rovdo_v_chernov_v_kazakevich_a_mirovye_politicheskie_ideolog

Лидеры партийных ячеек имели право задерживать любого, похожего на «беглеца» (обычноспринудительныхработ), иорганизовыватьоблавына«зло-

деев». Любимой была фраза «Государство знает, как найти тебя». После беспорядковв1964 г, казалось, чтоНьереренетолькораспрощалсясосвоими британскими демократическими приемами, но и опустился до уровня прусскогоколониальногопрошлого. Егопартийнаямилицияусваиваламаршировку, отчеканивая шаг. Он ввел законодательство, направленное против роскоши и обязал носить одинаковую форменную одежду. В 1968 г. Ньерере решил не впускать в Арушу племя масаев, одетых в «скудную одежду из кожи или в накидкахизодеял», иливлюбойодежде, считающейся«неподходящей», или с «грязной заплетенной косой». Но, запретив традиционную африканскую одежду, ончерезвосемьмесяцевнабросилсяна«пережиткииностраннойкультуры», уполномочив Молодежный союз ТАНС нападать и срывать одежду с африканскихдевушек, одетыхвкороткиеюбки, брюкивобтяжкуиливпариках. Таким образом, девушкам было запрещено носить брюки, а мужчин заставлялиихносить, т. е. вбольшейилименьшейстепениэтобылистарыемиссионерские правила. Если масаи жаловались, то им отвечали, что Бог заставил одеться Адама и Еву, прежде чем выгнать их из рая. Но миссионеры не подсылали политических шпионов в каждый дом.

«Уджамаа» Ньерере была самой претенциозной и лицемерной из новых автократических идеологий, разработанных харизматическими мелкими тиранамичернойАфрики. Вдеревняхонабылапростоэвфемизмом дляпринудительнойколлективизации. ВЗамбиитотжесамыйпроцессбылназван«перегруппировкой деревни». Ее однопартийный диктатор Кениет Каунда назвал национальную идеологию Замбии «гуманизмом». Это название происходит, поегословам, изтого, чтовселюди«гуманныподсвоейкожей». Некоторые, однако, оказалисьгуманнеедругих. «Замбийскийгуманизм, – заявлял он, – ставит своей целью искоренение всех плохих наклонностей человека...

достижение человеческого совершенства». А это связывалось с освобождением общества от «таких отрицательных человеческих качеств, как себялюбие, алчность, двуличие, эгоизм, лень, расизм, племеннойшовинизм, провинциализм, национализм, колониализм, фашизм, нищета, болезни, невежество, эксплуатация человека человеком». Понятно, что этот список предоставлял государствусамыеширокиевозможностидляпроизвола(см.: ДжонсонП. Указ.

соч.).

в процесс агрегации лишь определенные автономные интересы, одновременноподавляяизапрещаялюбыедругиеформыполитическойактивности, способные сколько-нибудь серьезно подорвать ее господство.

Втакихсистемахнередкоиспользуетсяидеологиягражданскогонационализмаилихотябыееотдельныеэлементы. Какужебылопоказановглаве 5, гражданский национализм – это в высшей степени инклюзивная идеология, нередкозатмевающаязначимостьвнутреннихконфликтов. Онаспособ-

на помочь доминирующей партии собрать под своим крылом самые разнообразные и идеологически расходящиеся группы, примирить и скоординировать их интересы, поддержать единство и преемственность, подготовить базис для заключения более широкого нормативного и ценностного консенсуса. Так, в ряде африканских однопартийных режимов, например, в Кении и Танзании (после того как они в первой половине 1990-х гг. отказались от эксклюзивнойпартийноймодели) врамкахдецентрализованныхпартийных организаций стала допускаться деятельность фракционных группировок, строящихся по этническому признаку, но призванных руководствоваться не только групповыми, но и общенациональными интересами. Некоторые из таких инклюзивных правящих партий, например, Революционная партия в Танзании, Партия народного действия в Сингапуре или Институционно-ре- волюционная партия в Мексике в период ее монопольного правления, даже разрешают другим партиям выставлять своих кандидатов на выборах, пока те не имеют реальных шансов на победу.

