новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том второй. Кн. 3 продолжение, Кн. 4

старости проходила в неутомимой деятельности. Каждая минута была у него заранее рассчитана и чем-нибудь наполнена, а вечером он обык­ новенно припоминал все, что в течение дня слыхал, говорил и делал. Таким образом у него всегда было достаточно времени и для своих собственных дел, и для дел знакомых, и для дел общины, так же как и для разговоров и развлечений; все делалось живо и без лишних слов, а при его деятельном характере ничто не было для него так невыносимо, как суетливость и старание придавать важность мело­ чам. Так жил этот человек, который был настоящим образцом римс­ кого гражданина и в глазах своих современников и в глазах потом­ ства и в котором как будто воплотились несколько грубоватая римс­ кая энергия и честность в противоположность греческой лености и греческой безнравственности; недаром же один из позднейших римс­ ких поэтов сказал: «В иноземных нравах нет ничего кроме сумасб­ родств на тысячу ладов; никто в мире не ведет себя лучше римского гражданина; для меня один Катон выше сотни Сократов».

История едва ли согласится, безусловно, с этим приговором, но кто примет в соображение революцию, произведенную выродившим­ ся эллинизмом того времени в образе жизни и во взглядах римлян, тот скорее усилит, чем смягчит этот приговор чужеземным нравам. Семейные узы слабели с ужасающей быстротой. Содержание гризе­ ток и мальчиков-фаворитов распространялось подобно моровой язве, а при тогдашнем положении дела нельзя было принять никаких дей­ ствительных мер против этого зла даже законодательным путем; высокий налог, которым Катон в бытность цензором (570) обложил этот самый гнусный разряд рабов, не принес сколько-нибудь значи­ тельных результатов, и по прошествии нескольких лет его взыскание фактически прекратилось вместе с взысканием имущественных нало­ гов. Вместе с этим естественно уменьшилось число браков (на что сильно жаловались еще в 520 г.) и увеличилось число бракоразвод­ ных дел. В самых знатных семействах совершались ужасные преступ­ ления; так, например, консул Гай Кальпурний Пизон был отравлен своей женой и пасынком с целью вызвать необходимость новых вы­ боров и доставить высшую должность этому пасынку, что и удалось (574). Кроме того, уже началась эмансипация женщин. По старому обычаю замужняя женщина находилась юридически под властью мужа, равной отцовской власти, а незамужняя женщина — под опе­ кой своего ближайшего родственника по мужской линии, лишь не­ многим уступавшей отцовской власти; личной собственности замуж­ няя женщина не имела, а лишившаяся отца девица или вдова, если имела такую собственность, то не могла ею распоряжаться. Но те­ перь женщины начали домогаться имущественной независимости; они стали частью удерживать в своих руках распоряжение своим имуще­ ством, освобождаясь от опеки агнатов при помощи разных адвокатс­ ких уловок и особенно посредством фиктивных браков, а частью при

давать обыкновенному туземному вину вкус того, которое привози­ лось из Коса, едва ли причинили большой убыток римским винотор­ говцам. Старинные песнопения и сказки, которые рассказывались го­ стями и их мальчиками, были заменены игрою азиатских арфисток. Прежде римляне, конечно, немало выпивали за обедом, но им еще были незнакомы настоящие попойки, а теперь у них вошли в обыкно­ вение форменные кутежи, причем вино слабо разбавлялось водой или вовсе не разбавлялось, а пили его из больших кубков, и вслед за од­ ним вином подавалось другое по установленной очереди; у римлян это называлось «пить по-гречески» (graeco more bibere) или «грековать» (pergraecari, congraecare). Вслед за этими попойками игра в кос­ ти, правда, уже издавна бывшая в употреблении у римлян, достигла таких масштабов, что законодательство было принуждено принять против нее меры. Лень н безделье заметно усиливались*. Катон пред­ лагал вымостить городскую площадь остроконечными каменьями, для того чтобы положить конец тунеядству; эта шутка вызвала смех, но число праздношатавшихся и зевак прибывало со всех сторон. О том, до каких страшных размеров дошли в течение этой эпохи народные увеселения, мы уже говорили. Помимо устраивавшихся изредка и не

*Нечто вроде парабаза в плавтовском «Curculio» изображает тогдашнее оживление на главной столичной площади если и не очень остроумно, то очень наглядно:

«Я укажу, где и кого можно найти, для того чтобы не терять на­ прасно времени тому, кому нужно переговорить с человеком, честным или нечестным, хорошим или дурным. Ищешь ты лжесвидетеля? Иди

всуд. Нужен тебе лгун и хвастун? Иди к клоацинскому святилищу. (Богатых беспутных мужей немало на базаре; там же найдешь маль­ чиков для разврата и тех, кто устраивает такие делишки.) На рыбном рынке собираются складчины для обедов на Ъбщий счет. На нижнем рынке встретишь людей хороших и состоятельных, но посредине у

