11. «Лгун».

Вполне возможно, что лгун сознается в том, что он лгун. В таком случае он скажет правду. Но тот, который говорит правду, не есть лгун. Следовательно, возможно, что лгун не есть лгун.

Лгун, сознавшись, что он лгун – действительно скажет правду. И в этом случае он – уже не лгун, лишь по отношению к одному оценочному эпизоду. Но, опять - таки, мы выделяем один эпизод, где лгун изменяет своей сущности, обретая сущность «правдивый». Если в одном эпизоде лгун правдив, это никак не отрицает тот факт, что в других эпизодах он был лгуном. Сущность человека многолика и составляет единство противоположных качеств. В данном случае мы имеем дело с обособлением и противопоставлением единичного эпизодического проявления – другим, не менее сущностным проявлениям человека, тем, когда он лжёт. Вопрос в том, что органичнее для данного человека, что для него естественнее, что отвечает его внутреннему я, как он поступает чаще.

12. «Равен ли полный стакан- пустому?»

Пусть имеется стакан, наполненный водой до половины. Тогда можно сказать, что стакан, наполовину полный равен стакану, наполовину пустому. Увеличивая обе части равенства вдвое, получим, что стакан полный равен стакану пустому.

Ошибка, изначально заложенная в рассуждении следующая: наполовину полный стакан равен наполовину пустому стакану лишь на практике, визуально. Если же брать формально-логическое основание, то когда мы говорим о наполовину полном стакане – мы делаем акцент на наполненности /обозначим эту наполовину наполненность «a»/, если же мы имеем ввиду наполовину пустой стакан, то речь идёт о пустоте, которая наполовину заключена в стакане / обозначим её «b»/. Повторимся, визуально мы видим одно и то же, но формально множество «a» не равняется множеству «b». Следовательно, удваивая a, и получая 2a /удваивая b, и получая 2b/ мы получаем неравенство 2a ≠ 2b (вместо обещанного равенства). Итак, полный стакан не равен пустому, и визуально, и формально-логически.

13. «Софизм Кратила».

Диалектик Гераклит, провозгласив "все течет", пояснял: в одну и ту же реку нельзя войти дважды, когда входящий будет входить в следующий раз, на него будет течь уже другая вода. Кратил сделал другие выводы: в одну и ту же реку нельзя войти даже один раз, пока ты входишь, она уже изменится.

В данном софизме изменчивость противопоставлена устойчивости, как существующее – несуществующему. Но сама изменчивость является таковой лишь по отношению к устойчивости. Без устойчивости не было бы изменчивости. Следовательно, устойчивость всё же существует и составляет единство с изменчивостью. Если же мы выделяем лишь изменчивость – то совершаем искусственное действие над единством, умышленно или по незнанию, /в данном случае это не имеет значения/, противоречим самой действительности. Итак, мы можем войти в реку, и одиножды – это всё-таки та самая река, пусть на бесконечно малое мгновение, на миг.

14. «Софизм Эватла».

Эватл брал уроки софистики у софиста Протагора под тем условием, что гонорар он уплатит только в том случае, если выиграет первый процесс. Ученик после обучения не взял на себя ведения какого-либо процесса и потому считал себя вправе не платить гонорара. Учитель грозил подать жалобу в суд, говоря ему следующее: "Судьи или присудят тебя к уплате гонорара или не присудят. В обоих случаях ты должен будешь уплатить. В первом случае в силу приговора судьи, во втором случае в силу нашего договора". На это Эватл отвечал: "Ни в том, ни в другом случае я не заплачу. Если меня присудят к уплате, то я, проиграв первый процесс, не заплачу в силу нашего договора, если же меня не присудят к уплате гонорара, то я не заплачу в силу приговора суда". (Ошибка становится ясной, если мы раздельно поставим два вопроса: 1) должен ли Эватл платить или нет и 2) выполнены ли условия договора или нет.)

.

Задание 2. Даны отрывки из работ Платона и Аристотеля. Определить, кому их этих философов принадлежат приведённые отрывки. Обосновать свой выбор, анализируя, как отличаются авторы согласно:

1. Исследуемой проблематике;

2. Решению онтологического вопроса;

3. Форме изложения материала /степени приближенности к современному языку науки/.

1

Теперь подумай, Кебет, согласен ли ты, что из всего сказанного следует такой вывод: божественному, бессмертному, умопостигаемому, единообразному, неразложимому, постоянному и неизменному самому по себе подобна наша душа, а человеческому, смертному, постигаемому не умом, многообразному, разложимому и тленному, непостоянному и несходному с самим собою подобно – и тоже в высшей степени – наше тело. Можем мы сказать что-нибудь вопреки этому, друг Кебет?

