
новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том второй. Кн. 3 продолжение, Кн. 4
..pdfТаким образом, в состав клиентелы римской общины входили теперь все страны от восточной до западной оконечности Средизем ного моря; нигде не осталось такого государства, которое стоило бы того, чтобы его боялись. Но ефе был жив тот человек, которому Рим оказывал такую редкую честь, — еще был жив тот бездомный карфа генянин, который вооружил против Рима сначала весь Запад, а потом весь Восток и который не достиг своей цели, быть может, только потому, что на Западе ему мешала бесчестная политика аристокра тии, а на Востоке безрассудная политика царедворцев. По мирному договору с римлянами Антиох обязался выдать им Ганнибала, но Ганнибал скрылся* сначала на остров Крит, а потом в Вифинию и жил теперь при дворе царя Прузия, которому помогал в его войнах с Эвменом, по обыкновению одерживая победы и на море и на суше. Утверждают, будто он старался и Прузия подбить на войну с римля нами; но эта безрассудная попытка в том виде, как ее описывают, кажется неправдоподобной. Более достоверно то, что хотя римский сенат и считал ниже своего достоинства преследовать старика в его последнем убежище (так как предание, которое возводит обвинение и на сенат, не заслуживает, по-видимому, доверия), но Фламинин, ис кавший в своем беспокойном тщеславии новых целей для великих подвигов, задумал по собственной инициативе избавить Рим от Ган нибала, так же как избавил греков от их оков. Было бы недиплома тично самому вооружиться кинжалом, чтобы нанести удар самому великому человеку своего времени, а потому Фламинин удовольство вался тем, что наточил и направил этот кинжал. Прузий, самый жал кий из всех жалких азиатских монархов, с удовольствием оказал рим скому послу маленькую услугу, на которую тот ему только намек нул, и Ганнибал, видя, что его дом окружен убийцами, принял яд. Он уже давно к этому готовился, прибавляет один римлянин, потому что он хорошо знал римлян и то, как держат свое слово цари. Год его смерти не известен с достоверностью; он умер, по всей вероятности, во второй половине 571 года шестидесяти семи лет от роду. Когда он родился, Рим еще вел с сомнительным успехом борьбу за обладание Сицилией. Он прожил достаточно долго, для того чтобы видеть, как Запад был вполне покорен римлянами, чтобы в последний раз сра зиться против римлян, имея против себя корабли своего родного го рода, сделавшегося римским, чтобы стать свидетелем того, как Рим одолел и Восток с быстротою бури, уносящей покинутый кормчим корабль, и чтобы сознавать, что он один был бы в состоянии руково дить этим кораблем. Когда он умирал, у него уже не было таких
*О нем рассказывают, что он жил также в Армении и построил там, по просьбе царяАртаксия, город Артаксату наАраксе (Страбон, 11, с. 527; Плутарх, Лукулл, 31); но этот рассказ, без сомнения, вымышлен; од
нако характерно, что имя Ганнибала вплеталось в восточные басни, точно так же как имя Александра.
надежд, в которых он мог бы обмануться; но в пятидесятилетней борь бе он честно сдержал клятву, которую дал еще ребенком. Около того же времени и, вероятно, в том же году умер и тот человек, которого римляне обыкновенно называли победителем Ганнибала, —Публий Сципион. Фортуна в избытке осыпала его всеми удачами, в которых отказывала его противнику и которые были частью им заслужены, а частью не заслужены. Он приобрел для своего отечества Испанию, Африку и Азию, и тот самый Рим, который при его рождении был только первою из италийских общин, был ко времени его смерти об ладателем всего цивилизованного мира. У него было столько побед ных титулов, что от них кое-что осталось для его родного и двоюрод ных братьев*. Однако и его снедала в последние годы жизни тяжелая скорбь; он умер пятидесяти с небольшим лет от роду в добровольном изгнании, завещав своим родственникам не хоронить его тело в род ном городе, для которого он жил и в котором покоились его предки. Что заставило его удалиться из Рима, неизвестно в точности. На него и еще более на его брата Луция возводились обвинения в подкупе и в утайке денег: но это, без сомнения, было низкой клеветой, которая не может служить удовлетворительным объяснением для такого силь ного чувства озлобления со стороны Сципиона; впрочем, этого чело века хорошо характеризует следующий факт: явившись в народное собрание со своими счетными книгами, он не стал оправдываться ссыл ками на цифры, а разорвал эти книги на глазах народа и своих обви нителей и пригласил римлян сопровождать его в храм Юпитера, что бы отпраздновать годовщину его победы при Заме. Народ отвернулся от его обвинителей и последовал вслед за ним в Капитолий; но это был последний прекрасный день знаменитого человека. Его гордость, его уверенность, что он не такой же человек, как все другие люди, и что он лучше всех, его энергичная семейная политика, возвысившая в лице его брата Луция отвратительное чучело героя, — все это оскор бляло многих, и не без основания. Истинная гордость предохраняет человеческое сердце от низких влечений, а тщеславие не защищает его ни от каких ударов и ни от каких булавочных уколов и даже вые дает в нем врожденное благородство. Но отличительная особенность таких людей, как Сципион, в которых чистое золото смешивается с блестящей мишурой, заключается именно в том, что им нужны счас тье и блеск молодости, чтобы производить очарование, а когда это очарование начинает исчезать, то расставаться с ним всего мучитель нее самому чародею.
