1kul_turnaya_zhizn_yuga_rossii_2008_02_27

и библиотека, которая насчитывала 3107 томов. Заведующим являлся П. Е. Ирин.

В 1914 году открылся краеведческий музей станицы Усть-Лабинской, имевший отделы семеноводства, нумизматический, военный, археологический, астрономический, ботанический, архивный, зоологический, минералогический, гидрометеорологический. Заведовал музеем М. И. Петренко.

В1915годуприОбществелюбителейприроды был создан Майкопский окружной музей местного края. В нем также функционировало несколько отделов: естественноисторический, сельскохозяйственный, индустриальный, педагогический, культурно-исторический, имелся уголок живой природы. Заведующим был П. К. Перепелицын.

Учитывая то, что данные о музеях городов Кропоткина и Майкопа, станицы Усть-Лабинской обнаружены нами в списке краеведческих организаций Кубани 1920-х годов, можно предположить, что заведующие могли быть как непосредственными организаторами указанных музеев, так и их последователями.

В своей статье Л. А. Карапетян говорит о существовании в Екатеринодаре педагогического музея, который возник не позднее 1914 года.

К созданным в дореволюционный период музейным учреждениям Кубани относится и Новороссийский городской музей. Принято считать, что он был основан в 1916 году, однако Л. А. Колбасина сделала вывод, что музей фактически существовал с 1894 года, а юридически с 7 июля 1916-го, когда был зарегистрирован его устав. Коллекция, видимо, формировалась с момента создания в Новороссийске городской публичной библиотеки (1894), которую основал профессор Эрнест Эрнестович Баллион на основе личной коллекции из 2909 томов. В этот «доуставный» период музей мог существовать как частный. Официальным же его создателем является бывший чиновник особых поручений при министре внутренних дел Леонид Александрович СенькоПоповский, который прибыл в Новороссийск 13 апреля 1916 года на должность черноморского вице-губернатора (12).

Изученные нами данные по истории возникновения музеев на Кубани в дореволюционный период мы свели в вышеприведенную таблицу.

К 1917 году на Кубани образовалась достаточно широкая музейная сеть. Большинство музеев были созданы при организациях, программа деятельности которых включала изучение края, таких как статистический комитет, местные научные общества (Общество любителей

естествознания, Общество попечения о детях, Общество содействия благоустройству города и др.). Одновременно с количественным ростом музеев формировалась и их профильная направленность: на Кубани действовали краеведческие, исторические, художественные, естественнонаучные и педагогические музеи. Самой многочисленнойгруппойявлялиськраеведческие.Висследуемый период в регионе не существовало организации, координирующей работу всей музейной сети. Данные о количестве музеев, организованных до революции 1917 года как в России, так и на Кубани, отсутствуют.

Комплексный анализ достаточно представительной источниковой базы позволяет нам значительно расширить представление о развитии дореволюционной музейной сети Кубани.

Литература

1.Музеи Псекупские // Энциклопедический словарь по истории Кубани с древнейших времен до октября 1917 г. / под ред. Б. А. Трехбратова. Краснодар, 1997. С. 281.

2.КорсаковаН.А.Слово о музее и его создателях

//Культурная жизнь Юга России. 2005. № 1. С. 3–4.

3.История Кубани с древнейших времен до конца ХХ века. Краснодар, 2004. С. 170.

4.Корсакова Н. А. Музей Кубанский войсковой

этнографический и естественноисторический // Энциклопедический словарь по истории Кубани… С. 282.

5.Садковская О. Г. Роль городской думы в создании Екатеринодарской картинной галереи // Культурная жизнь Юга России. 2003. № 2. С. 43.

6.Мельникова О. Н. Армавирскому краеведчес-

кому музею – 90 лет // Историко-археологический альманах. Армавир; М., 1995. Вып. 1. С. 167.

7.Куадже М. Ю. Музей научно-промышленный г. Туапсе // Энциклопедический словарь по истории Кубани… С. 281.

8.Крюков А. Х. Геленджикскому историко-крае- ведческому музею – 95 лет // Краеведческие записки: сб. статей. Новороссийск, 2004. С. 4–16.

9.Филимонов С. Б. Список краеведческих орга-

низаций Кубани в 1920-е годы // Голос минувшего: кубанский исторический журнал. 1997. № 1. С. 19.

