Клейберг Ю.А. Девиантология. Хрестомития. Кн. 2. Т. 1

171

ного насилия в американских семьях. В среднем с сексуальными домогательствами со стороны близких родственников сталкиваются (по разным оценкам) от 10 до 15 % несовершеннолетних американок. Анонимный же опрос студенток Гарвардского университета (элитного учебного заведения, куда попадают выходцы только из состоятельных слоев) показал, что каждая четвертая (!) из них в детстве подвергалась эбьюзу (сексуальное насилие со стороны родителей) (Л. С. Алексеева, 2003).

Вцелом эмпирический анализ проблемы показывает, что тенденции трансформаций паттернов мышления, поведения и психики индивидов в условиях деформации важнейших институтов социализации и социального контроля подтверждают теоретические представления о человеке потребляющем как результате этих деформаций.

Глава 4 «Дисфункции процессов социализации и социального

контроля в свете современных теорий девиантности: ограничения и перспективы сложившихся подходов» дается анализ содер-

жания сложившихся методологических подходов социологии и психологии девиантного поведения на предмет выявления их потенциала

ввопросах объяснения рассматриваемых в данной работе проблем.

Впервом параграфе «Исходные методологические гипотезы»

обосновывается тезис об ограниченности гносеологического потенциала большинства существующих теорий отклоняющегося поведения в объяснении и осмыслении рассматриваемых в работе дисфункций процессов социализации и социального контроля и социальноантропологических последствий этих дисфункций. Данная гипотеза основывается на трех базовых положениях.

Первое – ключевая проблема современной девиантологии – в фак-

тическом отсутствии единого девиантологического дискурса, логи-

ческое начало которого в дискуссии о сущности норм, что требует восхождения к вопросам онтологии человека и общества.

Второе – сложившиеся методологические подходы социологии и психологии отклоняющегося поведения обнаруживают ограниченность своего потенциала в объяснении дисфункциональности процессов социализации и социального контроля в условиях влияния массовой культуры, в силу присущих им релятивизма и редукционизма.

Редукционизм проявляет себя там, где в поле зрения ученого попадает не собственно проблема «норма/отклонение», а одна из проекций этой проблемы, например, «адаптация/дезадаптация» (психология) или

172

«соответствие/несоответствие распространенным в данный момент образцам» (социология). Это ограничивает эвристический и прагматический потенциал теории вследствие игнорирования части процессов, явлений и связей, имеющих отношение к предмету. В некоторых случаях это может даже приводить к подмене предметной области.

Релятивизм проявляет себя как отказ от ценностных суждений, что ограничивает возможности концептуальных обобщений относительно патологичности или нормальности социальной практики. При этом автор настаивает на аксиологическом подходе к пониманию природы норм. Идеалы – отвергаем мы их, или нет – задают тенденции поведения и мышления людей. Если предположить, что идеалы имеют хотя бы черты содержательной универсальности, поддаю-

щейся эмпирической валидизации, то девиантологическая теория вынуждена использовать ценностные суждения просто в целях адекватного описания действительности.

Третье – девиантологическое знание, локализованное преимущественно в рамках социологии, криминологии и психологии, неполно и может стать более полным в результате привлечения теоретикометодологического и эмпирического багажа таких дисциплин, как культурология, антропология (философская, историческая и культур-

ная), этика и др. Для адекватного осмысления девиантогенных процессов современности нужны широкие междисциплинарные обобщения.

Во втором параграфе «Биологические теории девиантности»

осуществляется критический анализ биологических теорий девиантности. Подчеркивается, что в настоящее время число сторонников этого подхода сравнительно невелико, большинство ученых, изучающих девиантность, предпочитают другие модели.

Подробный анализ исходных методологических оснований данного подхода позволяет автору заключить, что биологическое направление в целом не дает удовлетворительных моделей объяснения тех девиантогенных явлений современности, которые составляют предмет данной работы. В первую очередь, из-за присущего биологическим теориям редукционизма – сведения сложной и междисциплинарной проблемы поведения к наследственно-биологическим факторам, что в принципе противоречит социологическим подходам к пониманию механизмов и процессов социализации и социального контроля.

