85. "Глобальное село" м. Маклюэна

Глобальное село (англ. Global Village) — социологический и философский термин, которым пользуются, чтобы указать на то, что современное человечество при условиях сверхвысоких скоростей и информационных технологий живет на планете будто без границ: весь мир становится для индивидума настолько близким и доступным, как будто село, в котором родился и вырос. Срок в первый раз употреблен в 1962 году канадским теоретиком Маршаллом Маклуеном (англ. Marshall McLuhan) в произведении «Галактика Гутенберга» (англ. The Gutenberg Galaxy), в котором он описывает, как масс медиа преодолевают барьеры пространственные и часовые, делая возможным людям общаться в невиданных до сих пор масштабах — и в этом смысле земной шар превращается в виртуальное «глобальное село» благодаря СМИ. Этот труд автора вместе с другими был за СССР в условиях «железного занавеса» малодоступной.

Согласно Маклуеном, человечество достигло той стадии развития, в основе которой лежит полная взаимозависимость всех человеческих групп, наций, культур и религий. Теперь человечество находится в одной зоне тесного взаимодействия: любое событие на любом континенте сразу же осуществляет влияние на благосостояние и поведение людей на всех других континентах, из чего и выплывает, что все нации и все содружества связаны между собой тесной сетью взаимосвязей, будто проживают в «единственном селе». Такие процессы многоразово уменьшают мир, превращая его в «глобальное село», почему также способствует деятельность транснациональных корпораций, электронные СМИ, в том числе и международные и Интернет, а уже последствиями выступают массовые миграции населения в пределах мира, глобализация, вестернизация и тому подобное.

Сегодня термин «глобальная деревня» главным образом используется как метафора, описывая Интернет и Всемирную паутину. В Интернете физическое расстояние между собеседниками не играет существенной роли для общения, стираются не только пространство и время, но происходит сближение культур, мировоззрений, традиций и ценностей. Из-за усовершенствованной скорости он-лайн обмена информацией, у людей появилась возможность читать, распространять и реагировать на ситуацию в мире гораздо с большей скоростью. Маклюэн полагает, что этот процесс вынуждает людей быть вовлеченными в дела друг друга, будто это были наши собственные. Вступая в коммуникацию друг с другом посредством электронных средств связи, люди рассуждают и поступают таким образом, как если бы они находились совсем рядом, жили бы в «одной деревне». Они вольно или невольно все основательнее вторгаются в жизнь друг друга, рассуждая обо всем увиденном и услышанном. Это форма коммуникации формирует новую социологическую структуру в пределах существующего контекста культуры.

86. «Общество риска» у. Бека

Рассуждения У. Бека базируются на теории модернизации. Он подчеркивает практическую беззащитность человечества перед техногенными угрозами, создаваемыми «вторичной природой», детищем индустриального общества, трактует переход к эпохе риска как объективную историческую закономерность, как результат действия механизмов модернизации. Из методологических ориентаций У. Бека следует, что риски модерна не уходят корнями в прошлое. Они, скорее, связаны с опасностями настоящего и будущего. Социолог, подчеркивая свою приверженность неодетерминизму, пишет: «Общество риска подразумевает, что прошлое теряет свою детерминирующую силу для современности. На его место - как причина нынешней жизни и деятельности - приходит будущее, т.е. нечто несуществующее, конструируемое, вымышленное. Когда мы говорим о рисках, мы спорим о чем-то, чего нет, но что могло бы произойти, если сейчас немедленно не переложить руль в противоположном направлении».

Согласно У. Беку, риск — это не исключительный случай, не «последствие» и не «побочный продукт» общественной жизни. Риски постоянно производятся обществом, причем это производство легитимное, осуществляемое во всех сферах жизнедеятельности общества — экономической, политической, социальной. Таким образом, для социолога риск представляет собой имманентное свойство современного общества рефлексивного модерна, что качественно отличает его от модернистского индустриального общества. 

Фундаментом перехода от общества индустриального модерна к обществу риска является «смена логики распределения богатства в обществе, основанном на недостатке благ, логикой распределения риска в развитых странах модерна». При этом развитие производительных сил, технологий, прогресс науки, овладение природой порождают риски, превосходящие те, которые порождались неразвитостью науки и технологии, бедностью, бессилием перед природой. Современные риски, продукт рефлексивной модернизации (то есть модернизации модернизации), отличаются универсальным характером и сопряжены с формированием качественно новых «социально опасных ситуаций».  Риски, как и благосостояние, распределяются по социальному принципу: они становятся, прежде всего, уделом малоимущих. У. Бек пишет: «История распределения рисков показывает, что риски, как и богатства, распределяются по классовой схеме, только в обратном порядке: богатства сосредотачиваются в верхних слоях, риски в низших. По всей видимости, риски не упраздняют, а усиливают классовое общество. К дефициту снабжения добавляется чувство неуверенности и избыток опасностей. Эта тенденция, считает У. Бек, прослеживается и среди стран. Рисков чаще и больше встречается в менее развитых странах. Там чаще случаются технологические катастрофы. Более развитые страны могут даже получать экономическую выгоду от глобального увеличения рисков, разрабатывая технические новинки, минимизирующие риски, оказывая помощь специалистами по преодолению последствий катастроф. Однако замечает социолог, риски модернизации рано или поздно затрагивают и тех, кто их производит или извлекает из них выгоду. «Им присущ эффект бумеранга, взрывающий схему классового построения общества. Богатые и могущественные от них тоже не защищены».

Социальные группы, которые в процессе модернизации извлекают выгоду из производства рисков - прежде всего, техногенных, на первых порах могли снизить для себя экологические риски, используя «приватные» пути или компенсации ущербов. Благодаря материальным благам и ресурсам они могут позволить себе экологически чистые продукты питания и проживание в районах, удаленных от вредных производств и т.п. Однако, замечает У. Бек, «нужда иерархична, смог демократичен», и в условиях глобальности рискогенных факторов укрыться от них не может практически никто. Согласно логике У. Бека, риски современного общества подрывают основы индустриального модерна, в том числе и классовое деление на собственников, извлекающих прибыль из владения ею и ее использования, и тех, кто собственности лишен. Ведь те, кто в меньшей степени подвержен риску, оказывается в таком положении не за счет того, что кто-то этому риску подвержен больше. Избегание риска не связано с перекладыванием его на других.

Интересны для рассмотрения еще три положения этой теории. Во-первых, это пересмотр основополагающей нормативной модели общества. Если нормативным идеалом прошлых эпох было равенство, то нормативный идеал общества риска – безопасность. «Социальный проект  общества  приобретает  отчетливо  негативный  и  защитный  характер  –  не достижение «хорошего», как ранее, а предотвращение «наихудшего». Иными словами, система  ценностей  «неравноправного  общества»  замещается  системой  ценностей «небезопасного   общества»,  а   ориентация   на   удовлетворения   новых   потребностей   –  ориентацией на их самоограничение». Во-вторых, в обществе риска возникают новые социальные силы, разрушающие старые социальные перегородки. У. Бек полагает,  что это  будут  общности «жертв  рисков», а  их  солидарность  на  почве беспокойства и страха может порождать мощные политические силы. В-третьих, общество риска политически нестабильно. Постоянное напряжение и боязнь опасностей раскачивают политический  маятник от  всеобщей  опасности  и  цинизма  до  непредсказуеых политичких  действий.  Недоверие  к  существующим  политическим институтам  и организациям растет. Нестабильность и недоверие периодически вызывают в обществе поиск точки опоры – «твердой руки». Таким образом, возврат к прошлому, в том числе авторитарному и даже тоталитарному, не исключен.