новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том второй. Кн. 3 продолжение, Кн. 4
..pdfбой понятно, что консервативные и национальные тенденции лучше уживались с этой прозаической литературной деятельностью, чем с поэзией; однако и там, в особенности в важнейшей отрасли этой лите ратуры — в историографии, эллинское направление сильно идаже слиш ком сильно влияло и на содержание, и на форму.
До гавнибаловской войны в Риме вовсе не было историографии, так как заметки в городской книге принадлежали к числу официаль ных документов, а не к числу литературных произведений и с самого начала велись так, что между ними не было никакой внутренней свя зи. Для своеобразия римского характерапоказательно, что, несмотря на распространившееся далеко за пределы Италии владычество римс кой общины и постоянное соприкосновение знатного римского обще ства с обладавшими столь богатою литературою греками, до половины VI в. не чувствовалось потребности описать подвиги и судьбы римс кого гражданства для сведения современников и потомства. Когда же наконец такая потребность возникла, то для римской истории не на шлось ни готовых литературных форм, ни подготовленной читаю щей публики; чтобы создать то и другое, нужны были крупные та ланты и немало времени. Поэтому на первых порах это затруднение было до некоторой степени устранено тем, что стали писать отече ственную историю или народном языке, но стихами, или же прозой, но по-гречески. О написанных стихами хрониках Невия (писавшего около 550 г.) и Энния (писавшего около 581 г.) мы уже упоминали; они принадлежат к древнейшей исторической литературе римлян, а хронику Невия даже следует считать за древнейшее римское истори ческое произведение. Почти в то же время появились греческие лето писи Квинта Фабия Пиктора* (после553 г.), знатного римлянина, при
*Слова Дионисия (1,6) и Цицерона (De div., 1, 21, 43) не позволяют сомневаться в том, что эта древнейшая изложенная прозой римская история была написана на греческом языке. Остаются загадкой упоми наемые под тем же названием Квинтилианам и позднейшими грамма тиками латинские летописи, а затруднение еще усиливается тем об стоятельством, что под тем же названием упоминается очень подроб ное изложение понтификального права на латинском языке. Впрочем, тот, кто проследит постепенное развитие римской литературы, не при пишет это последнее сочинение какому-либо писателю, жившему во времена ганнибаловских войн; да и существование составленных в ту эпоху латинских летописей кажется сомнительным, хотя и нет воз можности решить, произошло ли при этом смешение Фабия Пиктора с позднейшим летописцем Квинтом Фабием Максимом Сервилианом (консулом 612 г.), или же существовала старинная латинская передел ка как греческих летописей Фабия, так и летописей Ацилия и Альби на, или же было два летописца, носивших имя Фабия Пиктора. Напи санное также на греческом языке историческое сочинение, которое приписывают Луцию Цинцню Алименту, современнику Фабия, повидимому, было подложным и было подделкой времен Августа.
°т 242 ^
нимавшего деятельное участие в государственных делах во время ганнибаловской войны, и Публия Сципиона (умер около 590 г.), сына Сципиона Африканского. Исторические сочинения первого рода пользовались уже до некоторой степени развитым стихотворным ис кусством и имели в виду немногочисленных читателей, в которых уже развился вкус к поэтическим произведениям; исторические сочи нения второго рода могли пользоваться уже готовыми греческими формами и имели в виду преимущественно образованных чужезем цев, так как интерес их содержания простирался далеко за пределы Лациума. Первого пути придерживались писатели из плебеев, а вто рого — писатели более знатного происхождения; точно так же и во времена Фридриха Великого наряду с патриотическою литературною деятельностью пасторов и профессоров существовала аристократичес кая литература на французском языке: Глейм и Рамлер писали не мецкие военные песни, а короли и полководцы описывали войны на французском языке. Но ни написанные стихами хроники, ни напи санные на греческом языке римские летописи не были настоящей ла тинской историографией; эта последняя начинается только с Катона; его история Рима с древнейших времен, появившаяся не ранее конца описываемой эпохи, была в одно и то же время и древнейшим, напи санным на латинском языке, историческим сочинением, и первым значительным прозаическим произведением римской литературы*. Все эти сочинения, конечно, были написаны не так, как писали гре ки**, но в противоположность отрывочным заметкам городской кни ги это были прагматические исторические повествования с последо вательностью в рассказе и с более или менее правильным распре делением содержания. Все они в своей совокупности обнимали отече ственную историю от основанияРима до того времени, в которое жили сами авторы, хотя, судя по заглавиям, сочинение Невия касалось толь ко первой войны с Карфагеном, а сочинение Катона — первоначаль ной истории Рима; поэтому они сами собой распадаются на три отде ла — на историю легендарных времен, историю прошлых времен и историю современную.
