книги2 / 261

Египет является мусульманским, это не исчерпывающая характеристика, так как все, кто живет в Египте, составляют части национального сообщества. И вновь отметим: хотя данный вывод современен, ход мысли традиционен—​ ат-­Тахтави начинает с исламского понимания христиан и иудеев как «покровительствуемых народов» (ахл аз-зимма) иотстаивает наиболее либеральное отношение к ним. Им должна быть предоставлена полная религиозная свобода, и для мусульман частое общение с ними вполне законно35  .

Патриотизм ат-­Тахтави был теплым личным чувством, а не просто выводом из принципов политической философии. Нет ничего ошибочного в его гордости прошлым величием Египта и его заботе о будущем страны. Он написал ряд патриотических стихотворений (ва╙аниййāт), в которых, помимо панегирика правящей семье, присутствует хвала древнему Египту, а также египетской армии. Говорят, что ат-­Тахтави перевел «Марсельезу», и это показательно. Он использует термин ва╙ан в смысле, который явно эквивалентен французской patrie, а patrie времен Французской революции не была себялюбивой, поклоняющейся самой себе страной современных идеологий, но была слугой универсального. Для ат-­Тахтави новый Египет тоже мог служить чему­ -то большему, чем он сам: современным наукам, которые приближают новую эпоху и меняют жизнь общин Востока.

Ат-­Тахтави жил и работал в счастливый период исторической интерлюдии, когда религиозная напряженность между исламом и христианством ослабевала и еще не сменилась новой политической напряженностью Востока и Запада. Во время оккупации Алжира он находился во Франции и написал об этом в своей книге о Париже, но в его мысли нет никакого чувства политической опасности Европы. Франция и Европа выступали не за политическую власть и экспансию, а за науку и материальный прогресс. Это была эпоха великих изобретений, о которых он писал с восхищением: Суэцкий канал, план Панамского канала, трансконтинентальные железные дороги в Америке. Похоже, что он был особенно поражен изменениями в коммуникациях, даже написал стихотворение с похвалой парового двигателя 36. Такие новинки, по его мнению, ознаменовали начало процесса, который будет продолжаться и в конце концов приведет к объединению народов и их мирному сосуществованию. Египет должен перенимать современные науки и новшества, к которым они приведут, и он может сделать это, не подвергая опасности свою религию. Ведь науки, которые сейчас

35  А╙-╚ах╙āвӣ Р. Р. Манāхидж ал-албāб ал-ми╕риййа фӣ мабāхидж ал-āдāб ал-‘а╕риййа. С. 405.

36  Там же. С. 126.

распространяются в Европе, ­когда-то были исламскими науками: Европа взяла их у арабов, и, перенимая их, Египет будет претендовать только на то, что принадлежит ему самому. Лучший способ сделать это—легко​ общаться с иностранцами и хорошо с ними обходиться. Их следует поощрять к тому, чтобы они селились в Египте и учили тому, чему должны учить. И вновь ат-­Тахтави использует аналогию из истории Древнего Египта: разве Псамметих I не сподвиг греков поселиться в Египте и не относился к ним как к египтянам? 37 В очередной раз он видит в Мухаммаде ‘Али и его преемниках законных наследников фараонов, пытающихся возродить славу Египта, следуя одним и тем же принципам; они так же дали равенство всем: как подданным, так и иностранцам.

Но цивилизация, надо помнить, имеет две основы, а не одну, и нравственная добродетель важнее материального благополучия, ибо последнее в конечном счете является продуктом определенных добродетелей. Европа не кажется ат-­Тахтави политически опасной, но он осознает определенную моральную опасность, исходящую от нее. Французы, по его словам, верят только в человеческий разум. Их конституция, правда, воплощает определенный принцип справедливости, но она далека от заповедей божественного закона 38. Они христиане только номинально, но их настоящая религия совершенно другая:

«Французы — из​ тех, кто считает, что именно человеческий разум назначает вещам добро или зло. Более того, они отрицают чудеса и верят, что законы природы не могут быть нарушены. Они также верят, что религии пришли только для того, чтобы побудить людей творить добро и избегать того, что ему противоположно; что нацио­нальное благосостояние ичеловеческий прогресс могут занять место религии и что… интеллект их образованных людей больше интеллекта пророков» 39.