10.Мельникова И. Н. Анапский музей: прошлое, настоящее и будущее // Пятигорье и Юг России: политические, социально-экономические и культурные связи XIX–XX вв.: сб. материалов науч.-практ. конф. Пятигорск, 2005. С. 51–55.

11.Филимонов С. Б. Список краеведческих орга-

низаций Кубани… С. 18. 12. Там же. С. 5.

Интерес к вопросам истории российского судебного законодательства с каждым годом не только не ослабевает, но более того, возрастает с новой и новой силой в связи с кардинальными изменениями, происходящими сегодня в нашей стране в области судоустройства и судопроизводства. Принимая во внимание неоднозначное отношение как в обществе, так и среди профессиональныхюристовквведеннымвдействиеновым судебным институтам, мы решили предоставить возможность проследить механизм, особенности и результаты работы судебных органов Северного Кавказа начала ХХ века, тем более что некоторые из них получили свое закрепление в современной судебной системе России.

Обращаясь к состоянию российского судоустройства и судопроизводства начала ХХ века, следует напомнить, что основы его были закреплены в судебных уставах 20 ноября 1864 года. В соответствии с ними провозглашались несменяемость судей и независимость суда от администрации, состязательность процесса, гласность и публичность заседаний суда, вступали в действие судебные приставы, вводились институты адвокатуры, мировых судей и присяжных заседателей. Одной изосновныхпричинвведенияпоследнеговновую судебную систему явилась попытка царского правительства поднять авторитет суда после глубокого кризиса дореформенной судебной системы.

Примечательно, что, несмотря на только что закончившуюся Кавказскую войну, официальный год завершения которой совпал с началом осуществления судебной реформы в России, Кавказский край смог на практике намного раньше других национальных окраин оценить плоды нового буржуазного судебного законодательства.

В отношении Терека и Кубани ситуация начинает меняться уже к концу 60-х годов XIX века. После обсуждения проектов преобразования судебной системы этих территорий Государственный совет нашел, что они в общих чертах «вполне соответствуют постоянному стремлению правительства постепенно устранять в присоединенных к России местностях такие отличия от общедействующего в империи порядка суда и администрации, которые уже не вызываются ни особенным положением, ни местными условиями края» (1). Государственный совет после предва-

рительного заключения Военного совета признал необходимым до введения мировых учреждений в горских землях Предкавказья оставить на первое время существующую уже для горского населения форму судопроизводства, т. е. разбор дел упомянутой категории возложить на окружные горские словесные суды, преобразовав их состав согласно новому назначению.

После исправлений и составления новых проектов Государственным советом об административном устройстве казачьих областей и Черноморскойгуберниииовведениивнихсудебных уставов 1864 года они получили 30 декабря 1869 года законную силу. Наряду с этим указом императора предусматривалось в каждой области должности ее начальника и наказного атамана казачьего войска соединить в одном лице.

Подготовительные работы завершились к концу 1870 года, когда наместник Кавказский распорядился ввести в действие в Кубанской и Терской областях и Черноморском округе судебные уставы 20 ноября 1864 года и Положение о нотариальной части от 14 апреля 1866 года с последовавшими к ним дополнениями. Указом от 1 декабря 1870 года Великим князем Михаилом временем введения в действие этих законоположений было назначено 1 января 1871 года (2).

С этого времени открывались Екатеринодарский и Владикавказский окружные суды с прокурорским надзором, судебные мировые и следственные участки на основании утвержденных наместником расписаний (3) и нотариальные архивы и конторы. Параллельно с введением новых судов произошли изменения и в устройстве Кубанской и Терской областей. Так, к Ставропольской губернии были отчислены 13 станиц Кубанского и Терского казачьих войск, а также преобразованы управления этими областями. Областным центром Кубанской области стал город Екатеринодар, а Терской – Владикавказ. Кубанская область разделялась на 5уездов:Екатеринодарский,Ейский,Темрюкский, Майкопский и Баталпашинский. Что же касается Терской области, то она делилась на 7 округов: Владикавказский, Георгиевский, Грозненский, Аргунский, Веденский, Кизлярский и ХасавЮртовский. Действие новых административных учреждений в обеих областях открывалось

с того же времени, что и судебных – с 1 января

1871 года (4).

