zagriazkina_tiu_red_frankofoniia_kultura_povsednevnosti-1

1.

КУЛЬТУРА ПОВСЕДНЕВНОСТИ КАК НАУЧНАЯ ПРОБЛЕМА

CULTURE DU QUOTIDIEN COMME OBJET

DE RECHERCHES

Загрязкина Татьяна Юрьевна,

доктор филологических наук, зав. кафедрой франкоязычных культур факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова, е-mail: tatiana_zagr@mail.ru

Культура повседневности: миф или реальность? или От обыденного до особенного один шаг

Tatiana Zagryazkina. La culture quotidienne : mythe ou réalité ? ou De l’ordinaire à l’extraordinaire il n’y a qu’un pas

L’article porte sur les généralités de la théorie du quotidien, son état des lieux, de différents points de vues et approches de ce problème. Sont relevés des carac- téristiques de ce type de culture, ses liens avec d’autres types, des pratiques et des rites sociaux, ainsi que des représentations culturelles des acteurs — de simples gens.

Название этой статьи не отличается большой оригинальностью. Вопрос: «x, y, z — миф или реальность?» часто используется в заглавиях для того, чтобы показать сложность объекта исследования, допускающего многообразие трактовок. Поскольку все научные темы по-своему сложны, этот риторический вопрос можно отнести к любой из них. И все же заглавие содержит именно эту формулировку, напоминающую о двух сторонах нашего объекта: реальной каждодневной жизни людей, с одной стороны, и о представлениях самих людей — а не только исследователей — о своей жизни — с другой. Подзаголовок подчеркивает еще один аспект проблемы: взаимосвязь всех типов культуры и плавность перехода одного типа в другой. Подобно тому как бывает трудно определить грань между великим и смешным, невозможно точно установить, где заканчивается особенное (элитарное, праздничное и т.д.) и начинается обыденное (рутинное, каждодневное).

11

Нельзя сказать, что тема является совершенно новой для гуманитарных наук. Очень часто новое — это хорошо забытое (или не забытое) старое: бытовую культуру изучали и раньше,

втом числе в более конкретном и более общем виде. Так, культуру деревни и города рассматривали фольклористы, этнографы, этнологи, историки, социологи разных стран, безусловно, со своей точки зрения1. Проводились и более широкие обобщения. Среди них, например, классическая работа Э. Бенве-

ниста «Словарь индоевропейских институтов» (« Vocabulaire des institutions indo-européennes »2), в академическом русском переводе — «Словарь индоевропейских социальных терминов»3. Словарь охватывает огромный индоевропейский пласт не только языковой, но и культурологический, связанный с культурой власти, религии и повседневной жизни («Царская власть и ее прерогативы», «Право», «Религия», «Хозяйство», «Давать и брать», «Купля» и др. разделы).

Впредисловии к русскому переводу этого словаря Ю.С. Степанов отметил, что словарь имеет лакуны в области русского материала, которые заполняет более ранняя работа В.О. Ключевского «Терминология русской истории» (1880—1890): «Работа В.О. Ключевского на русском материале покрывает

взначительной части те самые предметные области, которые выбраны Э. Бенвенистом (и в которых у него русский материал почти полностью отсутствует)»4. В небольшом по объему труде В.О. Ключевский не только представил важные «предметные области», но и предложил так называемую «терминологию истории», относящуюся к обыденной жизни людей. Это «бытовые термины», «термины быта», характеризующие политическую, юридическую, экономическую жизнь, но имеющие не узкоспециальное, а весьма широкое значение. Вот как он сам писал об этом: «Под терминологией русской истории я разумею изучение бытовых терминов, встречающихся в наших исторических источниках… мы расположим изучаемые нами

1 См. подробнее о некоторых французских работах на эту тему: Lacroix J., Loux F., Mercel-Dinois Cl. et al. Le mouvement des traditions populaires // Hier pour demain : Arts, Traditions et Patrimoine. P., 1980.

2 Benveniste E. Vocabulaire des institutions indo-européennes. Vol. 1–2. P., 1970.

3 См.: Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995.

4 Степанов Ю.С. Предисловие // Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. С. 6.

12

термины не в алфавитном порядке, а по разрядам обозначаемых ими бытовых явлений. Потому сначала изучим термины политического быта, потом юридического и, наконец, экономического»1.

