новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том второй. Кн. 3 продолжение, Кн. 4

облеченное ни в какую форму обещание дара не имело силы ни юри­ дически, ни на практике. «В Риме, — говорит Полибий, — никто никому ничего не дарит, если не обязан это делать, и никто не упла­ чивает ни копейки ранее срока даже между близкими родственника­ ми». Даже законодательство применялось к этой купеческой мора­ ли, усматривавшей мотовство во всякой безвозмездной выдаче де­ нег; раздача подарков, отказы по завещаниям и принятие на себя поручительств были в то время ограничены постановлением граж­ данства, а наследства — если они не доставались ближайшим род­ ственникам — были во всяком случае обложены пошлиной. В са­ мой тесной связи с этим было и то, что вся жизнь римлян была проникнута купеческой аккуратностью, честностью и порядочнос­ тью. На всяком порядочном человеке лежала нравственная обязан­ ность вести приходорасходные книги, так что во всяком благоустро­ енном доме была особая счетная комната (tablinum) и всякий забо­ тился о том, чтобы ему не пришлось расстаться с здешним миром, не оставив после себя завещания; в числе трех ошибок, которые Катон ставил себе в упрек в течение своей жизни, было то, что он прожил один день без завещания. Римский обычай признавал за этими до­ машними счетными книгами силу судебных доказательств вроде той, какую имеют у нас купеческие книги. Слово ничем не опороченного человека имело силу доказательств не только в пользу противной стороны, но и в его собственную пользу; споры между честными людьми чаще всего разрешались тем, что одна сторона требовала присяги, а другая приносила присягу, после чего дело считалось даже юридически оконченным; традиционный обычай предписывал при­ сяжным судьям в случае отсутствия доказательств постановлять решения в пользу неопороченного человека в ущерб опороченному и только в том случае, когда обе стороны пользовались одинаково хорошей репутацией, выносить решения в пользу ответчика*. Тра­ диционное понятие о личном достоинстве выражается все более и более ярко в том житейском правиле, что порядочный человек не должен брать никакой платы за свои личные услуги. Поэтому не только должностные лица, офицеры, присяжные, опекуны и вооб­ ще все порядочные люди, на которых возлагались какие-либо обще­ ственные обязанности, не получали за свои услуги никакого вознаг­ раждения, кроме возврата затраченных ими денег, но под такое же общее правило подводились те услуги, которые взаимно оказыза-

*Главным ка это указанием служит отрывок Катона у Геллия, 14, 2. И относительно так называемых письменных обязательств, т. е. взыска­ ний, основанных на внесении долга в счетную книгу заимодавца, слу­ жит объяснением такое юридическое признание личной добросовест­ ности одной из сторон даже в том случае, если она дает показание в своем собственном деле; оттого-то, когда впоследствии исчезла из римских нравов такая купеческаядобросовестность, и письменные обя­ зательства, не будучи формально отменены, исчезли сами собой.

ются между приятелями (amici), как то: поручительство, заступни­ чество в ведении тяжб, прием на храпение (depositum), отдача в пользование предметов, не предназначенных к отдаче внаймы (commodatum), и вообще заведование и управление делами по пору­ чению (procuratio); брать в этих случаях вознаграждение считалось неприличным, и даже если оно было обещано, его не дозволялось взыскивать судом. До какой степени человек растворялся в купце, всего яснее видно из того, что дуэль, и даже дуэль из-за политичес­ ких мотивов, была в то время заменена спором об заклад и иском. Вопросы, касающиеся личной чести, обыкновенно разрешались сле­ дующим образом: обидчик и обиженный бились об заклад относи­ тельно справедливости или несправедливости оскорбительного об­ винения, и фактическая сторона дела рассматривалась присяжными с соблюдением всех законных форм вследствие предъявления иска

оприсуждении суммы заклада. Как в наше время вызов на поеди­ нок, так и принятие пари, предложенного обиженным или обидчи­ ком, юридически не было обязательно, но по тогдашним понятиям

очести от него часто нельзя было уклониться. Необычайное разви­ тие ассоциаций было одним из важнейших последствий такого пре­ обладания купеческих нравов, которое должно казаться непонятным для всякого незаписного дельца. В Риме оно нашло себе особо обиль­ ную пищу вследствие уже неоднократно упоминавшейся нами пра­ вительственной системы вести все дела через посредников; ввиду обширности этих дел и с целью иметь более надежные обеспечения правительство стало сдавать откупа и поставки не отдельным капи­ талистам, а компаниям капиталистов. По образцу этих предприятий была организована и вся крупная торговля. Даже есть указание на то, что и у римлян бывали случаи столь характерных для системы ассоциаций объединений конкурирующих компаний с целью уста­ новления монопольных цен*. Особенно в заморских и в других свя­ занных с значительным риском предприятиях система ассоциаций получила такое широкое распространение, что на практике заменяла незнакомое древнему миру страхование. Самым обыкновенным де­ лом была так называемая мореходная ссуда, или современный заем денег под залог корабля; этим способом опасности и прибыли за­

