Декарт_Рене_Избранные_произведения

я с трудом бы поверил, что есть люди, впадавшие в него, если бы не видел, как совершенно незаслуженно рас­ точается похвала. Но лесть распространена повсюду, и самый порочный человек часто почитается за то, что не только недостойно никакой похвалы, а, напротив, заслу­ живает порицания; это и даёт повод людям наиболее не­ вежественным и ограниченным становиться надменными.

158. Великодушие противоположно надменности

Каковы бы ни были основания к самоуважению, но если человек не опирается на своё свободное решение — единственный источник великодушия, он всегда будет горд и достоин порицания, потому что истинное велико­ душие по своей природе совершенно противоположно над­ менности. Все другие блага, как, например, ум, красота, богатство, почести и т. п., ценятся высоко, потому что встречаются у немногих и для большинства по своему ха­ рактеру недоступны, так как не могут быть даны многим. Поэтому люди надменные стараются унизить всех других и, будучи рабами своих желаний, всё время находятся под влиянием ненависти, зависти, ревности или гнева.

159. Порочное смирение

Низость, или порочное смирение, заключается в том, что человек чувствует слабость или недостаточную реши­ тельность и как будто совершенно не умеет воспользовать­ ся своим свободным решением, не может удержаться от поступков, вызывающих впоследствии раскаяние* Такой человек не уверен в том, что он может самостоятельно существовать, он не в силах отказаться от того, что зависит от других. Такой человек — совершенная противополож­ ность человеку великодушному, и часто случается, что те, у которых самый низменный характер, — самые зано­ счивые и надменные, в то время как самые великодушные— самые скромные и самые покорные. Люди с сильным и великодушным характером не меняют своего настроения

В зависимости от своего благополучия или своих несча­ стий, люди же со слабым и низким характером руковод­ ствуются только своим благополучием; благополучие служит для них не меньшим основанием для гордости, чем несчастье — для унижения. Чаете видно, как позорно унижаются они перед теми, от кого ожидают себе какойнибудь выгоды или кого почему-либо опасаются, но в то же время они нагло возносятся перед теми, от кого ничего не ожидают и ничего не опасаются.

160. Движение «духов» при этих страстях

Легко понять, что надменность и низость не только пороки, но и страсти, потому что волнение, вызываемое ими, очень сильно заметно на внешности тех, кто бывает внезапно поражён каким-нибудь неожиданным событием. Можно сомневаться в том, являются ли великодушие и смирение, считающиеся добродетелями, одновременно и страстями. Проявления великодушия и смирения имеют мало призна­ ков страсти, и к понятию добродетели в отличие от понятия порока неприложимо понятие страсти. Однако я не вижу, что может препятствовать тому же самому движению «духов», которое поддерживает намерения отрицатель­ ного характера, укреплять также эти намерения, когда они имеют положительную цель. Известно, что надмен­ ность и великодушие ваключаются только в высоком мнении о самом себе. Хотя, как я уже говорил, они отличаются друг от друга только тем, что это мнение у надменного человека ни на чём не основано, в то время как у великодушного — вполне справедливо, тем не менее и надменность и великодушие можно отнести к одной и той же страсти, которая вызывается эмоцией удивления, радо­ сти и любви как к самому себе, так и к предмету своего ува­ жения. Так, например, эмоция, вызываемая смирением не­ зависимо от того, добродетельноели это смирение или пороч­ ное, возникла ив удивления, печали и любви к самому себе, смешанной о отвращением к своим недостаткам, заставляю­ щим превирать себя. Всё различие, которое я вамечаю

676 Страсти души

в этих эмоциях, заключается в том, что эмоция удивления имеет две особенности: первая особенность выражается в том, что изумление усиливает с самого начала эту эмоцию,

