1kushtym_e_a_istoriya_i_filosofiya_nauki_sub_ektnost_chelovek
.pdfДанная классификация отражает не столько личностные, сколько
социально-психологические особенности ученого: его взаимодействие с
другими членами группы, функции, которые он выполняет в
коллективной научно-исследовательской работе, вклад в разработку
общей проблемы, то есть социально-научную роль.
Одна из попыток наметить новую типологическую схему
принадлежит канадскому физиологу Г. Селье, известному не только
своими исследованиями стресса, но и успешной работой по руководству
крупными научными коллективами. Г. Селье отметил, что его схема
сложилась в результате наблюдений за существенными различиями в
поведении сотрудников. Свою главную задачу он усматривал в том,
чтобы не ограничиваться, подобно авторам большинства типологий,
признаками, касающимися интеллектуального облика научных
работников (их умственных способностей), но охватить более широкий
спектр их качеств и установок (личностных, социально-
психологических, отношения к делу, карьере и др.).
Приведем примеры выделенных Г. Селье типов.
1."Большой босс" ("предприниматель"). В детстве он был капитаном спортивной команды. Он мог бы сделать одинаково удачную карьеру в бизнесе, политике, армии и т. п., но обстоятельства привели его
внауку, и он не склонен терять "случай". Будучи отличным политиканом и организатором, он быстро становится главой исследовательской лаборатории. Но и в этой должности его главное достоинство в том, что он организует работу других. Его бегающие глаза не смотрят на человека прямо, за исключением тех случаев, когда он отдает распоряжения, в исполнении которых заранее уверен. Он в зависимости от ситуации либо вульгарен, либо крайне эрудирован.
2."Сильный бобр" ("торопыга"). Для него главное – быстрота достижения цели, неважно какой. Он занимается исследованием частных проблем не потому, что они ему интересны, но потому, что надеется найти их быстрое решение. В молодости он торопится подниматься по служебной лестнице, т.к. впереди еще много ступенек и далеко до
вершины. Когда же он достигает служебных "вершин", то продолжает торопиться, потому что осталось мало времени в жизни. Он любит скорость ради нее самой, как спортсмен.
3."Холодная рыба". Это показной неэмоциональный скептик. Кредо его жизни: не проси помощи, не оказывай помощи. В конце его жизни мы найдем эпитафию: "Никакого успеха, никакой спешки, никаких ошибок".
4."Сухая лабораторная девица" – резкая, враждебная, без
воображения. Обычно выполняет техническую работу. Она умеет
дисциплинировать работу других, но имеет тенденцию создавать
81
большее напряжение. Некоторые женщины становятся отличными
учеными, но женщины такого типа – никогда.
5."Нарцисс" – воплощение эгоцентризма, он находится в
постоянном страхе за свои таланты и готов ради них на любую жертву.
Для "нарцисса" и преодоление трудностей, и "подарок судьбы" –
одинаковые свидетельства его исключительности.
6."Агрессивный спорщик". В школе был остроумным, находчивым,
все знал; в исследовательской лаборатории он остается невыносимо
самоуверенным. Это опасный вариант "нарцисса". Он может создать
такое напряжение, которое нарушит гармонию даже наиболее
сплоченной группы.
7."Потенциальный вымогатель" ("акула"). Для него главное –
подписать свое имя под возможно большим количеством публикаций. В
лаборатории он постоянно раздражает коллег своими замечаниями о том,
что их исследования навеяны его мыслями.
8."Святой". Он чист в мыслях, словах и делах. В детстве он
клянется сделать не одно, а десять добрых дел в день. Позднее он
становится медиком только из своих гуманистических стремлений.Онне играет роль святого, он действительно святой. Однако его альтруизм представляет серьезную помеху его деятельности в лаборатории.
9."Под святого". Он подражает подлинному святому. Он улыбается мягко,но с чувством собственной правоты. Этот тип почти так же редко встречается, как и истинный святой.
10."Добряк". В школе он был любимчиком учителя, в институте – прилежным студентом. После женитьбы он стал кормильцем семьи, которой принес в жертву свою карьеру. Он любит, главным образом, жену и детей и готов на все ради их счастья. Он умен, но простодушен и не отличается богатым воображением, что делает его неспособным к значительным научным исследованиям.
Г. Селье выделил и некоторые другие типы, в том числе характеризующие склад ума (аналитик, синтетик, классификатор). Несмотря на подробное и красочное описание типологических различий
между научными работниками, нарисованная им схема крайне эклектична, в ней отсутствует внутренняя логика, смешаны признаки, относящиеся к различным планам отношений ученых к коллегам, к процессу творчества и др.
