Gachev_G_Natsionalnye_obrazy_mira_Kavkaz

3 Фиалки ждут любви. Запенились ручьи. Вселенная полна желаньями до края. На самоцветы гор ударили лучи.44

(пер. П. Антокольского)

Просто — земной рай, прообраз небесного, где гурии и сады и ручьи... Но «Зачем твой соловей умолк в саду весеннем? ». Итак,

вполне в традиции «Гюлистана » Саади: мир = сад...

Но в том-то и дело, что это — не весь Космос: за оазисом нашего сада и города и времени жизни человечьей и истории — пространство, не нами организованное, нам не подвластное: там Рок, Судьба, Вихрь, подобно тому, как за оазисами — пустыни и суховеи, как за ухоженными городами и малыми государства­ ми — воинственные орды кочевников (арабы, тюрки, монголы,

Тимур...), что вмиг все сжигают и прекращают... Так и соловья =

Пушкина Вихрь вырвал...

Нельзя это пространство бытия за городом и садом назвать

«Хаосом» (как эллины то обозначили). Хаос — беззаконен, не организован... Такого понятия в мировоззрении исламского ре­ гиона — нет: все Бытие стройно в воле Аллаха, и Ему понятно; и

потому и нам железно исповедим закон смены радости на горе,

смены времен года (что за весной осень придет неизбежно), так

что нечего идопытываться...

Потому как странную ересь, индийскую по происхождению,

излагает Ахундов в статье «О Моллайи-Руми иего произведении » суфийские идеи персо-таджика Джалад-эд-Дина Руми, поэта XIII

века: «Этот свет он предполагает в виде моря, в сравнении с кото­ рым все мироздание (= наш «сад» — Г.Г.) и все видимое представ­ ляют из себя в отношении этого моря лишь капли и волны.

Это море будто есть «целое бытие », а все прочие творения и все видимое составляют лишь частицы этого целого, которые,

отделяясь на некоторое время от этого моря в виде капель и волн, вновь возвращаются к этому морю и соединяются с этим

«целымбытием» (с. 273).

Сам образ Моря-Океана для сухо-плоскогорного и степного исламского региона — запределен — именно: на кромке ислам-

44 Ахундов, Мирза Фатали. Избранное. М. ГИ ХЛ , 1956. С. 17.

220

221

Мистик же Руми ищет внутреннего единства меж «садом » и «пустыней»,меж «городом»и «морем»,меж «Я» и «He-Я» (как бы мы выразили на языке немецкой философии — Фихте), и

^именно живой исповедимости: претендует на основе своего опы-

та заключать умом о «целом бытия » и в себе ощущать живою волю последнего...

Во всяком случае, в отталкивании Ахундова от Руми нащу­ пывается некий более сухой, рационалистический поворот бы­ тия, образ мира тут, в Азербайджане, отличающий себя от ю ж ­ ного ему, иранского, соседствующего с индийским — более

«влажным», «взаимопроникающим», «живоприродным»...

Но подобно и в касыдах Гатрана Тебризи (середина X I века) «О Тебризском землетрясении » и Хакани (поэт X II века) «Раз­ валины Медиана », что принимаются в азербайджанскую лите­ ратурную традицию*— ошеломляет контраст цветущего горо-

да-сада-жизни и ОТКУДА НИ ВОЗЬМ ИСЬ — вдруг погибели,

что налетела извне (а не содержится в самом принципе Жизни,

внутри сего сада и человека):

Спокоен был Тебриз, богат и многолюден, Тускнели рядом с ним другие города.

Слуга или эмир,— согласно распорядку,

Все знали благодать любимого труда.

Служили ближнему и славили аллаха. Здесь слава и почет, там изгнана нужда.

Идиллия. Утопия. Золотой век. Город солнца. Земной рай.

Ивдруг (именно — неисповедимо):

Инекий день пришел — земля заколебалась, Низина вспучилась, как горная гряда,

Ипочва треснула, и скорчились деревья,

Ивсюду хлынула свирепая вода.

Ите, что выжили, в рыданьях убежали,

В подкову согнуты от страха навсегда.

Аллах вселенную лишил ее величья, Земная красота исчезла без следа.45

(Пер. П. Антокольского)

Отсюда мораль: не планируй:

45 Поэты Азербайджана. Советский писатель. Л., 1970. С. 6 4 -6 5 .

222

Ты будущего ждешь, заботишься о мелком — А рок настороже, и близится беда (с. 64).

Но это — не тебе кара за что-то: за грех иль вину; а иль про­ сто Ритм Бытия (как по эллинам), иль смена его волн и фаз (как по индусам). Ведь Ритм — уже некая исповедимость, познавае­ мость и Мера и Форма, и Идея-истина.

Хакани же размышляет над развалинами некогдашней сто­ лицы иранских шахов Сасанидов Ктесифона — Медаина:

Мой дух, глазами размышлений на преходящий мир взирая, В глухих руинах Медаина судьбу как в зеркале читай!

Город был разрушен при завоевании арабами в 637 г. И по

руинам Т ибр (Деджле) течет...