*В замечательном образцовом контракте Катона (144) на отдачу с под­ ряда уборки маслин находится следующий параграф: «Никто (из жела­ ющих взять подряд с торгов) не должен отступаться с целью прину­ дить котдаче уборки и выжимки маслин по более дорогой цене, кроме тех случаев, когда один из торгующихся объявит другого своим ком­ паньоном. Если же это окажется невыполненным, то по требованию владельца или приставленного им надсмотрщика все компаньоны (той ассоциации, с которой был заключен контракт) присягают (в том, что ее содействовали устранению конкуренции). Если они не принесут присяги, то подрядная цена не уплачивается». Здесь подразумевается, что предприниматель — компания, а не какой-нибудь один капиталист.

морской торговли распределялись пропорционально между владель­ цами корабля и груза и всеми капиталистами, участвовавшими в предприятии своим кредитом. Но у римлян считалось за общее эко­ номическое правило, что лучше участвовать небольшими долями в нескольких спекуляциях, чем предпринимать самостоятельные спе­ куляции на свой личный риск. Катон советовал капиталисту не сна­ ряжать на свой счет свой особый корабль, а вместе с сорока девятью капиталистами отправлять в море пятьдесят кораблей и иметь в каж­ дом из них пятидесятую долю. Проистекавшую отсюда запутанность ведения торговых дел римский купец преодолевал аккуратностью, трудолюбием и тем, что вел дела через посредство рабов и вольно­ отпущенников, а для интересов капиталистов такая система была гораздо выгоднее, чем теперешняя конторская система. Таким об­ разом, эти купеческие ассоциации связывались тысячами нитей с денежными делами каждого знатного римлянина. По свидетельству Полибия, едва ли можно было указать хоть одного зажиточного че­ ловека, который не был бы гласным или негласным соучастником в государственных откупах; тем более не подлежит сомнению, что у каждого из таких людей значительная пасть капитала была помеще­ на в купеческих ассоциациях. Все это было причиной той прочности больших римских состояний, которая едва ли не еще более замеча­ тельна, чем их размеры. Этими же в некотором отношении узкими, но в сущности солидными принципами купеческого управления сво­ им состоянием объясняется то упомянутое нами ранее и едва ли не единственное в своем роде явление, что состав знатных родов оста­ вался без изменений в течение нескольких столетий.

При таком односторонне важном значении капиталов в римском хозяйстве было неизбежно и то зло, которое неразрывно связывается с чисто денежным хозяйством. Гражданскому равенству, которому уже была нанесена смертельная рана возникновением господствую­ щего сословия знати, столь же тяжелый удар нанесло и все более резко обозначавшееся социальное разграничение между богатыми и бедными. Ничто не способствовало этому разграничению в направле­ нии сверху вниз так сильно, как ранее упомянутое нами житейское правило, что стыдно получать за свой труд деньги, — правило, кото­ рое с виду не имеет большого значения, но в котором на самом деле кроются превышающие всякую меру высокомерие и наглость капита­ листов; этим путем воздвигалась преграда не только между простым поденщиком или ремесленником и почтенным помещиком или фаб­ рикантом, но также между солдатом или унтер-офицером и военным трибуном, между писцом или рассыльным и должностным лицом. В направлении снизу вверх такую же преграду воздвигал изданный по инициативе Гая Фламиния клавдиевский закон (незадолго до 536 г.), который запрещал сенаторам и сенаторским сыновьям держать морс­ кие суда, иначе как для перевозки их сельских продуктов, и, по всей вероятности, также принимать участие в казенных подрядах и вооб­

гами и откуп податных сборов — были настоящими опорами и твер­ дынями римского хозяйства. Наконец все существовавшие в этом хозяйстве задатки для образования зажиточного среднего и низшего сословий заглохли под пагубным влиянием рабского труда и в луч­ шем случае способствовали размножению вредного класса вольноот­ пущенников.

