Внешняя политика и безопасность современной России - 2 - Хрестоматия - Шаклеина - 2002 - 446

С проблемой глобального управления экологическим риском сопряжена и вторая, не до конца осознанная угроза национальным интересам России. Суть ее сводится к тому, что соглашения по регламентации риска, причины и границы которого не определены однозначно, не могут в равной мере носить четкий характер, а вытекающие обязательства быть раз и навсегда конкретизированы. Прецедент конвенций о защите озонового слоя и изменении климата с учетом сопровождающих их протоколов свидетельствует о тенденции в сторону трансформации конвенционных инструментов в некие динамичные структуры регламентации, возможности влияния на динамику которых после принятия рамочных соглашений будут все более и более сокращаться.

Именно с этой целью западные государства выступают за расширение основ формирования международного экологического права путем подключения к этому процессу наряду с суверенными государствами международных организаций, включая неправительственные объединения, локальных сообществ и даже отдельных граждан. Утверждается, что международные организации, вырабатывающие решения на основе экосистемного подхода и опирающиеся на региональные и глобальные структуры, обеспечивают восполнение вакуума там, где очевидна потребность в действиях от имени мирового сообщества, и там, где существует дефицит возможностей принудительного урегулирования экологического конфликта или спора.

Предполагается, что международные организации могли бы взять на себя коллективный надзор и контроль за деятельностью, связанной с использованием всеобщего достояния. В число функций таких организаций предлагается включить сбор данных и информации, содействие мониторингу и инспекции со стороны независимых экспертов, получение от государств докладов об осуществлении ими экологической политики и обзор их действий по исполнению экологических обязательств.

Подчеркивается, что система независимых проверок, коллективных обзоров, взаимной отчетности и гласности с участием неправительственных организаций может, зачастую, побудить государства к более строгому соблюдению своих обязательств, чем угроза какой-либо межправительственной акции. На практике такая система международного контроля станет легализированной формой сбора недоступной в иных условиях промышленной и экономической информации.

Опасность подобной перспективы усугубляется сложностью проведения грани между объективно необходимой вовлеченностью мирового сообщества в деятельность конкретных государств в интересах обеспечения глобальной экологической безопасности и тем уровнем вмешательства, который ставит под угрозу интересы национальной безопасности. Эта сложность зачастую увеличивается в тех случаях, когда свои интересы государство отстаивает, являясь источником экологического ущерба.

Именно эта политическая уязвимость государства, наносящего экологический ущерб соседним странам или всему мировому сообществу, используется рядом ученых для обоснования того, что концепция государственного суверенитета устарела и является тем препятствием на пути решения глобальной проблемы сохранения биосферы, которое должно быть либо нейтрализовано, либо устранено. Категория государственного суверенитета в этих исследованиях соотносится с тем периодом, когда традиционная концепция национальной безопасно-

сти означала лишь военную безопасность, угроза которой исходила от «врага», расположенного в четко определенных пространственных границах.

В сегодняшних условиях трактовка суверенитета в территориальных категориях ставится под сомнение. Трансграничный характер экологических проблем и экологическая проницаемость политических границ приводят, как утверждается, к слому этих границ, к тому, что государства более не могут контролировать ситуацию на своей территории. В этом же ключе оценивается и тот факт, что источник экологического ущерба может располагаться и зачастую находится не за пределами государства, а на его собственной территории и приводится в действие субъектом самого государства.

Альтернативу урегулированию международных экологических проблем на основе концепции государственного суверенитета одни специалисты видят в переходе от территориальной к функциональной концепции государственного суверенитета, которая допускает возможность надгосударственного регулирования поведения стран в интересах обеспечения глобального равновесия. Другие выступают напрямую за создание системы глобального экологического управления, трактуемого как неизбежный практический ответ на угрозы, которые иным способом блокировать невозможно. Важным шагом в этом направлении они считают Венскую конвенцию и Монреальский протокол о сохранении озонового слоя. В этом же контексте оцениваются те международные соглашения последних десятилетий, в соответствии с которыми государства переуступили международным организациям полномочия принимать решения, имеющие серьезное значение для внутригосударственной жизни. Особо отмечается значение Гаагской декларации (1989 г.), подписанной главами 17 государств. В документе подчеркивается, что такие глобальные проблемы, как истощение озона и потепление климата, требуют создания новой организации в рамках ООН. Эта организация должна иметь право принимать решения даже при отсутствии единогласия и налагать штрафы за нарушение международных соглашений. По мнению американских ученых, декларация имеет революционный характер, ибо идет дальше традиционной концепции международного права, основанного на понятии договора между суверенными государствами, которые не несут обязательств по международному соглашению без их четко выраженного согласия.

