1kul_turnaya_zhizn_yuga_rossii_2008_02_27

стичь лишь при раздельной работе над партиями, которая осуществляется под руководством специально назначенных преподавателей спецклассов.

За вековую историю своего существования Краснодарский музыкальный колледж им. Н. А. Римского-Корсакова подготовил тысячи музыкантов, которые работают в известных по всей России и за рубежом профессиональных коллективах, таких как Кубанский симфонический оркестр, Кубанский духовой оркестр, Big-Band под руководством Г. А. Гараняна, камерный оркестр

Краснодарского государственного творческого объединения «Премьера» имени народного артиста России Л. Г. Гатова, симфонические коллективы Краснодарской, Сочинской, Майкопской филармоний.

Литература

1.К 100-летию Краснодарского музыкального колледжа им. Н. А. Римского-Корсакова. Краснодар, 2006. С. 5.

2.Там же. С. 7.

Среди иноязычных вкраплений основное место занимают слова и словосочетания, которые имеют интернациональный характер и могут быть употреблены в текстах любого культурного языка. Эти единицы представляют собой межъязыковой словесный фонд. Кроме того, «вкрапливаться» в речь могут и другие иноязычные элементы, не относящиеся к кругу устойчивых и интернациональных. Их особенность заключается в том, что они относятся к неассимилированной лексике и не закреплены в толковых словарях, а также в словарях иноязычных слов.

Впервые термин «иноязычное вкрапление» был введен в научный обиход А. А. Леонтьевым, который классифицировал внесистемные иноязычные элементы на основе аналитической дистрибутивной модели с четырьмя независимыми уровнями и распределил их по шестнадцати типам, рассматривая обозначаемое им явление как «сосуществование» двух текстов, двух речевых пластов (1).

Позже термин был подхвачен и развит Л. П. Крысиным. Он полагал, что иноязычные вкрапления не меняют своего графического облика и представляют собой, по существу, незамкнутые группы слов, употребление которых обусловлено степенью знакомства говорящего с иностранным языком, некоторыми стилистическими или жан-

ровыми особенностями речи. Исследователь уверенно отделил вкрапления от заимствований и экзотизмов на том основании, что различие между тремя названными лексическими классами «заключается в их отношении с системой употребляющего их языка» (2).

По мнению С. Влахова и С. Флорина, иноязычными вкраплениями являются слова и выражения на чужом для подлинника языке, в иноязычном их написании или транскрибированные без морфологических или синтаксических изменений, которые вводятся автором не только для придания тексту аутентичности, но и для создания атмосферы или впечатления начитанности или учености, иногда оттенка комичности или иронии (3).

В старых произведениях западной литературы было принято пересыпать изложение мудрыми фразами, афоризмами и/или просто единичными словами на латинском и древнегреческом языках. Это считалось признаком эрудиции. Русской классической литературе были присущи помимо латинских и древнегреческих французские, немецкие и английские вкрапления. Современные писатели также употребляют повседневные слова и выражения на чужом для самого произведения языке. Как отмечает С. Г. Николаев, творческая личность может остро ощущать нехватку возможностей, предоставляемых родным языком,

поэтому возникает стремление вырваться за его пределы, преодолеть его мощную «гравитационную силу». Ради того чтобы расширить собственные композиционные возможности, достичь принципиально новых творческих результатов, разрушить старые, устоявшиеся в литературе традиции, писатель вводит в свое произведение фрагменты на другом языке. Это языковые знаки разного объема: предложения, фразы, иногда просто буквы, сочетания букв, части слов, слова, сегменты текста (4). Иноязычное слово, например, может означать имя лица, название учреждения, исторического здания, праздника, танца, жанра песен, блюда и т. п. Такая единица демонстрирует прочные культурно-исторические ассоциации со страной и народом, создавшим и использующим ее.

Иноязычные элементы могут появляться в предтекстовой части (заглавии, посвящении, эпиграфе), в тексте и послетекстовой части (для обозначения даты и места создания произведения). Такое позиционирование «расшифровывается» читателем как значимое и воспринимается как указывающее ему единственно возможный путь к верному пониманию текста. Яркую стилистическую окраску одной вещи или циклу произведений может придать заглавие или эпиграф на иностранном языке – современном или древнем, классическом. Удивительное сочетание загадочности и документальности чуткий читатель ощутит при виде иностранного топонима, данного на языке той страны, где этот текст сложился. Позиционирование намеренно производится автором, который руководствуется собственной интуицией или сложившейся традицией, основанной на соображениях максимального увеличения воздействующей силы высказывания.