Но всего хуже было то, что присущая всякому чисто капиталис­ тическому хозяйству глубокая безнравственность попирала лучшее, что было в обществе и общественном устройстве, и заменяла безус­ ловным эгоизмом и человеколюбие и любовь к отечеству. Лучшая часть нации ясно сознавала, какие семена гибели сеялись этой пого­ ней за денежными спекуляциями; а главным предметом инстинктив­ ной ненависти народной толпы и отвращения здравомыслящих госу­ дарственных людей было профессиональное ростовщичество, кото­ рое уже давно преследовалось законом и по букве права все еще счи­ талось запрещенным под страхом наказания. В одной из комедий того времени говорится: «Я ставлю вас, лихоимцы, наравне со сводника­ ми; если те ведут свою позорную торговлю втайне, то вы ведете ее на публичной площади. Те обирают людей соблазнами, а вы — процен­ тами. Гражданство уже немало издавало против вас законов, но вы # нарушали их, лишь только они издавались; вы всегда находили ка­ кую-нибудь лазейку. Вы столь же мало боитесь законов, как и остыв­ шего кипятка».

Еще с большей энергией, чем сочинитель этой комедии, выска­ зывался вождь партии реформы Катон. В предисловии к его трактату о земледелии мы читаем: «Можно многое сказать в защиту ссуды денег под проценты, но это — нечестное занятие. Наши предки уста­ новили и написали в законах, что вор обязан вернуть им присвоенное вдвойне, а ростовщик — вчетверо; отсюда видно, во сколько раз рос­ товщика они считали хуже вора». В другом месте он говорит, что разница между ростовщиком и убийцей невелика, и нельзя не отдать ему справедливости в том, что в своем образе действий он не отсту­ пал от того, что говорил, — так, например, в бытность наместником Сардинии он своими строгими мерами почти совершенно выжил от­ туда римских банкиров. Большинство господствовавшего сословия относилось неблагосклонно к деятельности спекулянтов и не только вело себя в провинциях добросовестнее и честнее этих финансистов, но даже нередко принимало меры к их обузданию; но частая смена высших должностных лиц и неизбежная при этом непоследователь­ ность в применении законодательных мер препятствовали успеху их стараний противодействовать этому злу. Римляне, конечно, понима­ ли, что важно было не столько установить полицейский надзор за спекуляцией, сколько дать всему народному хозяйству иное направ­ ление; такие люди, как Катон, именно с этой целью поощряли рим­ лян и своими поучениями и своим собственным примером занимать­ ся земледелием. В упомянутом ранее введении Катон говорит: «Ког­

да наши предки произносили похвальную речь в честь достойного человека, они превозносили его как хорошего пахаря и хорошего сель­ ского хозяина, и это считалось высшей похвалой. Торговцев я считаю людьми дельными и предприимчивыми, но их деятельность слиш­ ком часто подвергается опасностям и неудачам. С другой стороны, самые храбрые люди и самые хорошие солдаты выходят из среды крестьян; нет другой работы столь же почтенной, столь же благона­ дежной и ни в ком не возбуждающей ненависти; тем, которые ею занимаются, всего менее приходят в голову дурные мысли». О себе самом Катон обыкновенно говаривал, что его состояние происходит только от двух источников приобретения — от земледелия и от бе­ режливости, и хотя его слова нельзя признать ни строго логичными, ни вполне согласными с истиной*, все-таки и его современники и потомство не без основания считали его за образец римского земле­ владельца. К сожалению, для нас очевидна столь же достойная вни­ мания, сколь и прискорбная истина, что сельское хозяйство, которое так часто и с такой уверенностью вполне добросовестно превозноси­ лось как целебное средство, было само пропитано ядом капиталисти­ ческого хозяйства. Относительно пастбищного хозяйства эта истина сама собой бросается в глаза; оттого-то у публики оно пользовалось особым предпочтением, а у приверженцев партии реформы нравов оно было на самом дурном счету. Но в каком же положении находи­ лось само земледелие? С III до V в. от основания Рима капитал вел войну против труда, отнимая у трудящихся крестьян земельную рен­ ту в форме процентов за долги и передавая ее в руки спокойно жив­ ших на доходы рантье. Эта борьба смягчилась главным образом бла­ годаря расширению римского хозяйства и переброске находившихся в Лациуме капиталов на спекуляции во всей области Средиземного моря. Но теперь и эта широкая сфера деятельности стала оказываться недо­ статочной для возраставшей массы капиталов, а безрассудное законо­ дательство в то же время старалось, с одной стороны, принуждать искусственным путем сенаторов к помещению их капиталов в ита­ лийской земельной собственности и, с другой стороны, системати­ чески обесценивать италийские пахотные земли снижением хлебных цен. Таким образом, началась вторичная кампания капитала против свободного труда, или, что в древности было одно и то же, против