Таким образом, бытовая сфера поднимается на высокий уровень обобщения, при этом единицы словаря располагаются по разрядам, как это и было сделано позднее в словаре Бенвениста. Ключевский привлек не только исторические документы, но и языковые сведения, данные из фольклорных, художественных и священных текстов. Вот как характеризуется, например, понятие «область»: «Область есть производный термин от слова власть, “обвласть” означает округ, на который простирается эта власть (предлог “об” означает окружность). Но иногда эти термины менялись значением: “власть” означала область, пространство, владения, а “область” значила право владения. Припомните известное место из первой главы Евангелия от Иоанна, которое в древних памятниках читается так: “Дасть им область чадом божиим бытии” (1, 12)»2. «Бытовые термины», таким образом, описываются Ключевским с точки зрения совокупности их материальных и духовных проявлений. Работа сохранила свое значение и для современных культурологических исследований, в том числе и как образец терминологии.

Обыденная жизнь изучалась и в более поздних отечественных работах, хотя находилась в некоторой тени и заслонялась более «общественно значимым» вектором. В полной мере достойную нишу эта проблематика заняла лишь в 90-е гг. ХХ в. В переломную, перестроечную, эпоху в гуманитарных науках произошла переоценка ценностей, связанная, в частности, с обострением интереса к частной жизни, ее более очевидной или более скрытой стороне.

Одна проблема — разные подходы. Одна ли проблема?

Одними из первых повседневностью занялись историки, стоящие между тем по некоторым важным вопросам на совершенно разных позициях. Так, Ю.А. Поляков подчеркивал,

1 Ключевский В.О. Терминология русской истории // Собр. соч.: В 9 т. Т. 6. Специальные курсы. М., 1989. С. 94.

2 Там же. С. 99.

13

что речь идет не о новом направлении, а о возросшем интересе

кстарой, но непрерывно обновляющейся проблематике1. С.В. Журавлёв придерживается иной точки зрения. Полагая, что история повседневности — это не разновидность «истории быта», он считает ее самостоятельной исследовательской программой, открытой для диалога со смежными дисциплинами: социальной историей, культурной антропологией, гендерными и микроисторическими исследованиями. При этом, по мнению С.В. Журавлёва, существует опасность недостаточного обобщения материала и отрыва от макроисторического контекста2.

Объединение микро- и макроподходов осуществить действительно трудно, если вообще возможно — изучение повседневности включает социальные практики, отношение

кним обычных людей и их научную оценку. Традиционному взгляду «сверху» противопоставляется взгляд «снизу», со стороны «маленького» человека, сопричастного текущим событиям3. Обычный человек, таким образом, является не только участником событий, но и наблюдателем и даже судьей. Ср.

в этой связи характеристику историка как наблюдателя, вовлеченного в события (spectateur engagé), данную М. Блоком, основателем французской школы Анналов4. Таким образом, история повседневности соприкасается с культурной антропологией — речь идет не только о фиксации событий частной жизни, но и об их культурологической интерпретации. Именно поэтому курс «Культура повседневности» введен в учебные планы гуманитарных вузов и факультетов, имеющих культурологическую направленность.

Необходимо отметить, что тема разрабатывается не только в учебном и научном плане. Она осваивается в научно-попу- лярном и отчасти художественном жанрах. В издательстве «Молодая гвардия» выпущена серия книг отечественных и зарубежных авторов под общим названием «Повседневная жизнь»:

1 См.: Поляков Ю.А. Человек в повседневности (Исторические аспекты) // Отечественная история. 2000. № 3. С. 127.

2 См. подробнее: Журавлёв С.В. Предисловие. История повседневно-

сти — новая исследовательская программа для отечественной исторической науки // Людке А. История повседневности в Германии: Новые подходы к изучению труда, войны и власти. М., 2010. С. 6–8.

3 Там же. С. 11–12.