В целом разработка типологий личности ученых не получила широкого развития. Во-первых, очень трудно выделить тот существенный признак, который мог бы лечь в основу подлинно научной классификации личности ученого. Пока что каждый автор выбирал этот
признак достаточно произвольно, ориентируясь на собственные, подчас
интуитивные представления. Кроме того, любая классификация
82
личности ученого описывает “чистые типы”, которые в жизни
встречаются крайне редко. В действительности большинство ученых
располагается между этими полюсами и реализует в своем поведении
черты различных типов личности. Имеются данные о том, что научные
роли, исполняемые одним и тем же человеком (описанных Г. Гоу и
Д. Вудвортом), могут меняться в зависимости от особенностей
коллектива, в котором он работает, и проблемы, над решением которой
данный коллектив бьется. Во-вторых, польза от подобных
классификаций весьма ограниченна. Как правило, они базируются на
довольно шатком теоретическом фундаменте и в этом смысле не
открывают принципиально нового взгляда на ученого и его работу.
Областью их практического применения мог бы стать подбор
определенного типа ученого для выполнения конкретного вида
деятельности (например, ученый-наставник, ученый-организатор),
создание оптимального "ролевого ансамбля" группы, то есть сочетания
ученых, функционально дополняющих друг друга в процессе разработки
той или иной проблемы, научной программы.
Особая роль в структуре личности ученого принадлежит мотивационным компонентам, то есть побуждениям, направляющим его деятельность; целям, к которым он стремится, желаниям, которые он удовлетворяет в работе. Для ученых очень важным мотивом поведения в науке и научном сообществе является стремление иметь хорошую репутацию среди коллег. Наличие такого мотива является одним из механизмов, который заставляет ученого постоянно поддерживать свою "научную форму" и добросовестно относиться к своей работе. Но когда речь идет о творческой компоненте научной деятельности, исследовательской работе, то эти мотивы должны отступать на задний план, уступая место интересу, увлеченности выполняемой деятельностью. Погружаясь в проблему и исследовательский материал, ученый должен забывать о славе, почестях, приоритете, иначе мысли о них будут тормозить научный процесс.
Продуктивность ученого определяется специфическим сочетанием
интеллектуальных и мотивационных составляющих личности. Возможность реализации творческого потенциала модифицируется под влиянием мотивации, которая либо помогает, либо препятствует его воплощению в исследовательской деятельности. Именно в "изъянах" мотивации некоторые исследователи видят причину того, что часть людей, давно работающих в науке и отнюдь не глупых, не реализуют свои способности, остаются посредственными научными работниками. За счет того же фактора – сильной внутренней мотивации – не столь
способные ученые могут добиваться поразительных успехов в своей
работе.
83
Сторонники гуманитарно-научного идеала усматривают его
особенности в следующих двух пунктах. Во-первых, более широкая
трактовка субъекта познания. Субъект гуманитарно-научного познания
должен быть не только носителем "чистого разума", но человеком со
всеми его способностями и возможностями, со всеми его чувствами,
желаниями и интересами. Во-вторых, роль этого субъекта не сводится
только к участию в познавательном процессе, но распространяется также
на оценку познавательных результатов, то есть социкультурные
интересы входят в определенной мере в сами стандарты научности.
Например, имеются проекты сторонников гуманитарно-научного идеала
реконструировать естествознание таким образом, чтобы оно давало
только позитивные в моральном и социальном аспектах результаты (Л.
Толстой, Г. Маркузе).
84
ГЛАВА 2 СУБЪЕКТНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА
КАК СОЗИДАЮЩАЯ РАЦИОНАЛЬНОСТЬ:
К СОЗДАНИЮ СОВРЕМЕННОЙ ГУМАНИТАРНОЙ ТЕОРИИ
2.1. Мифологическое сознание, или истоки субъектности человека как созидающей рациональности
Субъектность человека как форма его бытия получает наиболее
яркое свое выражение в культуре. Сердцевиной любой культуры
является миф – та точка отсчета, благодаря которой, по-нашему мнению,
человек конституирует свою субъектную форму. Человек создает миф,
потому что он в нем нуждается. Создание мифа – это уже есть
актуализированная способность человека к диалогу. Мы полагаем, что
эпоха развитого мифологического сознания есть одновременно эпоха
осознания человеком своей субъектной формы бытия. Аргументы в
пользу этого тезиса были опубликованы нами ранее в периодических
печатных изданиях [62, с. 81-90]. Создавая миф, человек конституирует субъектную форму своего бытия, наделяет в образной форме свое бытие смыслом. Более того, в мифе находит свое выражение именно когнитивный интерес человека к природе, а не только к природе в качестве естественной силы, значимой в плане выживания. В мифе человек впервые вводит природу в культурный контекст. Миф – точка отсчета для представления мира в его целостности и универсальности.