СПЕЦИФИКА СИТУАЦИИ В РОССИИ И УГРОЗЫ В ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ СФЕРЕ

Существует группа серьезных внешних угроз в экологической сфере, возникновение и перспектива реализации которых обусловлены во многом причинами внутригосударственного характера. В комплексе такого рода причин важнейшими являются следующие.

Во-первых, недостаточное понимание на уровнях законодательной и исполнительной властей императивного характера перехода мирового сообщества на путь устойчивого развития и соответствия такого перехода национальным интересам России, необратимости тех конвенционно и стратегически оформленных мер в этом направлении, которые уже осуществлены за последнее десятилетие.

Во-вторых, низкая приоритетность в стране экологического направления не только как компонента устойчивого развития, но и как одного из основных направлений развития цивилизации на рубеже веков и в предстоящие десятилетия.

В-третьих, недоучет роли таких ключевых факторов международных отношений, связанных с совершенствованием концепции устойчивого развития и разработкой глобальной стратегии ее реализации, как различия интересов, ориентаций и возможностей государств участвовать в этой стратегии.

Наряду с этим продолжается недоучет потенциальных преимуществ, которые Россия может извлечь из целенаправленного участия в стратегии устойчивого развития, используя свой экологический потенциал и объективно значимые рычаги воздействия на высокоразвитые страны Запада в контексте более справедливого распределения национальных прав и ответственности государств в области освоения несущей емкости Земли. Последнее обстоятельство во многом обусловлено тем, что российская дипломатия еще не вышла на уровень адекватного понимания происходящего процесса возникновения нетрадиционных проблем международных отношений, порождаемых спецификой экологических проблем, их трансграничным характером, необходимостью учета факта несовпадения политических и экосистемных границ, незавершенностью разработки основ международного экологического права.

В этих условиях можно указать на три реальных внешних угрозы для России в рассматриваемой области. Первая и основная угроза связана с перспективой оттеснения России на вторые роли в идущем процессе формирования глобальной стратегии устойчивого развития либо фактического выпадения из этого процесса и, как следствие, с существенным сокращением возможностей отстаивания российских экономических, социальных и экологических интересов на базе этой стратегии.

Вторая угроза заключается в опасности, чреватой навязыванием нашей стране чуждых, не соответствующих требованиям национальной безопасности глобальных приоритетов, искажением ценностных ориентаций российского общества, наложением на страну неприемлемых и, более того, неисполнимых обязательств в экологической сфере и, в целом, в области глобального устойчивого развития.

Третья угроза — перспектива превращения глобальной стратегии устойчивого развития, основанной на несправедливости и подрыве коренных интересов России и других стран, в источник международной напряженности, нестабильности и конфликтов.

Примечания:

1Несущая емкость – максимальное воздействие, которое может выдержать биосфера Земли или любая экологическая система.

2Такой подход к распределению прав на использование экологического потенциала международных пространств контрастирует с ситуацией в самих США, где, как и

влюбом государстве, существует национальное достояние, находящееся в общественном пользовании (воздух, леса, реки, континентальный шельф и т.д.).

Американское государство четко контролирует распределение правна использование этого достояния, а проблему устойчивого развития и сохранения здоровой окружающей cредырассматривает в жесткой увязке с вопросами социальной справедливости и непрерывного уменьшения неравенства в обеспечении экологической безопасности.