Однако интерес к биологическим теориям девиантности проявляется регулярно, особенно в США. Дело, по-видимому, в том, что идея

173

обвинить во всем физиологические особенности конкретного индивида, склонного к девиантности, оказывается весьма удобной. Таким образом, социальной проблемы как бы не существует. Это позволяет не затрагивать вопрос о несовершенстве социальной системы как возможной детерминанте негативных явлений. Также отходит на задний план вопрос о содержании идеологем массовой культуры и роли СМК (контролируемых крупным капиталом) как факторов, провоцирующих увеличение масштабов девиаций. Подобный подход, однако, не оправдывает себя в качестве средства снижения уровня девиантогенности общества, для чего требуются в первую очередь социальные, а не медицинские технологии.

Третий параграф «Подходы психологии личности к анализу от-

клоняющегося поведения» посвящен анализу концепций девиантности, созданных в рамках различных психологических школ в следующей последовательности: психодинамический подход (психоанализ З. Фрейда и его последователей, в первую очередь К. Г. Юнга); поведенческий (бихевиоральный) подход (Б. Ф. Скиннер); когнитивный подход; гуманистическая психология (Э. Фромм, К. Роджерс, А. Маслоу).

Основным недостатком психодинамического подхода является присущее ему сведение онтологии человеческого к онтологии биологического. Соответственно девиантность (в частности, по Фрейду) соответствует глубинной человеческой природе, представленной в «Оно». С этой точки зрения моральное либо аморальное поведение – лишь разные формы взаимодействия «Оно» и «Сверх-Я». Между тем категории «правда», «долг», «любовь», «истина» играют важнейшую роль в морально-мировоззренческом дискурсе всех исторических типов обществ, определяя характер и направленность деятельности институтов социализации и социального контроля. Полностью сводить их к адаптации нельзя. Практики чистой адаптации (например, «приспособленчество») явно отличаются от практик морального долга, часто дезадаптивных, но оправдываемых моральным дискурсом практически всех культур.

Наибольшим методологическим потенциалом среди психодинамических теорий обладает – в свете исходных установок анализа – юнгинианская концепция архетипов и коллективного бессознательно, выводящая исследователя на базовые способы интерпретации человеком действительности и поведения по отношению к ней.

174

Общая методология исследования человеческого поведения в бихевиоральной парадигме отличается выраженным редукционизмом. Она полностью укладывается в формулу «человек есть думающая и хотящая машина». Активно используется метафора «черного ящика», имеющего «входы» и «выходы» – стимулы и реакции. Поведение полностью соответствует принципу адаптации – избеганию наказаний и получению вознаграждений. При этом игнорируется, что девиантность – также адаптация к каким-либо условиям. Отсюда базовый методологический вопрос: к какой среде следует адаптироваться,

т.е. какая среда «нормальна»? Ответа на него бихевиоральная парадигма не допускает.

Психологи-гуманисты (Э. Фромм, К. Роджерс, А. Маслоу) достаточно близко подошли к исходным основаниям девиантологического дискурса, заявив, что патология – это невозможность реализовать собственную онтологию, которая изначально позитивна. Характер-

ной чертой этой точки зрения является то, что понятие нормы здесь смешивает реальность и предписание. Разработанный гуманистической психологией образ «идеально здорового человека» – это фило- софско-антропологическая концепция, представляющая собой один из вариантов эвдемонизма – этики счастья. Между тем девиантогенные симптомы сознания и поведения современного человека плохо поддаются объяснению с этой точки зрения. Современный человек, как было показано ранее, утрачивает осмысленность мира и себя самого. Происходит это на фоне и вследствие «размывания» категорий Добра и Зла. Чтобы вернуть человеку аутентичность – один из призывов гуманистических психологов, необходимо прояснить понимание этих категорий.

В целом же, говоря о психологических теориях девиантности, можно сделать вывод, что исходная гипотеза в основном подтвердилась и предполагаемый редукционизм, а часто и релятивизм, прослеживается в той или степени в каждой из рассмотренных концепций.