- Нет, не можем.

- А если так, то не подобает ли телу быстро разрушаться, а душе быть вовсе неразрушимой или почти неразрушимой?

- Разумеется.

- Но ведь ты замечаешь, что, когда человек умирает, видимая его часть – тело, принадлежащая к видимому миру, или труп, как мы его называем, которому свойственно разрушаться, распадаться, развеиваться, подвергается этой участи не вдруг, не сразу, но сохраняется довольно долгое время, если смерть застигнет тело в удачном состоянии и в удачное время года. К тому же тело усохшее и набальзамированное, как бальзамируют в Египте, может сохраняться чуть ли не без конца. Но если даже тело и сгниёт, некоторые его части – кости, сухожилия и прочие им подобные, можно сказать бессмертны. Верно?

- Да.

-А душа, сама безвидная и удаляющая в места безвидные, славные и чистые – поистине в Аид, к благому и разумному богу, куда – если бог пожелает – вскорости предстоит отойти и моей душе, – неужели душа, чьи свойства мы сейчас определили, немедленно, едва расставшись с телом, рассеивается и погибает, как судит большинство людей? Нет, друзья мои, Кебет и Симмий, - ничего похожего, но скорее всего вот как. Допустим, что душа разлучается с телом чистою и не влачит за собою ничего телесного, ибо в течение всей жизни умышленно избегала любой связи с телом, остерегалась его и сосредоточивалась в самой себе, постоянно в этом упражняясь. Иными словами, посвящая себя истинной философии и, по сути дела, готовясь умереть легко и спокойно. Или же это нельзя назвать подготовкой к смерти?

- Бесспорно, можно.

Такая душа уходит в подобное ей самой безвидное место, божественное, бессмертное, разумное, и, достигши его, обретает блаженство. Отныне избавленная от блужданий, безрассудков, страхов, диких вожделений и прочих человеческих зол, и – как говорят о посвящённых в таинства – впредь навеки поселяется среди богов. Так мы должны сказать, Кебет, или как-нибудь по-иному?

- Так, клянусь Зевсом, - ответил Кебет.

2

Ясно, однако, и то, что душа есть первая сущность. Тело – материя, а человек или живое существо – соединение той и другой как общее. …Сущность – это форма, находящаяся в другом; из неё и из материи состоит составная сущность. …Вызывает затруднение и изучение состояний души: всё ли принадлежит также и тому, что́ обладает ею, или есть среди них нечто, присущее лишь самой душе. Это, конечно, необходимо выяснить, хотя и нелегко. В большинстве случаев, очевидно, душа ничего не испытывает без тела и не действует без него, например: при гневе. Отваге, желании, вообще при ощущениях. Но больше всего, по видимому, присуще одной только душе мышление. Если мышление есть некая деятельность представления или не может происходить без представления, то и мышление не может быть без тела. Если же имеется какая-нибудь деятельность или состояние, свойственные одной только душе, то она могла бы существовать отдельно от тела. А если нет ничего присущего лишь ей одной, то, значит, она не может существовать отдельно, а с ней дело обстоит так же, как с прямой линией, которая, поскольку она прямая, имеет много привходящего, например то, что она может касаться медного шара лишь в одной точке; однако прямая линия будет касаться его не как отдельно существующая: ведь она неотделима от тела, поскольку она всегда существует вместе с тем или иным телом. По-видимому, все состояния души связаны с телом: негодование, кротость, страх, сострадание, отвага. А также радость, любовь и отвращение; вместе с этими состояниями души испытывает нечто и тело. Иногда бывает, что человека постигает большое и очевидное горе, а он не испытывает ни возбуждения, ни страха; иногда же маловажные и незначительные поводы вызывают волнения, а именно когда тело приходит в возбуждение и оказывается в таком состоянии, как при гневе. Это ещё более очевидно в тех случаях, когда не происходит ничего такого, что должно было бы возбудить страх, и, тем не менее, приходят в состоянии человека, испытывающего страх. Если дело обстоит так, то ясно, что состояние души имеет свою основу в материи (logoi enyloi).. …Вот почему изучение всей души или такого рода состояний её есть дело рассуждающего о природе.