*Подобно всем римлянам Катон помещал часть своего состояния в ско­ товодство, в торговые и иные предприятия. Но не в его характере было прямо нарушать законы; поэтому он не занимался спекуляциями по государственным откупам, так как закон это воспрещал ему как сена­ тору, и не занимался ссудными делами. В связи с последним Катона неправильно упрекают за то, будто он на практике уклонялся от своей теории: он, бесспорно, принимал участие в ссудах под залог морских судов, но это не было запрещенным законами помещением денег под проценты и по существу принадлежало к числу предприятий по на­ грузке и перевозке чужих товаров.

крестьянского хозяйства, и как ни была первая борьба жестока, она по сравнению со второй кажется мягкою и человеколюбивою. Капи­ талисты перестали ссужать крестьян деньгами под проценты — это было само по себе трудно, потому что мелкие землевладельцы уже не получали сколько-нибудь значительных чистых доходов, и сверх того недостаточно просто и радикально; они стали скупать крестьянс­ кие участки и в лучшем случае заводить там хутора с рабским хозяй­ ством. Это также называли земледелием, а в действительности это было применением чисто денежного хозяйства к производству зем­ ледельческих продуктов. Катон дает превосходное и вполне правиль­ ное описание землепашца, но как же согласовать его с тем самым хозяйством, которое он описывает и советует принять за образец? Если один римский сенатор, что могло быть нередко, владел четырьмя та­ кими поместьями, какие описаны у Катона, то оказывалось, что на пространстве, которое при существовании старинного мелкого земле­ владения прокармливало от ста до ста пятидесяти крестьянских се­ мейств, теперь жило только одно семейство свободных людей и око­ ло пятидесяти большею частью неженатых рабов. Если это действи­ тельно было целебным средством для улучшения приходившего в упадок народного хозяйства, то оно, к сожалению, настолько походи­ ло на саму болезнь, что их нетрудно было смешать.

Общий результат этого народного хозяйства слишком ясно виден по изменению численности народонаселения. Правда, италийские стра­ ны были в очень неодинаковом состоянии, некоторые даже находи­ лись в хорошем положении. Участки мелких пахарей, заведенные в значительном числе в районе между Апеннинами и По, во время его колонизации исчезли не так скоро. Полибий, объезжавший эти стра­ ны после окончания этого периода, превозносит их многочисленное, красивое и здоровое население; при правильном хлебном законода­ тельстве житницей столицы могла бы быть область По, а не Сици­ лия. Точно так же Пицейский округ и так называемое «галльское поле» приобрели вследствие предписанной фламиниевским законом 522 г. раздачи государственных земель многочисленное крестьянское насе­ ление, которое, впрочем, значительно уменьшилось во время войны е Ганнибалом. В Этрурии и, пожалуй, также в Умбрии внутреннее положение подвластных общин не благоприятствовало процветанию свободного крестьянского сословия. В лучшем положении находились Лациум, у которого нельзя было совершенно отнять выгод столично­ го рынка и который вообще немного пострадал от войны с Ганниба­ лом, а также замкнутые горные долины марсов и сабеллов. Напротив того, Южная Италия сильно пострадала от войны с Ганнибалом; там были совершенно разорены, кроме множества менее значительных поселений, оба главных города — Капуя и Тарент, из которых каж­ дый когда-то был в состоянии выставить 30-тысячную армию. Самниум оправился от тяжелых войн V в.; по переписи, произведенной в 529 г., он мог выставить половинное число тех годных квоенной служ­