Иноязычные вкрапления играют важную роль всозданииособыхкоммуникативно-прагматичес- ких характеристик текста. Среди лингвистических терминов прагматика описывается как «один из планов или аспектов исследования языка, выделяющий и исследующий единицы языка в их отношении к тому лицу или лицам, которые пользуются языком» (5). Прагматика (от греч. pragma

– дело, действие) есть область исследований в семиотике и языкознании. Она изучает функционирование языковых знаков в речи. Термин «прагматика» введен в конце 30-х годов XX века Ч. У. Моррисом как название одного из разделов семиотики, которую он разделил на семантику, изучающую отношение знаков к объектам, синтактику

– раздел о межзнаковых отношениях и прагматику, исследующую отношение к знакам говорящих. По определению Н. Д. Арутюновой, прагматика не имеет четких контуров, в нее включается комплекс вопросов, связанных с говорящим субъектом, адресатом, их взаимодействием в коммуникации, ситуацией общения. В связи с адресатом речи изучается: воздействие высказывания на адресата (перлокутивный эффект); расширение информативности адресата; изменения в эмоциональном состоянии, взглядах и оценках адресата; влияние на совершаемые им действия; эстетичес-

кий эффект (6). Г. П. Немец полагает, что прагматические действия сводятся к тому, чтобы слушающий понял смысл сообщения говорящего и тем самым узнал его референциальное значение (7).

Использование иноязычных вкраплений в тексте часто связано с художественно-стилистичес- кими задачами, а иногда отражает индивидуальное словоупотребление. Иноязычное слово может вкрапливаться в речь для создания определенного колорита,атакжедлявыделениякакой-нибудьчер- ты, специфика которой в значительной мере утратится, если соответствующее слово заменить его переводом. Иноязычный компонент, внедряемый автором в ткань произведения, часто используется в художественном тексте как важный и действительныйстилистическийприем,превращаясьвхарактерную черту идиостиля. Инкорпорированное в текст иноязычие – прием достаточно нетрадиционный, неслучайный по самой своей сути, а потому яркий и почти всегда наделяемый особым ролевым комплексом. Его смысловая нагрузка может быть чрезвычайно весомой и колебаться от необходимости создания в произведении специфической «иностранной» атмосферы до выполнения функций ключевого фрагмента текста, без которого понимание замысла автора невозможно и который в этом отношении не допускает никакого замещения или изменения собственного формата и объема. Художник использует такой прием для достижения повышенной выразительности высказывания, индивидуализации речи персонажей, создания речевых портретов.

Функциональный репертуар, которым наделено иноязычие в художественном тексте, достаточно широк. Исследуя прагматический аспект иностранного слова, Э. А. Китанина выявляет следующие функции, которые выполняют иноязычные вкрапления: языковой компетенции, демонстративную, адаптивную, мимезиса.Функция языковой компетенции заключается в «снабжении» текстов большим количеством иноязычных вкраплений (часто в нетранскрибированном варианте); авторы тем самым показывают читателю свою позицию, состоящую не в привлечении большого количества читателей, а, наоборот, в использовании принципа некоторой избирательности. Демонстративная функция имеет умеренный, ограниченный характер. Она опирается на стремление коммуникантов «говорить по секрету». Употребление иноязычных вкраплений служит для них средством дистанционирования от «третьих лиц». Адаптивная функция проявляется в том случае, когда один из коммуникантов (адресант) подчеркивает ограниченность своих способностей владения языком и в то же время независимость диалога от воли второго коммуниканта (адресата). Функция мимезиса заключается в преднамеренном повторении отдельных фрагментов чужой речи, в стремлении дать оценку речевому поведению, высмеять, передразнить. Помимо демонстрации языковой компетентности иноязычные вкрапления служат средством эвфемизации. Иноязычное слово, выступающее в качестве эвфемизма, мало чем отличается по семан-

тике от русскоязычного аналога, хотя благодаря своей внешней оболочке (иноязычному облику) в тексте оно выглядит менее грубо (8).