В соответствии с расписанием судебно-миро- выхучастковКубанскойобластииЧерноморского округа,утвержденнымВеликимкняземМихаилом 1 декабря 1870 года, на Черноморский округ приходился один участок, на Екатеринодарский, Ейский, Майкопский и Баталпашинский уезды – по два участка, а на Темрюкский – три. Что же касаетсямировыхсъездов,топервый,находясьвгородеЕкатеринодаре,распространялсвоедействие на судей Екатеринодарского, Ейского, Уманского, Новороссийского, Темрюкского, Полтавского и Крымского участков, а второй, располагаясь в станице Лабинской, – на судей Усть-Лабинского, Майкопского, Лабинского, Баталпашинского и Прочноокопского участков (5).

В этот же день Кавказский наместник утвердил и расписание мировых участков Терской области, в соответствии с которым на Владикавказский и Кизлярский мировые округа приходилось по четыре участка. Местом открытия срочных съездов во Владикавказском мировом округе назначались города Владикавказ и Георгиевск, а в Кизлярском

– Моздок и Грозный. Причем в указанных городах каждого мирового округа съезд собирался попеременно, по очереди, заблаговременно назначенной и объявленной жителям мирового округа (6).

Вопреки судебным уставам 1864 года при осуществлении судебной реформы на Северном Кавказе не был введен в действие суд присяжных. Причин для этого было много. Среди них следует особо подчеркнуть колониальную политику царизма в управлении национальными окраинами, к которым в середине прошлого века относился и Северный Кавказ, частью входивший в Кавказский край.

Для казачьих областей одной из основных причин для принятия такого решения стала Кавказская война, свидетельствовавшая о недавней нестабильности в регионе (7). Современники описываемых событий, вспоминая о первых шагах по пути реформирования судебной системы на Северном Кавказе, писали: «Кто вспомнит, что только за четыре года перед этим было закончено покорение края, кто только подумает, что мог представлять из себя в то время этот край, тот вполне поймет, чем вызваны были только что указанные изъятия: мировых судей некому было выбирать, а присяжными судьями некому было быть» (8). Среди других оснований, ставших причиной принятия решения о рассмотрении уголовных дел в судах Северного Кавказа без участия присяжных заседателей, правительством были указаны «низкий уровень культурного развития местного населения, чрезвычайная его разноплеменность и недостаточная распространенность среди инородцев знания русского языка» (9).

Нельзя сбрасывать со счетов и общий курс политики правительства в осуществлении судебных преобразований на территориях национальных окраин, тем более в отношении наиболее демократических судебных институтов, одним из которых являлись присяжные заседатели.

В соответствии с судебными уставами предусматривалось комплектование присяжных заседателей из числа всех сословий при наличии необходимых условий: русского подданства; возраста не менее 25 и не более 70 лет; проживания не менее двух лет в местности, где осуществлялось избрание в присяжные заседатели; образования и значительного имущественного ценза (10).

Препятствием для избрания в присяжные заседатели могли стать следующие обстоятельства: нахождение лица под следствием и судом за преступления; наличие судимости с отбыванием наказания в тюрьме; исключение из службы по суду или из духовного ведомства, обществ и дворянских собраний за пороки; объявление несостоятельным должником; нахождение под опекой за расточительство и наличие тяжелого недуга

– слепоты, глухоты, немоты, душевной болезни; незнание русского языка (11). Вопросами избрания присяжных заседателей занимались специально образовывавшиеся комиссии, заблаговременно составлявшие общие и очередные списки, которые утверждались губернатором. В заседании принимали участие наряду с тремя судьямипрофессионалами двенадцать присяжных заседателей. На этом этапе они могли быть отведены как подсудимым (12 присяжных), так и прокурором (6 человек). Кроме двенадцати основных отбирались еще и несколько запасных присяжных. Из числа основных двенадцати присяжных заседателей избирался один старшина.

Процедура заседаний суда с участием присяжных заседателей выглядела следующим образом. Прения сторон завершались выступлениями обвинителя в лице прокурора или его товарища и защитника обвиняемого – адвоката. После них слово брал председатель суда для краткого заключения по рассматриваемому делу, и присяжные удалялись в специальную комнату для вынесения вердикта, который должен был заключать определение виновности или невиновности подсудимого. Оправдательный вердикт являлся основанием для немедленного освобождения подсудимого изпод стражи, а обвинительный – для заключения прокурора и вынесения приговора судьей в соответствии с действующим уголовным законодательством. Таким образом, общество через своих избранников участвовало в решении судьбы подсудимого и напрямую оказывало влияние на итог судебного разбирательства.