Четвертый параграф «Социологические теории девиантности»

посвящен анализу методологических оснований ведущих социологических теорий девиантности:

1) теория аномии и «напряжения» (общетеоретичская база – функционализм, крупнейшие представители Э. Дюркгейм, Р. Мертон, Р. Клауорд и Л. Оулин), сюда же относятся субкультурные теории (А. Коэн и др.); 2) теория конфликта и опирающиеся на нее «левая

175

криминология» и «критическая теория» (теоретическая база – работы К. Маркса, Л. Козера, Р. Даррендорфа); 2.1) теория «на стыке» интеракционизма и теория конфликта (теория стигмы И. Гоффмана, наклеивания ярлыков Ф. Танненбаума), акцентирующие внимание на социальных определениях девиантности и связанных с ними механизмах идентификации; 3) экологический подход – Чикагская школа (фактически «на стыке» функционализма и теории конфликта, но достаточно самостоятельный) (Р. Парк, Э. Бёрджес, У. Томас, Ф. Знанецкий); 4) теории социального влияния (объединяющие на междисциплинарных началах социологию и социальную психологию) – теория дифференциальных ассоциаций (Э. Сатерленд), теория контроля, исследования в области конформизма и подчинения (С. Аш, Ф. Зимбардо, С. Милграмм); 5) постмодернисткий подход, связанный с критикой и деконструкцией, базовый принцип – релятивизм (М. Фуко, Ж. Деррида и др.), отражающий, по мнению автора, кризис социологического теоретизирования в области проблем отклоняющегося поведения.

Показывается, что ключевые положения основных социологических моделей объяснения девиантности сводятся к признанию норм и отклонений социальными конструкциями, имеющими конвенциональную или репрессивную природу. Основу такого понимания заложили Э. Дюркгейм и К. Маркс, сформулировавшие два базовых положения:

1)девиантность проявляется тогда, когда поведение индивида (группы) вступает в противоречие с ценностями и нормами сообщества (Дюркгейм);

2)любые ценности и нормы формируются под влиянием господствующих групп (классов), которые используют их в своих интересах (Маркс).

Эти идеи легли в основу всех современных теорий отклоняющегося поведения в социологии. Базовый методологический принцип социологического подхода к изучению девиантности можно сформули-

ровать следующим образом: девиантность социально определена, и никакое поведение само по себе девиантным не является, но становится таковым при отклонении от социально признанных (здесь и сейчас) стандартов. Последовательное рассмотрение перечисленных выше теоретических направлений убеждает в том, что все они так или иначе опираются на данный принцип. Это позволяет говорить об

176

ограниченности эвристического потенциала социологических теорий девиантности применительно к анализу проблемы кризиса нормирующих и социализирующих функций социальных институтов. Если нормальным признается любое поведение, соответствующее представлениям, принятым в данном обществе, то человек-потребитель нормален – он вполне соответствует той культурной модели, которая получает распространение в современных обществах. Постулируемая же девиантность этой модели, деструктивность последствий ее распространения оказывается вне поля социологического анализа, поскольку нет инструмента для сравнительного анализа нормативного содержания деятельности институтов социализации и социального контроля в различных культурах.

Возникает сложная с методологической и гносеологической точек зрения ситуация: 1) в предыдущих главах доказывается дисфункциональность (патологичность, девиантность) влияния массовой культуры на процессы и механизмы социализации и социального контроля;

2)анализ основных концепций девиантности приводит к тому, что эту «ненормальность» невозможно ни обосновать, ни объяснить, поскольку обобщенного понимания нормы эти концепции не предполагают;

3)остается одно из двух – либо признать рассматриваемые феноме-

ны нормальными и отказаться от попыток судить о них, либо – по-

пытаться найти основания возможной методологии изучения и объяснения данных феноменов в девиантологическом ракурсе.

Глава 5 «Ценностно-ориентированный подход девиантологи-

ческого анализа дисфункций процессов социализации и социального контроля в условиях распространения массовой потреби-

тельской культуры» посвящена определению оснований альтернативной релятивизму методологии девиантологического анализа.