* Africamis, Asiagenus, Hispallus.
Глава Xfc n i i'- r i и в 1д гг iL=rii lusrii I I =T I U T I-^ T U H I J T I I = T ti= n S im
Третья македонская война
Филипп Македонский был глубоко оскорблен тем, как с ним обо шлись римляне после заключения мира с Антиохом; дальнейшие со бытия не могли заглушить его негодования. Его соседями в Греции и Фракии были большею частью общины, столько же дрожавшие ког да-то от страха перед македонянами, сколько теперь перед именем Рима, и, естественно, старавшиеся отплатить падшей великой держа ве за все те оскорбления, которые получали от Македонии со времен Филиппа II; мелочное тщеславие и дешевый антимакедонский патри отизм того времени проявлялись на съездах различных союзов и в беспрестанных жалобах римскому сенату. Филиппу было уступлено римлянами то, что он отнял у этолийцев, но к этолийцам формально примкнул в Фессалии только союз магнетов, а те города, которые были отняты Филиппом у двух других фессалийских союзов — у фес салийского в тесном смысле слова и у перребского, — были от него потребованы обратно на том основании, что он только освободил их, а не завоевал. И афаманы воображали, что могут требовать для себя свободы, и Эвмен претендовал на приморские города, прежде при надлежавшие Антиоху, в собственно Фракии, особенно на Энос и Маронею, хотя по мирному договору с Антиохом ему был категори чески предоставлен только фракийский Херсонес. Все эти жалобы и бесчисленное множество других, более мелких — на помощь, оказан ную Прузию против Эвмена, на торговую конкуренцию, на наруше ние договоров, на похищение рогатого скота — стекались в Рим. Ма кедонскому царю приходилось отвечать перед римским сенатом на обвинения, возводимые против него разным самодержавным сбро-
84 т °
дом, и подчиняться всякому решению — и справедливому и неспра ведливому; ему приходилось постоянно убеждаться, что приговоры обыкновенно выносятся не в его пользу; ему приходилось со скреже том зубов выводить свои гарнизоны с фракийского побережья, из фессалийских и перребских городов и вежливо принимать римских комиссаров, приезжавших удостовериться, все ли исполнено как при казано. В Риме не питали к Филиппу такой же ненависти, какую пи тали к Карфагену; там даже были во многих отношениях хорошо расположены к владетелю Македонии; в сношениях с Филиппом не пренебрегали всеми внешними приличиями, так же как в Ливии, и тем не менее положение Македонии в принципе ничем не отличалось от положения Карфагена. Но Филипп был неспособен выносить та кую пытку с финикийским терпением. С присущей ему страстностью после своего поражения он был зол не столько на достойного уваже ния противника, сколько на вероломного союзника, и по стародавней привычке держаться не македонской, а своей личной политики уви дел в войне с Антиохом лишь очень удобный случай безотлагательно расплатиться с союзником, который позорно покинул его в беде и изменил ему. Этой цели он достиг; но римляне очень хорошо пони мали, что македонянином руководила не дружба к Риму, а вражда к Антиоху, да и вообще они не имели обыкновения подчинять свою политику такому личному сочувствию или несочувствию; поэтому они из предосторожности не предоставили Филиппу никаких существен ных материальных выгод. Напротив того, Атталиды с той минуты, как достигли власти, были злейшими врагами Македонии и предме том самой ожесточенной и политической и личной ненависти Филип па: они более всякой другой восточной державы содействовали раз дроблению Македонии и Сирии и расширению римского протектора та на Востоке; во время последней войны, в то время как Филипп добровольно и лояльно держал сторону Рима, они были принуждены также стоять за Рим ради своего собственного существования; поэто му римляне и воспользовались этими Атталидами как оружием, для того чтобы восстановить то царство Лизимаха, уничтожение которо го было самым важным достижением заменивших Александра маке донских властителей, и чтобы создать в соседстве с Македонией та кое государство, которое не уступало бы ей по своему могуществу и в то же время принадлежало бы к числу римских клиентов. Все-таки мудрый и заботящийся об интересах своего народа правитель едва ли решился бы при обстоятельствах того времени возобновить неравную борьбу с Римом; но в характере Филиппа самым сильным из всех благородных чувств было чувство чести, а из всех низких — мсти тельность; поэтому его действиями никогда не руководили ни тру сость, ни готовность смириться перед велениями судьбы, и в глубине души он питал намерение еще раз попытать счастья. На новые оскор бления, которыми стали осыпать Македонию на съездах в Фессалии,
он отвечал словами Феокрита, «что солнце еще не закатилось в по следний раз»*.