4 Bloch M. Apologie pour l’histoire ou métier d’historien. P., 1952.

14

«Повседневная жизнь русских щеголей и модниц»1, «Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы X—XV вв.»2, «Повседневная жизнь в замках Луары в эпоху Возрождения»3, «Повседневная жизнь во времена трубадуров. XII—XIII вв.»4 и десятки других изданий. Можно в некоторой степени согласиться с критическими замечаниями, высказанными в адрес этой серии, например с упреком в нестыковке термина «повседневная жизнь» с конкретным содержанием того или иного издания5. Действительно, в некоторых книгах термин встречается только в заглавии и далеко не всегда в предисловии, в то время как само содержание отражает жизнь не «маленьких», а «больших» и даже великих людей. И все же, на наш взгляд, жизнь «больших» и великих людей тоже имеет свою рутину, повторяемость, каждодневность. Иными словами, свою повседневность и может и должна быть предметом исследования, в том числе в русле нашей темы.

В научной литературе встречаются близкие, хотя, возможно, и не тождественные понятия: «история повседневности», «устная история», «теория повседневности», «культура повседневности». Не ставя задачу их жесткого разграничения, отметим, что интерес к теме в отечественных исследованиях возрос в том числе благодаря импульсу извне: из немецкой (Alltagsgescichte — история повседневности6), англоязычной (Oral History — устная история) и франкоязычной научной литературы (Сulture quotidienne — культура повседневности). Среди знаменитых французских авторов, рассматривающих проблему повседневности, ее отдельные аспекты и вопросы методологии, — М. Мосс7, К. Леви-Строс8, Р. Барт9, Ж. Бод-

1 См.: Суслина Е.Н. Повседневная жизнь русских щеголей и модниц. М., 2003.

2 См.: Мулен Л. Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы. X–XV вв. М., 2002.

3 См.: Клулас И. Повседневная жизнь в замках Луары в эпоху Возрождения. М., 2006.

4 См.: Брюнель-Лобришон Ж., Дюамель-Амадо К. Повседневная жизнь во времена трубадуров. XII–XIII вв. М., 2003.

5 См.: Журавлёв С.В. Указ. соч. С. 9.

6 Людке А. Указ. соч.

7 Mauss M. Essai sur le don. Forme et raison de l’échange dans les sociétés archaïques. P., 1973 (1re éd. 1923–1924).

8 См.: Леви-Строс Кл. Структурная антропология. М., 2001; Lévy-Strauss Cl. Antropologie structurale deux. P., 1973.

9 См.: Барт Р. Мифологии. М., 2008.

15

рийяр1, М. Фуко2, А. Лефебр3, М. де Серто4, Ф. Бродель5, С. Московичи6 и др.

Выполненные в разном ключе, эти работы поднимают фундаментальные вопросы, среди которых следующие:

•материальная деятельность людей и материальная сторона их жизни (пища, жилище, одежда и мода, наука и технология, деньги, работа, распорядок дня, досуг и т.д.);

•социальные структуры и социальные отношения в разных типах обществ, в том числе в контексте выявления моделей

иуниверсалий (дар и обмен как компонент коммуникации; генезис общества потребления; проблема отчуждения человека; притяжения и отталкивания в социальной сфере

ит.д.);

•воображаемое и реальное (реальность — ее коды — моделирование реальности; роль слова в моделировании реальности; дискурсивные практики и коллективные (социальные) представления);

•структура мифа и пути его сохранения; особенности исторической и семейной памяти; символизм человеческих отношений, в частности родственных и семейных;

•идеологический аспект (толпа и власть; политическое мифотворчество; массмедиа, манипулирование общественным мнением и сопротивление последнего);

•психологические аспекты повседневной жизни (в том числе нормальное и анормальное; стрессы, усталость и их роль в современном обществе);

•дихотомии культуры, в том числе:

а) массовость — элитарность; рутинность — эксклюзивность; обыденность — праздничность (праздник — разрыв повседневности или ее продолжение?);

1 Baudrillard J. Simulacres et simulation. P., 1981; Бодрийяр Ж. Общество потребления. М., 2006; Он же. Пароли. От фрагмента к фрагменту. Екатеринбург, 2006.

2 Foucault M. Les Mots et les Choses. Une archéologie des sciences humaines. P., 1966; Idem. Maladie mentale et psychologie. P., 1962.

3 Lefebvre H. Critique de la vie quotidien III. De la modernité au modernisme (Pour une métaphilosophie du quotidien). P., 1981.

4 Certeau М. de. L’Invention du quotidien. 1. Arts de faire et 2. Habiter, cuisiner. P., 1990 (1re éd. 1980).

5 См.: Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 1. Структуры повседневности: возможное и невозможное. М., 2006.