Однопартийные режимы значительно отличаются друг от друга в том, насколько они успешно функционируют, как сохраняют равновесие между ростом производства и дистрибутивным равенством и, следовательно, между основными группами интересов. К наиболее успешным однопартийным режимам радикальноготипаможноотнести Мексику, где политическая стабильность, беспрецедентная для Латинской Америки, с 1929 г. обеспечивалась авторитарным господством леволиберальной Институционно-револю- ционной партии (ИРП), пока она не ушла в оппозицию в результате демократическихвыборов1997 и2000 гг. УистоковИРПстоялигенералыП.Э.Кальес, Л.КарденасидругиевоенныеруководителиМексиканскойреволюции 1910–1917 гг. Однако в этой стране, в отличие от подавляющего большинствадругихлатиноамериканскихгосударств, именнопартия, анеармия, стала объединяющей силой на общенациональном уровне. Поэтому неслучайно, что среди латиноамериканских стран только в Мексике не было военных переворотов и гражданских войн после Второй мировой войны. В качестве азиатской параллели можно привести Турцию, где с 1923 г. до первых в ее историиконкурентныхмногопартийныхвыборов1950 г. эффективноправилалеволиберальнаяНароднаяреволюционнаяпартия, созданнаяАтатюрком

– руководителем национально-освободительной революции 1918–1923 гг. и основателем Турецкой республики. В обоих случаях партии создавались ге- нералами-политиками, но затем трансформировались в автономные гражданскиеинституты, оказавшиесявсостоянииуправлятьгосударствомибыть политическимпротивовесомармии. Вэтойжекатегориинаходитсяисовременный Сингапур, который добился независимости и осуществляет успешную социально-экономическую модернизацию под жестким руководством высокодисциплинированнойлеволиберальнойПартиинародногодействия.

Относительная стабильность инклюзивных однопартийных режимов не означает, что всем им удалось создать устойчивые и эффективные системы партийно-государственного управления. Какправило, инклюзивныепартии сосуществуютврамкахнепрочныхкоалицийсвооруженнымисиламиигражданскойбюрократией. Лишьвкрайнередкихслучаяхтакимрежимамудается решать стоящие перед нацией социально-экономические или этнические проблемы. По мере того как стираются воспоминания о героическом прошлом партии и умирают ее вожди-основатели, ослабевает и вера в партию. В результате однопартийная модель постепенно утрачивает свою легитимность. В одних странах провал однопартийных режимов открывает дорогу подлинному политическому плюрализму и развитию межпартийной конкуренции(вкачествепоследнихпримеровмогутслужитьМексикаиТайвань), в других совершаются военные перевороты либо власть узурпируется харизматическимлидером. Впоследнемслучаеправящаяпартиялибовообще упраздняется, либо становится малозначимым прикрытием для военного режима или личной тирании.

Однопартийные режимы с инклюзивными партийными системами иногда называют авторитарным корпоративизмом. Как отмечают Алмонд и Пауэлл, подобнодемократическимкорпоративистскимсистемамнекоторые изнихпоощряютсозданиекрупныхорганизованныхгруппинтересов, которые могут вести торг между собой и с государством. Однако, в отличие от демократий, авторитарныесистемынеобеспечиваютполитическимиресурсами непосредственно граждан. Независимый протест и политическая активностьвнеофициальныхканаловзапрещаются. Выдвижениеавтономных требований допускается только в ограниченном масштабе – либо в рамках партии, либо со стороны связанных с нею групп.

Элементыкорпоративизмакакинституционализированнойсистемыпредставительстваинтересоввстречаютсявлюбомдемократическомрежиме. Но только в автократических системах иногда можно наблюдать стремление всецелоорганизоватьполитическийпроцесснакорпоративнойоснове. Однако в режимах с инклюзивной партийной системой, таких, например, каким был в Мексике, корпоративизм является лишь дополнением к однопартийному правлению8 . В собственно же корпоративных авторитарных режимах, наоборот, слабая правительственная партия (если она есть) является

8 В Мексике в 1930-е гг. президент Ласаро Карденас провел перестройку монопольно правящей ИРП. Она была разделена на четыре сектора – рабочий, крестьянский, народный ивоенный. Врезультатееслираньшевпартиювходилитолькоправительственныечиновникииполитики, тоизменениеструктурыпозволиловвестив

неемассы, чтоувеличилочисленностьпартииисделалоболеетеснойсвязьэлитыи граждан.

дополнением к всецело корпоративному государству и его политико-идео- логическим прикрытием.