Появление суда с участием присяжных заседателейнатерриторииСеверногоКавказасталовозможным во многом не столько из-за желания правительства создать повсеместно в полном объеме пореформенное судоустройство и судопроизводство, основанное на судебных уставах 1864 года, сколько из-за стремления к этому местного населения, почувствовавшего необходимость перемен в области права.

Уже в первые годы действия пореформенного судебного законодательства в регионе местное население, не только увидев, но и ощутив в ходе судебных заседаний все превосходства новой судебной системы над прежним судебным строем,

лось с 5173 до 7649, а в Кубанской – с 5504 дел в

1908 году до 10 641 в 1914-м.

Самыми распространенными видами преступлений продолжали оставаться кражи и грабежи. Возросло и число хулиганств, которые были отнесены на счет событий первой российской революции. Так, на страницах Терских и Кубанских областных ведомостей 1912 года прямо утверждалось, что 1905 год с его «освободительным движением» принес стране «много бед и несчастий, учесть которые для современника нет возможности» (22). Однако проведенный нами анализ дает нам полное право утверждать, что сложившееся положение вещей было связано, прежде всего, с социально-экономической ситуацией в стране и международной обстановкой, особенно ярко проявившейся на фоне начала Первой мировой войны, во время которой, как и в годы революции 1905–1907 годов, часть дел из подсудности окружных судов была вновь передана на рассмотрение военных и военно-полевых судов (23).

Возвращаясь к работе присяжных заседателей Кубани, хотелось бы еще раз отметить высокую эффективность работы Екатеринодарского окружного суда, который оставил свой след в истории стремлением к истинному правосудию через народных представителей в суде. Выразим же надежду на то, что и современный суд с участием присяжных заседателей, который получил широкое распространение в Российской Федерации, сможет не только доказать свое право на существование, но и изменить отношение в обществе к суду, призванному защищать права человека и приговаривать к наказанию преступников.

Источники и примечания

1.Государственный архив РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 511. Л. 17.

2.Государственный архив Ставропольского края (ГАСК). Ф. 398. Оп. 5. Д. 53. Л. 37, 37 об.

3.№ 47848. 1869. 30 дек. Высочайше утвержденный штат судебных установлений в Кубанской

иТерской областях и Черноморском округе // ПСЗ Российской империи. Собр.2-е.Т. 44. Отд.3-е.1869. СПб., 1873. С. 806–808.

4.ГАСК. Ф. 398. Оп. 3. Д. 125. Л. 266 – 266 об.

5.Государственный архив Республики Северная Осетия – Алания (ГА РСОА). Ф. 119. Оп. 1. Д. 86. Л. 17–19.

6.Там же. Л. 23 – 23 об.

7.Прозрителев Г. К 50-летию Ставропольско-

го окружного суда. 17 апр. 1868 г. – 17 апр. 1918 г. Ставрополь, 1918. С. 3.

8.В. С. К вопросу о введении в Кубанской области суда присяжных // Кубанские областные ведомости. 1897. № 106. С. 3.

9.Учреждение судебных установлений. Изд. неофициальное / сост. Н. Шрейбер. СПб., 1910. С. 431.

10.Ст. 81 Учреждений судебных установлений 20 ноября 1864 г. // Реформы Александра II: сборник / сост. О. И. Чистяков, Т. Е. Новицкая. М., 1998. С. 287.

11.Ст. 82 Учреждений судебных установлений 20 ноября 1864 г. // Там же. С. 287–288.

12.Быч П. Л. По поводу 25-летия введения судебных уставов Александра II в Кубанской области

//Кубанские областные ведомости. 1895. № 51.

Вфольклоре ингушей, особенно в сказках о животных, наличествуют яркие сюжеты, дающие возможность утверждать, что они восприняли формы вымысла из мифических представлений и понятий людей, приписавшим животным способность думать, говорить и разумно действовать.

Звери, стихия, сама природа подстерегали на каждом шагу беззащитного, примитивно мыслящего древнего человека. В связи с этим животный

идаже растительный мир обожествлялся, олицетворялся им. Эту мысль высказывал и Э. Тэйлор: «Людям, которым крики животных и птиц кажутся похожими на человеческую речь, а их поступки, так же руководимыми мыслями, как и у человека, совершенно логично допускать существование души у зверей, птиц и пресмыкающихся наравне с людьми» (1).

