Литература

Гармаш Т. В поисках утраченной трагедии // Современная драматур­гия. — 1990. — №6.

Корзов Ю.И. Советская политическая драматургия 60—80-х годов. — Киев, 1989.

Очерки жизни и творчества писателей а. Н. Арбузов (1908-1986)

Полувековой творческий путь Алексея Николаевича Арбузова — достаточно редкий в отечественной словесности пример беззавет­ной преданности только одному роду литературы — драме. Он создал более тридцати пьес, ни разу не изменив своему глинному призванию — призванию драматурга.

Произведения Арбузова имели разную сценическую судьбу, бо­лее или менее удачную, были посвящены разным историческим событиям (их мною пришлось ему пережить), но всегда были ис­полнены особого лирического романтизма, так свойственного его драматургическому дарованию. Не случайно Арбузов признавался, что всю свою жизнь пишет одну и ту же пьесу с продолжением. К этому можно прибавить, что в этой «пьесе» непременно есть любимые персонажи — беспокойные мечтатели, неуемные фанта­зеры, которые часто кажутся окружающим чудаками, — словом, такие же романтики, как и сам их создатель-драматург. И еще одно важное свойство арбузовского театра отмечают вес исследователи. «Любовь всегда будет просто переполнять все пьесы Арбузова, — пишет И. Василинина в книге "Театр Арбузова". — Если говорят, что Арбузов написал свое новое произведение, никто не сомнева­ется — оно обязательно будет рассказывать о чувстве между муж­чиной и женщиной».

Как серьезный драматург Арбузов заявил о себе уже в конце 1930-х годов, откликнувшись па самые значительные события тех лет: коллективизацию («Шестеро любимых», 1935), строительство московского метро («Дальняя дорога», 1935). Потом последовали пьесы о Великой Отечественной войне («Домик на окраине», «Ноч­ная исповедь», «Мой бедный Марат», «Бессмертный», «Годы стран­ствий»). Но волновали Арбузова всегда не столько сами события (они, как правило, служили только фоном для развития действия), сколько люди — его современники. Наибольшая известность из ранних арбузовских пьес выпала на долю драмы «Таня» (1938), с которой связаны многие художественные открытия его театра. Здесь в полной мере проявляются и романтизм, и лиризм автора, и неоднозначность в оценке характеров и поступков героев.

Сначала перед нами предстает уютная квартирка на Арбате, где юная любящая Таня мечтает создать свой особый мир с Герма­ном, мир тихого семейного счастья и радостного материнства. Но для драматурга такая Таня «лишь скромная модель самой себя», и он безжалостно разрушает ее спокойный семейный мир: Герман уходит к другой женщине, а затем героине предстоит пережить еще более страшную потерю — умирает ее маленький сын.

Что же оставляет Арбузов своей Тане? Пепелище на месте бы­лого счастья? Не совсем так. Потеряв самых любимых людей, герои­ня сумела выстоять и постепенно обрела покой сильной, настоя­щей личности, способной перенести любую боль, «родиться сно­ва более совершенным твореньем...»

В 1940-е годы образ Тани создавала на сцене незабываемая Ма­рия Бабанова, позже, уже в 1960-е годы, Арбузов значительно переработал пьесу, но ее главная героиня оставалась многие годы любимой ролью молодых актрис поколения «оттепели».

После успеха «Тани» за Арбузовым прочно закрепилась репута­ция камерного драматурга «чеховского плана», и на протяжении 1950-х годов он оставался верен традиционному жанру лирико-психологической драмы. Тогда Арбузов был склонен к хроникаль­ному построению действия: ему было интересно проанализиро­вать процесс внутреннего созревания человека, поэтому он «рас­тягивал» события пьесы на несколько лет, следя за теми измене­ниями, что происходили с его героями.

Уже само название пьесы «Годы странствий» (1954) определяет ее содержание. Все события здесь сконцентрированы вокруг фигу­ры главного героя — молодого врача Александра Ведерникова. Так же, как и в «Тане», удачно начавшаяся судьба (профессиональные успехи и взаимное чувство) рождает у героя сознание собствен­ной исключительности и опасную иллюзию, что и в дальнейшем его ждут только победы, а поставленная высокая цель жизни стоит того, чтобы подчинить ей все и вся.