Что касается легендарного времени, то для истории происхожде ния города Рима, которая везде излагается очень подробно, главное затруднение заключалось в том, что, как уже было ранее замечено, на этот счет было в ходу два совершенно противоположных воззре ния: национальное, которое, по всей вероятности, уже было письмен
*Вся литературная деятельность Катона относится к старческому пери оду его жизни (Cicero, Cat., II, 38; Nepos, Cat., 3); и первые книги его «о происхождениях» были написаны не ранее 586 г. и, по всей вероят ности, вскоре после этого года (.Plinius, Hist. Nat., 3, 14, 114).
**Когда Полибий (40, 6,4) замечает, что грекоман Альбин дал себе труд написать свою историю прагматически, он, очевидно, противопостав ляет его этим Фабию.
но занесено в городскую книгу в своих главных чертах, и греческое воззрение Тимея, которое не могло оставаться неизвестным этим со ставителям римских хроник. Первое из них связывало происхожде ние Рима с Альбой, а второе — с Троей, поэтому первое приписывало основание Рима сыну альбанского царя Ромулу, а второе — троянско му принцу Энею. Соединение этих двух сказаний в одно целое про изошло в описываемую нами эпоху и, по всей вероятности, было де лом или Невия, или Пиктора. Сын альбанского царя Ромул остается основателем Рима, но он вместе с тем называется сыном энеевой до чери; Эней не основывает Рима, а переносит римских пенатов в Ита лию и строит для их местопребывания Лавиний, между тем как его сын Асканий основывает метрополию Рима и древнюю метрополию Лациума — Альбу Лонгу. Все это было придумано очень плохо и очень неискусно. Римлянин должен был возмущаться при мысли, что древ ние римские пенаты хранились не в храме на римской торговой пло щади, как все до тех пор думали, а в храме, который находился в Лавинии; греческий вымысел был еще менее удачен, так как соглас но ему боги даровали только внуку то, что предоставляли в удел деду. Тем не менее эта редакция рассказа достигла своей цели: она прямо не отвергала национального происхождения Рима, но в то же время не оставляла без удовлетворения эллинские тенденции и как бы лега лизировала бывшее в то время в моде кокетничанье происхождением от Энея; оттого-то она и сделалась стереотипной и вскоре после того официальной историей происхождения могущественной общины. Впрочем, помимо басни о происхождении Рима греческие историог рафы мало заботились о римской общине или вовсе о ней не заботи лись, поэтому следует полагать, что дальнейшее изложение отече ственной истории брало свое начало преимущественно из туземных источников; но по дошедшим до нас скудным сведениям нет воз можности решить, какими преданиями кроме внесенных в городскую книгу могли пользоваться древнейшие летописцы и что прибавляли эти летописцы сами от себя. Заимствованные у Геродота анекдоты*, конечно, еще не были знакомы этим древнейшим летописцам, а не посредственное заимствование греческих материалов в этом разделе не может быть доказано. Тем более достойна внимания очень ясно проглядывающая повсюду, и даже у недруга греков Катона, тенден ция не только связать Рим с Элладой, но и доказать, что италики и греки первоначально составляли один народ, —*сюда относятся рас сказы о переселившихся в Италию коренных греках, или пелазгах.
Хотя нить общепринятого рассказа была очень слаба и ненадеж
*Так, например, описание осады Габий составлено по геродотовским анекдотам о Зопире и о тиране Фразибуле, а один вариант рассказа о том, какой опасности подвергалась жизнь младенца Ромула, состав лен по образцу геродотовского рассказа о детстве Кира.
