Литература

Ахматова A. A. Собр. соч.: В 6 т. — М.; 1998.

Хейт А. Анна Ахматова: Поэтическое странствие. Дневники, воспоминания, письма Ахматовой. — М., 1991.

Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой: В 3 книгах. — М., 1989—1994.

Царственное слово: Ахматовскме чтения. — М., 1992. — Вып. 1.

Тайны ремесла: Ахматовские чтения. — М., 1992. — Вып. 3.

Свою меж нас еще оставим тень...: Ахматовские чтения. — М., 1992.

Кихней Я. Г. Поэзия Анны Ахматовой. — М.. 1997.

Корнилов С.Н. Поэтическое творчество Анны Ахматовой. — М., 1998.

Н.А.Заболоцкий (1903-1958)

И творчество, и личность Николая Алексеевича Заболоцкого — замечательного русского поэта-философа XX в., самобытного ху­дожника слова, талантливого переводчика — являют собой яркий пример неустанного поиска новых, сильных по энергетике форм выражения в литературе, которые помогли бы читателям макси­мально приблизиться к тайне единства сознания отдельного чело­века и всего мироздания в целом. Поэзию Заболоцкого невозмож­но определить одним концептуальным мотивом, настолько она сложна и многогранна. Войдя в литературу в 1920-х годах в каче­стве представителя Объединения реального искусства (ОБЭРИУ), автора авангардистских произведений и создателя так называемо­го ребусного стиха, со второй половины 1940-х годов он пишет стихотворения в лучших традициях классической русской поэзии, где форма ясна и гармонична, а содержание отличается глубиной философской мысли.

На протяжении всей жизни Заболоцкий имел авторитет челове­ка рассудительного и предельно рационального; в 1950-е годы, в зрелом возрасте, у него была внешность чиновника средней руки, высокомерного и непроницаемого для малознакомых людей. Но со­зданные им произведения свидетельствуют о том, каким тонко чув­ствующим и отзывчивым сердцем он обладал, как умел любить и как страдал, каким требовательным был к себе и какие величайшие бури страстей и мыслей находили утешение в его способности тво­рить прекрасное — мир поэзии.

Творчество поэта рождало споры в литературных кругах, у него было немало поклонников, но немало и недоброжелателей. Его под­вергали клеветническим обвинениям и репрессиям в 1930-х годах, предали забвению в 1960-х и вновь, заслуженно, вознесли в 1970-х. В настоящее время произведения Заболоцкого по праву занимают видное место в литературе. Несмотря на трудную жизнь и неблаго­приятные условия для проявления и совершенствования таланта, поэту удалось вписать новое весомое слово в русскую литературу.

Литературное наследие Заболоцкого сравнительно невелико. Оно включает томик стихотворений, поэм и шуточных экспромтов, несколько томов поэтических переводов зарубежных авторов, не­большие произведения для детей, несколько прозаических статей и заметок, а также его немногочисленные письма. Однако до сих пор литературоведы дискутируют о движущих силах его творче­ской эволюции, принципах ее периодизации.

Внук николаевского солдата и сын заведующего земской сель­скохозяйственной фермой, Н. Заболоцкий родился 24 апреля 1903 г. под Казанью. Когда мальчику исполнилось семь лет, семья пере­ехала 13 село Сернур. а позднее, в 1917 г., в город Уржум Вятской губернии. Мать Николая, служившая до замужества школьной учи­тельницей, была по натуре человеком деятельным, разносторон­них прогрессивных взглядов, не отвергала революционных идей. Всю энергию неспокойной души, не востребованную в провинци­альном обществе, она перенесла на семью, на шестерых детей, заражая их сбоим душевным непокоем. Она и привила детям лю­бовь к книгам, которых дома было немало.

Отцу, напротив, были свойственны черты старозаветной пат­риархальности, выразившиеся в требовании порядка и дисципли­ны, в суровом обращении с детьми. Ему не были чужды и прогрес­сивные взгляды, которые проявлялись в борьбе против земледель­ческой косности и безграмотности крестьянства. В старшем сыне Николае он видел своего преемника, будущего агронома, и поэтому часто брал его с собой в поездки по окрест­ным полям и деревням. Впечатлительный, восприимчивый маль­чик сердцем постиг и полюбил русскую природу, научился видеть и чувствовать самые тайные и прекрасные ее черты, вплотную познакомился с жизнью и трудом крестьян.