6 Moscovici S. L’âge des foules. P., 1981.

16

б) культура — субкультуры (народная — «высокая» культура, мужская — женская (женщина — объект или субъект повседневности?); интеллектуалов — культуры буржуазии (среднего класса); «официальная» — протестная; молодежи — людей старшего поколения, аристократии — нуворишей; массовая — элитарная и др.);

•повседневная культура как фактор идентичности.

Одно только перечисление этих тем (далеко не полное)

свидетельствует о том, что они прямо или косвенно охватывают всю сферу жизни человека, его бытие и сознание, многие пласты культуры, связанные множеством переплетающихся линий, которые не всегда можно отделить друг от друга, а иногда даже просто разграничить. Весь круг этих тем в одном разделе охватить невозможно. Рассмотрим лишь некоторые из них.

Вопросы терминологии

Полагая, что научное и обыденное понимание повседневности не разделено непроходимой стеной, приведем трактовки слова «quotidien, -ne », данные авторитетным словарем «Trésor de la Langue Française »1:

А. 1. То, что имеет место и воспроизводится каждый день; то, что делается регулярно во все дни; то, что происходит каждый день в течение одного дня.

2. Специальные значения: мед. устар. La quotidienne — постоянная лихорадка; о прессе: ежедневная газета; ежедневное сообщение; каждодневный журнал.

В. То, что используют и в чем нуждаются постоянно: пища, зарплата. Отдельно — о хлебе — «хлеб насущный» (из молитвы «Отче наш»); то, что свойственно каждому дню: каждодневная деятельность, каждодневная реальность, каждодневный опыт. В более широком значении: обычный, обыденный.

С.Повседневная жизнь — жизнь человека или сообщества

вповторяющемся, обычном, повторяющемся аспекте.

D. 1. Часто в уничижительном значении о том, в чем нет ничего значительного: обыденные трудности; ~ обязанности;

~заботы.

2.О поведении, чувстве, атмосфере, имеющих регулярный ритм.

1 Trésor de la Langue Française: Dictionnaire de la langue du XIX-ème et du XX-ème siècle: En 16 vol. Vol. 15. P., 1990.

17

3. Синоним банального, монотонного, скучного. Суммируя эти характеристики, можно сказать, что они со-

держат значения повторения, рутины, монотонности, линейности, банальности и как таковые могут содержать уничижительные коннотации. Для того чтобы определить объект, нужно, как известно, сравнить его с другими и установить взаимные дистанции. Исходя из отмеченных в словаре значений, можно предположить, что антитезой повседневности может стать единичное, яркое, прерывистое, воспринимаемое с более положительной коннотацией как эксклюзив, праздник, единичное событие, прерывающее линейный ход вещей. Все это, безусловно, так, если бы не взаимосвязь и даже взаимообратимость, казалось бы, противоположных характеристик. Действительно, череда праздников или продолжительный праздник (например, неделя отдыха в январе, установленная в нашей стране) становится повседневностью, да и сам феномен праздника у разных людей может вызывать разные, как положительные, так и отрицательные, коннотации. Напротив, после продолжительной болезни или вынужденного перерыва в работе человек может воспринимать каждодневную деятельность как своего рода праздник, а для некоторых трудоголиков в повторяющихся действиях есть не только монотонность, но и свой эксклюзив. И все же здравый смысл нам подсказывает, что различие между неповседневным и повседневным все-таки существует. Не исключено, оно проходит по линии повторяющееся — единичное, хотя возможны, наверное, и другие решения.

Необходимо отметить, что общеязыковое значение слова «повседневность» со всеми своими коннотациями воздействует на научное восприятие, которое в идеале (наверное, недостижимом) должно избегать оценки. Между тем оценка или ее следы, словно шлейф, тянется и за научным понятием «повседневность». По мнению студентов — будущих специалистов, среди которых мы проводили анкетирование на одном из первых занятий, — научное понятие «повседневность» содержит долю уничижительности (серость, унылость, банальность). Восприятие меняется, термин освобождается от излишней метафоричности и сопутствующего оттенка, восходящего к общему слову, по мере прохождения курса и более всестороннего рассмотрения темы. Проблема терминологии, таким образом, оказывается важной культурологической проблемой, связанной с коллективными представлениями не только «наивных»

18

носителей культуры и языка, но и более подготовленных людей — будущих профессионалов.