Субъектный уровень существования человека – это грань, степень чего-либо. Тем не менее, в качестве онтологического объекта предел имеет все признаки максимума существования, осуществления. Мыслить пределами – это мыслить идеально, при этом никакое высшее качество не существует реально в предельной форме. Для нас важно подчеркнуть, что только с помощью мышления пределами человек осваивает внутреннее пространство определенности. Специфика форм общественного сознания (морали, искусства, религии, права и т.д.)
напрямую зависит от меры концентрации на пределах. Человек в процессе саморазвития определяет ориентиры своего собственного существования в интервале между противоположными пределами: устремленность или в сторону материального, или в сторону духовного, или к сохранению гармонии между ними.
Если внимательно посмотреть на историю развития человека как такового, то легко обнаружить, что люди буквально захвачены границами, «околдованы» ими (границы тела; дом как граница
собственной территории: «Мой дом – моя крепость»; даже после смерти
захороненный человек огражден, ограничен; ребенок в утробе матери и
85
самамать,несмотрянато,чтоониестьединоецелое,разделенытелесно).
Вся жизнь человека состоит в постоянном проведении границ – между
добром и злом, жизнью и смертью, болью и удовольствием, страданием
и счастьем, любовью и ненавистью и т.д.
Первый, кто стал проводить границы – Адам. Он, согласно
библейской Книге Бытия), дал имена животным и растениям,
существующим в природе. Но Адам не только дал имена, он еще провел
сортировку животных и растений, сгруппировал животных,
классифицировал их по общим признакам, а значит – провел границы
между разнообразными их видами, классами. Сам процесс сортировки
был возможен, благодаря способности Адама мысленно проводить
сходствои различиемеждуживотными.Адамочертилприроду,разделил
ее в своем уме, разметил ее. По большому счету, он создал определенную
схему устроения мира противоположностей.
Человек, вступая в отношения с миром, поименовывает и мир в
целом, и отдельные предметы мира, что свидетельствует о творческой
реализации его диалогической сущности и гносеологической
способности. А.Ф. Лосев указывает на социальный характер имени. Имя говорит о вещи, выводит ее в актуальное состояние. Благодаря имени вещь раскрывает свою тайну. Поименованная вещь вэтом смысле есть не что иное, как явленная весть о ней, открытая для всего, что вступает с ней
вобщение [См.: 88, с. 814]. Именование вещи есть отделение этой вещи от другой. Имя взывает ум к мысли [См.: 88, с. 815].
Только потому, что человек становится культурным, он становится принципиально ограниченным. Он ограничен культурным углом зрения, совокупностью норм культурного мировосприятия, которые есть не что иное, как координаты наличной культуры. Но (!) у человека на бессознательном уровне есть память о том, что находится по ту сторону границ – память о Тотеме. В древнейшей мифологии Тотем является носителемакультурногоначала,первопредкомчеловека,которыйничего не знает о смысловом упорядочении своих отношений с миром. У Тотема нет высших регуляторов жизни, да и в самой жизни нет никакого смысла.
Тотемическое начало человека – абсолютная стихийность, не знающая культуры.
Расщепленное, раздвоенное сознание человека, с одной стороны, живущего в координатах наличной культуры, а с другой – сохраняющего память о Тотеме, нуждается в собирании, в упорядочении, в организации
внекую целостность. В этом отношении, Адам не просто поименовывает мир. Называя вещи своими именами, он творит мир как бы впервые, творит то, чего не было до момента поименования, а именно – он с
помощью диалога с миром создает определенную культурную
упорядоченность, конституирует свое отношение с миром в пределах
86
того континуума, в котором, собственно, и проявляет меру своего
субъектного начала и создает реальные условия для своего собственного
существования в определенной нише Бытия.
В понимании современного человека, миф – совокупность
повествований, по содержанию не совпадающих с реальностью, но
выступающих в качестве духовной основы жизни человека древнейших
цивилизаций. Продуктивное исследование субъектности человека как
социально-культурной формы его бытия возможно, по-нашему мнению,
на основе выявления эвристического потенциала мифологического
сознания и понимания мифа в качестве фундаментального феномена
культуры.
Миф, каким бы иллюзорным он не являлся, до настоящего времени
остается незыблемым образованием мышления человека, его сознания.