канавы не найдешь никого кроме мошенников. Дерзкие болтуны и негодяи толпятся у водоема; своим наглым языком они поносят дру­ гих без всякой причины, хотя сами творят немало таких дел, которые достойны порицания. У старых лавок сидят те, кто дает деньги под проценты; у храма Кастора — те, кому можно давать взаймы деньги не иначе, как очень осторожно; на Тусканской улице найдешь людей, которые себя продают; на Велабре — булочники, мясники, жрецы, должники, запоздавшие уплатой, ростовщики, выручающие их из беды; богатых распутных мужей найдешь у Левкадии Оппии».

Слова в скобках составляют позднейшую прибавку, вставленную после постройки первого римского базара (570). С ремеслом булочни­ ка (pistor, буквально: мельника) соединялась в то время торговля де­ ликатесами и напитками (Festus., Eq., слово alicariae, стр. 7, Mull.; Plant, Capt., 160; Роен., 1, 2, 54; Trin., 407). To же можно сказать и о мясниках. Левкадия Оппия, по всей вероятности, была содержатель­ ницей публичного дома.

первый раз в 568 г.) стоивших огромных денег африканских диких зверей — львов и пантер, которые подыхая, должны были услаждать взоры столичных зевак. Еще более отвратительные бои гладиаторов проникли теперь в Рим в том виде, в каком они были в ходу в Этру­ рии и Кампании; в 490 г. была в первый раз пролита на римской пло­ щади человеческая кровь ради забавы. Эти безнравственные увеселе­ ния, естественно, вызывали и строгие порицания; консул 476 г. Пуб­ лий Семпроний Соф прислал своей жене разводную за то, что она присутствовала на похоронных играх; правительство добилось от граж­ данства постановления, запрещавшего привозить в Рим иноземных диких животных, и строго следило за тем, чтобы на общинных праз­ днествах не появлялись гладиаторы. Но и в этом случае у него не хватило твердой власти или твердой решимости; ему, по-видимому, удавалось не допускать звериной травли, но появление гладиаторов на частных празднествах и особенно при похоронных церемониях не прекратилось. Еще труднее было помешать публике отдавать пред­ почтение комедианту перед трагиком, акробату перед комедиантом, гладиатору перед акробатом и пристрастию театральной сцены к ба­ рахтанью в грязи эллинской жизни. Культурные начала сценических и музыкальных увеселений были заранее отброшены, организаторы римских празднеств вовсе не имели в виду хотя бы на миг силой по­ эзии поднять всю массу зрителей до одного уровня с чувствами луч­ ших людей, как это делала греческая сцена в свое цветущее время, или доставлять художественное наслаждение избранному кружку, как это стараются делать театры нашего времени. О характере римской театральной дирекции и римских зрителей можно составить себе по­ нятие по следующему факту: во время происходивших в 587 г. три­ умфальных игр лучшие греческие флейтисты не произвели никакого впечатления своими мелодиями; тогда режиссер приказал им прекра­ тить музыку и вступить между собою в кулачный бой, и это вызвало в публике такой восторг, что ему не было конца. Теперь уже не гре­ ческая зараза губила римские нравы, а, напротив того, ученики стали развращать своих наставников. Гладиаторские игры, с которыми не была знакома Греция, были в первый раз введены при сирийском дворе царем Антиохом Эпифаном (от 579 до 590) — этим профессио­ нальным подражателем римлянам; хотя сначала они возбудили в бо­ лее гуманной и одаренной более изящным вкусом греческой публике скорее отвращение, чем удовольствие, тем не менее они не прекрати­ лись и стали мало-помалу входить в обыкновение в более широких кругах. Само собой понятно, что за этой революцией в жизни и в нравах следовала экономическая революция. Жизнь в столице стано­ вилась все более заманчивой и все более разорительной. Плата за наем квартиры достигла неслыханных размеров. За новые предметы рос­ коши платились безумные цены: за бочоночек сардинок из Черного моря — 1 600 сестерций (120 талеров), т. е. дороже, чем за пахотного