на, все-таки она не прерывалась через весь период царей вплоть до установления республики; но в этом пункте источник легенд оказы вался совершенно иссякнувшим, и было не только трудно, но даже совершенно невозможно составить сколько-нибудь связный и удобо читаемый рассказ по записям должностных лиц и по дополнявшим их скудным заметкам. Это было всего более чувствительно для по этов. Кажется, именно по этой причине Невий перешел от эпохи ца рей прямо к войне из-за обладания Сицилией, а Энний, описывавший в третьей из своих восемнадцати книг еще эпоху царей, а в шестой — уже войну с Пирром, был в состоянии описать первые два столетия республики в лучшем случае в самых общих чертах. Нам известно, как преодолевались эти затруднения теми летописцами, которые пи сали по-гречески. Но Катон избрал своеобразный путь. Он также не чувствовал, как сам сознается, никакой охоты «рассказывать то, что написано на доске в доме первосвященника — как часто имело место вздорожание пшеницы и когда происходили лунные и солнечные зат мения», поэтому он и наполнил вторую и третью книги своего сочи нения рассказами о возникновении остальных италийских общин и о вступлении этих общин в союз с Римом. Таким образом, он сбросил с себя оковы хроники, рассказывавшей события год за годом и предва рительно выставлявшей имя кодового правителя общины; этим и объясняется то мнение, что в историческом сочинении Катона собы тия описывались «по отделам». Столь необычайное в римском сочи нении внимание к остальным италийским общинам было отчасти ре зультатом того, что принадлежавший к оппозиции автор опирался в своей борьбе со столичными нравами главным образом на италийс кие провинции; частью же оно служило как бы вознаграждением за недостаточность исторических сведений о промежутке времени меж ду изгнанием царя Тарквиния и войной с Пирром, так как на свой манер описывало главный результат этой войны — объединение Ита лии под римским владычеством.
Напротив того, современная история излагалась связно и подроб но: Невий описал первую, а Фабий вторую войну с Карфагеном по добытым ими самими сведениям; Энний посвятил промежутку вре мени от Пирра до войны в Истрии не меньше тринадцати из восем надцати книг своей хроники; Катон описал в четвертой и пятой кни гах своего исторического сочинения войны, начиная с первой пуни ческой и до той, которая велась с Персеем, а в двух последних книгах, по всей вероятности, составленных по иному плану и более подроб но, рассказал события, происходившие в течение последних двадцати лет его жизни. Для описания войны с Пирром Энний мог пользовать ся сочинениями Тимея или другими греческими источниками, но в общем итоге его рассказы основаны частью на его личных наблюде ниях или на сообщениях очевидцев, частью на тех и на других.
Одновременно с исторической литературой и как бы в виде до полнения к ней появляется литература речей и писем; она ведет свое начало также от Катона, так как от предшествовавшей эпохи не оста лось ничего кроме нескольких надгробных речей, найденных в се мейных архивах, большею частью уже в позднюю эпоху; такова, на пример, надгробная речь, которую противник Ганнибала Квинт Фавий произнес, уже будучи старцем, над могилой своего сына, умер шего в цвете лет. Напротив того, Катон записал в старости те из сво их бесчисленных речей, произнесенных в течение его продолжитель ной и деятельной общественной карьеры, которые были важны в ис торическом отношении; таким образом он составил нечто вроде по литических мемуаров, которые частью включил в свое историческое сочинение, частью, по-видимому, опубликовал ввиде самостоятель ныхдополнений к этому сочинению. Им же был составлен и сборник писем. Неримской историей занимались постольку, поскольку зна комство с нею считалось необходимым для образованного римляни на; еще о престарелом Фабин рассказывали, что ему были хорошо знакомы не только римские, но также иностранные войны, а то, что Катон прилежно читал Фукидида идругих греческих историков, опре деленно доказано. Однако кроме сборника анекдотов и изречений, составленного Катоном для себя по прочитанным им сочинениям, нет никаких следов литературной деятельности в этой области.