Для мыслителей более позднего поколения этот позитивизм должен был стать тенденцией европейской мысли, которая интересовала их больше всего, и они поставили перед собой задачу показать, что он не противоречит правильно понятым принципам ислама. Но ат-­Тахтави по-прежнему глубоко укоренен в унаследованных им убеждениях, и для него очевидно

37  А╙-╚ах╙āвӣ Р. Р. Манāхидж ал-албāб ал-ми╕риййа фӣ мабāхидж ал-āдāб ал-‘а╕риййа. С. 188.

38  А╙-╚ах╙āвӣ Р. Р. Тахлӣ╕ ал-ибрӣз илā талхӣ╕ Бāрӣз. С. 81.

39  Там же. С. 65.

институтов общества или вопросов личного статуса, о которых он говорит много. Более того, они управляли государством, где действующая власть долгое время находилась вруках военной группировки, иулемы не могли создать (даже если бы хотели) никаких эффективных препятствий ее использованию. Вопрос отом, насколько эти изменения совместимы сшариатом, едва ли требовал постановки. Однако для основной части империи и некоторых регионов, примыкавших к ней, этот вопрос действительно назрел. Танзимат был нацелен не только на изменение военно-­административной системы империи, но и на придание ей новой моральной и правовой основы. Его инициаторы столкнулись с ожесточенным сопротивлением как со стороны тех, кто не одобрял его впринципе, так исо стороны тех, чья монополия на правовую систему и обладание политическим и общественным влиянием находилась под угрозой. Поэтому для защитников Танзимата вопрос оправе был в центре внимания. Они должны были показать, что реформы не являются несовместимыми с шариатом и действительно осуществляются в соответствии с его предписаниями. В Константинополе этот процесс проходил на турецком языке, и немногие отголоски этого процесса, похоже, проникли в арабский язык впервой половине XIX в. Однако была одна провинция империи,

вкоторой проводились аналогичные реформы и, как следствие, высказывались схожие возражения: «ʻАхд ал-амāн»[«Основополагающий пакт», 1856г.]

вТунисе также выступал за введение новых правовых иполитических принципов и тем самым ставил проблему закона. Именно эта проблема является отправной точкой мыслителя Хайр ад-­Дина-паши.

Хайр ад-­Дин, рожденный на Кавказе, вероятно, между 1820 и1830г., вюности, как имногие его соотечественники, был отправлен вСтамбул, чтобы сделать там военную или политическую карьеру, находясь всемье­какого-­нибудь преуспевающего человека 41. Он был взят прислуживать Ахмад-бею из Туниса, получил как современное, так ирелигиозное образование, и помимо арабского языка выучил французский. После завершения обучения он поступил

вармию, где его таланты вскоре расположили кнему бея. Он некоторое время руководил Военным училищем, а в 1852 г. был отправлен беем в Париж

41  О жизни Хайр ад-­Дина см.: Inal M. K. Osmanlı Devrinde Son Sadrazamlar. Istanbul, 1940–1953. Ч. 6; Demeerseman A. Au berceau des premières réformes démocratiques en Tunisie // IBLA. 1957. XX. P.1–12; Idem. Un grand témoin des premières idées modernistes en Tunisie // IBLA. 1956. XIX. P. 349–373; Idem. Indépendance de la Tunisie et politique extérieure de Khéreddine // IBLA. 1958. XXI. P.229–278. Также мемуары самого героя: Khayr al-­Din Pasha.Ames enfants; Mémoires de ma vie privée et politique // Mzali M. S., Pignon J. Documents sur Kheredin // R. tunisienne. 1934. XVIII. P. 177–225; 1934. XIX– XX. P. 347–396.