раба, за красивого мальчика — 24 тыс. сестерций (1 800 талеров), т. е. дороже, чем за иную крестьянскую усадьбу. Поэтому и для высших и для низших классов населения главною целью сделались деньги и только деньги. В Греции уже давно никто ничего не делал даром, как сами греки признавались в этом с похвальной наивностью; со второй македонской войны и римляне стали подражать в этом отношении эллинам. Пришлось ограждать респектабельность законодательны­ ми подпорами, издав, например, народный декрет, запрещавший хо­ датаям брать деньги за их услуги; прекрасное исключение составляли только юристы, которых не было надобности обуздывать постановле­ ниями гражданства, так как они держались благородного обыкнове­ ния подавать советы бесплатно. По мере возможности не крали от­ крыто, но все кривые пути, которые могли привести к быстрому обо­ гащению, считались дозволенными — грабеж и попрошайничество, обман при исполнении подрядов и надувательство в денежных спеку­ ляциях, лихоимство в торговле деньгами и в торговле хлебом, даже экономическая эксплуатация таких чисто нравственных отношений, как дружеские и брачные. В особенности браки сделались предметом спекуляции для обеих сторон; вступление в брак из-за денег сдела­ лось обыкновенным явлением, и возникла необходимость отнять за­ конную силу у подарков, которыми обменивались супруги. При та­ ком положении дела нисколько не удивительно, что стало известно о заговоре, составленном с целью поджечь столицу со всех сторон. Если человек не находит уже никакого удовольствия в труде и работает только для того, чтобы как можно скорее достигнуть наслаждений, то он не делается преступником только благодаря счастливой случай­ ности. Судьба щедро осыпала римлян всеми благами могущества и богатства, но ящик Пандоры на деле оказался подарком сомнитель­ ного достоинства.

бенно столичного населения. Комедии того времени доказывают нам, что даже незнатное столичное население говорило на такой латыни, для понимания которой было столь же необходимо знание греческого языка, как для понимания английских произведений Стерна и немец­ ких Виланда — знание французского языка*. Члены сенаторских се­ мей не только произносили на греческом языке речи перед греческой публикой, но даже публиковали их, как, например, Тиберий Гракх (консул 577,591) на греческом языке речь, произнесенную нм в Родо­ се, и писали во времена Ганнибала свои хроники по-гречески, о чем будем говорить ниже. Некоторые из знатных людей и этим не огра­ ничивались. Греки почтили Фламиыина уверениями в своей предан­ ности на римском языке, но и он отплатил им такою же любезнос­ тью: «великий предводитель потомков Энея» приносил свои дары по обету греческим богам по греческому обычаю и с греческими двусти­ шиями**. Катон упрекал одного сенатора за то, что он не постыдился декламировать на греческих попойках греческие речитативы е надле­ жащими переходами из одного тона в другой. Под влиянием таких-то условий развивалось римское образование. Ошибка думать, что древ­ ность значительно уступала нашему времени в том, что касается об­ щего распространения элементарных знаний. И в низших классах на­ селения и среди рабов было немало людей, умевших читать, писать и считать; например, Катон, точно так же, как и его предшественник Магон, полагал, что эконом из рабов должен уметь читать и писать. Как начальное обучение, так и преподавание на греческом языке были

*Язык Плавта отличается употреблением таких относящихся к одной определенной сфере идей греческих выражений, как stratioticus, machaera, nauclerus, trapezita, danista, drapeta, oenopolium, bolus, malacus, morus, graphicus, logus, apologus, techna, schema; перевод добавляется редко и лишь к словам, не входящим в вышеуказанную сферу идей, как например в комедии «Дикарь» (Truculenlus, У 1,60), в стихе, быть может, вставленном впоследствии: (ppovpots est sapientia. Нередко встре­ чаются и греческие выражения, как например в «Казино» (3, 6, 9): Пр&урато poi mxpsxeis — DaboMeyoe какой utopinor. Также встречается греческая игра слов, как, например, в обеих «Вакхидах» (240): opus est chryso Chrysalo. И Энний предполагает, что слушателям известно эти­ мологическое значение имен Александр и Андромаха (Varro, De lingua iat., 7, 82). Самые характерные полугреческие формы слов, как, на­ пример, ferritribax, plagipatida, pugilice, или в «Хвастливом воине» (213): «Euge! Euscheme hercle astitit sic dulice et comoedice!». [Вот так поведе­ ние! Здорово, посмотри на этого скомороха и комедианта!]

**Одна из таких эпиграмм, сочиненных от имени Фламинина, гласит: «Диоскуры, ловкие укротители коней, сыновья Зевса, властвующие в Спарте Тиндариды, внемлите! Соплеменник Энея Тит посвящает вам чудесный дар, после t g fo как доставил эллинскому племени свободу».