Любовь к природе, понимание ее величайшего значения для человека стали главным в творчестве Заболоцкого.

Мечте отца не суждено было сбыться: семилетний мальчик, с радостью отправлявшийся с ним в служебные поездки и тайком в чулане проводивший «естественно-научные» опыты, уже писал сти­хи, часами просиживал над книгами, а к двенадцати годам твердо решил стать литератором. В 1921 г. Заболоцкий, приехав в Петроград, поступил на отделе­ние языка и литературы Педагогического института имени А. И. Гер­цена, быстро вошел в круг литераторов.

Часы, проведенные молодым автором в родительском доме за чтением книг Платона. Г.Державина, А.Пушкина, Е.Баратын­ского, Ф.Тютчева, И.В.Гёте, сформировали высокие требования к собственным произведениям: остроту и глубину мысли, эмоцио­нальность, искренность. В то же время, не желая оставаться под влиянием чужого опыта, он вел поиск собственного оригинально­го стиля.

Утверждению своеобразной творческой манеры раннего Забо­лоцкого послужило несколько обстоятельств. Во-первых, способ­ность поэта мыслить и воссоздавать окружающий мир в простран­ственных образах, что сближало его произведения с жанровой жи­вописью П. Брейгеля, М. Шагала, П.Филонова, К.Малевича, твор­чеством которых он интересовался. Во-вторых, его желание запе­чатлеть действительность 1920-х годов со всеми ее неприглядными сторонами, рожденными переходным периодом. Он стремил­ся зафиксировать все детали стремительной жизни, а потом в об­шей картине современного быта разграничить «белое» и «черное». В-третьих, участие Заболоцкого в работе литературной авангарди­стской группы ОБЭРИУ, проводившей смелые словесные экспе­рименты с целью отыскать такую поэтическую форму, которая выражала бы неординарное, обостренное видение мира. «Мир — без прикрас, поэзия — без украшательства» — принцип, поло­женный обэриутами в основу творчества. Они утверждали, что поэ­зии пора перестать быть облегченной и романтически-отвлеченной — она должна соответствовать жестким условиям времени. По­этому члены ОБЭРИУ отказывались пользоваться традиционны­ми поэтическими приемами, и это была серьезная попытка сде­лать новый шаг в сторону от классических литературных канонов. Эпоха диктовала новые формы (и нормы!) существования, в том числе и поэтические.

Перечисленные обстоятельства подвели Заболоцкого к созда­нию резко индивидуальной формы стиха: стихотворений-ребусов, где мысли зашифрованы в сложных словесных конструкциях, со­стоящих из алогичных метафор, гипербол и гротеска.

С 1926 г. поэт утверждается в найденном методе и, постепенно совершенствуя его, работает уже как мастер. Стихотворения «Бе­лая ночь» (1926), «Вечерний бар» («Красная Бавария», 1926), «Но­вый быт» (1927), «На рынке» (1927), «Рыбная лавка» (1928), «Свадь­ба» (1928) и др. впервые прозвучали в исполнении автора на лите­ратурных вечерах и публиковались в приложении к газете «Ленинградская правда». В 1929 г. они были напечатаны в сборнике «Столб­цы» и принесли Заболоцкому шумную, скандальную известность.

Сборник «Столбцы» (1929) состоит из двух циклов: «Городские столбцы» и «Смешанные столбцы». Циклы различны и как бы противопоставлены по тематике и настроениям.

Каждое стихотворение «Городских столбцов» — выхваченная из городского быта картина, отраженная в сознании художника в виде уродливой фантасмагории, где однообразно и бездумно живут полуфантастические уроды, совершающие нелепые и отврати­тельные действия, сытые, плотоядные существа, подобные тем, каких изображал на своих полотнах на рубеже XV и XVI вв. нидер­ландский живописец Иероним Босх. Эмоциональный взрыв, выз­ванный ощущением дисгармонии, хаоса, грубости обстановки а стране в период нэпа, рождал взрыв-стихотворение, в котором присутствует ярко выраженный протест автора, сатирически изоб­ражавшего мещанский быт.

