Раздел III. Прекрасное в природе и человеческом мире 193

Только на фоне этого примитивного слияния с

природой выделяется процесс становления ландшафта в

эстетический предмет.

Как это достигается - это второстепенный вопрос. Но

это достигается прежде всего благодаря тому, что

останавливают свое внимание на отдельных картинных

впечатлениях. Например, открывается просвет, густо

обрамленный стволами и ветвями, линии вершин пересекаются,

на дне долины расположена деревня; все в целом

действует как "картина", хотя мы не пытаемся, не желаем

считать ее таковой, а может быть, это для нас совершенно

неожиданно.

Теперь созерцающий как бы выделился, он находился

против просвета. Вернее, ландшафт - против него. Теперь

сам он, в сущности, только стал созерцающим

наблюдателем и благодаря этому тем, кто эстетически

наслаждается. То же самое имеет место с ним при виде части

глубокого леса - теперь он предметно видит зеленый полусвет,

играющие солнечные лучи или поляну, часть источника,

группу деревьев и голую скалу на заднем плане.

Существенным является характер картины, обрамление,

приподнятость. То, что представляется внутренним, - это другой

род слияния с природой и отдачи себя, другой род

радости и наслаждения.

Как ни трудно выделить эту стадию в чистом виде (ведь

воздействие жизненных чувств нельзя при этом

исключать), одно все же ясно доказывается этим - то, что

свойственно только эстетической предметности - отношение

явлений.

Но что является здесь? Ведь существует нечто, что

может проявиться как единство и целостность в таких

объективно видимых, но все же произвольных отрезках?

Например, в том смысле, в каком может раскрыться и

действительно раскрывается при виде живого тайна

органической жизни с ее целесообразностью.

На этот вопрос можно дать простой ответ: что-то есть.

Ведь во всей природе все согласовано друг с другом:

вместе существует только то, что может существовать

вместе, и очевидно, что не все может существовать

вместе. Виды растений вытесняют друг друга, конкурируют

друг с другом, и это имеет существенное значение как для

их способа существования, так и для их

формообразования; лес и степь бывают только там, где позволяет почва,

они зависимы от круговорота воды. Их сменяет голый

камень и голый песок. Хотя созерцающий и ничего не знает

194 Часть первая. Отношение проявления

об орографии страны и не интересуется ею, но все же она

предстает ему при взгляде на ландшафт как нечто

непонятное, а изменения роста растений определяют картины,

которые ему предлагаются; и как раз в смене картинных

отрезков он интуитивно предчувствует нечто из этих

связей.

Тому, кто привык рассматривать ландшафт

исключительно с точки зрения живописи или даже определенных

достижений пейзажной живописи, все это несвойственно.

Он смотрит на природу с историко-художественной точки

зрения; ему недостает естественной точки зрения на

ландшафт. Иначе обстоит дело, если подходить

непредубежденно к богатству форм и красок, которое

представлено на поверхности земли в бесчисленных картинах.

Кроме того, язык картин красноречив: они открывают и

скрывают, рассказывают и задают загадки; свет, синева,

даль выражаются в них задолго до того, как их

воздействие понято как таковое. Ибо и ландшафт человек видит

сначала не живописно, а предметно.

Вспомните о ландшафте морского берега со скудным

прибрежным овсом и низким лесом, склонившимся под

морским ветром; о странствующих дюнах с их

волнообразными очертаниями, с их обрывом в сторону суши и

следами бывшего леса. Или о верхней границе высокого

леса в горах и кажущейся границе снегов. Не иначе

обстоит дело и с отшлифованными куполообразными

формами льда глетчера ледникового периода и

оставшимися озерными краями с их обилием островов. Один шаг

дальше - и стоишь у такого же точно по форме

болотистого ландшафта бывших лагун со скудными деревьями,

степью и лугом.

А, кроме того, вспомните о том, что человеческая

жизнь заключена в ландшафт отдельных дворов и

деревень, о доказательстве борьбы человека с силами

природы и того, что природа дала. Сюда же относится и

мирная картина огороженных полей (как их видел

Шиллер в своей "Прогулке"), полная предчувствий картина

труда и счастья, удач и неудач в борьбе за жизнь и пищу;

но одновременно и более глубокое представление о том,

что поколения местных жителей срослись с той почвой,

на которой они, созидая, вырастали, о родине и чувстве

родины.

Чем дальше удалился от этого коренной городской

житель, тем глубже подобное представление. Но и без таких

многозначительных задних планов это везде принципи-