носится скорее к надменности и низости, чем к велико­ душию и добродетельному смирению, вторая, напротив, замечается скорее при великодушии и добродетельном смирении. Причиной этого является то обстоятельство, что порок происходит обыкновенно от невежества и что надменность и униженность больше, чем следует, свой­ ственны тем, кто меньше всего знает себя самого. Поэтому новое переживаемое ими поражает их, заставляет их приписывать себе то, чего у них нет, любоваться собой, уважать или презирать себя в зависимости от того, как они относятся к происходящим событиям, и в зависимости от их выгодности или невыгодности. Но так как часто после того, что вызывало их надменность, они испыты­ вают неудачи, их унижающие, то и движение страстей у них изменяется. Напротив, в великодушии нет ничего, что не было бы совместимо о добродетельным смирением, и ничего, что могло бы изменить движение «духов». Это релает их движения твёрдыми, постоянными и всегда оди­ наковыми. Но эти движения происходят не только от удивления, потому что тот, кто себя уважает, достаточно внает причину самоуважения. Однако можно сказать, что причины эти всё-таки могут быть вызваны и удивлением (например возможностью воспользоваться свободой своей воли, вызывающей самообладание, и бессилием человека, несмотря на наличие у него этой свободы; это бессилие не внушает большого уважения). Неоднократное сопостав­ ление этих свойств должно всегда вызывать удивление.

161. Каким образом может быть усвоено великодушие

Следует заметить, что называемое обыкновенно добро­ детелями — собственно привычки души, располагающие её к известным намерениям и мыслям, так что привычки

отличны от этих мыслей, но могут их вызвать и сами по­ явиться под их влиянием. Следует также заметить, что эти мысли и намерения могут быть вызваны только душой, но часто бывает, что некоторые движения «духов» укреп­ ляют их, и тогда они считаются и проявлением доброде­ тели и страстями души. Нет добродетели, более связанной с хорошим влиянием воспитания, чем та добродетель, которая внушает, что уважению должны соответствовать действительные заслуги. Легко понять, что души, вло­ женные богом в наше тело, неодинаково благородны и сильны (поэтому для этой добродетели я предпочёл наше слово «благородство», а не «великодушие», как принято в школе, где эта добродетель мало известна). Но я не могу не согласиться, что хорошее воспитание очень содействует исправлению недостатков, связанных с рождением. Я считаю, что надо чаще задумываться над тем, что такое свободная воля и сколь велики преимущества, связанные с твёрдой решимостью в правильном её применении. Сле­ дует только подумать, сколько тщетных и бесполезных тревог волнует честолюбцев и как легко можно вызвать в себе страсть, а затем приобрести добродетель благо­ родства, которая служит как бы ключом ко всем осталь­ ным добродетелям и главным средством против отрица­ тельного действия страстей. Мне кажется, что это размыш­ ление вполне достойно того, чтобы на него обратить внимание.

162. О благоговении

Благоговение, или почтение, есть склонность души не только уважать предмет, который почитают, но также желание подчиниться ему с известным трепетом, снис­ кать себе его благосклонность. Таким образом, благого­ вение появляется у нас только к тому, что, по нашему мнению, может одинаково быть причиной и добра и зла, при полной неизвестности, последует ли добро или зло. Любовь и обожание скорее, чем простое уважение, по­ являются у нас к тем, от кого мы ожидаем только добра, ненависть же—к тем, от кого мы ожидаем только зла.

Если бы мы не считали, что распоряжаться этим доб­ ром или злом кто-то может совершенно свободно, то мы не подчинялись бы тому, в чьих руках находится это добро и зло, чтобы снискать его благосклонность. Таким образом, когда язычники благоговели перед лесами, источниками, горами, то они почитали не просто эти мёртвые вещи, а божества, которые, по их мнению, господствовали над ними. Движение «духов», являющееся причиной благоговения, состоит из движения, вызываю­ щего удивление, и движения, вызывающего страх, о ко­ тором я скажу ниже.

163. О презрении

То, что я называю здесь презрением, есть склонность души к пренебрежению свободным решением. Несмотря на то что по своей природе душа могла бы быть источ­ ником и добра и зла, она настолько слабее нас, что не может причинить нам ни того, ни другого. Движение ею вызванных «духов» состоит из тех движений, которые вы­ зывают удивление и чувство безопасности или отвагу.

164. Назначение этих двух страстей

Великодушие и слабость духа или низость определяют хорошее или дурное применение этих двух страстей. Ибо, поскольку душа более благородна и более великодушна, постольку у неё больше склонности воздать каждому то, что ему принадлежит. В этом проявляется не только глу­ бокое смирение перед богом, но и без всякого отвращения выражается уважение и почтение к людям, к каждому сообразно с его положением и авторитетом, и одновремен­ но презрение, но презрение только к порокам. Напротив, те, у кого дух низменный и слабый, в крайней мере под­ вержены греху; они чтут и веруют в то, что достойно только презрения, и нагло пренебрегают тем, что больше всего заслуживает почтения. Они очень быстро переходят от крайнего безверия к суеверию и от суеверия к безверию, так что нет такого порока и такого безрассудства, на ко­ торые они не были бы способны.