Проводя своего героя через долгие «годы странствий», драма­тург вес резче выявляет его ошибки и заблуждения, способные опустошить человека. Но здесь необходимо помнить, что Арбузова могли увлечь герои ошибавшиеся, заблуждавшиеся, утратившие смысл и цель жизненных поисков, однако его никогда не интере­совали отъявленные подлецы, откровенные негодяи.

Драматург никогда не спешит осудить, заклеймить, он стре­мится понять, почему человек в той или иной ситуации выглядит недостойно, низко: «Как только я начинал понимать своего отри­цательного героя, — писал Арбузов, — я прощал ему его грехи, и, прощенный, он переставал быть отрицательным».

Мир «малый», личный, семейный и мир «большой», профессио­нальный, общественный вновь сталкиваются в драме «Иркутская история» (1959). Авторское понимание и симпатии явно отданы здесь героине — Вале, потому что, в этом мы уже неоднократно убежда­лись, драматургу интересен прежде всего герой ищущий. Сюжет «Иркутской истории» прост и в основе своей мелодра­матичен. В центре, как почти а каждой арбузовской пьесе, любов­ный «треугольник». Молодые сибирские рабочие Виктор и Сергей полюбили одну и ту же девушку Валю, кассиршу из продмага. Валя отвечает взаимностью Виктору, она устала от одиночества и меч­тает о семье, но избранника явно смущает ее легкомысленная ре­путация «Вальки-дешевки». Так героиня становится женой Сергея Серегина, которому прошлое Вали безразлично. Как и Тани в бо­лее ранней арбузовской пьесе, героиня с упоением погружается в милый ее сердцу семейный быт, становится счастливой матерью двоих детей. И вновь драматург намеренно резко разбивает личное счастье героини — на этот раз гибелью Сергея. Почему драматург так настойчиво и жестко опрокидывает се­мейное благополучие своих молодых героинь? Быть может, пото­му, что, по мнению Арбузова, прочным бывает только то, что не получено «в подарок», а выстрадано и понято тобой. Так или ина­че, ради внутреннего становления и обретения себя героини Ар­бузова всегда проходят через трагедию. Так происходит и с Валей: гибель мужа, чувство ответственности за судьбу семьи во многом меняют ее. Сначала она спокойно, как должное, принимает по­мощь друзей Сергея, отдающих ей и детям часть заработка. Но по­степенно мысли о жизни за чужой счет все больше тяготят Валю. Она понимает, что у нее теперь достаточно сил и достоинства для того, чтобы самостоятельно решать судьбу свою и своих детей.

Несмотря на изрядную долю мелодраматизма и сентименталь­ности в рассказанной им истории, Арбузов сумел создать произ­ведение поэтичное и художественно убедительное. В отличие от более ранних своих пьес, автор широко использует в «Иркутской исто­рии» приемы сценической условности. Резкое смешение бытового и условно-театрального пластов, ретроспекция в организации дей­ствия, временной монтаж, свободное перенесение событий из недавнего прошлого в настоящий день — все это было необходимо Арбузову для того, чтобы активизировать связь между зрителем и сценой, придать событиям значительный характер и даже эпичес­кий размах. Для этой же цели в действие вводится Хор, который, по замыслу драматурга, должен был стать «душой пьесы, душой, которая любит, страдает, верит и отвечает за героев». Подобно Хору античной драмы. Хор в «Иркутской истории» поясняет зрителям обстановку, излагает предысторию героев, вступает с ними в бе­седу, обсуждает происходящие события. Часто к Хору действую­щие лица пьесы обращаются за поддержкой, а затем сами стано­вятся его участниками.

Такой смелый художественный эксперимент был принят дале­ко не всеми критиками: многие справедливо упрекали автора в том, что присутствие на сцене Хора обязывало к большему фило­софскому наполнению, к большей содержательности раздумий о современности. Действительно, в «Иркутской истории» соедине­ние сентиментальности, эпики и публицистики выглядело не все­гда органично.