В корпоративном режиме каждый сегмент общества представлен одной, официально разрешенной и иерархически организованной группой интересов, членство в которой часто является принудительным. Государство поддерживает официально разрешенные группы, полностью или частично субсидируя ихдеятельность, и ограничивает илипресекает развитие конкурентных групп интересов. В обмен на субсидирование и предоставление монополии на представительство интересов того или иного сегмента общества группы обязаны придерживаться государственного курса и не критиковать правительство.

Согласно классификации А.Степана, корпоративные режимы подразделяются на инклюзивные и эксклюзивные системы корпоративизма. При корпоративизмеинклюзивного(«включающего») типаправящаяэлитапризнаетавтономиюгруппинтересоввтоймере, вкакойонинеугрожаютееполитическому господству, и стремится к их инкорпорации в экономическую и политическую систему. При эксклюзивном («исключающем») корпоративизмеправящаяэлита, наоборот, ликвидируетвсеавтономныегруппыинтересов, подавляетлюбуюнесанкционированнуюсверхуполитическуюактивность, организуя взамен новые, политически подчиненные группы интересов.

Примеров чисто корпоративных режимов «включающего» типа практически нет, так как во всех близких к ним политических системах центральная роль принадлежит сильной правящей партии, военному правительству или персонифицированной власти. Образцы корпоративных режимов «исключающего» типа– ПортугалияприА.Салазаре(1932–1968) иИспанияпри Ф.Франко (после предтоталитарного периода, 1967–1975). Так, франкистская конституция 1967 г. предписывала испанскому народу участвовать в управлении государством через семьи, коммуны, «вертикальные профсоюзы», объединяющие нанимателей и наемных работников, и другие «органическиеединицы», признаваемыезаконом. Любаядругаяполитическаяорганизация, находящаяся вне этой представительной системы, считалась незаконной. Эти корпоративные режимы можно рассматривать в качестве консервативного варианта авторитарных фашистских автократий, поскольку вихосновележиттаилиинаяразновидность идеологиифашизма с егоидеями «органического государства», шовинистического национализма, сверхжесткого порядка и варварской элитарности вождей, воплощающих дух нации.

Военные режимы – это разновидность авторитарных систем, в которых власть принадлежит военным непосредственно либо она осуществляется военной верхушкой за «фасадом» гражданского правительства. Установлениевоенныхдиктатур, какправило, осуществляетсяпутемвоенныхперево-

ротов, сопровождаемых отменой конституции, роспуском парламента, полным запретом любых оппозиционных сил, концентрацией законодательной

иисполнительнойвластиврукахвоенногосовета(хунты), основныеполномочия которого нередко сильно персонализируются. Отличительной чертой большинства военных диктатур является широкомасштабный террор, осуществляемый армией, полицией и спецслужбами.

Социально-политической предпосылкой военных переворотов выступает так называемая преторианская политическая система, основные черты которой были сформулированы Д.Раппортом и С.Хантингтоном. В отличие от гражданской политической системы она характеризуется такими специфическими признаками, как (1) политизация всех общественных сил и институтов в ситуации острого конфликта по поводу распределения власти и ресурсов, (2) отсутствиесрединаиболеевлиятельныхполитическихсилнормативного консенсуса, согласия элит относительно правил политической игры, (3) низкий уровень легитимности и институционализации власти (см. вставку 7.6)

Военные режимы могут сильно различаться между собой в зависимости отихотношениякмодернизации, атакжеоттого, какую рольвформировании их политического курса играет идеологический фактор. Военное руководствонередкоиспользуетсвоювластьдлядостиженияопределенныхидеологическихцелей, связанныхсмодернизациейидажелиберализациейили, наоборот, с консервацией существующего социально-экономического и политического порядка. Однако военные режимы в основном опираются на силуисклонныкадминистративномустилюпринятиярешений, чтоявляетсянаиболееслабымместомэтихрежимов. Ихвнутренняяструктуранеприспособлена к мобилизации поддержки без принудительного контроля. Поэтому военным режимам чаще всего не удается мобилизовать массы на осуществлениевыработанногополитическогокурса, обеспечитьсебеширокую поддержку, решить проблемы институционализации и легитимации власти

иобеспечить социально-экономическую эффективность.