Безусловно, миф легко опровергнуть, но и окончательно опровергнуть
его, практически, невозможно. Один из основных наших тезисов: в мифе
человек впервые получает свою духовную самореализацию в качестве
субъекта отношений с миром. Двуединая задача, которую мы ставим в
исследовании субъектной формы бытия человека в очертаниях мифа, сводится к следующему: показать природу субъектного бытия человека; раскрыть новые теоретико-познавательные грани мифологического сознания и мифологического мировоззрения. Исследования мифологического творчества, а также анализ парадоксального мышления, мифологического сознания позволяют выявить истоки субъектного бытия человека, понимания субъектности человека в качестве человеческого мироотношения.
Мы полагаем, что человек с развитым мифологическим сознанием одновременно имеет, пусть в образной форме, но зрелое мышление: он наверняка понимает, что солнце не может быть быком, что луна неможет быть коровой, что молния является естественной (природной) силой. Однако в познании природных явлений и их объяснении человек почемуто активно использует такой странный метод, как заключение понятного в темницу непонятного. Итогдапоявляютсясолнцеименнокак бык,луна
именно как корова и т.д. Парадоксально, что непонятное вдруг становится человеку понятным и наоборот. Почему это происходит и для чего? Такого рода вопросами задавались многие мыслители, в частности, достаточно вспомнить работу А.Ф. Лосева «Античная мифология в ее историческом развитии» [87, с. 8].
Если миф не дает объяснение природным и общественным явлениям, тогда в чем состоит его фундаментальный культурный смысл? Следующий из основных наших тезисов: миф нужен человеку не для
объяснения чего-либо, а как сцепление, укрепление человеком самого
себя в качестве субъекта отношений, субъекта познания, субъекта
87
духовной деятельности. При этом для мифологического сознания
характерна органическая противоречивость. Мифологическое сознание –
это особое со-Стояние, определенный достигнутый человеком уровень
осознания своего отношения с миром: посредством Зевса, Юпитера и
других человек как бы определяет свою субъектность, то есть свою
субъектную силу с целью ее удержания и приращения. Субъектность
человека, переживаемая и осмысливаемая им, вплетается в
формирующуюся систему его жизненных приоритетов, она становится
одной из человеческих ценностей, возводится в статус мироотношения.
Субъектность как мироотношение, по сути – “свершение истины”
(“свершение истины”, в терминологии М. Хайдеггера). В классическом
определении, истина, есть соответствие знаний действительности.
Отвлечемся от классического определения истины: истина – это тайна,
существующая «за» предметным миром, она есть смысловая тайнопись,
которую нельзя расшифровать на основе полученных
экспериментальных данных. Чтобы обнаружить истину «за» вещью,
человеку, по-нашему мнению, необходимо оказаться вместе с этой
вещью внутри бытия самой этой вещи. Именно в этом смысле, мы говорим, что субъектность человека есть “свершение истины” – реальное существование внутри бытия. В этой связи, непреходящее значение имеет способность человека собирать себя в целое. Согласно М. Хайдеггеру, истина свершается в стоянии храма. Речь не идет о правильности или неправильности изображения или воспроизведения истины. Речь идет о том, что “нечто” существует в целом, и это существующее в целом удерживается в несокрытости [173, s. 60]. Субъектность человека как целостность представляет собой актуальную форму его духовного бытия. Несокрытость субъектности человека видится в этом. Более того, субъектность есть одновременное двуединое присутствие «внутри-вовне». В этом контексте, субъектность есть отношение внутреннего и внешнего.
М. Хайдеггер, определяя назначение искусства, отмечает, что «произведение открывает мир» [173, s. 42], Позволим себе
перефразировать высказывание М. Хайдеггера: субъектность человека – это такое “культурное произведение”, которое принадлежит к искусству как особому роду духовного творчества, открывающего мир человеку, погружающего человека в мир как целокупность диалогических отношений, реализация которых возможна лишь в со-Бытии с другими. Мир открывается человеку в той степени доступности, в какой человек посредством реализации субъектных (диалогических) отношений делает этот мир своим, в результате чего мир высвечивает необходимые “вещи”
для человека, до этого момента скрытые для него. В терминологии
М. Хайдеггера, это – “земля” [173, s. 42]. Следуя за М. Хайдеггером, мы
88
применяем данный термин в исследовании субъектности как социально-
культурной формы бытия человека. Под “землей” в данном случае не
следует понимать ни планету, ни земельную массу для ее возделывания
сцелью выращивания растений. “Земля” есть сокрытость вещей как
форма их существования. Мир, бросая отблески на вещи, делает вещи
свободными, то есть входящими в поле зрения человека. Вне мира вещи
не существуют. Только благодаря бросаемым миром отблескам, вещи
получают определенное расположение в пространстве и временность
[173, s. 45].