Филипп подготовлял исполнение своих замыслов и скрывал их от римлян с таким рвением, с таким спокойствием и с такой последо вательностью, что, действуй он точно так же в иные, лучшие време на, он, быть может, дал бы судьбам мира совсем иное направление. Для этого крутого и гордого человека была крайне тяжелым испыта нием та покорность римлянам, ценой которой он покупая себе необ ходимую отсрочку; но он мужественно вынес эту пытку, а за то, что он был принужден сдерживать свой гнев, тяжело поплатились его подданные итакие невинные жертвы раздоров, как несчастная Маронея. Еще в 571 г. война., по-видимому, бкша готова вспыхнуть, но младший сын Филиппа Димитрий, живший в течение нескольких лет в Риме в качестве заложника и пользовавшийся там всеобщею любо вью, уладил по приказанию отца соглашение с римлянами. Сенат и особенно руководивший греческими делами Фламинин старались орга низовать в Македонии римскую партию, способную парализовать стремления Филиппа, о которых, конечно, знали в Риме, и вождем этой партии, а, быть может, даже и будущим царемМакедонии, был избран юный, страстно привязанный к Риму, принц. Сенат постарал ся дать делу такой оборот, что прощает отца ради сына; естествен ным последствием этого явились раздоры в царском семействе; стар ший сын Филиппа Персей, назначенный отцом в наследники престо ла, но родившийся от неравного брака, стал смотреть набрата как на будущего соперника и задумал погубить его. Димитрий, по-видимо- му, не принимал участияв римских интригах; только необоснованное подозрение в преступлении принудило его нарушить свой долг, да й тогда он кажется не замышлял ничего другого кроме бегства в Рим. Но Персей позаботился о том, чтобы его отец был извещен об этом замысле надлежащим образом; подложное письмо от Фламинина к Димитрию довершило дело и побудило отца дать приказание умерт вить сына. Филийп узнал о кознях Персея слишком поздно, и смерть настигла его в то время, как он намеревался наказать и устранить от престола братоубищу. Филипп умер в 575 г. в Деметриаде на пятьде сят девятом году жизни. Свое царство он оставил развалившимся, свое семейство — в раздорах, с прискорбием сознавая, что все его усилия и все преступления были напрасны. Его сын Персей вступил на престол, не встретив противодействия ни в Македонии, ни со сто роны римского сената. Это был красивый мужчина, искусный во всех физических упражнениях, выросший влагере и привыкший командо вать, властный и неразборчивый в выборе средств, как отец. Он не увлекался вином и женщинами, из-за которых Филипп слишком час то забывал о своих обязанностях правителя; он был настолько же сго-
* Нбт| у ф срраоцц ndvu* aXtov щщ 6£8u%€tv (1, 102).
