел наружных и расчленений,— хоть «память сердца »тут

«сильней рассудка памяти печальной »...

36 Грузинская проза. Т. И. М., ГИХЛ, 1955. С. 203, 202.