Ю.П. ДАВЫДОВ

РАСШИРЕНИЕ ЗОНЫ ОТВЕТСТВЕННОСТИ АТЛАНТИЧЕСКОГО МИРА

Скрушением «реального социализма» и самопроизвольного распада Советского Союза американская элита решила свою основную задачу (как политическую, так и в сфере безопасности) в Европе — предотвратить возникновение здесь военно-политической силы, не только враждебной США, но и способной сокрушить их. Такая мощь, по мнению американского истеблишмента, могла возникнуть, если бы Советскому Союзу удалось объединить под своей эгидой (насильственным или ненасильственным путем, не имеет значения) людские, производственные, научно-технические ресурсы Восточной и Западной Европы. Возникновение Атлантического мира (термин ведет свое начало от Атлантической хартии, подписанной Ф. Рузвельтом и У. Черчиллем 14 августа 1941 г.) было, по мнению западных исследователей, ответом на подобную возможность, которая считалась вполне реальной в свете берлинских кризисов, укрепления после второй мировой войны позиций западноевропейских коммунистов во Франции, Италии и ряде других стран, скоротечной вассализации Восточной Европы. Поскольку объектом коммунистической угрозы виделись прежде всего национальные государства, статьи 5 и 6 Вашингтонского договора 1949 г. о создании Североатлантического союза четко определяла его зону ответственности: она была ограничена территориями стран — участниц НАТО и прилегающими к ним морскими районами Средиземного моря и Северной Атлантики, т.е. эта зона покрывала относительно однородный и цельный географический район, который, собственно говоря, и составлял в то время атлантический мир.

Однако после краха европейского коммунизма и распада советской внутренней и внешней империи видеть реальный смысл существования Североатлантического союза в отражении возможной угрозы с Востока все менее предоставлялось оправданным даже для наиболее твердых сторонников Атлантического мира. Тем более, что многие постсоциалистические страны, осуществляя фундаментальные реформы, избирали новую систему социально-политических ценностей, фактически превращаясь из бывших противников в лояльных партнеров Запада.

Между тем международные отношения находятся на поворотном отрезке истории, который, как и любая переломная фаза, является одновременно периодом значительной неопределенности и нестабильности, прежде всего духовного (теоретического) плана. Многие достижения человечества равно как и до сих пор имеющие силу концепции, будь они политической, экономической, общественной или культурной природы, переоцениваются заново или, в соответствии с духом времени, целиком ставятся под вопрос. В такие узловые периоды исторического развития перед трансформирующимися обществами встает целый ряд вопросов, как, например: на какую смену ценностей и парадигм должны ориентироваться политические системы, каковы судьбы отдельных национальных государств во все более взаимозависимом мире; ведут ли глубокие потрясения последнего деся-

Опубликовано: США*Канада: экономика, политика, культура. — 2000. —

№3. — С. 12-30.

тилетия к образованию цельного мира или углубляют его цивилизационную дифференциацию; в какой мере современные исследователи могут оценить размер, масштаб и последствия этой в короткое время произошедшей метаморфозы? Нет ясного понимания относительного того, на какие нормы международного поведения и на какую систему международных отношений должно ориентироваться мировое сообщество. Отсюда осторожность экспертов в оценках различных нововведений в международной жизни, равно как и значительное количество ошибок, совершаемых национальными лидерами в области практической деятельности, их стремление, вторгаясь в новые сферы, не отрываться от привычных парадигм прошлого. Все это в известной мере относится и к обозначившейся эволюции Атлантического мира, трансатлантических отношений и даже видения самого Североатлантического союза на новом этапе его существования.

Решение Вашингтоном основной своей проблемы в Европе вместе с тем не означало, что ценность региона девальвируется или сам он отходит на второй план в системе американских внешнеполитических приоритетов. Европа остается опорой (геополитическим плацдармом) американской международной деятельности, особенно в условиях критических ситуаций. «Любое расширение пределов Европы автоматически становится расширением границ прямого американского влияния… — пишет Зб. Бжезинский, бывший советник президента США по национальной безопасности. — Европа служит также трамплином для дальнейшего продвижения демократии в глубь Евразии»1. Более того, для Вашингтона по-прежнему актуальной остается проблема взаимодействия с Западной Европой, американского там присутствия (политического, экономического, идеологического) и предупреждения возникновения в Евразии мощи, способной конкурировать с США (в коалиции с их союзниками). «Предотвратить появление на международной арене доминирующей и антагонистической евразийской державы — остается центральным моментом в плане способности Америки осуществлять свое мировое лидерство»2, — отмечает тот же Бжезинский. Фактически это лидерство, чтобы стать таковым, должно быть признано прежде всего атлантическими партнерами Вашингтона. Поэтому, подчеркивает Л. Гелб, президент нью-йоркского Совета по внешним сношениям, «взаимодействие Соединенных Штатов и Европы должно стать центральным элементом американских усилий по формированию нового мирового порядка»3.