В творческой биографии Арбузова часто случалось так, что по прошествии времени драматург возвращался к ранее написанным произведениям, так как их сюжеты, темы, настроения оказыва­лись через два-три десятилетия вновь востребованы театром и зри­телями. Так произошло с пьесой «Мой бедный Марат» (1964, вто­рая редакция — 1980), созвучной зоринской «Варшавской мело­дии». Здесь, как и у Зорина, личные судьбы героев — трех ленин­градских подростков, осиротевших в блокаду, включены автором в движение «большого» исторического времени. Сходно и построение этих двух пьес — перед нами своеобразный «дневник» встреч героев, всегда точно датированных: «1-я часть: март 1942 года. 2-я часть: март 1946 года. 3-я часть: декабрь 1959 года». Точное времен­ное обозначение имеют отдельные эпизоды пьесы, ее начало (30 марта 1942 г.) и конец (31 декабря 1959 г.).

Как и для персонажей «Варшавской мелодии», остро пережи­тые еще совсем юными героями военные годы становятся опреде­ляющими в их личностном формировании и всей дальнейшей судьбе. «Я словно все еще принадлежу той девочке сорок второго года... во всем ей послушна», — признается Лика во второй части пьесы. «В сущности, ты осталась у меня одна. Одна на всем свете... Ты и Марат. То, что было тогда, весной сорок второго, не забудется», — вторит ей Леонидик.

По-прежнему Арбузов предпочитает строить драму не на изоб­ражении прямых социальных конфликтов, а на внутренних проти­воречиях человеческого характера и межличностных отношений. Драматурга все чаще упрекают в том, что он не поднимается до масштабных обобщений, «отражающих ход времени», но сейчас мы понимаем, как несправедливы подобные упреки. Герои Арбу­зова, быть может, и хотели бы, да не имеют возможности «вы­пасть» из исторического времени, построить свой обособленный и уютный лич1гый мир. Это его персонажам никогда не удавалось: ни в 1940-е, ни в 1950-е, ни в 1960-е годы. Арбузов был драматур­гом, чутко улавливающим атмосферу времени, при всей своей ро­мантической устремленности и склонности к мелодраматическим эффектам. И на сегодняшний взгляд кажется, что пьеса «Мой бед­ный Марат», интересная не «масштабными обобщениями», а при­стальным вниманием к судьбе конкретного человека во времени, осталась одним из лучших арбузовских произведений. Не случайно в последние годы театры вновь проявляют активный интерес имен­но к этой пьесе, появляются новые удачные ее постановки с уча­стием современных молодых актеров.

В основе пьесы — сложная психологическая коллизия. Духовное родство, соединившее в дни блокады Лику, Марата и Леонидика, должно пройти после войны проверку временем — кто же «лиш­ний» в этом «треугольнике» и есть ли вообще этот «лишний»? Здесь-то и начинается череда компромиссов, которые порождают в ре­зультате дисгармонию, слабость, душевную вялость этих ярких, достойных, одаренных людей. В какой момент своей жизни совершил ошибку, например, «бед­ный Марат»? Когда, несмотря па всю силу своего чувства к Лике, не смог позволить себе тягаться с Леонидиком, потерявшим на войне руку? Но это ведь был одномоментный, хотя и сильный душевный порыв. Тогда, наверное, ошибка в том, что потом дни, месяцы, годы, сложившиеся в целых тринадцать лет, он никак не давал о себе знать ни другу, ни возлюбленной? Или, может быть, в том, что, чуть ли нс приведенный за руку Леонидиком, он вновь предстал перед Л и кой и вновь столкнулся с неразрешимым воп­росом о «третьем лишнем»? А возможно, что вообще вся жизнь главного героя — сплошная череда ошибок, компромиссов, за­блуждений, и именно поэтому он для драматурга — «мой бедный Марат».