ек и терпелив, насколько его отец был легкомыслен и страстен. Фи липп, вступивший на престол еще ребенком и в первые двадцать лет своего царствования встречавший во всем удачу, был избалован и испорчен судьбой, Персей вступил на престол на тридцать первом году жизни, и так как он еще ребенком участвовал в несчастной войне с римлянами и рос под бременем унижения и с надеждой на скорое возрождение государства, то унаследовал от отца вместе с царством и его заботы, его озлобление и его надежды. Действительно, он при нялся со всей энергией за продолжение иачатого отцом дела и стал с усиленным рвением готовиться к войне с Римом; его побуждало к тому убеждение, что, конечно, не благодаря римлянам он носил ма кедонскую корону. Македонская нация с гордостью взирала на мо нарха, которого привыкла видеть сражающимся во главе своей моло дежи; и его соотечественники и многие из эллинов всех племен были убеждены, что нашли в нем настоящего вождя для предстоящей вой ны за свободу. Но он был не тем, каким казался; ему недоставало гениальности Филиппа и его способности напрягать все свои силы, недоставало тех поистине царских качеств, которые затемнялись и извращались в Филиппе от счастья, но снова проявлялись во всем блеске под очистительным влиянием невзгод. Филипп не налагал на самого себя никаких стеснений и предоставлял дела на произвол судь бы; но, коща было нужно, он находил в себе достаточно силы, чтобы действовать с быстротой и энергией. Персей составлял обширные и искусно задуманные планы и преследовал их с неутомимой настой чивостью; но, когда наступала решительная минута и когда все, что он задумал и подготовил, переходило в живую действительность, он пугался своего собственного дела. Как у всех ограниченных людей, средства обращались у него в цель; он накоплял сокровища за сокро вищами для войны с римлянами, а когда римляне проникли в его владения, он был не в силах расстаться со своим золотом. О характе ре отца и сына можно составить себе понятие по тому факту, что после поражения первый прежде всего поспешил уничтожить в своем кабинете компрометирующие его бумаги, а второй забрал свою казну и сел на корабль. В обыкновенное время из Персея мог бы выйти ничем не выдающийся царь, который был бы не хуже и даже лучше многих других, но он не был способен руководить таким предприяти ем, которое могло иметь успех только при условии, если бы во главе его стоял необыкновенный человек.
Силы Македонии не были ничтожны. Преданность страны царс кому роду Антигона была ненарушима, и только там национальное чувство не было парализовано взаимною враждою политических партий. Персей разумно воспользовался тем выгодным преимуще ством монархической формы правления, что всякая перемена прави теля устраняет прежние причины ссор и раздоров и открывает новую эру иных людей и свежих надежд: он начал свое царствование тем,
что обнародовал всеобщую амнистию, позволил возвратиться беглым банкротам и простил накопившиеся недоимки. Поэтому ненавистная строгость отца не только принесла сыну пользу, но и доставила ему любовь подданных. Двадцать шесть лет мира частью сами по себе пополнили убыль в македонском населении, частью доставили пра вительству возможность обратить серьезное внимание на эту боль ную сторону государства. Филипп поощрял македонян кбрачной жиз ни и деторождению; он перевел жителей приморских городов внутрь страны, взамен их поселил фракийских колонистов, которые были способны сами защищаться от неприятеля и на преданность которых он мог полагаться; чтобы раз навсегда прекратить опустошительные нашествия дарданов, он защитил страну с севера непроходимой пре градой, обратив в пустыню те земли, которые отделяли его владения от территории варваров, и основал в северных провинциях новые го рода. Одним словом, он сделал для Македонии то же, что сделал впоследствии Август, для того чтобы воссоздать римское государ ство. Его армия была многочисленна — в ней было 30 тыс. чел., не считая вспомогательных войск и наемников, а его новобранцы приоб ретали военную опытность в постоянных пограничных стычках с фра кийскими варварами. С первого взгляда кажется непонятным, поче му Филипп не попытался подобно Ганнибалу организовать свою ар мию по римскому образцу; но это объясняется высоким мнением македонян об их фаланге, которая хотя и нередко подвергалась пора жениям, но все-таки считалась непобедимой. Благодаря тому что Филипп нашел новые источники доходов в рудниках, в таможенных и в десятинных сборах и благодаря процветанию земледелия и тор говли, явилась возможность наполнить и государственную казну, и склады, и арсеналы; когда началась война, в македонском государ ственном казначействе было достаточно денег для уплаты в течение десяти лет жалованья такой армии, какая находилась в то время на лицо, и