Вооруженные силы и в первую очередь офицеры из среднего класса начинают играть самостоятельную роль в обществах «догоняющей модернизации», на фазе их перехода от традиционных политических систем – органических систем (правящих монархий) или преторианских олигархий – к современнымформамправленияиполитическогоучастия. Втипичныхслучаях именно военные составляли самую современную и сплоченную силу в составе бюрократии централизованной монархии, имонархия, какправило, в ХХ в. становилась жертвой тех, кого она усиливала для того, чтобы они ей служили. Что касается преторианских олигархий, то они доминировали в Латинской Америке XIX – начала ХХвв. Основными общественными силамиявлялиськрупныеземлевладельцы, верхушкаклираивоенные. Онидер-

Вставка 7.6

Гражданские и преторианские политические системы

Основное различие в политическом развитии проходит не только между демократиямииавтократиями, ноимеждупорядкомибеспорядком, т. е. между темиполитическимисистемам, которыеотличаютсявысокойлегитимностью иэффективностью, итеми, гдеобществаполитическирасколотыиэффективности управления либо недостает, либо правительства вообще не управляют. Некоторые исследователи, например, Сэмюэл Хантингтон, даже указывают, что с точки зрения степени управляемости разница между порядком и упадком носит более фундаментальный характер, чем разница между демократиейидиктатурой.

Политическийпорядок– этоспособностьинституционализированнойполитической системы сохранять свою определенность путем включения новых групп в политику таким образом, чтобы они действовали в соответствии с уже принятыми обществом нормами и ценностями. Поскольку политическая модернизация является дестабилизирующим явлением, то, по мнению Хантингтона, главная проблема этого процесса – не обеспечение свободы, а утверждение законного политического порядка, устойчивость которого становитсяоднойизосновныхценностей. Порядокможет, разумеется, существовать и без свободы, но свобода невозможна без порядка. Прежде чем ставить вопрос об ограничении власти и достижении свободы, должна существовать сама власть, но именно власти не хватает в тех модернизирующихся обществах, гдеонаявляется заложницейпротивоборствующихполитическихсил.

Отталкиваясь от концепции «преторианского общества» Д.Раппопорта, Хантингтон еще во второй половине 1960-х гг. предложил в качестве критерия дифференциации политических систем такой параметр, как соотноше-

ние между уровнем политической институционализации и уровнем полити-

ческой активности населения. Соотношение этих переменных влияет на политическуюстабильностьлюбогообщества. Политическаясистемасотносительнонизкимуровнемтогоидругого, например, Парагвайвовременадиктатуры генерала Альфреда Стреснера (1954–1989), может оказаться более стабильной, чем система с более высоким уровнем институционализации, но с еще более высоким уровнем вовлеченности социальных групп в политику, как, скажем, современные Колумбия, Россия или Филлипины. Следовательно, сохранениестабильногополитическогопорядкапредполагает, чтопомере возрастания политической активности должны возрастать также сложность, автономия, адаптивность и согласованность политических институтов. На основаниивышеуказанногосоотношенияХантингтонпроводитразличиемеждугражданскимиполитическимисистемами, гдеуровеньинституционализации высок по отношению к уровню политической активности населения, и

такназываемыми преторианскимисистемами, гдеуровеньполитическойактивностивысокотносительноуровняполитическойинституционализации.

Политические системы гражданского типа – это системы, которые располагаютчеткимиистабильнымиформамиинституциональногоавторитета, отвечающимидостигнутомувнихуровнюполитическойактивностинаселения. Предусмотренылегитимныепроцедурыинкорпорацииновыхобщественныхгруппиэлит, стремящихсякучастиювполитическойжизни. Междубольшинствомучастниковполитическогопроцессаимеетсясогласиеотносительно процедур разрешения политических споров, возникающих при принятии решений, например, при политическом рекрутировании или выборе политическогокурса. Акторы, участвующиевполитическойигре, признаютсебяобязанными использовать эти процедуры, в результате чего в обществе складывается та или иная система легитимного господства.

Преторианские политическиесистемы– этосистемы, гдеразличныесоциальныегруппынепосредственнодействуютвполитическойсфере, пользуясь собственными, неинституционализированными и нелегитимными методами. Впреторианскомобществеотсутствуютавтономныеполитическиеорганизации (партии, бюрократия, правительство), которые бы признавались в качествезаконныхиавторитетныхпосредников, способныхсмягчатьгрупповые конфликты, оформлять и делать более умеренной политическую активностьсоциальныхсил. Неменееважноито, чтонесуществуетникакогоконсенсуса между социальными группами относительно процедур разрешения политических конфликтов. Каждая группа использует те средства разрешенияспоров, которыеотвечаютееспецификеивозможностям: богатыеподкупают, студенты устраивают беспорядки, рабочие бастуют, священники организуютшествия, толпы митингуют, военные совершают перевороты.