На скорейшее и эффективное достижение прагматических целей высказывания работает иноязычная графика, которая сама по себе выступает средством создания экспрессивности, служит способом выделения иноязычного элемента и связана с принципом изобразительности. С. Г. Николаев полагает, что внешний облик иноязычного слова, введенного в литературное произведение, способен создавать графический контраст остальной части текста, уже только этим привлекая к себе повышенное внимание воспринимающего субъекта. Кроме того, это достаточно мощный указатель на иной народ, его культуру, традицию, историю. А в случае если иноязычный элемент представляет собой высказывание не просто на иностранном, но на классическом языке, такой элемент относит читателя еще и к иной культур- но-исторической эпохе. Языковой знак неизбежно выступает как сложное средство референтной природы, направленное за пределы данного текста и национального языка, ассоциируемого с ним локуса («места на карте»), времени (эпохи) да и всей культуры, которой произведение естественным образом принадлежит (9).

Если отражение иноязычия производится в соответствующей иноязычной графике (т. е. с привлечением иной алфавитной системы), то в результате складывается не только двуязычный, но и двуграфический текст. Благодаря иконической природе иноязычия, оформленного средствами чужого алфавита, у адресата письменного сообщения при непосредственном восприятии текста возникают дополнительные смысловые ассоциации. Это ведет к созданию соответствующего образа, в котором отражен второй язык произведения, и одновременно к экспрессивности художественной речи, повышению ее эстетического веса. Транслитерированное иноязычие придает высказыванию, скорее, комически-иронический оттенок. Транслитерация – это несомненное преображение чужой речи уже по своему определению, поэтому в художественных текстах она используется чаще для создания эффекта макаронической, т. е. принципиально искаженной, речи.

Подавляющая часть иноязычных включений в русскийхудожественныйтекстоформляетсяименно в оригинальных алфавитах. Доминирующей графической системой выступает латиница. Русский язык, будучи одним из развитых совре-

менных европейских языков, демонстрирует достаточную гибкость и устойчивую толерантность к всевозможным иноязычным вхождениям, обогащаясь и «выигрывая» за этот счет даже в тех случаях, когда речь идет о единичном употреблении иноязычия в художественном тексте.

Таким образом, иноязычие способно входить в текст в виде самых разных его компонентов, выполняя при этом достаточно уникальные и разнообразные функции – от создания юмористического эффекта (макароническая «шутка») до формирования синкретичного, емкого по своей семантике и разнонаправленного по ассоциативным связям знака, в котором в скрытом и свернутом виде находится узловая концепция всего сочинения. Специфика функций в каждом конкретном случае пребывает в согласии с авторскими интенциями и сообразуется с такими «внешними» факторами, как роль компонента в произведении, его расположение в структуре текста. Привлечение внимания адресата, выделение коммуникативнозначимых элементов речи, уточнение тема-рема- тического членения высказывания, композиционное членение текста и компрессия информации

– это функции, реализуемые в прагматическом аспекте иноязычных вкраплений.

Литература

1. Леонтьев А. А. Иноязычные вкрапления в русскую речь // Вопросы культуры речи. Вып. 7. М., 1966. С. 60–67.

2.Крысин Л. П. Иноязычные слова в современном русском языке. М., 1968. С. 47–49.

3.Влахов С., Флорин С. Непереводимое в перево-

де. М., 1980. С. 263.

4.Николаев С. Г. Феноменология билингвизма

втворчестве русских поэтов. Ч. 1: Теоретические основы изучения иноязычия в поэзии. Ростов н/Д, 2004. С. 3.

5.Ахманова О. С. Словарь лингвистических тер-

минов. М., 2007. С. 344.

6.Арутюнова Н. Д. Прагматика // Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Яр-

цева. М., 2002. С. 389–390.

7.Немец Г. П. Интеллектуализация метаязыка науки / под ред. В. В. Зеленской. М.; Краснодар, 2004. С. 9.

8.Китанина Э. А. Прагматика иноязычного

слова в русском языке: моногр. Ростов н/Д, 2005.

С. 112–118.

9. Николаев С. Г. Феноменология билингвизма… С. 37–38.