сверх того 10 тыс. наемникам; на общественных складах хра нились запасы хлеба на столько же лет (18 млн медимнов, или прус ских шеффелей), а запаса оружия было достаточно для армии втрое более многочисленной. Действительно, Македония стала совершенно другим государством, чем каким была в то время, когда была застиг нута врасплох взрывом второй войны с Римом; силы государства во всех отношениях по крайней мере удвоились, а с несравненно менее значительными со всех точек зрения Ганнибал сумел поколебать рим ское государство в самых его основах. Не так благоприятны были внешние условия. Обстоятельства так сложились, что Македонии пришлось вернуться кпланам Ганнибала и Антиоха и попытаться стать во главе коалиции всех угнетенных государств против Рима, — и дей ствительно, нити такого замысла тянулись от жившего в Пидне дво
ра во все стороны. Но успех был незначителен. Пожалуй, иные и уверяли, будто верность италиков поколеблена, но и для друзей и для
недругов было очевидно, что возобновление самнитских войн было в то время невозможно. Массинисса доносил в Рим о ночных совеща ниях, которые происходили между македонскими уполномоченными и карфагенскими сенаторами, но эти совещания не могли пугать лю дей серьезных и осмотрительных, даже если бы они и не были чис той выдумкой, что, впрочем, легко возможно. Царей Сирии и Вифинии македонский двор старался втянуть в свои интересы посредством брачных союзов; но это привело только к тому, что еще раз попала впросак обычная наивность дипломатии, которая воображает будто приобретать новые территориальные владения можно путем любов ных связей. Так как всякая попытка склонить на сторону Македонии Эвмена была бы смешна, то у агентов Персея возникло намерение совершенно от него отделаться: они задумали убить его подле Дельф в то время, когда он возвращался из Рима, где работал против Маке донии; но эта грязная попытка не удалась. Более серьезны были по пытки склонить северных варваров и эллинов к восстанию против Рима. Филипп замышлял истребить живших в теперешней Сербии старинных врагов Македонии, дарданов, при помощи другого, при званного с левых берегов Дуная, еще более варварского племени гер манского происхождения — бастарнов — и затем вместе с этими бастарнами и со всей приведенной этим способом в движение лавиной народов двинуться сухим путем в Италию и проникнуть в Ломбар дию, для чего уже собирались сведения о ведущих туда альпийских проходах; это был грандиозный план, достойный Ганнибала, и, без сомнения, внушенный именно переходом Ганнибала через Альпы. Более чем вероятно, что это и послужило поводом для основания рим ской крепости Аквилеи, которое относится к последним годам цар ствования Филиппа (573) и не согласуется с общей системой построй ки италийских крепостей. План Филиппа не удался вследствие отча янного сопротивления дарданов и заинтересованных в этом деле со седних племен; бастарны были принуждены отступить и на возврат ном пути все потонули под провалившимся льдом при переходе через Дунай. Тогда царь постарался подчинить своему влиянию вождей иллирийцев, живших в теперешней Далмации и Северной Албании. Не без ведома Персея пал от руки убийцы один из этих вождей — Арфетавр, непреклонно державший сторону Рима. Самый могуще ственный между ними, сын и наследник Плеврата, Генфий находил ся подобно своему отцу в номинальном союзе с Римом, но гонцы из Иссы (греческого города на одном из островов Далмации) известили сенат, что царь Персей состоит в тайном соглашении с этим юным, слабым и склонным к пьянству владетелем и что послы Генфия слу жат в Риме шпионами для Персея. В странах к востоку от Македонии у низовьев Дуная находился в самом теснейшем союзе с Персеем
мудрый и храбрый князь одрисов Котис, который был самым могу щественным из фракийских вождей и владетелем всей Восточной
Фракии от македонской границы на Гебре (Марице) до усеянного гре ческими городами побережья; из числа других, более мелких владе телей князь сагеев Абруполис был разбит Персеем и изгнан из своего отечества за то, что предпринял хищнический набег на Амфиполь на Стримоне. Оттуда Филипп вывел большое число колонистов и там мог он во всякое время набирать наемников в любом количестве. Еще задолго до объявления Риму войны Филипп и Персей деятельно вели среди несчастной эллинской нации двойную пропаганду, стараясь при влечь на сторону Македонии частью национальную, частью, если можно так выразиться, коммунистическую партию. Само собой по нятно, что все как азиатские, так и европейские греки, принадлежав шие к национальной партии, стали в глубине своего сердца сочув ствовать Македонии не потому, что римским освободителям иногда случалось совершать несправедливости, а потому, что восстановле ние греческой национальности чужеземцами заключало в самом себе