«Военное вмешательство, – отмечает Хантингтон, – это всего лишь одно из проявлений более общего феномена, свойственного слаборазвитым обществам: политизации общественных сил и институтов. В таких обществах… все категории общественных сил и групп оказываются непосредственно вовлеченнымивобщуюполитику. Встранах, гдеполитизированаармия, мывидим и политизированное священство, политизированные университеты, политизированнуюбюрократию, политизированныепрофсоюзыиполитизированныекорпорации. Вывихнутымявляетсяобществовцелом, анетольковоенные». Посколькутакиепорочныеобществавыступаютпредпосылкойвоенных переворотов и других форм вооруженного насилия, то их можно называть преторианскими (от лат. praetoriani – преторианцы; так в Древнем Риме называли личнуюгвардиюимператора, которая была непременным участником и нередко организатором многочисленных дворцовых переворотов). Политическоевмешательствовооруженныхсилвыглядитнаэтомфонекакпросто более драматичная и эффективная форма прямого действия, чем другие, поскольку, какписалТ.Гоббс, «когдаподрукаминетничегодругого, сойдети дубина». Военная форма, однако, обычно оказывается реакцией на формы

политического действия со стороны других групп или их продуктом. Это не отклонение от нормального политического процесса, а одна из составляющих сложного комплекса форм прямого действия, используемых конфликтующими группами в преторианском обществе.

Гражданские и преторианские системы могут существовать при разных уровнях эволюции политической активности населения. На низшем уровне, характерномдлятрадиционныхполитическихсистем, участиевполитикеограничивается аристократической и бюрократической элитами, семейно-родо- вымикланамиипатрон-клиентельнымигруппами. Насреднемуровневполитику уже вовлечены группы среднего класса, что является признаком модернизирующейся, или переходной, политической системы. В современной же политическойсистемесвысокимуровнемполитическогоучастиявполитику вовлеченыужеиэлита, исреднийкласс, иостальныеслоиобщества. Наложениеклассификацииполитическихсистемпоуровнюполитическойактивности, соднойстороны, наихклассификациюпоотношениюинституционализациикактивности, сдругой, позволилоХантингтонудатьсравнительно-исто- рическуютипологиюгражданскихипреторианскихполитическихсистем. Все гражданскиеипреторианскиесистемыонподразделилнатрадиционные(со-

ответственно органические и олигархические), переходные (либеральные и радикальные) и современные (активистские и массовые) системы (см. подробнее: Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. –

М.: Прогресс-Традиция, 2004. – С.94–268).

жали под контролем слабые правительственные институты, которым недоставало авторитета и силы, чтобы модернизировать общество. Борьба за властьвеласьнелегитимнымиспособамиинередкопринималаформудворцовых переворотов, когда на смену одному представителю олигархии приходит другой. С.Хантингтон в своих ранних работах характеризует такую политическуюсистемукаколигархическуюпопризнакунизкогоуровняполитической активности населения и нелегитимного использования политического насилия и считает ее особой, преторианской разновидностью традиционной системы.

В таких обществах, пишет С.Хантингтон, «средний класс впервые появляется на политической сцене не во фраке коммерсанта, а в эполетах полковника». Необходимостьвпрофессионализации офицерскогокорпуса приводит к тому, что в его состав рекрутируются выходцы из средних слоев, тесно связанные с такими группами, как школьные учителя, чиновники, инженеры. Офицеры начинают испытывать все большее отвращение к коррупции, некомпетентности и пассивности правящих кланов. Они заражаются идеями национализма и либерализма, вырабатывают управленческие навыки, редкие в других слоях общества. В итоге это

приводит к военным переворотам, которые в отличие от переворотов олигархической эпохи являются, по определению Хантингтона, «переворо- тами-прорывами», т. е. радикальными переворотами, ориентированными на модернизацию, реформы и, как правило, совершаемыми представителями не высшего, а среднего офицерства9 .

Радикальнонастроенныхофицеровобъединяетскореенепринадлежность кокружениюодноголидера, новерностьобщейцели; онивместе сосвоими гражданскими союзниками противостоят традиционалистской олигархии, критикуютрасточительство, отсталостьикоррупцию, выступаютспрограм- мамисоциально-экономическихреформинациональногоразвития, популяризируют высокие идеи среднего класса, такие, как эффективность, честность и патриотизм. Все это, в конечном счете, не только способствует модернизации и национальной интеграции, но и приводит к расширению границ политической активности. Военные оказываются авангардом среднего класса и прокладывают ему путь на политическую сцену.