для решения трудной проблемы, связанной с некоторыми претензиями бывшего министра к правительству. Хайр ад-­Дин оставался в Париже в течение четырех лет, идля него, как идля ат-­Тахтави, это был период становления. Он наблюдал за жизнью великого политического сообщества и применил полученные знания в своем собственном мире. По возвращении он стал военно-­ морским министром и в течение шести лет находился в центре движения за конституционную реформу. Он входил вкомиссию, разработавшую Конституцию 1860 г., и был назначен председателем Верховного совета, сохранив при этом свой пост министра. Это назначение свидетельствует одоверии к нему со стороны бея Садика. Он уже выказывал его другим способом; вскоре после своего вступления в должность, в 1859 г., он отправил Хайр ад-­Дина в Константинополь, чтобы объявить освоем правопреемстве изапросить обычный документ об инвеституре. Это была публичная миссия Хайр ад-­Дина, но имелась и тайная. Французские амбиции вТунисе уже были очевидными иугрожающими, и для того, чтобы создать им препятствие, казалось целесообразным подтвердить позицию Туниса как автономной части Османской империи; влияние Франции можно было бы уравновесить, призвав к этому султана, а также державы, желавшие сохранить целостность империи. Таким образом, секретная цель Хайр ад-­Дина заключалась в том, чтобы убедить Порту признать автономию Туниса и наследственное право семьи Хусайнидов вобмен на признание беем османского суверенитета и выплату дани.

Султан не мог оскорбить французов, и миссия провалилась, как и конституционный эксперимент. Но в течение следующих двадцати лет двумя полюсами политики Хайр ад-­Дина были попытки воззвать кТурции, чтобы она стала противовесом европейскому влиянию, и установить частичный конституционный контроль над властью бея. Именно это второе направление политики привело ктому, что он потерял благосклонность бея. В1862 г. Хайр ад-­Дин ушел в отставку с поста министра после разногласий по поводу того, должны ли министры нести ответственность перед беем или перед Верховным советом. Но бей по-прежнему нуждался вего дипломатическом мастерстве, и в 1864 г. Хайр ад-­Дин снова отправился в Константинополь

стой же миссией, и опять безуспешно. Этот провал и провал конституционных реформ заставил его на некоторое время уйти из политической жизни, и в этот период устранения он написал трактат о правительстве, который был опубликован в 1867 г.

В1869 г. ухудшение финансового положения Туниса привело к созданию Международной комиссии по управлению доходами, а Хайр ад-­Дин стал председателем ее исполнительной секции. В 1871 г. его вновь отправили в Константинополь, ина этот раз он добился успеха; ослабленная войной­

сГерманией Франция не смогла оказать активного сопротивления ввопросе

принятия документа, подтверждающего положение Туниса как автономной части Османской империи, хотя и не признала его (и не признавала впредь). К этому времени Хайр ад-­Дин стал министром, контролирующим внутренние ииностранные дела, атакже финансы; в1873г. стал премьер-­министром. Он занимал этот пост в течение четырех лет и использовал его для многих изменений: реформ административного процесса, реорганизации вакфов

ипроцедур в религиозных судах, благоустройства городов, реформы обучения в мечети аз-­Зайтун, улучшения и расширения правительственной прессы, создания публичной библиотеки и современной школы Садикийа, где преподавались турецкий, французский и итальянский языки, а также арабский язык и современные науки наравне с исламскими религиозными науками 42. Но в очередной раз он столкнулся с теми же препятствиями: амбициями и соперничеством держав, стремлением бея сохранить свою власть. Политика Хайр ад-­Дина заключалась вподдержании равновесия между тремя государствами, имеющими интересы в Тунисе — ​Англией, Францией

иИталией, — ​при этом он старался не идти на большие уступки­кому-либо из них, но ине отвергать полностью. Политика равновесия, проводимая государством, не имеющим собственной власти, всегда опасна ихрупка, и в конце концов Хайр ад-­Дин потерял поддержку всех. Он поощрял сначала британские, а затем французские предприятия, но, когда в 1876 г. разразилась русско-­турецкая война­ , оказался вбезвыходном положении. Британский консул хотел, чтобы Тунис послал помощь его сюзерену— султану​ , другие державы были против этого. Хайр ад-­Дин склонялся в сторону англичан достаточно, чтобы разозлить французов, но недостаточно, чтобы удовлетворить консула Вуда. Лишенный иностранной поддержки, он больше не мог противостоять бею, которого он оттолкнул попытками обуздать власть монарха

икоторый в 1877 г. был достаточно силен, чтобы отстранить его.