3

Во всех людей природа вселила стремление к государственному общению, и первый, кто это общение организовал, оказал человечеству величайшее благо. Человек, нашедший своё завершение, - совершеннейшее из живых существ, и, наоборот, человек. Живущий вне закона и права, - наихудший из всех, ибо несправедливость, владеющая оружием, тяжелее всего; природа же дала человеку в руки оружие – умственную и нравственную силу, а ими вполне можно пользоваться в обратную сторону. Поэтому человек, лишённый добродетели, оказывается существом самым нечестивым и диким, низменным в своих половых и вкусовых позывах. Понятие справедливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее мерилом справедливости, является регулирующей нормой политического общения.

4

Говорят, что творить несправедливость обычно бывает хорошо, а терпеть её – плохо. Однако, когда терпишь несправедливость, в этом гораздо больше плохого, чем бывает хорошего, когда её творишь. Поэтому, когда люди отведали того и другого, то есть и поступали несправедливо, и страдали от несправедливости, тогда они, раз уж нет сил избежать одной и придерживаться другой, нашли целесообразным договориться друг с другом, чтобы и не творить несправедливости и не страдать от неё. Отсюда взяло своё начало законодательство и взаимный договор. Установления закона и получили имя законных и справедливых – вот каково происхождение и сущность справедливости; она занимает среднее место: ведь творить несправедливость, оставаясь при том безнаказанным, это всего лучше. А терпеть несправедливость, когда ты не в силах отплатить – всего хуже. Справедливость же лежит посреди между этими крайностями, и этим приходится довольствоваться, но не потому, что она благо, а потому, что люди ценят её из-за своей собственной неспособности творить несправедливость. … Такова…природа справедливости.

Ответы к заданию 2: 1. Платон; 2. Аристотель; 3. Аристотель; 4. Платон.

Задание 3. Проанализировать нижеприведённые отрывки. Ответить на следующие вопросы:

1. Какие этические проблемы затрагивают авторы? Как решаются данные проблемы в рамках античной философии /эллинистического периода/

2. Актуальны ли данные проблемы сегодня? Возможно ли античное решение этих проблем? Как решаются эти проблемы сегодня?

3. Определить, к каким эллинистическим школам относятся авторы приведённых отрывков /киники, стоики, эпикурейцы/.

1

- Но всё же, сдаётся мне, в бедности есть нечто тяжкое и обременительное, и скорее, пожалуй, нужно больше уважать того, кто спокойно переносит бедную старость, чем старость в богатстве. – Но что плохого и обременительного в бедности? Разве Кратет и Диоген не были бедняками? Разве бедность была им тяжкой, когда они избавились от тщеславия и научились питаться дешевой пищей и просить подаяния? Тебя постигла беда, и ты кругом в долгах. «Бобы собирай и моллюсков…» - советует Кратет. Поступай так и легко одержишь победу над бедностью.

2

Поступай же так, мой Луцилий, как ты мне пишешь: не упускай ни часу. Удержишь в руках сегодняшний день – меньше будешь зависеть от завтрашнего. Не то, пока будешь откладывать, вся жизнь и промчится. Всё у нас, Луцилий, чужое, одно лишь время наше. Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владенье природа, но и его кто хочет, тот и отнимает. Смертные же глупы: получив что-нибудь ничтожное, дешевое и наверняка легко возместимое, они позволяют предъявлять себе счет; а вот те, кому уделили время, не считают себя должниками, хотя единственно времени и не возвратит даже знающий даже знающий благодарность.

3

Бион говорит: «Подобно тому как мы покидаем квартиру, когда хозяин, сдавший нам её, не получает своевременно плату и отнимает ключи от дверей, забирает посуду и не даёт пользоваться колодцем, так же мы покидаем наше бренное тело, когда природа, сдавшая нам его в аренду, отнимает зрение, слух, руки, ноги. В этом случае я не собираюсь задерживаться в мире и уйду, словно с пира, ничуть не расстраиваясь, из жизни, когда пробьёт мой час, и мне скажут: «Взойди на корабль!» Подобно тому как опытный актёр мастерски играет и в начале пьесы, и в середине, и в самом конце, так и мудрый человек хорошо проживает начало своей жизни, середину и достойно встретит свой конец. Когда мой плащ превращается в лохмотья, я бросаю его и больше не надеваю.

4

И Сократ неправильно отождествлял добродетели с науками… Почему? Потому что в науках знание, в чём состоит наука. Совпадает с владением ею. Кто знает врачебную науку, тот уже врач; так же и с остальными науками. Но с добродетелями – иначе: если кто знает, в чём состоит справедливость, от этого он ещё не стал сразу справедливым; то же и с другими добродетелями. Выходит, что не будучи науками, добродетели в качестве наук излишни.