Праздник как специфический аспект деятельности человека существует с момента зарождения человеческой культуры. Данный феномен наблюдался на всех стадиях развития человеческой цивилизации, в любых географических, экономических и культурных условиях. Возникновение праздника связано с отправлением обрядов, посвященных обожествляемым силам природы, с тотемизмом, анимизмом, магией. Праздничная культура видоизменялась по мере развития человечества в соответствии с возлагаемыми на нее задачами и функциями. Мы коснемся только одной из форм праздника – фестиваля, так как в современных социокультурных условиях это наиболее востребованный способ проведения массовых торжеств.

Фестиваль появился сравнительно недавно, а в отечественную культуру проник менее ста лет назад. Взятые нами хронологические рамки – это, с одной стороны, момент возникновения данного явления, с другой – период его бытования в советской культуре. В статье мы сознательно не рассматриваем фестиваль на современном этапе его существования: он значительно изменился в период перестройки и в своем современном виде заслуживает отдельного анализа.

Принципиальные изменения в формах, характере и функционировании праздничной культуры произошли в XIX – начале XX века в пределах всего европейского культурного ареала, что было связано с процветавшими в то время идеями модернизма и авангардизма, заключавшимися в по­ рывании «с соответствующими нормами и традициями предшествующей эпохи» (1). Причиной, вызвавшей появление таких новых течений в художественной культуре, явились кардинальные перемены в привычном укладе жизни и во всем мировоззрении европейского общества. Они были обусловлены революциями в Германии, Франции, Венгрии и борьбой за независимость в других европейских странах, завершением промышленного переворота, достижениями во всех отраслях научного знания и т. д. Философ и культуролог В. Г. Торосян говорит об этом так: «Революция в естествознании происходила в условиях нараставшего революционного движения в обществе, общественных потрясений и катаклизмов. Недаром революцию в естествознании на рубеже XIX–XX веков сравнивают с коперниканской революцией» (2). Кризис мировоззрения не мог не привести к поиску новых форм во всех

отраслях культуры. В праздничной сфере такой новой формой стал фестиваль.

Термин «фестиваль» применялся в Европе для обозначения формы массового праздника еще в XVIII веке. Известно, что подобное торжество со­ стоялосьвЛондонев1709году,однакодетальных сведений о нем не сохранилось. Во второй половине XVIII – начале XIX века фестиваль получил распространение во многих странах Центральной Европы. В начале XIX века интерес романтиков к средневековью косвенно повлиял на идею проведения музыкальных и театральных фестивалей как культурного празднества. Это было связано со «своеобразной “романтической реакцией” против механистического естествознания, в картине мира которого за движениями атомов и планет не нашлось места человеку с его духовным миром» (3). Постановка оперной тетралогии Р. Вагнера «Кольцо Нибелунга» в 1876 году ознаменовала рождение фестивалей в Байрейте. К началу XX века фестивали в различной форме утвердились повсеместно как в странах Европы, так и в США (4).

В России почвой для появления и развития фестиваля стала возникшая в результате Октябрьской революции 1917 года и образования СССР в 1922 году советская культура, остро нуждавшаяся в новых идеалах, образах, формах, которые можно было бы противопоставить дореволюционной культуре. Внедрение новых идеалов имело большое значение для утверждения и упрочения социалистического строя. Также важно было найти объединяющее начало для нового советского государства, стремившегося к воссоединению народа после Гражданской войны, расколовшей его на «красных» и «белых». Исследователь Б. К. Кудайбергенов пишет: «Если праздничная культура дореволюционной эпохи представляет собой, как правило, повторение традиционных, уходящих в глубь веков обрядовых, ритуальных и других форм, то современный праздник – предмет постоянного творчества» (5). Таким образом, уже в 1920-х годах стали быстро развиваться массовые виды художественной самодеятельности, прежде всего музыкальные

(6). Такая активность спровоцировала появление большого разнообразия форм праздничной культуры. Согласно исследованию Г. В. Ильина, «с 1936 года в Москве ежегодно проводились декады национальной литературы и искусства, на которых демонстрировались достижения союзных

полной мере находят отражение в фестивалях с 1980-х годов и до настоящего времени.