Так же половинчато, с оговорками сложилась и профессио­нальная карьера героев. Лика вроде бы осуществила свою юноше­скую мечту сорок второго года — стала врачом. Но героиня, как никто другой, ясно понимает, что ее научная работа не состоя­лась, а сама она постепенно превратилась в чиновника «от меди­цины», «неосвобожденную заведующую». Марат строит мосты, но как в отношениях с любимой женщиной ему не хватило дерзно­венной смелости, так и здесь — когда его друг-проектировщик предложил смелый конструкторский проект доселе невиданного моста. Марат отступился, дрогнул. Леонидик стал поэтом, его про­изведения издаются, но опять же мы узнаем, что тираж его сти­хотворений небольшой, «а и магазинах лежат».

Будь перед нами драма, к примеру, Александра Володина, ге­рои, несомненно, так и остались бы в финале со своими не впол­не удавшимися судьбами и половинчатым, а значит, уже и не со­всем счастьем. Но Арбузов не был бы Арбузовым, если бы не дал героям возможности обновления, изменения их судьбы, возмож­ности начать все сначала. Или хотя бы надежды на перемены к лучшему. В финале повзрослевшие и помудревшие Марат. Лика и Леонидик получают от драматурга этот дорогой подарок — надеж­ду на счастье полного человеческого самоосуществления. «Люди здорово задолжали провидению за то, что оно позволило им жить на земле, — размышляет Марат. — Вспомни сорок второй, бло­кадную зиму, все страдания. Сотни тысяч умерли за то, чтобы мы были необыкновенны, одержимы, счастливы. А мы — я, ты, Лео­нидик? — Нет, теперь я хочу верить вот во что — даже за день до смерти не поздно начать жизнь сначала».

«Пока мы есть, мы ждем чудес, | пока мы здесь, мы им причастны», — согласится с Маратом героиня пьесы «Старомодная ко­медия», напевающая песенку про цирк. Светлым ощущением ожи­дания чуда пронизаны произведения Арбузова первой половины 1970-х годов — критики назовут их «голубым периодом» творче­ства драматурга. Пьесы «Сказки старого Арбата» (1970), «В этом милом старом доме» (1972), «Старомодная комедия» (1975) объе­диняет прежде всего их жанровая принадлежность. Это комедии о любви с привычной для Арбузова мелодраматической окраской.

Как прелестная добрая фея, появляется па страницах «Сказок старого Арбата» приехавшая из Ленинграда Виктоша и, разуме­ется, сразу покоряет сердца обоих героев пьесы — отца и сына Балясниковых. Она щедро дарит им радость, вдохновение, возможность примирения, о котором оба втайне давно мечтали. Но любовь для стареющего кукольника не только счастье, но и стра­дание, ожидание неизбежной утраты-расставания: «Читать вместе веселые книги и печальные стихи, встречать рассвет в незнакомых городах, работать до изнеможения и хвалиться этим яруг перед другом, молчать в звездные вечера и умирать от смеха в дождли­вую погоду, — о черт, как я готов к этому!.. Но поздно, поздно...» Неожиданно появившись, Виктоша так же неожиданно исчезает в финале пьесы, оставив после себя неуловимую ауру легкой грус­ти, светлой пушкинско-тютчевской печали.

Пьеса «Старомодная комедия» имела, пожалуй, самую счаст­ливую сценическую судьбу из всех произведений Арбузова «голу­бого периода». Она с успехом шла не только в России, но и в Шекспировском театре в Англии, в парижском Театре комедии на Елисейских полях, в Вашингтоне и во многих других странах.

«Старомодная комедия» — пьеса-дуэт. Арбузов рассказывал, что замысел ее возник под впечатлением случайной встречи на Арбате с проходившей мимо пожилой парой: «Им было лет по шестьде­сят. Они шли, заботливо поддерживая друг друга. Добрые, аккурат­ные... И что всего интереснее — они хохотали..., смеялись, как очень счастливые люди. И я вдруг понял, как много теряют их ровесники, думая, что жизнь кончена...» В любом возрасте, уве­рен автор, первая встреча, зарождение нежного чувства пережи­ваются людьми так же трепетно, как в юности, несмотря на то что судьбы героев были нелегкими, они пережили войну, потерю близ­ких, ими «много было пройдено дорог» и «много сделано ошибок». Но человек жив, молод душой до тех пор, пока он открыт миру, способен удивляться и не утратил любопытства к жизни и к лю­дям. Об этом в пьесе говорят и он, и она:

«Она. Я кассирша. <...> И представляете — мне тоже живется довольно весело. Вокруг очень живой народ. И общественная жизнь кипит ключом... И совершенно, совершенно нет свободного времени. Очень, в общем, весело. (Помотав). Только вот иногда придешь вдруг домой, и как-то ни­кого нет <...>, как-то пусто... Ну, невесело как-то.