Смотри, как вздулись воды Деджле. Кипящий вал бежит, спеша, Бушует, пенится, как будто в стенаньях мучится душа.

Какая скорбь, какое пламя в ее бушующей волне!

Слыхал ли прежде ты, что реки сгорают в медленном огне? И если будут вздохи скорби и искренни и глубоки, То полреки во льду застынет и лавиной хлынет полреки.

Лед (твердь, стихия земли, камень) и пламень: каменный огонь лав — вот что встает на место скандала воды-стихии, которая смущает тут, не своя...

Нуман был шахом, но однажды мат получил он от слона (из рукоделия искусного шахмат образ-орнамент...).

Рыдающие песни смолкли в саду увядшем бытия.

Сова преследует и гонит певца ночного — соловья.46

(Пер. В. Державина)

И вот ареал Космоса тут: нет живой Природы, Леса, неорга­ низованного мира Растения. А есть — сад и город. Сад вместо Леса (России и Европы символ...) и Город вместо Природы (жи­ вой, органической). Вместо нее — чистые стихии: земля (горы,

степи-пустыни), вода, воздух, огонь — неорганические, их цар­ ствие, но без посредства Природы как самоЖизни, что есть мо­ дель смыслов для человека и общества и труда.

46Там же. С. 8 0 -8 3 .

223

*§[ Тут — больше рукотворности, нежели в России и Европе;

иль в Индии, где — буйная живая природа (джунгли и живот-

^ных кишение).

Космос -ургии, трудом сотворенности — в большей степени,

нежели -гонии, естеством порождения. Сад есть рукотворный Лес, как Город = рукотворная Гора.

Но вот у Хакани место, напоминающее то у Шекспира, где Гамлет рассуждает о кругообороте всего — с могильщиками: как можно пообедать рыбой, пойманной на червя, что откушал от Цезаря:

Земля равно владык вселенной и нищих тащит на обед. Вседневно за столом ужасным пирует жадный людоед.

...Дервиш у шахского порога сегодня жалкой доли ждет. А в некий день — султан к дервишу за подаянием придет.

(с. 85)

Но тут и разница видна: восточный поэт при Логосе Двоицы остается, придерживается антитетики весов: колебательное, а

не вращательное движение (как в схеме кругооборота взаимо­ связанного всего: Эмпедокл, Ницше...), что на Западе так мощно моделирующе (центробежная и центростремительная силы),—

тут ближе. А если Единое — то всеутопляющее, абстрактно ни­ велирующее (как всепожирающий людоед Смерти).

Модель же Троицы, триады: жизнь, смерть, воскресение — или: зерно — стебель — колос (= много зерен), как образ внут­ ренне расчлененного Единого, как некоей САМ ОСТИ ,— тут странна бы...

И в стихотворении Фатали Ахундова «На смерть Пушкина » мир — сад, но в нем умолк соловей в самую пору весны. И вот — диалог меня с сердцем.

Ясердцу говорил, глаз не сомкнув в ночи:

—Хранитель тайников, свой жемчуг растопчи! Зачем твой соловей умолк в саду весеннем, Не разглагольствуют, как прежде, турачи?..

—Мой друг единственный,— мне сердце отвечало,— Оставь меня в тоске, не говори со мной!

О, если бы забыть, как мотыльки забыли Что зимний ураган не медлит за весной...

224

225

ви-склонности, и бедняку Черкезу радоваться бы в итоге, по

трезвом разумении, надо: что и друг, и сестра его вместе зажили

gполюбовно. Но нет: он хватается за винтовку, а тот — за кин-

^жал, и готовы убить друг друга, если бы случившаяся тут тетуш-

ка Шамхала Шахнияр не выстрелила в воздух, отчего они опе­ шили — и отшатнулись на миг друг от друга. А там и отрезвление начало свою работу.

То есть, натура: руки, ноги (и их энергия — кровь) бросают­ ся решать задачи, что подлежат логосу: рассуждению, мысли и слову...

Вообще-то так это и везде есть, но тут — в какой-то особо сильной степени и градусе и доходя до абсурда: такой тут раскат расходившихся жизненных сил во человеке. Будто каждый толь­ ко и ждет повода-оправдания, чтобы дать себе спуск — разгне­ ваться, разрешить себе разъяриться и воспамятовать в себе хищ­ ного животного (не травоядного, как у народов равнин, лесов и растительной пищи по преимуществу) и дать ему волю, и насла­ диться свободой, и упиться кровию.

Тут сдавленность в горах, в теснинах их — кого? Тюрков,

огузов, народов, что исконно и примордиально — степны, при­ выкли к простору, не сжиматься, но спокойно рассыпаться и джигитовать по просторам среднеазиатских степей, пустынь,

плоскогорий... Тут же: будто море — рекой обречено стать.

Потому оно теперь — Кура, буйная, норовистая...