165. О надежде и страхе

Надежда — это стремление души убедить себя в том, что желаемое сбудется. Это стремление вызвано особым движением «духов», именно, соединёнными движениями радости и желания. Страх же есть склонность души, убеж­ дающая её в том, что желание не сбудется. Следует заме­ тить, что хотя эти две страсти противоположны, тем не менее они могут появиться вместе, именно, когда одновре­ менно рассматривают различные доводы, из которых одни говорят в пользу исполнения желаний, другие же — про­ тив.

166. О чувстве безопасности и отчаянии

Ни одну из страстей не сопровождает желание так, что­ бы не оставить места для другой. Когда же надежда так сильна, что совершенно изгоняет страх, она меняет свою природу и называется чувством безопасности, или спо­ койной уверенностью. И если есть уверенность, что же­ лаемое исполнится, то хотя и остаётся ещё некоторое же­ лание, чтобы это случилось, но прекращается волнение, вызываемое страстью желания, заставлявшее с беспокой­ ством добиваться осуществления желаемого. Точно так же, когда страх доходит до таких пределов, что исклю­ чает всякую надежду, он превращается в отчаяние, и это отчаяние, выражая желаемое как невозможное, совершен­ но заглушает желание, относящееся только к тому, что возможно.

167. О ревности

Ревность есть вид страха при желании сохранить за собой обладание каким-нибудь благом; она происходит не столько на основании доводов, заставляющих опасаться потери обладаемого блага, сколько вследствие его высокой оценки. Эта высокая оценка заставляет учитывать малейшие основания для подозрения, которые в данном случае превращаются в очень важные.

168. В каком отношении эта страсть может приобрести значение

Так как надо стремиться к тому, чтобы сохранить блага более значительные, чем менее важные, то эта страсть может быть в некоторых случаях ценной и необходимой. Так, например, полководец, защищающий крепость боль­ шого значения, должен ревностно относиться к её защи­ те, то-есть уничтожать все средства, которыми она может быть взята; честная женщина не может заслуживать по­ рицания за ревностное отношение к своей чести; она не только будет остерегаться дурно вести себя, но и поста­ рается не подавать самых малейших поводов к элословию.

169. Её отрицательные стороны

Однако смеются над скупцом, когда он ревнив к своим сокровищам, то-есть не сводит с них глаз и не отходит от них из страха, что их украдут; ибо деньги не стоят того труда, который необходим для их столь ревностной охра­ ны. Презирают также человека, который ревнует свою жену, так как это свидетельствует о том, что он её понастоящему не любит и что он о себе или о ней дурного мнения. Я говорю, что он её по-настоящему не любит, потому что если бы он питал к ней настоящую любовь, то не имел бы никаких побуждений не доверять ей. И, соб­ ственно говоря, он любит не её, а только то благо, которое он видит в обладании ею. Он и не боялся бы потерять это благо, если бы не считал себя недостойным его или не верил бы, что жена ему неверна. Одним словом, эта страсть относится только к подозрению и недоверию, по­ тому что ревновать — это, собственно, только стремиться избежать какого-нибудь зла, когда имеется настоящая причина его опасаться.

170. О нерешительности

Нерешительность есть также вид страха; удержи­ вая душу как бы в равновесии между многими возмож­ ными действиями, она является причиной того, что чело-

век отказывается от всякого действия и, таким образом, имеет возможность выбора до принятия окончательного решения. В этом смысле нерешительность может иметь положительное значение. Но если она продолжается дольше, чем следует, и если на обдумывание тратится время, необходимое для действия, то эта страсть теряет свою ценность. Я утверждаю,что она является видом страха, несмотря на то что она может иметь место в случае выбора между многими явлениями, положительная цен­ ность которых совершенно одинакова, без всяких основа­ ний для опасения. Этот вид нерешительности замечается только тогда, когда предмет имеется налицо, и происхо­ дит без всякого возбуждения «духов». Поэтому нерешитель­ ность не может считаться страстью, если только страх перед ошибкой в выборе не увеличивает неуверенности. Но этот страх столь обычен и у некоторых лиц бывает до такой степени сильным, что часто даже при отсутствии необходимости выбора последние не знают, как поступать. Страх часто удерживает этих людей от действий и при­ нуждает искать какого-то другого решения, в результате чего нерешительность ещё более увеличивается; этому способствует очень большое желание делать добро и сла­ бость рассудка, который при отсутствии ясных и опреде­