Первым проявлением этих тенденций стала постепенная популяризация в СССР в 1980-е годы ранеезапрещенныхжанровмузыкальногоискусства.Возникложеланиеэкспериментироватьсновым искусством,применитьегокновымусловиям,рассмотреть с разных ракурсов. Это экспериментирование привело к появлению таких фестивалей, которыесовмещаливсебефольклорнародовРоссии, джаз,литературныечтенияпоэтов-любителей,жи- вопись,спектакли,инструментальнуюмузыку,рок и др. Сами задачи, поставленные организаторами этих фестивалей, были постмодернистскими: карнавализация, разрушение штампов мышления, поведения, традиционной эстетики. Журналист Т. Приходько, имевшая отношение к организации одногоизтакихфестивалейсамодеятельноготворчества в Москве, писала, что подобные мероприятия есть результат бескорыстного желания «показатьлюдямто,чтобылонаработанозадолгиегоды полуподпольного существования в никому неизвестных мастерских, домашних поэтических объединениях, дружеских рок-ансамблях» (14).

Кризис в стране в 1990-х годах, разрушение не только государственной системы СССР, но и мировоззрения в корне изменили состояние отечественной культуры, привели к необходимости выработки новых путей ее развития.

Итак, на основе изученного материала можно сделать вывод о том, что формы праздничной культуры видоизменялись на протяжении всей истории человеческой культуры под влиянием множества факторов, обусловивших их появление, бытование, содержание и функции. Возникновение и развитие фестивалей было результатом сложившихся культурно-исторических условий. Исследуемый феномен впервые наблюдался в XVIII веке в Великобритании, затем фес-

тиваль получил распространение в Центральной Европе, а в России появился в 30-х годах XX века. Динамика развития данной разновидности праздничной культуры в России с момента появления до сегодняшнего дня неизменно положительная. Фестиваль в СССР получил большую популярность и закрепился как одна из ведущих форм культурной деятельности, приобретя собственные традиции. Не прекращается поиск новых способов проведения фестивалей.

Литература

1.Кононенко Б. И. Большой толковый словарь по культурологии. М., 2003. С. 271.

2.Торосян В. Г. Культурология. М., 2005. С. 395.

3.Там же. С. 384.

4.Музыка. Большой энциклопедический словарь

/гл. ред. Г. В. Келдыш. М., 1998. С. 573.

5.Кудайбергенов Б. К., Иванов О. Е., Сапронов

П. А. Культура современных праздников и обрядов. Элиста, 1986. С. 6.

6.Театрализованные праздники и зрелища 1964– 1972 годов / ред.-сост. Б. Н. Глан. М., 1976. С. 9.

7.Ильин Г. В. Культурно-просветительская работа в СССР накануне Великой Отечественной войны. М., 1985. С. 33.

8.Темирбаев К. М., Украинцев В. В. Очерки исто-

рии советской культуры. М., 1980. С. 180.

9.Там же. С. 199.

10.ГосударственныйархивКраснодарскогокрая. Ф. Р-1626. Оп. 2. Д. 18. Л. 4.

11.Там же. Л. 2.

12.Там же. Д. 24. Л. 7.

13.Кононенко Б. И. Большой толковый словарь

по культурологии... С. 324.

14. Приходько Т. Глава ностальгическая (воспоминания о фестивале творческой молодежи «Клуб87» в московском ДК «Меридиан») // Новое в жизни, науке, технике. 1990. № 12. С. 3.

зачьей среде, когда казачество живой памятью возвращалось в славное прошлое – песнями, думами, сказками, легендами, преданиями.

В кубанских сказках, как и в устном народном творчестве вообще, нет и намека на ненависть, месть, жажду крови – звон сабель, жестокая действительностьуравновешиваютсясветлымичувствами, легким юмором, иронией и сатирой.

Основной идеей социально-бытовых сказок является свободный труд, порицание воровства (в них осуждаются хитрые, вороватые, ленивые цыгане). Уже сами названия подчеркивают их социальную направленность: «Как цыган с попом корову воровали», «Умела приготовить, да не сумела подать!», «Дивчина и сваты», «Батько родился!» и др.

Третий раздел издания составляют сказки о животных. Часто в этих сказках дикие и домашние животные поведением напоминают людей. Характерным признаком этих произведений является и то, что домашние животные и птица выглядят симпатичнее, добрее, чем дикие, в частности хищники. В сказках о животных прослеживается довольно выраженный социальный подтекст, в них присутствует прием аллегории, иносказания. Сказки этого раздела рассчитаны, прежде всего, на детскую аудиторию, которая органично, легко воспринимает животных и птиц как своих друзей, помощников.