Врадикальнойпреторианскойсистемеполитическаяборьбавысшихэлит дополняетсяборьбойинституциональныхипрофессиональныхгрупп среднего класса. Помимо высших слоев наиболее активными общественными силами становятся интеллигенция, студенты, элитные группы промышленного рабочего класса, с одной стороны, и военные – с другой. Преобладающие формы политического действия – подкуп, мошенничество, демонстрации, забастовки, бунты, мятежи, восстания, гражданские войны и военные перевороты. Они являются не способами осуществления власти, но скорее способами давления на власть со стороны образований, основные функции которыхвтеориинеявляютсяполитическими. «Последнее» средстводавления на тех, кто находится у власти, это лишение их власти. Наиболее прямым средством достижения этой цели в преторианской системе является военный переворот.

Врадикальной преторианской системе вмешательство военных обычно представляетсобойреакциюнаэскалациюконфликтаигражданскогонасилия, сочетающуюсяспадениемэффективностивсехполитическихинститутов. Военноевмешательствовэтом случае направленонаполитическую демобилизацию соперничающих общественных сил, включая их удаление с улиц, и на то, чтобы устранить непосредственный повод такой эскалации и темсамымобезвредитьвзрывнуюполитическуюситуацию. Такимобразом, если в мире преторианской олигархии военные являются радикальными

9 Примерами такого рода военного вмешательства могут служить перевороты в Чили (1924, 1925, 1931), Таиланде (1933), Боливии (1936, 1937), Гватемале (1944),

Сальвадоре (1948), Сирии (1949, 1961 и 1962), Египте (1952), Ираке и Пакистане

(1958), Перу (1963), Судане (1969, 1985).

модернизаторами, то в мире среднего класса они начинают играть роль ар-

битра и фактора политической стабилизации10 .

Во многих преторианских системах только военные располагают реальными возможностями созидания нового политического порядка. Об этом свидетельствуют их достижения не только в революционной Мексике (Кальес и Карденас), но и в Турции (Кемаль и Иненю), Пакистане (Айюб Хан), ЮжнойКорее(ПакиКим) иСальвадоре(Ривера). Ночемсложнеепреторианское общество, тем труднее становится создавать интегрирующие политические институты. Возможности для установления порядка под эгидой военных наиболее велики на ранних этапах радикального преторианского общества. Когда же на политической сцене появляются группы среднего класса, то военное вмешательство часто носит дискретный, спорадический характер: военные хунты периодически сменяют гражданские правительствадляотменыилиприостановкинекоторойполитики, чтосоставляетсущность преторианства. Однако упорядоченное вмешательство военных в политику с целью создания новых политических институтовможет увестиобщество от преторианства. Формирование легитимных и эффективных институтов сделает невозможным и ненужным будущее вмешательство военных и других общественных сил.

Главным препятствием на пути осуществления военными этой роли является, помнениюХантингтона, ихнеприятиеполитикикактаковой, институционального строительства и, в частности, то, что даже приверженцы модернизациииреформ, заредкимиисключениями, негативноотносятсякполитическимпартиям. Есливоенные упускаютвозможностьсоздания устойчивого политического сообщества на стадии радикального преторианства, то рост политической активности может превратить общество в массовую преторианскую систему. В таком обществе влияние военных ограничиваетсяпоявлениемрадикальныхмассовыхдвижений, чреватыхугрозойреволюционного развития событий.

В радикальных преторианских обществах, стоящих на пороге массового политическогоучастия, военноевмешательствовполитикуначинаетиграть двойственную роль. В менее развитых странах, где средний класс является не очень многочисленным (ниже 15% населения), а в политике все еще просматривается олигархический и/или персоналистский стиль, военные пере- воротымогутноситьпо-прежнемурадикальныйхарактер11 . Например, роль

10Эта роль отчетливо просматривается на примерах таких стран, как Колумбия

(1953, 1957), Южная Корея (1960), Эквадор (1961), Пакистан (1958), Бирма (1958, 1962), Южный Вьетнам (1963), Нигерия (1966), Турция (1971), Таиланд (1973), Судан (1989).

11ТакэтопроисходиловБоливии(1951, 1969), ПеруиПанаме(1968), Эквадореи Гондурасе (1972), Португалии (1974), Гаити (1986) и Парагвае (1989).