Само собой разумеется, что вся эта зарождавшаяся историческая литература простодушно обходилась без всякой критики: ни писате лей, ни читателей не смущали никакие внутренние или внешние про тиворечия. Хотя царь Тарквиний Второй был уже совершеннолетним кмоменту смерти своего отца и воцарился через тридцать девять лет после того, тем не менее он вступает на престол юношей. Пифагор, прибывший в Италию почти за целое поколение до изгнания царей, тем не менее считался римскими историками за друга мудрого Нумы. Государственные послы, отправленные в Сиракузы в 262 г. от осно вания Рима, ведут там переговоры с Дионисием Старшим, вступив шим на престол через восемьдесят шесть лет после того (348). Это наивное пренебрежение к исторической критике особенно заметно проявляется в отношении кримской хронологии. По римскому летос числению, которое в своих основных чертах установилось, по всей вероятности, уже в предшествовавшую эпоху, Рим был основан за 240 лет до освящения Капитолийского храма и за 360 лет до сожже ния Рима галлами, а это последнее событие, упоминаемое и в гречес ких исторических сочинениях, случилось по их утверждению в год афинского архонта Пиргиона, за 388 лет до н. э., и в 1-й год 98-й олимпиады, го чего следует заключить, что Рим был основан в 1-м году 8-й олимпиады. По считавшемуся в то время несомненно досто верному летосчислению Эратосфена, то был 436 год после падения
Трои, тем ее менее основатель Рима считался по общепринятому рас сказу сыном энеевой дочери. Катон как хороший финансист проверил этот счет времени и обратил внимание на заключавшееся в нем про тиворечие, однако и он, кажется, не указал никакого способа устра нить это затруднение, так как впоследствии вставленный с этой це лью список альбанских царей, конечно, был составлен не им. Таким же отсутствием критики отличалось до некоторой степени и описание исторических времен. Все без исключения исторические рассказы, без сомнения, были окрашены таким же сильным пристрастием, за ка кое Полибий со свойственной ему хладнокровной язвительностью порицает рассказ Фабия о начале второй войны с Карфагеном. Одна ко недоверие здесь было более уместно, чем порицание. Было бы некоторым образом смешно ожидать от римских современников Ган нибала беспристрастных суждений об их враге, но в намеренном ис кажении фактов, поскольку оно не зависит от наивного патриотизма, отцов римской истории нельзя заподозрить.
К этой же эпохе принадлежат начала научного образования и даже вызываемой таким образованием литературной деятельности. Пре жнее преподавание в сущности ограничивалось чтением, письмом и знанием отечественных законов*. Однако вследствие более тесного сближения с греками у римлян мало-помалу развилось понятие о бо лее общем образовании и появилось стремление прямо пересадить греческое образование в Рим, а по его образцу изменить до некоторой степени римское образование. Прежде всего из знания отечественно го языка стала вырабатываться латинская грамматика; греческая фи лология была перенесена на родственное с нею италийское наречие. Разработка грамматики началась почти в одно время с римскою лите ратурною деятельностью. Еще около 520 г., по-видимому, учивший письму Спурий Карвилий привел в порядок латинский алфавит и ввел не включенную в него букву g на место сделавшейся ненужной Z, которое она до сих пор занимает в западных алфавитах. Следует ду мать, что римские школьные преподаватели неустанно трудились над установкою правил правописания, да и латинские музы никогда не отрекались от своей школьной Гиппокрены и во все времена занима лись наряду с поэзией также и орфографией. Особенно Энний, также в этом отношении обнаруживающий сходство с Клопштоком, не толь ко прибегал к этимологическим созвучиям совершенно во вкусе алек сандрийцев**, но и ввел взамен бывшего до тех пор в употреблении
*Плавт (Mostellaria, 126) говорит, что родители «обучают детей чтению, праву и законам», о том же свидетельствует Плутарх (Cat. Maior, 20).
**Так, например, в стихотворениях Эпихарма название Юпитера произ водится от того, что он помогает (quod juvat), а название Цереры — от того, что она производит плоды (quod gerit fruges).
от 247
нераздельного обозначения двойных согласных более отчетливую гре ческую манеру обозначать каждую из двух согласных особо. Нам ни чего неизвестно о том, занимались ли Невий и Плавт чем-либо в том же роде — национальные поэты и в Риме должно быть относились к правописанию и этимологии со свойственным всем поэтам равноду шием. С риторикой и философией римляне того времени еще вовсе не были знакомы. Живое слово еще играло у них такую важную роль в общественной жизни, что не могло быть доступным для иноземно го преподавателя; подлинный оратор Катон излил всю чашу своих гневных насмешек на бессмысленное положение Исократа, который вечно учил, как произносить речи, а сам никогда не был в состоянии произнести ни одной. Хотя греческая философия и приобрела некото рую долю влияния на римлян при посредстве дидактической и осо бенно трагической поэзии, однако они откосились к ней с робостью, в которой сказывались мужицкое невежество и инстинктивное созна ние угрожавшей опасности. Катон без всяких обиняков называл Со крата болтуном и утверждал, что этот революционер был достоин смертного приговора, так как был преступником против веры и зако нов своего отечества; а что думали о философии даже расположенные к ней римляне, видно из следующих слов Энния:
«Я буду философствовать, но немного, так как не желаю вполне предаваться философии; вкушать ее понемногу, полагаю, недур но, но погружаться в нее не следует».