Не в силах противостоять страшному окружающему его миру древний человек стремился понять жизнь животного и растительного мира, вступить с ним в родственную связь. Поэтому в эпоху раннеродового строя возникают тотемизм, анимизм, магия. Люди называли себя родственниками определенного зверя, стараясь этим обезопасить себя, стать под его покровительство.

Вингушском фольклоре следы пережитков анимистического мировоззрения и веры в животного покровителя рода, т. е. тотема, особенно сохранились в сказках и поверьях о медведе, волке, лисице, которые в пору своего формирования восприняли от древних мифологических рассказов некоторые их существенные черты.

У многих народов распространены рассказы о божественном происхождении медведя. Отголоски такого мифического поверья мы видим в ингушских сказках. Сказка «Йо1ах хина ча» («Девушка, превратившаяся в медведицу») (2), рассказанная нам сказочницей Муси Кабрат Оскановой в 1964 году, повествует о чудесном превращении девушки, считавшей звезды, в медведицу. В сказке «Бунчакхи» (3), рассказанной ею же, медведь стремился отомстить своему обидчику. Он повстречал в лесу бедняка по имени Бунчакхи. Человек рубил дрова, медведь пожа-

лел его и сказал, что заготовит бедняку дрова на всю зиму, если он никому не расскажет, чья эта работа. Бунчакхи не выдержал уговора, и медведь собрался его убить. В сказке бедняку помогает лиса, с ее помощью он убивает могучего зверя. Последняя часть сказки, где медведь показан глупым и беспомощным, видимо, позднейшее наслоение, но оно не затеняет мифическую основу сказки – медведь предстает вещим существом, которому все подвластно. Отголоски такого мифического поверья мы находим и в сказке «Чана ваь Чанатолг» («Сын медведя») (4).

Следы тотемизма сохранились и в суевериях ингушского народа. Г. Ф. Чурсин отмечал, что части тела медведя – когти, зубы, шерсть – часто употреблялись у народов Кавказа в качестве амулетов, их прибивали к косяку дома, чтобы злые духи не могли войти (5). Л. П. Семенов также приводит несколько поверий, например, если звезды сосчитать до тысячи, то можно превратиться в медведя (6).

Иногда древние люди в качестве тотема выбирали слабых зверей, птиц и даже растения. В этом есть своя логика, ибо всякое, казалось бы, беззащитное существо является представителем огромного «страшного» мира.

Видное место в фольклоре ингушей занимает голубь. Его считают символом чистоты. Одно из ингушских сказаний повествует о том, что на месте, где легендарный Леван основал селение Верхний Джейрах, находилась часовня, в которой было чучело голубя. Один человек из рода Боровых,желаяпошутить,взялего.Голубьожили улетел, а Боровы с тех пор стали бедствовать (7).

Этнограф Л. П. Семенов писал: «Мы упоминали о деревянном изображении птицы, вероятно голубя, в найденном нами в 1930 году подземном склепе селения Хамхи. В горных селениях Северной Осетии и до настоящего времени на детских могилах матери прикрепляют изображение голубя» (8). По многочисленным поверьям ингушей, убить голубя считается грехом. Нельзя и держать этих птиц, так как невозможно, имея их постоянно, не согрешить против них.

Этиимногиедругиеповерьядаютвозможность предположить, что в эпоху раннеродового строя у ингушей существовал культ зверей и птиц.

«Труд делал человека сильным, освобождал из-под власти предрассудков и суеверий <…> На место прежних ложных представлений о мире шел ясный и верный взгляд на действительность» (9).

Сатирическая трактовка древнего божества в сказках о животных – явление более позднего времени, когда произошло уже освобождение человеческого сознания из-под власти тотемного культа зверей. Это привело к тому, что сказки о животных потеряли свой мифологический и магический характер и приблизились к нравоучительной басне, которая складывалась на иной основе.

Постепенно, с течением времени, теряется то наивное отношение к природе, которое являлось предпосылкой для создания мифов о животных, хорошее знание повадок и «нравов» которых позволяло показывать людей под видом разных зверей. И сам сказочник, и слушающая аудитория уже не верят в ту разумность отношений между животными, о которой рассказывается во многих сказках (10). Они стали аллегорическими историями, где звери-персонажи наделены качествами, свойственными людям. Например, ингуши говорят: хитрый и коварный, как лиса; сильный, но наивный, как медведь; свирепый и глупый, как волк; трусливый, как заяц; благородный, как олень; хищный, как коршун.