широко распространены в Риме, как слёдует полагать, еще задолго до того времени. Но к этой эпохе относятся зачатки такого обучения, которое имело в виду заменить простое внешнее натаскивание насто­ ящим умственным образованием. До того времени знание греческого языка давало в Риме и в частной и в общественной жизни так же мало преимуществ, как в наше время в какой-нибудь деревушке немецкой Швейцарии знание французского, а древнейшие составители гречес­ ких хроник, вероятно, занимали среди остальных сенаторов такое же положение, какое занимает в Нижней Голыптинии образованный кре­ стьянин, который, возвратись домой после полевых работ, снимает с полки произведения Виргиния. Тот, кто пытался придавать значение своему знакомству с греческим языком, слыл за плохого патриота и за шута. Конечно, еще во времена Катона всякий плохо говоривший по-гречески мог быть знатным человеком и попасть в сенаторы и в консулы. Но все это уже стало изменяться. Процесс внутреннего раз­ ложения италийской национальности успел зайти настолько далеко, особенно в среде аристократии, что для Италии сделался необходи­ мым суррогат национальности — общее гуманитарное образование; к тому же стало сильно сказываться и стремление к более высокой ци­ вилизации. Обучение греческому языку как бы само шло этому на­ встречу. Оно с древних пор было основано на изучении классической литературы, особенно Илиады и еще более Одиссеи; этим способом раскрывались перед вз эрами италиков все неисчислимые сокровища эллинского искусства и эллинской науки. Без внешних изменений метода преподавания само собою сделалось так, что эмпирическое преподавание языка перешло в высшее преподавание литературы, что связанное с литературой общее образование передавалось ученикам и в широких размерах; теперь стали пользоваться приобретенными по­ знаниями, для того чтобы изучать руководившие духом своего вре­ мени греческие литературные произведения — трагедии Эврипида и # комедии Менандра. Точно так же и изучение латинского языка полу­ чило более важное значение. В высших сферах римского общества стали сознавать необходимость если не заменить родной язык гречес­ ким, то по меньшей мере облагородить его и приспособить к изме­ нившемуся культурному уровню, а для достижения этой цели прихо­ дилось постоянно обращаться за помощью к грекам. Экономическое расчленение римского хозяйства отдавало начальное обучение род­ ному языку, как всякий другой мелкий и производимый за условлен­ ную плату труд, в руки рабов, вольноотпущенников или чужеземцев, т. е. преимущественно греков и полугреков*; это представляло тем менее затруднений, что латинский алфавит был почти одинаков с гре-

*Так, например, раб Катона Старшего Хилон зарабатывал для своего господина деньги в качестве учителя детей (Plutarch, Cato maior, 20).

ческим и между этими двумя языками существовало близкое род­ ство. Но это было далеко не главное: формальная сторона греческого образования имела гораздо более глубокое влияние на образование латинское. Кто знает, как невыразимо трудно найти надлежащий материал и надлежащие формы для высшего умственного образова­ ния юношества и, что еще гораздо труднее, отделаться от раз найден­ ных материалов и форм, тот поймет, почему римляне не сумели удов­ летворить потребность в высшем латинском образовании иначе, как применяя к преподаванию латинского языка то разрешение этой зада­ чи, какое они находили в преподавании греческого языка и греческой литературы; ведь и в наше время происходит на наших глазах точно такое же перенесение метода преподавания с мертвых языков на жи­ вые. Однако для такого заимствования, к сожалению, недоставало главного. Читать и писать можно было выучиться и по законам «Две­ надцати таблиц», но для латинского образования была необходима литература, а таковой в Риме не было.

К этому присоединялось еще другое препятствие. Мы уже гово­ рили о том, как расширилась сфера римских народных увеселений. Между ними издавна играли важную роль сценические представле­ ния. Правда, главным увеселением был бег колесниц, но он происхо­ дил только один раз в последний день, а в первые дни давались сце­ нические представления. Эти представления долгое время состояли главным образом из танцев и показывания фокусов, а в исполняв­ шихся во время них импровизированных песнях не было ни диалога, ни сценического действия. Только теперь римляне стали требовать от театральной сцены настоящих драматических представлений. Римс­ кие народные увеселения вообще находились под влиянием греков, которые так хорошо умели развлекаться и убивать время, что римля­ не не могли найти лучших распорядителей для своих забав. Но в Гре­ ции никакие народные увеселения не были более любимы и более разнообразны, чем театральные, и на них неизбежно должны были сосредоточить свое внимание организаторы римских празднеств и их помощники. В старинных римских сценических песнях, пожалуй, крылся зародыш драмы, способный к дальнейшему развитию; но, чтобы создать из него драму, требовалась такая гениальность воспро­ изведения от поэта и восприимчивость от публики, каких у римлян не было вообще или по меньшей мере в ту эпоху; да если бы они и были, торопливость заведовавших народными увеселениями все рав­ но нарушала бы тот покой и досуг, какие необходимы для созревания столь благородных плодов. Таким образом, и в этом случае нация не была в состоянии удовлетворить возникшую потребность; она жела­ ла иметь театр, но у нее не было театральных пьес.

Таковы были основы римской литературы, от них неизбежно про­ исходят и ее недостатки. Основой для настоящего искусства служат