Впервом параграфе «Гносеологические и методологические ограничения девиантологического релятивизма» рассматриваются гносеологические ограничения и методологические противоречия релятивизма как методологии изучения девиантогенных процессов современности. Наиболее распространенным в современной девиантологии является подход, согласно которому, «когда девиантология изучает девиантность, речь всегда должна идти о конкретном обществе, конкретной нормативной системе и об отклонении от действующих в данном обществе норм – не более. В другом обществе, в другое время рассматриваемая девиантность может не быть таковой»

177

(Я. И. Гилинский, 2004). Это определение девиантности изначально вызывает ряд непростых вопросов. Например, если принимать, что девиантность – это несоответствие поведения «официально установленным или фактически сложившимся в данном обществе (культуре, группе) нормам и ожиданиям», то как рассматривать ситуацию, когда «фактически сложившиеся нормы и ожидания» противоречат «официально установленным»? Например, закон официально запрещает коррупцию, однако масштабы ее в современной России таковы, что использование служебного положения в личных целях стало фактической нормой в среде чиновников (Г. А. Сатаров, 2002). Другой распространенный аргумент в защиту релятивизма – указание на избирательность систем социального контроля, имеющую классовые и культурные основания.

С точки зрения автора, в рамках данной парадигмы рассматривается лишь один из аспектов девиантности, а именно содержание и последствия деятельности агентов социального контроля. При этом упускается из виду вопрос о критериях оценок, на основании которых агенты социального контроля «наклеивают ярлыки». Рассматривать эти критерии через призму тотального релятивизма и классовой принадлежности – значит, упускать из виду ряд существенных особенностей морально-правового дискурса. Такие виды поведения, как убийство, кража или предательство (лишь наиболее яркие примеры) осуждаются всегда, и тот факт, что богатые имеют больше шансов избегнуть наказания за них, говорит только о дисфункциях системы социального контроля, но не о релятивности критериев оценок. В противном случае коррупцию не рассматривали бы как преступление.

Какова же природа моральной и вообще нормативной реальности? Взгляды классиков социологии морали в этом вопросе расходятся. Полярные взгляды принадлежат Э. Дюркгейму и К. Ясперсу. Э. Дюркгейм, подчеркивая принудительный по отношению к индивидуальному сознанию характер морального дискурса, полагает онтологию морального не самостоятельной, но производной от онтологии социального. Природа общества требует «согласия умов» и следования нормам, упорядочивающим и ограничивающим индивидуальный гедонизм. Однако сами нормы могут изменятся по мере изменения характера социальности, присущей конкретному обществу.

К. Ясперс, в отличие от Э. Дюркгейма, видит в моральных нормах и ценностях собственное объективное бытие идеальных форм, кото-

178

рые, будучи трансцендентными эмпирическому бытию личности в обществе, структурируют и упорядочивают его. Напряжение между идеалом и наличным бытием создает возможность духовного (нравственного) роста личности. Отказ от идеала с необходимостью влечет за собой деградацию как личности, так и общественных институтов, формальный контроль которых не в состоянии заменить внутренней организующей силы идеала.

Осуществляемый в параграфе анализ дает определенные аргументы против крайнего релятивизма. В качестве гипотезы обосновывается тезис о том, что нормативная реальность обладает собственной онтологией, внешней по отношению к конкретно-эмпирическим фактам социальной жизни и высшей по отношению к обыденным потребностям и мотивам людей ценностью.

Вместе с тем ряд принципиальных вопросов остается пока без ответа. Можно ли полагать содержательную универсальность нормативных предписаний, хотя бы некоторых из них? Можно ли сформулировать некое общее представление о приемлемых или желательных (добродетели) и неприемлемых, нежелательных (пороки) моделях поведения, подходящее для различных культурно-исторических контекстов?

Предполагается, что ответ мог быть положительным в случае, если бы удалось выделить и описать (пусть приближенно) определенные нормативные константы, присущие природе человека, культуры и общества.

Во втором параграфе «Философские и научные основания нормы

врамках ценностно-ориентированной методологии девиантоло-

гического анализа» последовательно рассматриваются доказательства в пользу существования определенных нормативных универсалий

вобласти социально значимых практик, в сфере культуры, в сфере духовно-психологического измерения человека и, наконец, в биологической сфере человеческого существования.

На уровне первичного обобщения можно выделить по крайней мере четыре группы универсальных норм, или, если точнее, регуляторов: 1. Регуляторы картины мира, призванные навязать всем членам сообщества разделяемый контекст взаимодействий – картину мира (система идей, объясняющая окружающую действительность, формирующая фоновые ожидания, задающая систему координат «хорошо/плохо», проясняющая смысл существования). 2. Регуляторы субординации, призванные упорядочить отношения между поколениями и обеспечить систему власти и управления сообществом, коорди-

179

нацию деятельности. Эта группа норм опирается на первую. 3. Регуляторы сексуальности, упорядочивающие отношения между полами, формы воспроизводства поколений. Ослабление контроля над этой сферой ведет, если использовать биологическую терминологию, к вырождению популяции. Можно говорить, что абсолютно неконтролируемое сексуальное поведение – «универсально девиантно». 4. Регуляторы агрессивности, упорядочивающие формы допустимого насилия (Т. А. Хагуров, 2003).