Поэту был чужд и противен душный мир рынков, толкучек со спекулянтами, лавок, замкнутых квартирок, шумных равнодуш­ных улиц с калеками и попрошайками, ставших главным местом действия в цикле. В этом мире все — показное, нарочитое, делающееся для выгоды, цинично бьющее по чувствам, по духовным идеалам, все подлежит купле-продаже. Определена даже цени че­ловеческой жизни. Она невелика, потому что кругом властвует ма­териальное, бездушное:

Весы читают «Отче наш»,

Две гирьки, мирно встав на блюдце,

Определяют жизни ход...

Здесь атрофированы понятия чести, достоинства, сострадания;

И пробиваясь сквозь хрусталь

Многообразно однозвучный,

Как сон земли благополучный,

Парит на крылышках мораль.

Персонажи стихотворений не способны к волеизъявлению, их движения бездумны, автоматизированы, происходящее вокруг них и с ними фатально. Их жизнь не имеет духовных идеалов и обрече­на на бесследное исчезновение:

О мир, свернись одним кварталом.

Одной разбитой мостовой.

Одним проплеванным амбаром,

Одной мышиною норой.

Тяжесть обстановки, вызывавшей у автора ощущение бренно­сти, суетности и чувство презрения к тем, кто ее провоцирует, нагнетается с помощью особой синтаксической конструкции сти­хов — приема «нанизывания» на единый сюжетно-смысловой стер­жень событий, явлений, персонажей, предметов. Этот прием пред­полагает перечислительную интонацию, которая все элементы стиха сцепляет друг с другом естественно и неразрывно, образуя об­щую, емкую по содержанию картину. Поэтому, несмотря на боль­шое количество глаголов, выражающих движение, динамику, в произведениях Заболоцкого 1920-х годов (частично это относится и к «Смешанным столбцам») преобладает некая «предметность», статика, делающая их схожими с живописью П. Филонова и Н. Пи­росманишвили.

В то же время ощущение непорядка усугубляется непосредственно строением стиха: здесь прослеживаются и частое несоблюдение по­этом стихотворного размера (хотя в основном «Столбцы» написа­ны четырехстопным ямбом), и беспорядочность рифмы, и нерав­номерное по количеству строк деление на строфы — все то, что компрометирует формальную завершенность стихотворения. Это был способ «научить» слова звучать в стихе по-новому.

Еще один интересный художественный прием, использован­ный поэтом для выявления противоестественности, фантасмагоричности происходящего, — мотив сна. В стихотворениях «Фут-

бол» (1926), «Болезнь» (1928), «Фигуры сна» (1928) присутствуют приемы «нанизывания», «вырастания» одной детали из другой без логической мотивации, обрывочность, из которой в конце концов складывается сюжетная целостность:

Во сне он видит чьи-то рыла,

Тупые, плотные, как дуб.

Тут лошадь веки приоткрыла,

Квадратный выставила зуб.

Она грызет пустые склянки.

Склонившись, Библию читает...

Абсурдность ирреального сна — интерпретации возможных днев­ных событий — приравнивается автором к сумбуру реальной дей­ствительности, в которой он не находит пи одной целесообраз­ной, приятной черты. Он часто прибегает к использованию образа сирены, античного мифологического существа, чтобы подчерк­нуть зыбкость и иллюзорность изображенной жизни:

А там, где каменные стены,

И рев гудков, и шум колес.

Стоят волшебные сирены

В клубках оранжевых волос.

Заболоцкий приходит к выводу, что власть большого города губительна для человека: не он контролирует город, а именно это нагромождение камня и стекла, разрушающее связи человека с природой, диктует ему свою волю, растлевая и уничтожая его. Спасение молодому поэту виделось в возвращении людей к при­роде.

«Смешанные столбцы» — логическое продолжение предыдущего цикла:

... В жилищах наших

Мы тут живем умно и некрасиво.

Справляя жизнь, рождаясь от людей,

Мы забываем о деревьях.

Не случайно пантеистическая тематика вошла в творчество Н. Заболоцкого в этот период. Вдалеке от родительского дома, под впе­чатлением детских воспоминаний, он в древних законах перво­зданной природы обнаруживает ту целесообразность и упорядо­ченность, которую не нашел в «царстве узких дворов» («Бродячие музыканты», 1928).

Стихотворения этого цикла выдержаны в торжественном тоне радостного открытия:

Природа в стройном сарафане,

Главою в солнце упершись,

Весь день играет на органе.

Мы называем это: жизнь.