Тем не менее мы должны смотреть на находящиеся в числе катоновских сочинений поэтические нравоучения и руководство к оратор скому искусству как на римскую квинтэссенцию или, пожалуй, как на римское caput mortuum греческой философии и риторики. Ближай шими источниками служили для Катона в его поэтических нравоуче ниях, конечно, наряду с восхвалением простых отцовских нравов, по всей вероятности, пифагорейские нравоучительные сочинения, а в его книге об ораторском искусстве — фукидидовские и в особенности де мосфеновские речи, которые Катон усердно изучал. О духе, в кото ром были написаны эти руководства, можно составить себе прибли зительное понятие по следующему золотому для ораторов правилу, которое впоследствии чаще цитировалось, чем исполнялось: «Забо титься о содержании, так как слова найдутся сами собой»*. Подобные пропедевтические руководства Катон писал и для врачебного искус ства, и для военной науки, и для сельского хозяйства, и для правове дения, причем все эти науки также более или менее находились под греческим влиянием. В Риме нашли для себя до некоторой степени доступ если не физика и математика, то находящиеся в связи с этими
* Rem tene, verba sequentur.
науками общеполезные познания. Главную в этом отношении роль играла медицина. После того как первый греческий врач, пелопон несский уроженец Архагаф, поселился в 535 г. в Риме и приобрел там своими хирургическими операциями такую известность, что прави тельство отвело ему особое помещение и даровало права римского гражданства, его товарищи по профессии тоже стали толпами пересе ляться в Италию. Правда, Катон не только нападал на этих инозем ных знатоков врачебного искусства с усердием, достойным лучшего применения, но и попытался своей медицинской справочной книжон кой, составленной по собственным наблюдениям и вместе с тем, ко нечно, черпавшей свои указания из медицинской литературы греков, восстановить старинный обычай, по которому отец семейства был вместе с тем и домашним доктором. Однако и врачи и публика, ко нечно, не обращали внимания на это упрямое ворчанье; тем не менее докторское ремесло, бывшее в Риме одним из самых доходных, оста лось монополией иностранцев, и в продолжение нескольких столетий в Риме не было других врачей кроме греческих. Варварское равноду шие, с которым до тех пор относились в Риме к измерению времени, стало до некоторой степени исчезать. Со времени выставки первых солнечных часов на римской торговой площади в 491 г. стало вхо дить у римлян в употребление греческое измерение времени по часам (шрое, hora); правда, при этом случилось так, что в Риме оказались выставленными солнечные часы, изготовленные для Катаны, кото рая лежит четырьмя градусами южнее, и римляне руководствовались этими часами в течение целого столетия. В конце описываемой эпохи некоторые из знатных римлян стали интересоваться математически ми познаниями. Маний Ацилий Глабрион (консул 563 г.) попытался устранить из календаря путаницу путем издания закона, разрешавше го понтификалькой коллегии вставлять и опускать добавочные меся цы по ее усмотрению; если эта мера не достигла своей цели и даже ухудшила зло, то причиной этому была не столько глупость, сколько недобросовестность римских богословов.
Получивший греческое образование Марк Фульвий Нобилиор (кон сул 565 г.) тоже старался распространять знакомство с римским ка лендарем. Гай Сульпиций Галл (консул 588 г.), не только предска завший лунное затмение 586 г., но и высчитавший расстояние между землей и луной и даже как будто бы писавший астрономические со чинения, был в глазах своих современников чудом трудолюбия и про ницательности.