5

Но зло неистребимо, Феодор, ибо непременно всегда должно быть что-то противоположное добру. Среди богов зло не укоренилось, а смертную природу и этот мир посещает оно по необходимости. ...Поэтому людям несправедливым и неблагочестивым в словах и поступках лучше всего не позволять искусно злоупотреблять своей злокозненностью, ибо они кичатся своим позором и не предполагают даже услышать, что они – вздорный люд, то есть бремя земли, а не благоспасаемая опора отечества. По правде сказать. Чем меньше они предполагают быть тем, что они есть, тем больше становятся такими, какими не предполагают быть. Ведь они не знают, в чем состоит наказание за несправедливость, а уж это следовало бы знать прежде всего. Оно не заключается, вопреки ходячему мнению, в побоях или смерти, от которых иной раз страдают и те, кто не совершил никакой несправедливости, - оно в том, чего избежать невозможно… За это они и несут справедливое возмездие, ведя именно тот образ жизни, которому они уподобляются.

6

Итак, мудрец не становится воздержанным, поскольку это зависит от разума, или если становится, то он бывает несчастнее всех людей. Однако если всякое искусство помогает более всего тому. Кто им владеет, а показано, что признаваемое за искусство жизни не приносит пользы и владеющему им. То надо сказать, что никакого искусства жизни не существует.

7

А кто глупее человека, боящегося слов? Остроумно говорит об этом наш Деметрий: «Голоса невежд для меня то же самое, что испускаемые животом звуки: какая мне разница, спереди они вылетают или сзади?» Что за безумие- бояться бесславья от бесславных! И как сама молва, так и всё, названное мною страшно вам без причины: не будь приказа молвы, вы бы не боялись. Какой ущерб человеку добра от враждебных толков? Пусть же и смерти не вредят они в нашем мнении, хотя слава у неё дурная. Никто из обвинителей её не испытал, а осуждать то, чего не знаешь, безрассудно. Зато ты знаешь, сколь многим она принесла пользу, сколь многих избавила от пыток, нищеты, от жалоб, от казни, от тоски. Пока смерть подвластна нам, мы никому не подвластны. Будь здоров.

8

«Он говорил, что люди соревнуются, кто кого столкнёт в канаву, но никто не соревнуется в искусстве быть прекрасным и добрым. Он удивлялся, что грамматики изучают бедствия Одиссея и не ведают своих собственных; музыканты ладят струны на лире и не могут сладить с собственным нравом; математики следят за солнцем и луной, а не видят того, что у них под ногами; риторы учат правильно говорить и не учат правильно поступать; наконец, скряги ругают деньги, а сами больше всего их любят».

9

«Наконец, нужно вообще твёрдо держаться вот такого взгляда: самое главное смятение в человеческих душах возникает оттого, что одни и те же естества считаются блаженными и бессмертными и в то же время, напротив, наделёнными волей, действиями, побуждениями; оттого, что люди всегда ждут и боятся вечных ужасов, как они описываются в баснях, и пугаются даже посмертного бесчувствия, словно оно для них зло; оттого, наконец, что всё это они испытывают даже не от пустых мнений, а от какого-то неразумного извращения, и если они не положат предела своему страху, то испытывают такое же или даже более сильное смятение, чем те, кто держатся пустых мнений. Между тем безмятежность состоит в том, чтобы от всего этого отрешиться и только прочно помнить о самом общем и главном».

10

Подходи и проси хлеба даже у статуй на агоре. Это прекрасное, клянусь, испытание, так как ты встретишь на своём пути ещё более бесчувственных, чем статуи. И если евнухам и кинедам дают охотнее, чем тебе, не удивляйся: каждый чувствует симпатию к тому, кто ему ближе по духу, а не к тому, кто от него далее. Большинство предпочитает иметь дело с евнухами, а не с философами.

…Я попросил найти мне пристанище. Спасибо тебе за хлопоты, но, увидев улитку, я нашёл прекрасное защищённое от ветра жилище – пифос в Метрооне. Поэтому оставь без последствий мою просьбу и поздравь меня с находкой естественного убежища.

11

«…Величие души – это знание или самообладание, позволяющее быть выше того, что с тобой происходит – это способность не переходить меру, положенную верным разумом, или же самообладание, непобедимое никакими наслаждениями. Упорство – это знание или самообладание в том, чего следует держаться, чего нет, а к чему не держаться никак. Решительность – это самообладание, позволяющее сразу отыскать надлежащее. Добрая воля – это умение смотреть, что и как надо делать, чтобы принести пользу».