В центре внимания поэта — образ земли - родительницы, от которой веет силой, любовью, лаской. Она дарит жизнь, и она же при­нимает живое после смертного часа. Фантазия художника позволи­ла Заболоцкому раствориться в природе, стать деревом, травой, птицей («В жилищах наших», 1926; «Искушение», 1929; «Человеке воде», 1930).

Животные, растения наделяются сознанием, «оживают», по­добно тому как «оживала» в предшествующем цикле стихия город­ского быта. Но если в сатирических стихах о мещанском прозяба­нии автор «вселял» в предметы злой, мстительный дух, уродующий психику людей, то в произведениях о природе он говорит о ее «всеобъемлющей душе», т. е. универсальном духовном Абсолюте. Она мыслит, страдает, сомневается, но при этом остается величе­ственной, гордой и снисходительной к невежественному, эгоис­тичному человеку-потребителю. Человек же не способен оценить ее, защитить и сберечь. Напротив, он унижает и разоряет ее в ко­рыстных порывах, не думая о том, что сам является детищем и продолжением природы:

... Когда б видали мы

не эти площади, не эти стены,

а недра тепловатые земель,

согретые весеннею истомой;

когда б мы видели в сиянии лучей

блаженное младенчество растений, —

мы, верно б, опустились на колени

перед кипящею кастрюлькой овощей.

Первая книга Н.Заболоцкого «Столбцы», состоявшая из 22 стихотворений, заметно выделялась оригинальностью стиля даже на фоне того многообразия поэтических направлений, каким характеризуется русская поэзия 1920-х годов. Одобрительно отозвались о сборнике В. Каверин, С. Маршак, Н.Степанов. Однако время появления сборника, когда был выдвинут лозунг об обострении классовой борьбы во имя победы социализма, не благоприятствовало его полному успеху. Рапповские критики, «разоблачившие» в Заболоцком «непролетарского поэта» и, следовательно, классового против­ника в литературе, превратно истолковали его произведения, осложнив тем самым его дальнейшую творческую судьбу.

В 1929— 1930 гг. была написана поэма «Торжество земледелия». Автор заговорил о страдании как философской проблеме: человек страдает от собственного несовершенства и несет страдания при­роде, создавшей его. Если люди смогут победить в себе эгоизм, избавиться от корыстного, потребительского образа жизни, сплотиться между собой, то им откроется мудрость коллективного преобразования мира, мудрость земледелия, мудрость самой природы. В продуманной целенаправленной деятельности поэт видел выход из хаоса, освобождение от власти сильного над слабым.

В 1932 г. Н.Заболоцкий познакомился с космогоническими идея­ми К.Циолковского о монизме Вселенной — единстве и взаимо­связи всех организмом и материй. Согласно теории монизма Все­ленной, все явления в мире представляют собой различные виды движущейся материи, наделенной сознанием. Благодаря их вечно­му взаимодействию и взаимопревращению возможна гармония природы.

Хотя Заболоцкий давно интересовался философией естество­знания и изучал труды Платона, Ф.Энгельса, Г.Сковороды, В.Вер­надского, работы Циолковского произвели на него неизгладимое впечатление. В его стихотворениях зазвучал голос мыслителя, за­глянувшего в тайны мироздания. Однако и теперь в решении этой великой загадки он не отказался от пантеистического подхода.

В начале 1930-х годов были написаны поэмы «Безумный волк» (1931), «Деревья» (1933), «Птицы» (1933), несохранившаяся по­эма «Облака», стихотворения «Школа жуков» (1931), «Венчание плодами» (1932), «Лодейников» (1932). В их основе лежит натурфи­лософская концепция мироздания как единой системы, объеди­няющей живые и неживые формы материи. Каждый элемент мате­рии «чувствует», «отзывается» и в высокоорганизованном суще­стве, и в неорганическом мире:

Природы вековечная давильня

Соединяла смерть и бытие

В один клубок, но мысль была бессильна

Соединить два таинства се.

В зрелом творчестве Заболоцкого природа утрачивает статус матери и спасительницы и перестает обозначать только целинные просторы земли, леса с их диким населением. Природа — это все сущее: материя, малые и большие частицы, из которых строится ткань и плоть звезд, планет, предметов и организмов, заполняю­щих космос.

Поэта продолжала волновать идея избавления мира от вечного «равномерного страданья», от подавления слабого сильным. Он по-прежнему утверждал возможность преобразования мироздания:

Мир должен быть иным.