Перечисленные регуляторы определяют фундаментальные основы социального взаимодействия, однако имеют черты, скорее, интенциональной (по направленности воздействия), нежели содержательной универсальности.

Тезис об отсутствии содержательных нормативных универсалий опирается на то обстоятельство, что, говоря о девиантности, исследователи, как правило, концентрируют внимание на сфере поступков, из которых складывается собственно поведение. Причины и мотивы индивидуальных поступков, рассматриваемые даже на статистическом уровне, выглядят вполне субъективными. Когда поведение рассматривается через призму индивидуальных различий, то мысль о том, что нормы – просто конвенции, с которыми одни люди соглашаются, а другие нет, выглядит вполне убедительной. По крайней мере можно признать этот взгляд правдоподобным в отношении поступков, не связанных с причинением явного вреда окружающим. Это видение девиантности опирается на генерализацию установок либерального индивидуализма на всю сферу человеческого поведения – «индивид свободен делать все, что угодно, если это не приносит прямого ущерба окружающим».

Однако если рассматривать поведение и поступки через призму категории деятельности и, шире, практики, то многое предстает в ином свете. Существование общества требует включения отдельных инди-

видов в разнообразные социально значимые виды деятельности – до-

бывание пищи и других ресурсов, управление, оборона от внешних врагов, накопление и передача знаний и т.п. Вне этой организованной совместной деятельности выживание как каждого индивида, так и сообщества в целом ставится под угрозу. Чтобы эта социально значимая деятельность стала возможной (вне зависимости от ее конкретного содержания), необходимо навязать (привить, передать) отдельным индивидам некие общие стандарты или принципы поведе-

180

ния. Необходимо, чтобы люди могли доверять друг другу, знать, чего ожидать друг от друга, другими словами, необходимы правила игры.

Принципиальным здесь является то, что эти ожидания (правила, стандарты) требуют, чтобы индивиды демонстрировали устойчивые закономерности в своих поступках или поведении. Причем эти закономерности должны служить достижению взаимопонимания, согласия и взаимной честности, иначе совместная деятельность станет невозможной. Соответственно, общество нуждается в определенных

личностных качествах индивидов, обеспечивающих закономерность,

повторяемость требуемых обществу видов поведения.

Рассматривая поведение через призму категории социально значимых практик, можно указать на нормативные константы поведения, имеющие универсально-ценностную природу, обеспечивающие социальную жизнеспособность и функциональность практик. К ним относятся: 1) необходимость ориентации участников социально значимых практик на добродетели справедливости (как готовности следовать объективным стандартам практик), храбрости (как готовности отстаивать стандарты практик) и честности (как условии доверия друг другу участников практик), вне которых существование практик невозможно (А. Маккинтайр); 2) культурная значимость, авторитетность идеациональных ценностей сверхчувственного типа, позволяющих участникам практик действовать в ситуации служения долгу, «оживляя» практики жизненной энергией индивидов (П. А. Сорокин); 3) ориентация на поиск и обретение смысла жизни через самотрансцендирование и реализацию какого-либо сверхличностного проекта: Вера, Долг, Служение (В. Франкл); 4) нравственное (аскетичное, ограничивающее индивидуальный гедонизм) отношение к своему здоровью и взаимоотношениям с другими (Д. В. Колесов), вне которого практики деформируются пассивно-гедонистическими установками индивидов. Без ориентации участников практик на эти принципы (добродетели) практики утрачивают свою функциональность, разрушаются, что приводит к масштабным институциональным дисфункциям.

На основе анализа нормативных универсалий автором выстраивается сравнительная модель «человека нормального» и «человека девиантного».

Предложенная модель не претендует на законченность, равно как и сам характер сделанных методологических выводов – на окончательность. Основная цель последней главы заключается в том, чтобы показать методологическую ограниченность релятивистских подхо-