171. О мужестве и отваге

Мужество, если оно — страсть, а не привычка или природная склонность, есть определённый пыл или воз­ буждение, настраивающее душу на решительное осущест­ вление задуманного предприятия независимо от его ха­ рактера; а отвага— вид мужества, располагающего душу к выполнению наиболее опасных предприятий.

172. О соревновании

Соревнование есть также вид мужества, но только в другом смысле. Мужество можно рассматривать как род, который делится на столько одних видов, сколько имеется у него различных объектов, и на столько других видов, сколько есть различных причин. В первом смысле вид му­ жества есть отвага, во втором — соревнование. Последнее не что иное, как пыл, заставляющий душу взяться за вещи, которые она надеется выполнить по примеру дру­ гих. Таким образом, это вид мужества, внешняя причина которого есть пример. Я говорю внешняя причина, потому что помимо неё у человека здесь всегда должна быть внут­ ренняя причина; последняя заключается в том, что в теле имеется предрасположение посредством желания и на­ дежды направлять кровь к сердцу с такой силой, что ни страх, ни отчаяние не в состоянии помешать этому.

173. Каким образом отвага зависит от надежды

Несмотря на то что отвагу вызывает затруднение, ко­ торому обыкновенно сопутствует страх или даже отчая­ ние , в самых опасных и в самых отчаянных предприятиях больше всего проявляются отвага и храбрость. Во всяком случае, для того чтобы твёрдо противостоять встречаю­ щимся затруднениям, необходимо, чтобы была надежда или даже уверенность в том, что предполагаемая цель осуществится. Но эта цель отличается от предмета, ибо нельзя быть уверенным и отчаиваться в одном и том же деле в одно и то же время. Таким образом, когда Деции 10° бросились на врагов и шли на верную смерть, причиной их отваги была неуверенность в том, что они сохранят свою жизнь во время этой битвы. Благодаря этой неуве­ ренности у них появилось только отчаяние, ибо они были готовы к смерти, но их целью было желание воодушевить своим примером и добиться победы, надежда на которую у них оставалась; но может быть, что их целью была также слава после смерти, в которой они были уверены·

174. О трусости и страхе

Трусость прямо противоположна мужеству, а слабость и равнодушие мешают душе начать то дело, которое она закончила бы, если бы её не удерживала эта страсть. А страх или ужас, которые противоположны мужеству или отваге, нельзя считать только равнодушием; они пред­ ставляют собою также смущение и изумление души, ли­ шающие её возможности противостоять приближающемуся

8Лу.

175.О назначении трусости

Яне могу убедить себя в том, что природа дала людям какую-нибудь страсть, которая была бы всегда порочной

ине имела бы никакого хорошего и достойного назначе­ ния; но я всегда с большим трудом догадываюсь, для какой цели могут служить две последние страсти. Мне только кажется, что трусость имеет известное назначе­ ние — способствует человеку избавиться от возможной беды, когда он это зло по другим, более основательным данным может считать несущественным. Кроме того что трусость избавляет душу от мучений, она служит также

ителу, задерживая движение «духов», и препятствует бес­ цельной трате сил. Обычно же трусость очень вредна, потому что она удерживает волю от полезных действий.

Так как трусость происходит только от отсутствия опре­ делённой надежды или желания, то следует лишь укреп­ лять в себе желание и надежду, для того чтобы ослабить трусость.

176. О назначении страха

Что касается страха или ужаса, то я не вижу, чтобы он мог когда-нибудь считаться похвальным или полезным. Это также-1-не самостоятельная страсть, а только высшая степень равнодушия., изумления и боязни, которая всегда порочна, в то время как отвага есть высшая степень храбрости, которая всегда имеет положительный характер, если только цель, поставленная себе, хороша. Так как главная причина страха есть изумление, то лучшее