В этом отношении особенно следует выделить сказки о лисе. В современных сказках о животных у ингушей, как и других народов, она пользуется особой популярностью. Ей дают много ласковых имен: цоги, цогилг. У всех народов мира лиса – хитрая, ловкая, часто – коварная обманщица. Такими же чертами характеризуют лису и ингуши. П. К. Услар писал: «Хитрости лисицы составляют любимое содержание горских сказок и басен: в хитрости кавказская лисица не уступает европейской. Она решительно умнее всех зверей и даже самих людей» (там же).

Лиса в ингушских сказках часто пользуется глупостью и доверчивостью зверей, играет на присущих им пороках, например, в сказке о медведе, волке, лисе и свинье, которые решили вместе перезимовать. Когда всем подвело от голода животы, лиса предложила убить кого-нибудь из четверых, а весной оживить. Звери находят предлог отказаться, а свинья согласилась. Они сразу же накинулись на свинью и вмиг растерзали ее. Медведь, разделив тушу, посылает волка и лису на реку помыть ее внутренности. Лиса съедает свиной ливер, но обвиняет в этом волка. Волк убегает, а медведь за ним. Лиса тем временем прячет свиную тушу и притворно горько плачет. Передравшиеся волк и медведь возвращаются и спрашивают: «Где же свинья?» А лиса сквозь слезы отвечает: «Как только вы скрылись из виду, свинья ожила и сказала, что эти звери такие жадные, они никогда не оживят меня, лучше я останусь без внутренностей, но не дам себя съесть, и убежала» (11).

Такого типа сказки есть и у других народов Кавказа. В ингушских сказках о животных звери не делятся на владык и подчиненных, как это бывает во многих сказках других народов мира. В них нет животных-царей, зверей-правителей, и побеждает в сказке тот, у кого больше ума, силы, храбрости. Можно полагать, что сильные животные выступают в сказках в роли царей, правителей и воевод, имея при себе всевозможных прислужников и льстецов, у тех народов, у которых издавна существует государственность. У ингушей в древних сказках таких черт не наблюдается. Если учесть это, будет ясно, почему в сказке «Оакхари чарахье» («Звери на охоте») (там же) лиса из семи частей мяса убитого оленя четыре отдает льву. Волк делит добычу поровну между собой, львом, медведем и лисой. И лев выказывает свое недовольство дележом не потому, что он владыка, а потому, что старший должен получить большую долю. Когда же за дележ берется лиса, то она делит добычу поровну на семь частей. «Эта часть, – говорит лиса, – принадлежит тебе, потому что ты наш тамада. Эта часть – тоже тебе, потому что ты смел. И третью часть я выделяю тебе, уважая твое светлое имя как старшего среди нас. А из оставшихся четырех частей ты тоже получишь свою долю как равный участник охоты». Как видим, в мотивировке здесь использован горский этикет. Классовая дифференциация в более поздние времена, несомненно, привнесла в ингушскую сказку мотивы господства и подчинения ее персонажей. Нетрудно найти в сказке и отражение развивающихся феодальных отношений, борьбу ингушей против всевозможных притеснителей.

Вингушскихсказкахлисечащевсегопротивопоставлен волк. Его главными чертами являются глупость, тупость, кровожадность. Если в ингушской мифологии волку приписывают таинственные, сверхъестественные силы, его боятся, перед его могуществом преклоняются, во многих волшебных сказках он рисуется умным зверем, например, в сказке «Человек, идущий к Богу» (12) он – тотем, то в сказках, отражающих позднее классовое общество, в этом образе уже рисуются черты врага трудового человека. В них под личиной зверя осуждаются притеснители народа со всеми свойственными им пороками.

В сказке «Хьажий ц1а яха араяьнна борз» («Решение волка совершить хадж») (13) одряхлевший волк превращается в богомольного хаджи и отправляется в святые места. Но по дороге ему попадаются лошадь, бык, осел, и он передумывает идти в богомолье: «Мои деды туда не ходили, и мне там делать нечего», – говорит он. По дороге домой волк снова встречает одного за другим лошадь, быка и осла. Он хочет их съесть, но лошадь просит, чтобы тот вытащил из подковы гвоздь, не подавись, мол, и лягает волка. Бык уговорил волка снять с головы талисман и подцепил глупца на рога. А осел, о котором волк думает, что тот никуда от него не денется, просит разрешения спеть перед смертью любимую песню. На его песню сбегаются люди и убивают волка. Так вся история