Мир со-Держится в искусстве, которое выступает способом
осознания человеком сокрытых вещей – “земли”. Храм – произведение,
так как позволяет материи не исчезнуть, а выйти наружу, открыться.
Например, скала – это опора и покой. Открытие смыслового содержания
скалы делает ее “скалой”. И тогда появляются образы-понятия: «Человек
– скала» [173, s. 47]. Произведение делает мир открытым, придавая облик
сокрытым вещам. Для нас важно подчеркнуть, что человек, имеющий
взгляд на самого себя впервые создает образ самого себя как некой
целостности – своей субъектности как произведения. Человек начинает видеть мир иначе, чем был его непосредственный опыт взаимодействия
свещами.
Субъектность человека открывает ему социально-культурную инстанцию, задающую мировоззренческий угол одновременного восприятия и понимания. Мировоззренческий угол одновременного восприятия и понимания человеком мира и есть “свершение истины”. При этом любая культура как особая система семантических шифров, представляет для тех, кто смотрит на нее извне, тайну. Для того чтобы разгадать тайну той или иной культуры, нужно оказаться внутри бытия самой этой культуры. Субъектность как актуальная социальнокультурная форма бытия человека предоставляет ему такую возможность. Нужно учесть, что речь идет не всегда только о культурах в рамках определенной исторической эпохи, но и о культуре людей в их сравнении в рамках даже одной культуры. Речь идет о культуре
мышления, познания, понимания во всем многообразии языка семантических шифров [См. 84, c. 23].
Проблема состоит в том, что субъектность не является средством автоматического понимания другой культуры человеком, к ней не принадлежащим. Сколько бы человек не прикасался к другой культуре, реконструкция тайных смыслов данной культуры всякий раз будет происходить лишь в пространстве восприятия и понимания самого человека. Поэтому корректнее было бы говорить не о достижении
истины, а об ее правдоподобии, ибо происходит приблизительная
реконструкция смыслов той или иной культуры. Свершение истины
89
видится в манифестации культурного своеобразия, в проведении линий
культурной демаркации.
Обладание языком культуры актуализирует способность человека
входить в мир культуры. Однако только человек именно как субъект
диалогических отношений имеет возможность говорить на языке другой
культуры, ибо он входит внутрь ее бытия. Безусловно, всегда существует
нечто существенное, существует некий культурный стандарт мышления,
в силу которого делается принципиально невозможным понимание
между людьми разных культур. Здесь требуется особого рода работа –
умение вести диалог друг с другом. Между тем, именно субъектность
предоставляет человеку возможность понять язык другой культуры, так
как человек все же помещается в контекст особой реальности, которая
называется «смысловая реальность».
Формирование и развитие субъектности связывается нами не
только с совершенствованием способов человеческого бытия, но и с
потребностью человека реализовывать свои творческие способности.
Субъектность человека, как мы отметили выше, есть культурное
произведение. Мы полагаем, что человек, особенно в век научнотехнического прогресса, тоскует по созданию культурных произведений, тоскует по созиданию небывалого. У человека имеется потребность к созданию образа, которая требует своего удовлетворения. Именно неудовлетворенная потребность к созданию образа вызывает у человека «тоску по целому», используя терминологию Н.А. Бердяева. Сформированная субъектность человека, но еще более – ее образ, компенсирует такого рода тоску: не каждый может стать писателем, художником, композитором, танцором (это все деятельность, связанная с развитием образного мышления), но каждый может стать субъектом – созидать субъектные отношения, создавать себя как целостность, формировать образ мира. Образ мира, как форма организации имеющихся знаний, создает возможность для дальнейшего познания, способствует выстраиванию определенной линии поведения человека как субъекта отношений с миром. В образе мира находит свое отражение
социально-культурный фон, который оказывает определенное влияние на дальнейшую деятельность человека. Почему мы данный вопрос сводим к культуре, к субъектности человека как феномену культуры? Да потому, что именно культура наиболее ярко подсказывает те или иные основные параметры, на которые необходимо своевременно оказывать воздействие или учитывать их, если мы хотим достигнуть желаемого результата. Позволим себе повторить: субъектность человека – особый род произведения искусства, она есть созидание, она является таковым,
так как позволяет человеку выйти за пределы привычного. «Чем чище
само произведение погружено в открытую им самим открытость, тем
90