Мир должен быть круглей,

Величественней, чище, справедливей.

Мир должен быть разумней и счастливей.

Чем раньше был и чем он есть сейчас.

По мысли Заболоцкого, разум человека должен способствовать совершенствованию разума, присущего всем частицам, и стать движущей силой последовательного развития материй от простых к сложным.

Природа больше не противопоставляется людям, не возвыша­ется над ними, она становится соучастницей и помощницей чело­века-творца, сопереживает с ним трудности и успехи, дарит ему накопленную мудрость и сама обогащается новым опытом. Приро­да и человек равноправны, взаимосвязаны и взаимозависимы. Этой теме посвящены стихотворения «Засуха» (1936), «Весна в лесу» (1935), «Все, что было в душе» (1936), «Вчера, о смерти размыш­ляя» (1936).

К концу 1930-х годов поэт утверждается во мнении, что приро­да Земли — это уменьшенная модель огромной Вселенной. Подоб­ный размах мысли помог Заболоцкому в постижении сущности жизни, рождения и смерти. Он признает смерть неотъемлемым эле­ментом великой, непрерывной жизни космоса:

Я — живой.

Чтоб кровь моя остынуть не успела,

Я умирал не раз.

О, сколько мертвых тел

Я отлепил от собственного тела!

Вес больше внимание художника концентрируется на образе человека. Человек — важнейший элемент Вселенной, результат и вершина творчества природы. Именно в его разуме необыкновен­ным светом вспыхнуло присущее ей сознание. Стремление постичь мудрость мироздания, его секреты, сложные для понимания, воз­вышает человека.

В стихотворениях «Север» (1936), «Горийская симфония» (1936), «Седов» (1937), «Голубиная книга» (1937) появился образ челове­ка-преобразователя, возвеличенного над природной стихией. За та­кой личностью Заболоцкий закрепил право искоренения всего не­совершенного в мире — того, что вызывает страдание. Только люди способны освободить природу от «вековечной давильни», руко­водствуясь в своей созидательной деятельности ее же мудрыми за­конами.

Со временем стих Заболоцкого заметно упростился, стал яснее и мелодичнее. Из него ушел эксцентричный гротеск, метафора утратила парадоксальность. Однако алогичную метафору поэт по-прежнему использовал, что придавало его произведениям особый эмоциональный тон.

К концу 1930-х годов форма стиха автора «Столбцов» начала тяготеть к классическим образцам русской поэзии, логической про­стоте и завершенности. Обращение поэта-мыслителя к научно-философским вопросам, требующим последовательного изложения мысли, повлекло упо­рядочение внутри здания стиха, стабилизацию и упрощение его архитектоники.

Впервые опубликованная в 1933 г. поэма «Торжество земледе­лия» вызвала новый всплеск жестких нападок литературной крити­ки. Для пропагандистов идей «великого перелома» была абсолютно неприемлема теория поступательного научного преобразования мира и торжества разума над косностью. Из политических соображений поэту было отказано в публикации новой, уже готовой к печати книги, что вызвало у него депрессию и творческий спад.

Необходимо было найти способ выжить в условиях травли и «замалчивания», тем более что к этому моменту Николай Алексее­вич имел семью, в которой подрастали сын и дочь. Он нашел та­кой выход в переводческой работе и в сочинении произведений для детей. Н.Заболоцкий перевел поэму «Витязь в тигровой шку­ре» Ш. Руставели, романы «Тиль Уленшпигель» Ш. де Костера и «Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф.Рабле. С 1927 г. он сотрудничал в детских журналах «Чиж» и «Ёж», писал для детей стихи и прозу. После публикации в 1937 г. сборника «Вторая книга» и появле­ния одобрительных откликов на него поэт вновь с воодушевлени­ем принимается за работу: пишет собственные стихи, работает над поэмой «Осада Козельска», описывающей противостояние этого города Батыю в 1238 г. (она так и осталась незавершенной и позд­нее была уничтожена автором), и над переложением древнерус­ского «Слова о полку Игореве», а также делает поэтические пере­воды с грузинского, немецкого, испанского языков.

Ничто не предвещало беды. Но неожиданно 19 марта 1938 г. по сфабрикованному обвинению в причастности к несуществующей «контрреволюционной писательской организации» Заболоцкий был арестован НКВД и без суда сослан в исправительно-трудовые ла­геря сначала на Дальнем Востоке, потом в Алтайском крае. Глав­ными обвинительными документами в его «деле» стали злобные критические статьи, исказивший суть его произведений.