И в этом, похоже,— отличие азербайджанцев от других круп­ ных народов Кавказа и Закавказья: от грузин, армян... Грузины в крови и субстанции и в гене своем не имеют памяти о некогдаш-

нем раздольном житьи-бытии на просторах, так что существо­ вание среди горных складчатостей для них первично иестествен­ но и не так напряженно стискивает натуру и Психею. Армяне тож е— среди плоскогорий и гор сразу... А для этих — словно произошло на их веку вздыбливание равнины иобразование гор и стискивание субстанции в напряженность постоянную, что в го­ товности пружинно распрямиться — в каждом азербайджанце.

И даже символичен переход с персидского языка в культу­ ре — на азербайджанский: персидский — раздолен на Иранском плоскогорье, и общая тогда цивилизация ирано-азербайджанс-

22G

кая, где последняя — еще в протоядре. А отпочкование ее когда свершилось — тогда одновременно и втисненность в горы За­ кавказья: тогда стиснутыми себя тут ощутили и самостью, и це­ лостностью, и отличностью — как от Ирана-Персии с юга, так и от России с севера: тюркско-язычная культура стала тут илите­ ратура формироваться.

15.V.87. Итак, сбираюсь в Азербайджан. Зачем? Отдать себе отчет полезно, чтоб установить штатив объектива = своей точки зрения на предстоящий уму предмет.

Более года назад в подвальном кафе в ЦДЛ познакомили меня за столиком с азербайджанскими литераторами. Среди них — поэт Сабир Рустамханлы, кто оказался главным редактором из­ дательства «Язычи». Возникла идея: пристроить там книгу «О на­ циональном понимании мира » и включить туда те из моих «кос-

мосов », что — на восточном материале.

Подал заявку. Через некоторое время Сабир ответил: книгу включают в план редподготовки 1988 года, но предлагают дать азербайджанский материал. С тем изанялся я Азербайджанским образом мира. С моей стороны затея — несколько корыстная:

использовать главу об Азербайджанском Космосе, которую со­

бираюсь писать, как проводник махины прочих моих писаний...

Но, собственно, Культуре-то от этого не вред, а польза. Да и Азербайджан, к которому я пока подхожу как к предтексту,

может преоборотиться и из предлога-подлога зажить и заво-

лить и увлечь меня в истинно-серьезное путешествие ума.

Ведь — если еще далее уточнять ставить мой штатив и опре­ делять исходную позицию и точку зрения — я, только вернув­ шись из Германии и пропитавшись ее Космо-Психо-Логосам,

могу на примере-материале Азербайджана продумывать вооб­ ще Исламский регион, облучая его германским... Тут на ум при­ ходит и «Западно-восточный диван » Гете — и перспектива бога­ тых сравнений и сопоставлений маняще прорисовывается спереди... Даже боюсь увлечься-втянуться в очередную нескон­ чаемую затею, в коей увязнуть. Уж сколько у меня таковых по­ зади, которые надо не заваливать еще новым слоем, а выкапы­ вать и выводить на свет, печатать...

227

§Теперь моя задача предстает в двух взаимоисключающих ас-

пектах: узком и широком. Сначала я поставил себе задачу: по- 'Ц нять-отличить Азербайджанский образ мира — как локальный в окружении Грузинского, Армянского, Русского и прочих, пы-

таться уловить его специфическое ядро-идею. И, отсюда исхо­ дя, предстало, что отличительная особенность Азербайджан-

ства — то, что они тюрки и входят в Космос Ислама. То есть,

Этнос, Язык и Вера — важнейшие критерии — затронуты при подходе с той стороны.

Но когда приступаешь ЭТИ «параметры» исследовать и ими характеризовать Азербайджанство, то оно оказывается зали­ вом огромных регионов: тюркского и исламского,— и я рискую описывать не специфику Азербайджанского образа мира, а Ло­ гос тюркоязычных народов вообще и образ мира исламитянина.

Недаром в том же романе «Буйная Кура » Исмаила Шихлы рус­ ский ямщик севшего в фаэтон азербайджанца именует «татари­ ном »: для русских все таковые одним миром мазаны — «татары »...

Так что, взяв эти широкие координаты: Ислам и Тюрк-

скость — расставив их по бокам, начнем уточнять и суживать,

чтобы очертить специфический каркас Азербайджанства.

Вчера это я проделывал — в беседе с Валехом Рзаевым, ре­ ферентом по азербайджанской литературе в Союзе писателей

СССР, и потом в Ленинской библиотеке, читая книги по истории и этнографии Азербайджана.

Валех резко отверг ту концепцию — грубую, которая у меня вчера прицельно начала складываться: что Азербайджанство в собственном смысле с привхождения тюрок-огузов формиру­ ется — к X III веку нашей эры, а до того — общеарабская и об­ щеперсидская тут культура...

—Никому не скажите так,— предупредил Валех.— Обиди­

те. И неверно. Азербайджанцы — не кочевники, а исконно на тех землях. И, напротив, армяне — не только исконны, а и при­ шельцы — из Месопотамии. Конечно, есть некий диалог между оседлыми и кочевыми частями народа — в Азербайджанстве, и

это придает ему специфику, одну из... Тут были государства:

Мидия, потом Албания. С Византией торговля шла южным пу­ тем, через Персию; и христианство готовы были принять. Но

228

229