Однако реализовывать все эти проблемы в прежней форме намного труднее в изменившейся обстановке: геополитические императивы США на международной аренеплохостыкуютсясрегиональнымиустремлениямиевропейскихпартнеров.

Между тем и сама правящая элита Западной Европы при всем ее стремлении к большей самостоятельности региона вовсе не торопится расставаться с Вашингтоном. В условиях быстро меняющейся внешней конъюнктуры, усиливающейся неуверенности относительно исхода изменений в постсоциалистическом пространстве правящей западноевропейской элите, не способной в ряде случаев справиться с собственными проблемами, не хотелось бы оставаться один на один с гигантскими по своим масштабам, но не непредсказуемыми по своим последствиям потрясениями в Евразии. «Такая Европа, — утверждает Дж. Ньюхауз, известный американский эксперт по трансатлантическим отношениям, — на международной арене еще нуждается в сильном американском лидерстве»4.

СМЕНА ВЕХ

Тем не менее, многие западные политики и эксперты не могут не сознавать, что в новых условиях самому Североатлантическому союзу требуется ка- кая-то иная ориентация, иная стратегия, иной смысл существования. В результате происходит смещение приоритетов в деятельности НАТО, всего «атлантического сообщества». То, что ранее было наиболее определяющим, становилось менее важным, те же элементы в деятельности союза, которые играли роли второго плана, в новых условиях становились наиболее важными. Представляется, что на процесс переоценки союзом своих функций и ее результаты в наибольшей мере повлияли следующие обстоятельства.

Во-первых, то, что государства Атлантического мира, разделяют (возможно, в разной степени, учитывая наличие в нем таких стран, как Турция, бывшие социалистические страны) общую систему западных ценностей. В новой стратегической концепции НАТО, одобренной сессией совета организации на высшем уровне в Вашингтоне 23–24 апреля 1999 г., подчеркивается, что Североатлантический союз «стремится обеспечить справедливый и устойчивый мирный порядок в Европе, опираясь на ценности демократии, прав человека и законности»5. Более того, члены альянса не только разделяют эту систему ценностей, но, как предполагается, ради всеобщей безопасности они заинтересованы в ее утверждении и распространении и в ближайшем окружающем пространстве, и во всем мире. Эти ценности, считают лидеры Запада, являются неотъемлемыми (т.е. данными при рождении) и универсальными в современном мире, хотя в разных странах они утверждаются в разной форме. Таким образом, ныне провозглашается, что одна из главнейших функций союза — не только защита демократии, но и стремление к ее территориальному распространению. Эта функциональная корректировка объективно потребовала пересмотра вопроса о зоне ответственности блока, ибо эта зона теперь уже включает в себя не только его членов, но и те страны (демократические или демократизирующиеся), которые готовы войти в союз или сотрудничать с ним.

Во-вторых, то, что союз имеет тенденцию инкорпорировать в свой состав страны, в прошлом враждебные государствам — основателям альянса. Эта линия последовательно прослеживается на протяжении всей его 50-летней истории. Уже в 1949 г. при возникновении блока в его состав вошла Италия, которая была противником антигитлеровской коалиции во время второй мировой войны. В 1955 г. в НАТО вступила Федеративная Республика Германии, воспреемница бывшего нацистского рейха, которой американцы навязали демократию сверху. В 1982 г. в состав блока вошла Испания, более 40 лет находившаяся под полуфашистским авторитарным режимом Франко. И, наконец, в 1999 г. членами союза впервые стали бывшие страны тоталитарного социалистического содружества, против которого, собственно говоря, альянс и был создан. В постсоциалистическом пространстве насчитывается около десятка стран, некогда противоборствующих с НАТО, которые в перспективе намерены стать полноправными членами союза и уже сотрудничают с ним в рамках программы «Партнерство ради мира», миротворчества, евро-атлантического партнерства. Таким образом, тенденция (необходимость) инкорпорировать в себя государства с переходной, недавно чуждой идеологией, потенциально расширяет зону ответственности Атлантического мира.