До 1944 г. поэт, оторванный от семьи, друзей, литературы, ли­шенный всякой возможности писать, находился в нечеловеческих условиях лагерей. Сильный духом, он не позволил невзгодам и лишениям сломить себя. Несколько случайных книг, оказавшихся в его руках, среди которых был томик философских стихов Ф. Тют­чева и Е. Баратынского, скрашивали его существование и помога­ли выжить. С 1944 до конца 1945 г. Заболоцкий, оставаясь ссыль­ным, но уже вне заключения, жил в Караганде вместе с приехав­шей к нему семьей и работал техником-чертежником.

В 1946 г. он получил разрешение на проживание в столице, не­которое время жил на даче близкого друга В. Каверина в Передел­кине, а потом перебрался в Москву. Николая Алексеевича восста­новили в Союзе писателей, и в его творчестве начался новый — московский — период.

Поэт остался верен себе. Однажды провозглашенный принцип: «Вера и упорство. Труд и честность...» — соблюдался им до конца жизни и лежат в основе всего творчества. В поздней лирике Забо­лоцкого сохранились отголоски натурфилософских представлений, элементы юмора, иронии, гротеска. Он не только не забыл о сво­ем опыте 1920-х годов, но и использовал его в последующей рабо­те: «Читайте, деревья, стихи Гезиода» (1946), «Завещание» (1947), «Сквозь волшебный прибор Левенгука» (1948), «Рубрук в Монголии» (1958). Но его творческий стиль после восьмилетнего молча­ния вес же претерпел значительные изменения, приблизился к классическим формам.

Трудно однозначно определить, что послужило тому причиной. Превратности ли судьбы, заставившие поэта задуматься о связи внутреннего мира, духовной чистоты и красоты каждого человека и общества в целом, повлекли тематическую перемену и измене­ние эмоционального звучания поздних его произведений? Или томик тютчевской поэзии, ставший в заключении тоненькой ни­точкой между прошлым и настоящим, напоминанием о полно­ценной, достойной жизни, заставил с особой остротой заново прочувствовать красоту русского слова, совершенство выверенной временем классической строфы?

Период возвращения Н.Заболоцкого в литературу был труд­ным и болезненным- С одной стороны, ему хотелось выразить то многое, что накопилось в мыслях и сердце за восемь лет и искало выхода в поэтическом слове, с другой — он опасался, что его оригинальные идеи будут еще раз использованы против него. В пер­вые голы мосле возвращения из ссылки в счастливые минуты вдох­новения Заболоцкий буквально выплескивал радостные эмоции в стихах 1946 г., раскрывая секрет счастья творчества и свобод­ного общения с природой: «Гроза», «Утро», «Бетховен», «Усту­пи мне, скворец, уголок». Затем этот творческий подъем сменился спадом, продлившимся до 1952 г. Стихи, написанные в 1947 г., — «Урал», «Город в степи», «В тайге», «Творцы дорог» — отражали действительность, увиденную Заболоцким на Дальнем Востоке и Алтае. С грустью и иронией он писал о своем двойственном по­ложении:

Я и сам бы стараться горазд,

Да шепнула мне бабочка-странница:

«Кто бывает весною горласт,

Тот без голоса к лету останется».

Но без дела поэт никогда не оставался. Он завершил работу над «Словом о полку Игореве», сделал прекрасные переводы грузин­ских поэтов (С.Чиковани, Д.Гурамишвили, В.Пшавелы и др.), переводил немецких, итальянских, венгерских, сербских авторов.

Положение изменилось в лучшую сторону после развенчания сталинизма на XX съезде партии. В 1956 г. Заболоцкий пишет очерк «История моего заключения», стихотворения «Где-то в поле возле Магадана» и «Противостояние Марса». Эти произведения были не просто откликом на событие — они явились результатом на­пряженного осмысления трагических масштабов культа личности в истории человечества. Поэт считает, что без высокой нрав­ственности и духовно-этической основы разум не способен выполнить свое предназначение — направить природу в русло веч­ной гармонии:

Звезда зловещая! Во мраке

Печальных лет моей страны

Ты в небесах чертила знаки

Страданья, крови и войны.