Некоторые из сказок о животных в этом издании (в частности, такие как «Битый небитого везет», «Рябко и волк», «Коза-дереза») являются общеукраинскими, они даже если чуть изменены, то незначительно.

Четвертый раздел книги «Век человеческий» составляют героико-фантастические сказки. Их в издании, к сожалению, всего две – «Ивасык» и «Кобылья голова». Первая в чуть измененном варианте и темой, и сюжетом очень уж напоминает хрестоматийную украинскую народную сказку «Івасик-Телесик».

Раздел «Несказочная проза» состоит из притчей и анекдотов, бывальщин. В притче «Орлица и орлята», как и в других, отражены нравствен- но-этические категории, философские взгляды народа. Так, орлица топит своих детей, обещающих заботиться о ней в старости, оставляя в

живых лишь орленка, который говорит, что заботиться о ней не будет, так как к тому времени у него будут свои дети. На первый взгляд, жестокая философия. Но она, однако, имеет место в реальной жизни, а на определенных этапах является даже движущей силой человеческих цивилизаций.

В бывальщинах данного издания присутствуют элементы рассказа, предания, есть даже сказочность. Иными словами, налицо синтез нескольких жанров. Их тематика преимущественно социально-бытовая. Отдаляясь во времени, бывальщина поэтому становится разновидностью научного рассказа, предания или легенды.

Довольно щедрым, разнообразным в издании является раздел «Кубанские народные пословицы».

Отдельный раздел издания составляет фольклор таманских старообрядцев-липован. Отмечено, что носителями его являются представители только самого старшего поколения, т. е. те, кто родился еще в Румынии. К сожалению, в сборнике представлены лишь три сказки и два духовных стиха, записанных от липован, что конечно же не позволяет показать картину фольклора этой самобытной этноконфессиональной группы русского народа полностью.

Из упущений данного издания стоит упомянуть «точечный» подбор информантов – это окрестности Горячего Ключа и Таманский полуостров. С другой стороны, именно по этой причине филолог сможет найти в текстах особенности речи, вызванные историческими обстоятельствами заселения этих микрорегионов Кубани.

Книга «Век человеческий» содержит необходимые пояснения к различным жанровым видам, отдельным текстам (например, об особенностях празднования Рождества, весеннем народном календаре, древнем обычае хоронить людей в саду, а не на кладбище и т. д.). Заслуживают внимания попытки объяснить кубанские реалии русско- и англоязычному читателю (понятно, что сноски на английском языке более пространны). Импонирует и поданный в фольклорном духе иллюстративный материал. Составитель и издатели позаботились и о надлежащем полиграфическом уровне издания.

Еще недавно историко-географические исследования на Кубани были редкостью, фундаментальных работ в этой области местные исследователипрактическинепроводили.Неожиданноепоявление солидного по объему историко-географи-

ческого сборника является беспрецедентным, тем более что подобных изданий давно не было даже в Москве и Петербурге. Автор идеи, составитель и научный редактор книги – доцент Кубанского госуниверситета А. М. Авраменко. Ему уда-

лось привлечь более 30 авторов из Донецка, Ейска, Запорожья, Киева, Краснодара, Львова, Минска, Москвы, Оренбурга, Санкт-Петербурга, Славянска (Донецкой области) и Улан-Удэ.

В сборнике освещаются различные аспекты исторической географии, истории картографии, историко-географического и картографического источниковедения, исторической картографии, топонимики, планировочной структуры городов. Среди авторов – академики Российской академии естественных наук и Международной Славянской академии наук, 9 докторов и 13 кандидатов исторических, географических, технических и биологических наук, 17 членов Русского и Украинского географических обществ, 3 члена украинского Научного общества имени Шевченко, член Союза архитекторов, член Международной ассоциации ландшафтной экологии. Территориальный охват – от Западной Украины и Белоруссии до Тихого океана, т. е. сборник выходит далеко за пределы регионального издания. 11 статей посвящены территории Кубани и российского Причерноморья (современный Краснодарский край). В книге 50 карт, картосхем и планов.