Роль общих представлений очень важна для изучения нашей темы, тем более что это понятие «коллективные представления» — одно из ключевых во французской научной литературе. (Анализу других ключевых понятий — «место памяти», «форсслова» посвящена иная статья1.)

На рубеже XIX—XX вв. Э. Дюркгейм высказал мысль о том, что существуют представления, которые по своему объему превосходят индивидуальный опыт2, предшествуют ему и обусловливают включение человека в общество; в том случае если человек их отвергает, общество реагирует санкциями3. В 50-е гг. XX в. М. Гальбвакс связал коллективные представления с проблемой коллективной памяти4, а в 60-е гг. С. Московичи включил их в поле психоанализа и сделал акцент на их общественной функции. Под социальными представлениями — обыденными, научными, политическими — Московичи понимал систему ценностей, понятий и общественных практик, которые имеют двойное предназначение. Во-первых, упорядочить связи в человеческом обществе, в том числе отношения доминирования и подчинения; во-вторых, обеспечить взаимодействие между людьми5. Позднее Ж.-К. Абрик выделил четыре функции социальных представлений: сохранение знания, помогающего понять и объяснить реальность; установление идентичности и специфики группы; ориентация позиции и поведения человека; обоснование этой позиции и поведения6.

Полагая, что социальные представления выражаются в дискурсе и через дискурс, современные франкоязычные исследователи Д. Мур (Канада) и Б. Пи (Швейцария) называют их «микротеориями», позволяющими в небольшой отрезок времени осмыслить неопределенную совокупность явлений, ко-

1О понятиях «место памяти», «форс-слова» см.: Загрязкина Т.Ю. Речь

окультуре, или Что мы изучаем? // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика

и межкультурная коммуникация. 2010. № 2.

2 Durkheim E. Les formes élémentaires de la vie religieuse : le système totémique

en Australie. P., 1912.

3 Durkheim E. Les règles de la méthode sociologique. P., 1895. 4 Halbwachs M. La mémoire collective. P., 1950.

5 Moscovici S. La psychanalyse, son image et son publique. P., 1961.

6 Цит. по: Moore D., Py B. Introduction: Discours sur les langues et représentations sociales // Précis du plurilinguisme et du pluriculturalisme / Sous la dir. de G. Zarate, D. Lévy, Cl. Kramsch. P., 2008. P. 272.

19

торые воспринимаются говорящими как связанные1. Гипотеза Дюркгейма о коллективных представлениях, за рамки которых общество не позволяет выйти своим членам, в концепции Д. Мур и Б. Пи смягчается. Авторы полагают, что не каждый член группы присоединяется к тому или иному представлению, однако каждый узнает, понимает и может истолковать его смысл. В отличие от Дюркгейма Д. Мур и Б. Пи не считают, что коллективные представления однозначно предшествуют индивидуальному опыту. Часть из них складывается в тот момент, когда о них сообщается, например во время дебатов. Среди представлений, таким образом, выделяются референтные, служащие резервуаром знаний, показателем стабильной идентичности и эмблемой группы, и узуальные, которые обсуждаются во время коммуникации.

Такой подход позволяет показать гибкость отношений индивидуального и коллективного: социальные представления определяются как связующее звено между индивидуумом, принадлежащим к группе, и самой группой. Представление может ограничиваться обычным знанием о каком-либо явлении культуры, в то время как присоединение к нему человека есть акт подчеркивания, демонстрации своей принадлежности. Разница между знанием и присоединением представляет собой поле для проявления индивидуальности человека.

От народной культуры к культуре повседневности

С начала 80-х гг. ХХ в. культура повседневной жизни стала во Франции центральным объектом гуманитарных исследований — социологических, антропологических, политологических. Это место она занимает и в настоящее время, но, как и всякое новое направление, опирается на предшествующие научные работы, выполненные в рамках иных направлений. Одним их таких направлений, оказавших безусловное воздействие на изучение повседневности, было исследование народной культуры, активно проводившееся во Франции филологами и этнологами в XIX — начале XX в.

Понятие «народная культура», или «народная традиция», восходит к патриархальным представлениям, основанным на крестьянском укладе жизни и коллективных ценностях. Среди них крепость связей — горизонтальных (с общиной и корпо-

1 Ibid. Р. 276.

20