В-третьих, изменение характера угроз в Европе. В самом деле ранее основными среди них были угрозы внешние, создаваемые недружественными государствами — носителями агрессивной мессианской идеологии, обладающие огромной разрушительной военной мощью. Сейчас возникающие вызовы безопасности Запада формируются в иной плоскости. Так, по мнению его политических лидеров, обострение внутренней ситуации, гражданская война в том или ином государстве Европы, в непосредственной близости от нее, да и в мире вообще, может создавать угрозу Западу, отдельным его странам, их жизненно важным интересам. Причем эти угрозы не обязательно носят военный характер или являют собой военную агрессию. Они могут иметь разные формы — нарушение традиционного межнационального равновесия в каком-то районе, этнополитические конфликты, потоки беженцев, хлынувшие в ту или иную страну в результате кризиса центральной власти, техногенные катастрофы — из-за потери контроля общества и государства над состоянием свой научно-производственной сферы (новые чернобыли); интернационализация мафиозных структур; отмывание денег, подрывающее финансовую систему; поощрение (использование) тем или иным государством международного терроризма, предоставление ему баз на своей территории и технических возможностей; распространение оружия массового уничтожения и т.д. Многие из этих угроз не подпадают под ооновское определение агрессии и тем не менее представляют или могут представлять собой существенный вызов безопасности тех или иных государств или их объединений.

Важно учитывать и другое. Эти угрозы могут представлять собой нарушение не только норм международного поведения государств, но и некоторых общепринятых норм их внутреннего поведения, прежде всего тех из них, которые кодифицированы международными конвенциями или соглашениями (прав человека, прав национальных меньшинств, включая их право на собственный суверенитет и т.д.). Даже такой видный представитель «реал-политик», как Г. Киссинджер, вынужден признать, что «обеспокоенность соблюдением прав человека стала важнейшей компонентой внешней политики демократических государств и что подобный подход имеет мощную поддержку общественного мнения»6.

В ряде случаев результатом внутреннего противоборства может стать распад или реальная угроза распада государств, повышая уровень напряженности (или неопределенности) в окружающем пространстве. Крах СССР породил неопределенность на обширных просторах Евразии. Распад СФРЮ создал нестабильность в масштабах всего Балканского региона, которая будет ощущаться здесь еще не одно десятилетие. Поэтому зона ответственности союза, по мнению идеологов атлантизма, должна распространяться и на внутренние дела евроатлантического пространства. Однако многие политики, особенно России, Белоруссии, Сербии, не разделяют этого убеждения.

Следует принять во внимание и то, что нормотворческая деятельность международного сообщества зачастую отстает от развития ведущих мировых тенденций. В результате этого нередко сами правила международного поведения вступают в столкновение друг с другом (наиболее типичное из них противоречие между правом наций или национальных меньшинств в многонациональном государстве на самоопределение и правом государства на сохранение своей территориальной целостности: и то и другое в равной мере правомерно, поскольку зафиксировано в международных документах ОБСЕ, например). Юрий Дубов, сотрудник Центра военно-стратегических исследований Генерального штаба РФ, и гене-

рал Леонтий Шевцов, руководивший российскими миротворцами в Боснии, обоснованно пишут по этому поводу: «Наиболее существенным пробелом сегодняшнего миротворчества является недостаточная разработанность, а по отдельным сферам и направлениям — полное отсутствие единых нормативно-правовых актов по организации и проведению миротворческих операций многонациональными силами (особенно операций по принуждению к миру). Такое положение даже при наличии прочих слагаемых не позволяет эффективно реализовать возможности, заложенные в существующие механизмы коллективной безопасности»7.

ЛИДЕРСТВО — БЛАГО ИЛИ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ?