Его политическая карьера в Тунисе закончилась, Хайр ад-­Дин начал новую карьеру в Константинополе, будучи приглашен туда молодым султаном ‘Абдул-­Хамидом, который читал его книгу 43. За короткое время жизни в Турции он приобрел некоторое влияние на ‘Абдул-­Хамида, поскольку был богобоязненным мусульманином и был убежден, что выживание независимой империи необходимо для благополучия ислама; как иностранец, который даже не знал в достаточной степени турецкого языка, он должен был зависеть от благосклонности султана и едва ли мог заниматься опасными интригами. В декабре 1878 г. его назначили великим визирем. Начало

42  См. его собственный рассказ: Khayr al-­Din Pasha. A mes enfants; Mémoires de ma vie privée et politique. P. 193 и далее.

43  Ibid. P. 213.

срока его полномочий было отмечено одним важным актом — ​лишением султаном хедива Исма‘ила Египетского его должности. Требовалось, чтобы Хайр ад-­Дин стал тем министром, который формально возьмет ответственность за это, поскольку Исма‘ил пошел против одного из основных принципов политики султана: он ослабил связи между Египтом исултаном и тем самым расчистил путь для европейской интервенции.

Однако как великий визирь Хайр ад-­Дин вскоре столкнулся с трудностями. Некоторые из них, но не все, были следствием его собственных поступков. Он не обладал таким характером, который позволял бы выстраивать легкие отношения с коллегами. Так, британский посол Лейард, который работал в тесном контакте с ним и был в дружеских отношениях, описал его следующим образом:

«Он был крепким, дородным человеком с несколько тяжеловесным хладнокровием, которое, однако, иногда просветлялось очень умной и приятной выразительностью, когда он становился заинтересован в разговоре. Его манера держаться считалась надменной и властолюбивой, и так как он имел привычку относиться к своим коллегам и турецким чиновникам и знаменитостям в целом с чем­ -то вроде презрения, то он вскоре усилил свою непопулярность, к которой его и так при любых обстоятельствах подтолкнули бы иностранное происхождение ито, как он вышел ввысший свет. Так что то, как он нажил себе еще врагов и осложнил свое положение, нельзя было причислить к свидетельствам его мудрости. Трудно было определить его возраст, так как он красил волосы ибороду в совершенно черный цвет, который не улучшал его внешний вид ине смягчал его черты» 44.

Даже с государем, как рассказывал церемониймейстер, его отношения были непростыми:

«Его тон и нрав во время бесед с султаном (наряду с несколькими другими небольшими ошибками) сделали его лично… неприятным Его Величеству» 45.

44  British Museum,Add. MSS. 38, 938: Layard, ‘Memoirs’. VIII. F. 13 [Архив библи-

отеки Британского музея. Дополнительный фонд рукописей. MSS. 38, 938: Лейард, «Мемуары». 8. Кн. 13].

45  Public Record Office: F.O. 78/2955, no. 649. 22 July, 1879. Layard to Salisbury, enclosing memo by Sandison, SirA[Архив общественных ведомостей. F.O. 78/2955, no. 649, 22 июля 1879. Лейард — ​Солсбери, завершающая нота. Сэр Сэндисон А.]

все, что способствует благосостоянию исламского сообщества иразвитию его цивилизации, например, расширять границы науки иобразования, а также готовить пути, ведущие к богатству… Основой же всего этого является правильное управление.

Во-вторых, предостеречь беспечных из числа мусульман от того, чтобы они упорно закрывали глаза на достойное похвалы и соответствующее нашему собственному религиозному закону в практике последователей других религий, — ​просто потому, что в их сознании засела мысль, что следует избегать всех поступков и установлений немусульман» 47.