противоречие; а теперь, когда в сущности уже было поздно, каждому стало понятно, что самое гнусное македонское управление было для Греции менее пагубно, чем свободная конституция, которая была ре зультатом самых благородных намерений великодушных иноземцев. Что во всей Греции самые способные и самые честные люди стали во враждебное к Риму положение, было в порядке вещей; на стороне римлян были только продажные аристократы и некоторые из добро совестных людей, составлявших исключение тем, что не обманывали себя ни насчет тогдашнего положения нации, ни на счет ее будущно сти. Всех глубже почувствовал это Эвмен Пергамский, который был носителем идеи этой чужеземной свободы среди греков. Тщетно ока зывал он подвластным ему городам любезности всякого рода, тщет но старался он снискать благосклонность общин и советов звонкими словами и еще лучше звенящим золотом; его подарки были отверг нуты, а в один прекрасный день были, по приговору совета, разбиты во всем Пелопоннесе все воздвигнутые в честь его статуи и сплавле ны вылитые в честь его металлические доски (584). Напротив того, имя Персея было у всех на устах; даже те греческие государства, ко торые подобно ахейскому прежде были самым решительным обра зом враждебны к Македонии, стали теперь обсуждать вопрос об от мене направленных против Македонии законов; даже находившаяся внутри пергамских владений Византия просила защиты от фракийцев и присылки гарнизона не у Эвмена, а у Персея, который и исполнил эту просьбу; Лампсак на Геллеспонте также примкнул кмакедоняни ну; даже могущественные и осмотрительные родосцы приказали сво ему великолепному военному флоту служить конвоем для сирийской невесты царя Персея во время ее морского переезда из Антиохии, потому что сирийские военные корабли не имели права показываться в Эгейском море; они были приняты с большим почетом и возврати лись домой с щедрыми подарками, состоявшими преимущественно
из корабельного леса; даже уполномоченные от азиатских городов, т. е. от подданных Эвмена, вели в Самофракии тайные переговоры с македонскими депутатами. Вышеупомянутая отправка родосских во енных кораблей имела по меньшей йере внешний вид демонстрации;
иуже настоящей демонстрацией быЩ когда царь Персей под пред логом религиозного торжества выставил в Дельфах напоказ эллинам
исамого себя и всю свою армию. То, что царь старался найти для себя в этой национальной пропаганде опору для предстоявшей вой ны, было в порядке вещей. Но он дурно поступил, воспользовавшись страшной экономической разрухой Греции, для того, чтобы привя зать к Македонии всех тех, кто желал преобразования имуществен ных отношений и отмены законов о долговых обязательствах. Труд но представить себе, до какой степени были в европейской Греции
Обременены долгами и общины, и частные лица, за исключением Пе лопоннеса, положение которого было в этом отношении более снос ным; дело дошло до того, что один город нападал на другой и преда вал его грабежу только для того, чтобы добыть денег; так например, афиняне разграбили Ороп, а у этолийцев, у перребов и у фессалийцев происходили настоящие сражения между богатыми и бедными. Само собой разумеется, что в этих случаях совершались страшные преступ ления; так, например, у этолийцев была обнародована всеобщая ам нистия и было объявлено о восстановлении внутреннего спокойствия единственно с целью завлечь в эту западню эмигрантов и умертвить их. Римляне попытались взять на себя роль посредников, но их по слы возвратились домой, не достигнув цели, и объявили, что обе партии одинаково негодны и что нет никакой возможности обуздать их взаимную вражду. В сущности могли бы помочь этому делу толь ко полицейский офицер и палач; сентиментальный эллинизм, снача ла возбуждавший смех, стал возбуждать ужас. Но царь Персей при влек на свою сторону эту партию, если онадостойна такого названия, и привязал к себе тех людей, которым нечего было терять или кото рые по меньшей мере не могли опасаться утраты честного имени; он не только издал распоряжение впользу обанкротившихся македонян, но, кроме того, приказал выставить в Лариссе, в Дельфах и в Делосе объявления, в которых приглашал возвратиться в Македонию всех греков, укрывавшихся от наказания за политические и за какие-либо другие преступления или от взыскания долгов, и обещал им восста новить их честь и возвратить им имущество. Нетрудно поверить как тому, что они явились на это приглашение, так и тому, что тлевший под пепяой огонь социальноцреволюции вспыхнул тогда ярким пла менем во всей Северной Греции и что местная национально-социальная партия обратилась к Персею с просьбой о помощи. Если эллинская национальность могла быть спасена только такими средствами, то при всем уважении к Софоклу и^Фидию можно осмелиться задать себе вопрос: стоила ли эта цель такой цены?