Помимо отмеченного выше, само развитие международной ситуации подталкивало Запад к серьезной корректировке целевых, стратегических, функциональных установок союза (поскольку ни один из его членов не хотел его роспуска). Здесь следует выделить по крайней мере три обстоятельства, имевших наибольшее значение для содержания и формы этих корректировок.

Первое — это тенденция к глобализации современного мира, в том числе международных отношений. «Наш мир все теснее срастается, и тенденция идет однозначно в направлении создания мировой экономики и мировой цивилизации… Благодаря самой современной информационной технологии и средствам коммуникации, а также на основе становящегося все более свободным перемещения капиталов, товаров и людей, наш земной шар превращается в «глобальную деревню»8, — пишет Ромен Кирт, советник правительства Люксембурга. В свою очередь Г. Брундтланд, в прошлом — премьер-министр Норвегии, выделяет в этом процессе последствия глобализации, отмечая, что «глобализация пришла на смену холодной войне в качестве рамок, определяющих поведение на международной арене, а конкурентоспособность тем временем заменила национальную безопасность в качестве доминирующего фактора государственной политики»9.

Всамом деле, хотя национальное государство остается основным субъектом международных отношений, так же как и категория национального суверенитета и национального интереса, современное развитие технологии, информационная революция, экономическая экспансия, неделимость безопасности, общие тенденции общественного развития в сторону увеличения числа демократических государств и сокращения авторитарных, возрастания роли интернациональных институтов делает мир не только все более взаимозависимым, но и все более единым организмом.

Врезультате международное сообщество постепенно превращается в международное общество, субъекты которого должны руководствоваться в своей деятельности универсальными правилами поведения. Поэтому на первый план в системе международных отношений выходит проблема управления глобальными процессами, и это управление должно осуществляться таким образом, чтобы поддерживать в стабильном состоянии функционирование и развитие международной системы. Поскольку Атлантический мир исторически является генератором процессов глобализации, он в большей мере, чем кто-либо, несет ответственность за эффективность глобального управления этими процессами, что объективно расширяет зону его ответственности и на этом направлении.

Второе — существование однополярного мира. Крах мирового социалистического содружества и распад СССР были одновременно крахом послевоен-

ной биполярной (ялтинско-потсдамской) структуры международных отношений. Даже в масштабах Европы ни одно из государств, традиционно влияющих на ее судьбы, — Россия, Германия, Великобритания, Франция — не могут сегодня претендовать на европейское лидерство, не говоря уже о международном (ВВП Соединенных Штатов, приближается к 9 трлн. долл. — это более чем ВВП Японии, Китая, ФРГ, Франции и Великобритании, вместе взятых, и более чем в 20 раз превышает соответствующие показатели России). Более того, на это даже не может претендовать (во всяком случае пока) такое объединение, как Европейский Союз. В этих условиях США, единственная оставшаяся сверхдержава, объективно заняли лидирующее положение в системе международных отношений. В настоящий момент и на ближайшую перспективу никакое другое государство не может бросить им вызов и оспорить их монополию на преобладание. Причем само американское общество, как кажется, не уверено, чем для него оборачивается это лидерство — бременем или благом.

Правящая элита Западной Европы, например, при всем своем недовольстве неоспоримым лидирующим положением США признает американское преобладание, полагая, что ни одна значительная проблема в мире, особенно в системе международных отношений, не может быть сегодня решена без их участия или при их активном сопротивлении. На ранней стадии это стало очевидно в ходе операции «Буря в пустыне», позже — в процессе югославского кризиса. Попытки Москвы, а в период югославского кризиса и Западной Европы, стать решающим фактором в разрешении обеих кризисных ситуаций оказались безуспешными. Некоторые политики и государства в своей официальной позиции не признают единоличного американского лидерства в современном мире или указывают на отрицательные последствия этого явления (особенно Россия и Китай). Эта критическая оценка, вполне вероятно, в чем-то и справедлива, но это не меняет той реальности, что в нынешнем мире именно Соединенные Штаты определяют тенденции мирового развития. А это объективно отводит им ведущую роль в формировании зоны ответственности Евро-Атлантического мира. По мнению Р. Блэкуилла из Совета по внешним сношениям (Нью-Йорк), в этой ситуации задача Европы состоит в том, чтобы «помочь Соединенным Штатам сформировать международную систему для новой эпохи»10.