Он. Я постоянно окружен множеством людей... Врачу открыто та, что совершенно неизвестно простому смертному... Казалось бы, чужие судь­бы. Но стоит тебе как врачу в них вмешаться, и они уже становятся в какой-то мере и твоими... О каком же одиночестве может тут идти речь?..»

Нет, герои «Старомодной комедии» не жалуются на судьбу, они не привыкли ныть и вымаливать у окружающих сочувствие. Они сохраняют в себе «старомодное» чувство собственного досто­инства, благородство, взаимоуважение, и, может быть, в награду за возвышенные свойства их души им дарована такая долгождан­ная встреча.

Во второй половине 1970-х годов тональность драматургии Ар­бузова несколько меняется. На смену светлым ностальгическим комедиям «голубого периода» приходят произведения, настроение которых как нельзя более соответствует названию пьесы, создан­ной в 1978 г., — «Жестокие игры». Сам автор объединил их в цикл «Драматический опус». Помимо «Жестоких игр» Арбузов включил в этот цикл «Вечерний свет» (1974) и «Воспоминания» (1980). Те­перь к ним можно добавить и две последние пьесы драматурга — «Победительница» (1983) и «Виноватые», 1984). Все эти драмы на­полнены гораздо более жесткими и резкими конфликтами в срав­нении со всеми ранее созданными произведениями Арбузова.

Сюжет пьесы «Жестокие игры» составляют взаимоотношения поколении — «отцов» и «детей», однако сам автор в интервью неоднократно подчеркивал, что ставил перед собой более общую задачу: «Скорее, эта пьеса — об ответственности любого из нас за того, кто рядом. Вот представьте себе: на вершине горы стоят не­сколько человек. Внизу — пропасть. Если один толкнет другого, тот упадет и погибнет. Хотелось передать именно то ощущение за­висимости людей друг от друга, когда иное неосторожное движе­ние, слово могут оказаться губительными».

Герои этой пьесы часто только притворяются сильными, самостоятельными, состоявшимися людьми. По сути же они, обделен­ные вниманием и любовью в детстве, во взрослой своей жизни продолжают играть, только игрушками им теперь служат не куклы и плюшевые медведи, а живые люди, причем, как правило, са­мые близкие и родные.

«Господи, Боже мой, как невнимательно живем мы... Сколько бед сеем... без оглядки», — горько осознает героиня пьесы Маша Земцова. Осознает, к сожалению, слишком поздно, уже потеряв любящего мужа, которого «проглядела» за своими взрослыми иг­рами. Так же невнимательны родители Кая, успокаивающие себя тем, что сын вполне обеспечен всеми необходимыми материаль­ными благами и теперь достаточно только более или менее регу­лярно напоминать ему о своих родительских чувствах в письмах, отпечатанных на машинке. Почти не видят друг друга, лишь изред­ка встречаясь по праздникам за общим столом, в семье Никиты. Здесь все живут «на бегу» и нет времени для простого родственно­го разговора по душам. Убегает от слепо, чрезмерно опекающих ее родителей Нелли и тоже неизбежно вовлекается в мир «жестоких игр», где ставят эксперименты над чужими чувствами, над чужой судьбой.

Каждый из героев, естественно, мечтает остаться в выигрыше, прийти к финишу первым, стать победителем и не спешит заду­маться о нравственной пене своих побед. «Брось игры, а то убь­ешься», — звучит в пьесе фраза-предостережение. Но молодые ге­рои Арбузова не желают выходить из игры.