Сборник посвящен 90-летию московского ис- торика-картографа Б. Г. Галковича, создавшего за свою жизнь около 700 исторических карт. Здесь опубликованы три его статьи, а также библиография текстовых и картографических трудов.

В статьях М. Ф. Дмитриенко, С. Б. Хведчени, И. П. Ковальчука и П. В. Жумаря прослеживается развитие историко-географических и особенно историко-картографических исследований в Украине и Белоруссии. А. В. Бойко показал огромный информативный потенциал генеральных планов и атласов Южной Украины последней четверти XVIII века, а также описаний к ним. А. М. Авраменко опубликовал обширную статью «Материалы Межевой комиссии Черноморского казачьего войска (1848–1860 годы) как историкогеографический источник», а также восемь карт для будущего «Атласа истории казачества».

Ряд статей освещают различные аспекты антропогенной эволюции ландшафтов (В. А. Низовцев, Л. О. Зелюткина), изменения береговых линий Азовского моря (Ю. В. Артюхин) и устья р. Кубань (А. П. Труханович), состояние рек, растительности и животного мира кубанских земель в XIX – начале XX века (М. В. Семенцов). В. В. Черпаков показал, как в районе Красной Поляны в последние годы происходит истребление диких животных, вырубка лесов, строительство дорог, коммуникаций, водоводов, туристской

инфраструктуры. В связи с планами проведения в Сочи Олимпийских игр 2014 года негативные изменения приняли катастрофический характер. Как следствие – общая деградация ландшафта. Г. А. Галкин исследовал происхождение древних и средневековых названий рек: Дунай, Днестр, Днепр,Дон,Кубань,Белая(притокКубани),Кума, Терек, Кура, Аракс, Волга, Сырдарья, Амударья, морей: Азовского, Аральского, Каспийского и Черного; Керченского пролива. В приложении – огромный перечень названий с учетом вариантов и искажений, в том числе 342 имени реки Кубань, 873 названия Каспийского моря.

Две статьи посвящены исторической топографии населенных пунктов. Одна раскрывает фортификационные особенности строительства Маяцкой крепости на р. Северский Донец в XVII веке (авторы – В. В. Давыденко и В. А. Пирко). Другая показывает развитие планировочной структуры и архитектурного облика Краснодара (В.В.Бондарь),когдаподвидом«реконструкции» сносятся исторические кварталы Краснодара. Так, на бывшей Пушкинской площади в охранной зоне расположены 5 памятников архитектуры, охраняемых законом, и в нарушение Закона «Об объектах культурного наследия» строится...

Дворец правосудия.

Политико-географические вопросы рассмотрены в статьях А. В. Постникова о формировании русско-китайской границы в Илийском крае в 1864–1884 годах, О. В. Матвеева – об участии кубанских казаков в военном конфликте на р. Кушке в 1885 году и в установлении границы России с Афганистаном, Т. В. Чухлиба – о территории, границах и международном статусе Украинского правобережного гетманата 2-й пол. XVII – нач. XVIII века, И. М. Скибицкая подробно исследовала продвижение военных отрядов в Закубанье в 1860–1862 годах на завершающем этапе Кавказской войны.

В разделе «Публикации источников» напечатан интересный рапорт войскового старшины Черноморского казачьего войска Н. И. Гаджанова с описанием его посещения армянских монастырей в 1803–1804 годах. Сообщается о состоянии городов, селений и монастырей на территории Персии и Турции, о положении армянского населения (публикация С. В. Самовтора).

Первый выпуск «Историко-географического сборника», несомненно, обратит на себя внимание специалистов. Если издание будет продолжаться, то Краснодар имеет шанс стать одним из лидеров историко-географических исследований в стране.

Очередная (тринадцатая по счету) книга материалов северокавказской научной конференции «Дикаревские чтения» собрала под одной обложкой новые исследования специалистов в области этнических культур из 15 городов России и Украины.