бе людей, которые доставлялись от всех латинских городов, вместе взятых, и в то время, по всей вероятности, был после римского граж­ данского округа самым цветущим краем на всем полуострове. Но ганнибаловская война снова опустошила эту страну, а раздача пахотных участков солдатам сципионовской армии хотя и производилась там в значительных размерах, но едва ли могла возместить понесенные потери. Еще более пострадали во время этой войны и от друзей и от врагов Кампания и Апулия, в которых население было до того време­ ни довольно многочисленно. Хотя впоследствии производились в Апулии раздачи пахотных участков, но основанные там колонии не процветали. Более населенной оставалась прекрасная равнина Кампа­ нии; но области Капуи и других уничтоженных во время ганнибалов­ ской войны общин сделались государственной собственностью и на­ ходились во власти не собственников, а мелких срочных арендаторов. Наконец на обширной территории луканцев и бреттийцев население было не очень густо и до ганнибаловской войны; на него обрушились всею своею тяжестью как эта война, так и сопровождавшие ее экзеку­ ции за измену. Рим сделал немного, чтобы снова оживить там земле­ делие, и за исключением Валенции (Вибо, теперешний Монтелеоне) ни одна из основанных там колоний не получила надлежащего разви­ тия. При всем неравенстве политических и экономических условий в различных местностях и сравнительно цветущем положении некото­ рых из них нельзя не заметить, что в общем итоге все ухудшилось; это подтверждается и неопровержимыми свидетельствами об общем положении Италии. Катон и Полибий единогласно утверждают, что в конце VI в. население Италии было менее многочисленным, чем в конце V в., и что она уже не была в состоянии набирать такие же многочисленные армии, какие набирала в первую пуническую войну. Это подтверждается усилившимися трудностями набора рекрутов, не­ обходимостью понизить требования о пригодности для службы в ле­ гионах и жалобами союзников на слишком большие количества вспомогательных войск, которых от них требовал Рим. А о том, что касается римского гражданства, свидетельствуют цифры: в 502 г., вскоре после африканской экспедиции Регула, в этом гражданстве насчитывалось 298 тыс. годных к военной службе людей; через трид­ цать лет после того, незадолго до начала ганнибаловской войны (534), это число уменьшилось до 270 тыс. чел., т. е. на одну десятую; по прошествии еще двадцати лет, незадолго до окончания той же войны (550), оно уменьшилось до 214 тыс. чел., т. е. на одну четверть; а одним поколением позже, когда гражданство не страдало ни от каких особых потерь, а, напротив того, получался значительный прирост, особенно вследствие основания больших гражданских колоний на се- веро-италийской равнине, оно едва ли снова достигло той цифры, до которой доходило в начале этого периода. Если бы мы имели такие же цифровые данные относительно всего населения Италии, то они, без всякого сомнения, свидетельствовали бы о еще более значитель­

ной убыли. Труднее найти доказательства упадка народных сил; од­ нако авторы сочинений о сельском хозяйстве свидетельствуют, что мясо и молоко все более и более исчезали из пищи простого народа. При этом число рабов росло, по мере того как число свободных убы­ вало. В Апулии, Лукании и бреттийекой стране скотоводство, по-ви­ димому, имело перевес над земледелием уже во времена Катона; полудикие пастухи-рабы были там настоящими хозяевами. В Апулии было настолько не безопасно, что там пришлось поставить сильный военный отряд; в 569 г. там был открыт заговор рабов, который был задуман в самом широком масштабе и находился в связи с праздно­ ванием вакханалий; тогда 7 тыс. чел. были приговорены к смертной казни. В Этрурию также пришлось отправить римские войска против шайки рабов (558), и даже в Лациуме столь значительные города, как Сеция и Пренесте, однажды едва не были захвачены врасплох шай­ кою беглых рабов (556). Нация таяла на глазах, а община свободных граждан распадалась на сословия господ и рабов, и если главною при­ чиною убыли и разорения граждан и союзников были две многолет­ ние войны с Карфагеном, то, без сомнения, римские капиталисты содействовали упадку народных сил и уменьшению численности на­ селения не менее Гамилькара и Ганнибала. Никто не в состоянии ре­ шить, могло ли бы помочь этому злу правительство; но ужасно и позорно то, что в среде римской аристократии, состоявшей большею частью из людей здравомыслящих и энергичных, ни разу не прояви­ лось ни сознание трудностей тогдашнего положения, ни предчувствие грозившей в будущем опасности. Одна знатная римская дама — сест­ ра одного из тех многочисленных штатских адмиралов, которые гу­ били флоты республики во время первой пунической войны, — од­ нажды, попав на римском рынке в давку, сказала во всеуслышание, что следовало бы давно снова поручить ее брату командование фло­ том, для того чтобы новым кровопусканием разредить рыночную толпу (508). Конечно, очень немногие так думали и так говорили; однако эти бесстыдные слова были не чем иным, как резким выражением того преступного равнодушия, с которым вся высшая и богатая знать свысока взирала на простых граждан и крестьян. Не то, чтобы она желала их гибели, но она ничего не делала, чтобы ее предотвратить, и потому Италия, в которой еще было бесчисленное множество сво­ бодных и счастливых людей, пользовавшихся умеренным и заслу­ женным благосостоянием, приближалась гигантскими шагами к за­ пустению.