В центре пьес «Воспоминания», «Победительница» и «Виноватые» — женские судьбы. Каждая из них по-своему драматична, потому что, по словам одной из героинь, приходится жить в мире, где «никто любить не умеет, не хочет, вернее, а в кино на любовь взглянуть бегут, толпятся у касс. Все-таки экзотика для современ­ного человека».

Выше уже было сказано, что на новом витке своего творческо­го развития Арбузов часто возвращался к прежним, особенно до­рогим ему темам, мотивам, образам. Не случайно поэтому его пье­са «Победительница» имела рабочее название «Таня-82». Только спустя годы Арбузов оказался более суров в отношении своей ге­роини. Пьеса «Таня» заканчивалась тем, что героиня напрямую заяв­ляла о своем новом жизненном выборе: «Только работа может принести человеку истинное счастье. Все прочее — выдумка, ложь». Майя Алейникова, отмечающая на страницах «Победительницы» свой сороковой день рождения, всю жизнь была верна этому прин­ципу и добилась своего, сумела сделать успешную карьеру, теперь в ее руках все административные дела в институте. «Все одерживаю победы, все одерживаю...» — грустно-иронично говорит она, зас­тавляя себя не думать о том, чем пришлось ей пожертвовать на пути «к вершине». Ведь в свое время она отказалась иметь ребенка, потому что «назревали события в институте», она виновата перед Кириллом и Марком, которые в разные годы любили ее искренне и бескорыстно.

Пьеса «Победительница» имеет сложную композицию: в ней сменяют друг друга сцены-диалоги Майи с приглашенными на юбилей Зоей, Игорем Константиновичем, Полиной Сергеевной, Марком и сцены-воспоминания о встречах с неприглашенным Кириллом, обещавшим ей когда-то «неспокойные дни — горе и счастье, радость и печаль».

В структуре «Победительницы» принципиальное значение име­ет не только чередование временных пластов, прием ретроспек­ции, но и своеобразный звуковой фон, воспроизводящий вес раз­нообразие современного радиоэфира. Мы слышим вроде бы никак напрямую не связанное с ходом сюжета море звуков: здесь и сооб­щения о научных открытиях, о стихийных бедствиях в разных ча­стях планеты, и объявления о прибытии и отправлении поездов, и песни. Словом, весь тот бурный поток повседневности, в котором стремительно мчится по жизни главная героиня арбузовской пье­сы. И особенно ценны в этом хаосе звуков редкие минуты тишины и строки классической японской поэзии, ибо только они еще и способны в повседневной людской суете напомнить о вечности, хрупкой красоте мира, непоправимости утрат, невозможности возврата в прошлое; «Посети меня в одиночестве моем! | Первый лист упал...»

Героиня безнадежно опоздала на назначенное когда-то свида­ние с Кириллом. «...И человек реке подобен — Уйдет и не вернется вновь...» Как приговор «победительнице» звучат в пьесе же­стокие слова Марка: «Неясно только, к чему ты затеяла этот юби­лей. Что хотела доказать? О каких доблестях жизни собиралась по­ведать? Что ты стала деловита и смекалиста? И что твой женский ум почти не уступает нынче мужскому разуму? И в делах админи­стративных нет тебе равных? Какое великое достижение — нако­нец-то перестать быть женщиной!» Однако приговор этот, думает­ся, не вполне справедлив. И победы в судьбе героини все-таки были, и не перестала она быть женщиной, потому что жива в ее сердце грусть по утраченной любви. «Я думала, что и не вспомню его никогда, — говорит она о Кирилле, — а теперь...» Так что не стоит, видимо, понимать название пьесы как сугубо и насквозь ироничное — победительница, оказавшаяся проигравшей. Лучше, наверное, поставить в конце мудрый знак вопроса. Тем более герои­не всего сорок, а мы помним, что персонажам Арбузова в любом возрасте не заказано начать все сначала.

Грустные и даже горькие размышления в последних арбузовских пьесах не отменяют радостного приятия жизни, которым всегда отличалась его драматургия. А.Н.Арбузов остался, быть может, последним светлым романтиком отечественного театра, всегда воспринимавшим искусство сцены как красочный и яркий празд­ник, как «пиршество жизни во всех ее проявлениях».