Первый раздел посвящен выдающимся исследователям и общественным деятелям Северного Кавказа.ИзвестныйлитературоведВ.К.Чумаченко (Краснодар) продолжил изучение эпистолярного наследия М. А. Дикарева, обратившись к его переписке начала 1890-х годов. Исследователь опубликовал 11 писем Митрофана Алексеевича, обнаруженных в отделе рукописей Института литературыим.Т.Г.ШевченковКиеве.Неизвестные ранее тексты относятся к воронежскому периоду деятельности основателя кубанской этнографии. В них «ученый-самоучка» предстает как человек независимых суждений, уверенный в своем предназначении,которыйотнюдьнеиспытывает«комплекс неполноценности» в кругу местных просвещенных губернских деятелей. Крупнейший донской фольклорист, доктор искусствоведения Т.С.Рудиченкообратиласькфольклористическому наследию Адриана Павловича Митрофанова на основе материалов личного фонда композитора, хранящегося в Государственном архиве Ростовской области. Ее коллега Т. А. Карташева, которая давно уже разрабатывает тему «донских малороссов», на этот раз рассмотрела основные вехи истории собирания и публикации обрядов и фольклора донских украинцев. Л. Ю. Костина (Краснодар)напомнилаозабытомныненаследии диалектолога В. Ф. Чистякова, предпринявшего в 1920–1930-е годы попытку составить лингвистический атлас Кубанского округа. «Длительные перерывы в изучении кубанских говоров уже привели к невосполнимым потерям, – отмечает исследовательница, – поэтому сегодня так важно бережно относиться к научному наследию наших предшественников» (с. 74). М. Ф. Титоренко (Краснодар) обозначила вехи жизни атамана Баталпашинского отдела Кубанского казачьего войска Ивана Николаевича Браткова. Особый интерес представляют его взаимоотношения с местным горским населением, показанные в статье.

Во втором разделе сборника представлены исследования в области исторического природопользованияиэтническойэкологии.Этонаиболее интересный и фактологически насыщенный раздел книги. Известный этнограф М. В. Семенцов (Краснодар) рассмотрел историко-экологические аспекты хозяйственного освоения Кубани казачеством в XIX – начале XX века. Его статья имеет

монографический по объему характер (с. 76–163) и хорошо иллюстрирует взаимосвязи природногеографических условий Кубанской области и специфики природопользования кубанских казаков, которая, по мнению исследователя, развивалась в процессе приспособления труда и быта к условиям края. Последние, в свою очередь, оказывали огромное влияние на формирование и развитие традиционных знаний, придававших устойчивость жизнеобеспечению казачества, нацеливали на выживание, обеспечивали этническую маркировку. Отмечая случаи «хищнического» природопользования, М. В. Семенцов, тем не менее, акцентирует внимание на рациональных методах и высоком уровне традиционно-бытового экологического сознания, выделяет устойчивую природоохранную тенденцию в деятельности войсковой администрации, которая фиксируется на всех этапах освоения.

К системе казачьего природопользования обратились также в своих крайне содержательных исследованиях Б. И. Кочуров (Москва) и Д. Ю. Шишкина (Ростов-на-Дону) на примере донского казачества, Ю. Ю. Клычников (Пятигорск) и О. Б. Емельянов (Георгиевск) на материалах притеречных районов и степного Предкавказья. Д. Ю. Шишкина, кроме того, рассмотрела этнические традиции калмыков, армян и немцев в Области Войска Донского. О. Г. Садковская (Краснодар)описалаопытохранызеленыхнасаждений в Екатеринодаре во второй половине XIX – начале XX века, а В. А. Бондарев (Новочеркасск) интересно проследил столкновение большевистского волюнтаризма и традиционного крестьянского землепользования на примере поливной кампании весны 1934 года на Кубани. Г. Г. Тхагапсова (Майкоп) поделилась результатами исследований биологических аспектов адаптации косовских адыгов в Республике Адыгея. Этнограф рассмотрела особенности их акклиматизации, а также стрессогенные факторы, повлиявшие на статус вынужденных переселенцев (с. 221–226).

Третий раздел книги содержит фольклор- но-этнографические, исторические и этнолингвистические исследования этнических культур региона за 2006 год. В работах историков прослежены особенности взаимоотношений народов Северного Кавказа с центральной властью на протяжении XVII – XX столетий. В. В. Грибовский (Никополь, Украина) исследовал сложный и противоречивый процесс принятия ногайцами подданства России и переселения их на Кубань в 1770–1771 годах. Ряд исследований посвящен истории казачества. Видный рос-