Третье — ослабление ответственности ООН за состояние международной безопасности. Это происходит, прежде всего, потому, что организация не отражает новой конфигурации сил, сложившейся в мире через полвека после ее создания, она по-прежнему выражает главным образом волю победителей во второй мировой войне. Между тем ряд ее членов, пользующихся исключительным влиянием в организации, не обладают адекватным влиянием на международной арене (например, Великобритания, Франция, Россия). В то же время другие страны, обладающие огромным воздействием на формирование международной среды (Индия, Япония, ФРГ, Бразилия и др.) не имеют адекватных прав в ООН; японский взнос в бюджет ООН в 20 раз превышает российский, немецкий — в 10 раз, итальянский — в 5,5 раза11.

Многие политики считают отжившим право вето, которым обладают пять великих держав, настаивают на более демократическом принципе принятия решений путем простого большинства. Между тем за минувшие полвека ООН превратилась в огромный дорогостоящий бюрократический механизм, теряющий ответственность и способность творчески реагировать на новые вызовы, возникающие

вмеждународной сфере. Не случайно многие из новых проблем мировой политики решаются сегодня не в ООН, а в системе двусторонних или многосторонних отношений держав за ее пределами, в рамках «семерки», «восьмерки», ЕС, НАТО, СНГ, контактных групп и т.д. Основной орган ООН — Совет Безопасности — может работать только в условиях достижения предварительного консенсуса пяти великих держав. Если же между ними наличествуют разногласия, то он просто теряет способность выполнять свои функции. Так было в годы холодной войны, так произошло и недавно в ходе югославского кризиса, когда между постоянными членами СБ обозначились определенные разногласия (причем иногда — как в случае с Китаем — по мотивам, не имеющим к самому кризису никакого отношения). То есть СБ так и не нашел ответа на вопрос — как решать ту или иную проблему в условиях несогласия между великими державами.

По мнению ряда экспертов, ООН должна пересмотреть некоторые из своих принципов. А Генеральный секретарь К. Аннан, в частности, предлагает «не рассматривать национальные границы как препятствие для интервенции миротворческих соединений, вводимых СБ с целью защиты прав человека, не рассматривать понятия «территориальной целостности», суверенитета государства

вкачестве «священной коровы». Уход ООН (СБ) от реальности, неспособность быть лидером происходящих в мире изменений приводит к тому, что отдельные государства пренебрегают решениями ООН (СБ), как это неоднократно делал Израиль, или действовать в обход этой организации. Вакуум, возникший в сфере ответственности ООН за международную безопасность, заполняется региональными организациями и прежде всего такими, как НАТО, имеющей структуры, позволяющие осуществлять ответственность в новых условиях. Отсутствие собственных вооруженных сил ООН (как это первоначально было предусмотрено ее Уставом) также затрудняет осуществление миротворческих миссий или операций, ставя выполнение решений СБ в известной мере в зависимость от государств (союзов), согласных (способных) выделить необходимые военные контингенты для проведения санкционированной миротворческой операции или профинансировать ее.

Атлантический мир, возникший в иную эпоху и с иными целями, не может не приспосабливаться соответствующим образом ко всем этим новым факторам и обстоятельствам. Причем вопреки ожиданиям и предсказаниям многих отечественных и зарубежных экспертов это приспособление ведет не столько к свертыванию активности альянса, сколько к ее расширению, прежде всего к расширению зоны ответственности союза.

ФОРМИРОВАНИЕ НОВОЙ ЗОНЫ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

Ранее она затрагивала прежде всего территориальный аспект безопасности, т.е. ограничивалась территорией, на которой располагались атлантические государства, и можно было говорить о зоне ответственности НАТО в узком понимании этого термина. Теперь понятие «зона ответственности» получает более широкое толкование. Расширение этого понятия сегодня происходит как по горизонтали (охватывая территории, выходящие за рамки государств — членов альянса), так и вертикально — включает в себя новую проблематику, новые сферы активности. Сама концепция расширения зоны ответственности союза (Атлантического мира) находится в стадии формирования, и здесь присутствует еще