Само собой разумеется, что в сельском хозяйстве и в военном искусстве римляне руководствовались и тем опытом, который унас ледовали от предков, и тем, который приобрели сами; о том же ясно свидетельствует то из двух катоновских руководств для сельского хозяина, которое дошло до нас. Однако и в этих второстепенных ин-
телдектуальных сферах, так же как и в самых высших, совмещались результаты греческой, латинской и даже финикийской культуры — и уже по одной только этой причине не могли быть совершенно остав лены без внимания те произведения иностранной литературы, кото рые касались этих предметов. То же, хотя и в меньшей степени, от носится и к правоведению. Деятельность ученых юристов того време ни все еще заключалась главным образом в том, что они давали сове ты по тяжебным делам и поучали менее опытных слушателей; но из этих устных наставлений уже образовался запас традиционных пра вил, и к тому же уже имелись кое-какие литературные произведения по этой части. Для законоведения более важное значение, чем катоновский краткий очерк, получила так называемая «Tripartita» (делив шаяся на три части книга), написанная Секстом Элием Петом, кото рому было дано прозвище «искусного» (catus); он был первым прак тическим юристом своего времени и вследствие такой общеполезной деятельности достиг в 556 г. консульства, а в 560 г. —*цензорства; его сочинение касалось законов «Двенадцати таблиц»; оно объясняло каждую статью этих законов и в особенности встречавшиеся в них устарелые и непонятные выражения и дополняло их соответствую щими исковыми формулами. Хотя в составлении этих объяснитель ных заметок, бесспорно, проглядывает влияние греческого грамма тического учения, но составление исковых формул находится в связи с более древним сборником Аппия и со всем национальным и процес суальным развитием римского законодательства. Об объеме научных познаний того времени можно составить себе очень определенное пред ставление по написанным Катоном для его сына руководствам, кото рые представляют нечто вроде энциклопедии, объясняющей в крат ких изречениях, каким должен быть «дельный человек» (vir bonus) как оратор, как врач, как сельский хозяин, как воин и как законовед. В то время еще не делалось различия между общим и специальным образованием, но вообще требовалось от каждого порядочного рим лянина, чтобы он обладал теми научными познаниями, которые счи тались необходимыми и полезными. При этом исключение составля ли отчасти латинская грамматика, которая поэтому и не могла полу чить в то время того формального развития, какого требует настоя щее научное преподавание языка, отчасти музыка и вообще вся об ласть математических и физических наук. От науки требовали того, что имело прямое практическое применение, но не больше, да и это должно было излагаться по возможности кратко и просто. При этом, конечно, пользовались греческой литературой, но только для того, чтобы извлекать из массы сора и развой дряни отрывочные, полез ные на практике, указания. Одно из руководящих правил Катона гла сит: «Греческие книги надо просматривать, а не изучать». Именно вследствие такого воззрения и появились те домашние справочники и
пособия, в которых не было ни греческой изощренности и неясности выражений, ни греческого остроумия и глубокомыслия и которые именно потому раз навсегда определили отношение римлян к гречес ким наукам.
Итак, всемирное владычество вызывало в Риме появление по эзии и литературы или, выражаясь словами одного поэта цицеронов ских времен:
«После того какмы победили Ганнибала, музы спустились на своих крыльях к воинственному и грубому племени Ромула».
В тех странах, где говорили по-сабельски и по-этрусски, тоже не было в то время недостатка в умственном движении. Так как некото рые писатели упоминают о трагедиях на этрусском языке и так как глиняные сосуды с оскскими надписями свидетельствуют о знаком стве их изготовителей с греческими комедиями, то сам собою навя зывается вопрос, не развивалась ли и на берегах Арно и Вольтурна во времена Невия и Катона литература, принявшая подобно римлянам за образец эллинов. Но до нас не дошло об этом никаких сведений, и история может только указать на существующий в этом отношении пробел. Мы в состоянии судить только о римской литературе, и как бы ни казалось проблематичным в глазах эстета ее абсолютное досто инство, все-таки для того, кто изучает историю Рима, она имеет гро мадное значение, потому что в ней отражалась, как в зеркале, внут ренняя духовная жизнь Италии бряцавшего оружием и чреватого ве ликими событиями VI в., когда закончилось объединение Италии и когда эта страна стала вступать в более общую сферу античной циви лизации. В ней преобладает такое же раздвоение, которое пронизыва ет в ту эпоху все сферы народной жизни и каким характеризуется переходное время. Относительно недостатков подражавшей гречес ким образцам римской литературы не может впадать в заблуждение ни один беспристрастный наблюдатель, у которого взор не отуманен почтенной ржавчиной двух тысячелетий. Римская литература зани мает по отношению к греческой такое же положение, какое занимает немецкая оранжерея по отношению к сицилийской апельсинной роще; можно находить наслаждение и в той и в другой, но сравнивать одну
сдругой совершенно немыслимо. Пожалуй, это в большей степени относится к римской литературе, употреблявшей отечественный язык латинов, чем к той, которая употребляла иностранный язык; первая большею частью была делом не римлян, а иноземцев — полугреков, кельтов и немного позже даже африканцев, сначала освоившихся лишь
свнешними формами латинского языка; в числе этих писателей, вы ступавших в то время перед публикой в качестве поэтов, не только нельзя назвать ни одного человека знатного происхождения, но даже нельзя с уверенностью назвать ни одного уроженца Лациума. Даже самое слово «поэт» было заимствовано от иноземцев, и еще Энний