Иными словами, Хайр ад-Дин хотел показать, в чем заключаются причины силы и цивилизованности общества и, говоря более конкретно, роль государства в обществе, и сделать это путем анализа тех социумов, которые в современном мире являются наиболее могущественными и цивилизованными; также он хотел доказать, что внынешнюю эпоху единственным способом укрепления мусульманских государств является заимствование европейских идей иинститутов, иубедить ортодоксальных мусульман втом, что это не противоречит шариату, а согласуется с его духом. Его аргументация действительно направлена в первую очередь против ортодоксальных мусульман, а отправной точкой является традиционная теория государства. Конкретным объектом его мысли является не нация (как в случае ат-­Тахтави), а исламская умма. Правда, иногда он использует те же термины, что и ат-­Тахтави, — ва​ ╙ан и ╝убб ал-ва╙ан 48, но в более общем смысле, как эквивалент «политического сообщества» и «общественного духа». Хайр ад-­Дин далек от духа современного национализма, для которого каждая нация уникальна; то, что он говорит, относится ко всем исламским государствам именно потому, что они являются исламскими. Но в центре его интересов — ​величайшее из мусульманских государств, Османская империя, «сердце халифата» 49. Точно так же он ставит традиционный вопрос: когда власть находится в руках самодержавного правителя, как обеспечить ее справедливое использование? Справедливость является единственной прочной основой государства, и в нормальных обстоятельствах единственной гарантией этого выступает то, что власть правителя должна быть ограничена.

47  Хайр ад-­Дӣн-паша. Анвāр тавфӣ║ ал-джалӣл фӣ ахбāр Ми╕р ва тавсӣ║ Банӣ Исма‘ӣл. Тунис, 1284–1285 [1867–1868]. C. 5. Фр. пер.: Général Khéreddine. Réformes nécessaires aux états musulmans. Paris, 1868. P. 7–8.

48  Там же. С. 43.

49  Там же. С. 49.

Может, правда, существовать правитель, который поступает справедливо в соответствии с врожденной добротой и знаниями, данными ему разумом, но такие люди редки, и нет никакой уверенности в том, что они будут придерживаться этого пути постоянно. Вообще власть правителя должна быть ограничена двумя способами: во первых, законом — ​либо ниспосланным, либо естественным (шарӣ‘а или ║āнӯн ‘а║лийй), — во​ вторых, консультацией (машвара). Есть два класса людей, с которыми должен консультироваться правитель: улемы и знатные или влиятельные лица (а‘йāн). Они должны иметь возможность свободно говорить с правителем, направлять его на верный путь и препятствовать совершению им зла. Если не рассматривать случай с правителем, обладающим врожденным чувством справедливости, лучшим государством является то, в котором существуют оба вида ограничений, а стабильные законы охраняются теми, кто квалифицированно их истолковывает. Исламская умма в своей первоначальной форме была таким государством и до тех пор, пока она уважала шариат, она была процветающей, сильной и высоко цивилизованной 50. (В манере, характерной для более поздних писателей, Хайр ад-­Дин обосновывал величие исламской цивилизации цитатами из современных европейских писателей— Виктора​ Дюрюи и Шарль-­Эммануэля Седийо 51.) После первого золотого века ислама наступил упадок, за которым последовало краткое восстановление при ранних Османах. Они дали новую энергию мусульманскому миру и восстановили основы его процветания: они с должным уважением отнеслись к шариату и назначили улемов и министров, которые могли удерживать султанов на правильном пути. Было даже принято, что хранители закона имеют право сместить султана, если он сбился с пути 52. Позднее и Османское государство пришло в упадок из-за плохого выбора министров и разложения янычар: в результате ослабились узы лояльности — ​правители отдаленных регионов делали то, что им нравилось, христианские подданные обращались к иностранным покровителям, великие державы стали вмешиваться, а провинции начали отделяться одна за другой.

Пока представленный анализ ничем не отличается от того, какой мог бы осуществить любой османский писатель эпохи упадка, и он подкреплен цитатами и ссылками, которые показывают, что автор был глубоко начитан в традиционных науках. Помимо Корана и хадисов, он цитирует Ибн Халдуна, ал-­Газали, Ибн ‘Араби, ал-­Маварди; но встречаются и ссылки другого

50  Хайр ад-­Дӣн-паша. Анвāр тавфӣ║ ал-джалӣл фӣ ахбāр Ми╕р ва тавсӣ║ Банӣ Исма‘ӣл. С. 10–15.

51  Там же. С. 22.

52  Там же. С. 31 и далее.