В поэзии Заболоцкого 1940—1950-х годов появляется несвой­ственная ему ранее душевная открытость. В произведениях москов­ского периода открываются его собственные стремления, впечат­ления, переживания, порой звучат автобиографические ноты. Фи­лософичность не уходит из стихотворений поэта, наоборот, она становится глубже и как бы приземленнее: он все более удаляется от естественно-космогонических абстракций и сосредоточивает вни­мание на живом, земном человеке, с его бедами и радостями, обретениями и потерями. Все, что происходит в мироздании, ав­тор описывает через восприятие такого человека. Гармония приро­ды теперь заключается для него не только в освобождении от зла и насилия. Поэт расширил угол зрения и увидел ее в законах, обус­ловливающих справедливость, свободу творчества, вдохновение, красоту, любовь. Торжество разума должно сопровождаться рас­цветом человеческой души.

Душа в понимании позднего Заболоцкого — нематериальная субстанция, совокупность знаний, опыта и стремлений, не под­верженных уничтожению временем и невзгодами.

Иначе художник взглянул и на проблему смысла бытия, взаи­мопроникновения жизни и смерти. Цель жизни не в том, чтобы в ее конце перейти из одного вида материи в другой или микрочас­тицами разлететься по всей Вселенной, став ее строительным за­пасом. Смысл жизни мыслящего человека в том, чтобы, перестав существовать физически, продолжить жить на земле не только в качестве бессмертного духа, но и в оставленной о себе памяти, в накопленном за многие годы опыте, в духовном наследии, тайно материализованном другими, формами природного бытия:

Я не умру, мой друг. Дыханием цветов

Себя я в этом мире обнаружу.

Многовековый дуб мою живую душу

Корнями обовьет, печален и суров.

В его больших листах я дам приют уму,

Я с помощью ветвей свои взлелею мысли,

Чтоб над тобой они из тьмы лесов повисли

И ты причастен был к сознанью моему.

В произведениях московского периода наряду с проблемой духовности человека Заболоцкий затрагивает проблему челове­ческой красоты. Этой теме посвящены стихотворения «Некраси­вая девочка» (1955), «О красоте человеческих лиц» (1955), «Портрет» (1953). В лицах людей он обнаруживает проявление их характеров:

Есть лица, подобные пышным порталам,

Где всюду великое чудится в малом.

Есть лица — подобие жалких лачуг...

Есть лица — подобья ликующих песен.

Из этих, как солнце, сияющих нот

Составлена песня небесных высот.

Красота лица, как считает Заболоцкий, рождается из богатства внутреннего мира человека.

Обостренный интерес к «живой душе», знание того, как ду­шевный склад и судьба отражаются во внешности людей, помогли Заболоцкому создать философско-психологические стихотворения дидактического характера: «Жена» (1948), «Журавли» (1948), «Не­удачник» (1953), «Старая актриса» (1956), «Смерть врана» (1957) и др. Они представляют собой зарисовки — плод вдумчивых на­блюдений поэта:

Не дорогой ты шел, а обочиной,

Не нашел ты пути своего,

Осторожный, всю жизнь озабоченный,

Неизвестно, во имя чего!

Потрясает искренность цикла «Последняя любовь» (1956—1957), самого исповедального из всего, что когда-либо писал Заболоц­кий. Небольшая подборка из десяти стихотворений вместила в себя все переживания человека, познавшего горечь утраты и ра­дость возвращения любви. Цикл, можно рассматривать как, свое­образный дневник поэта, пережившего разрыв с женой («Чер­тополох», «Последняя любовь»), неудачную попытку создать но­вую семью («Признание», «Клялась ты — до гроба...») и прими­рение с единственно любимой на протяжении всей жизни жен­щиной («Встреча», «Старость»).

Драматизмом и горечью предчувствия потери наполнено стихотворение «Чертополох»:

И встает стена чертополоха

Между мной и радостью моей.

Тему надвигающегося неизбежного несчастья и душевной боли продолжает «Голос в телефоне»:

Сгинул он в каком-то диком поле,

Беспощадной вьюгой занесен...

И кричит душа моя от боли,

И молчит мой черный телефон.

Но подобно тому, как прежде Заболоцкий не позволил сердцу озлобиться в невыносимых условиях репрессий и ссылок, так и теперь свойственная его натуре просветленность проявилась даже в печали.

Можжевеловый куст, можжевеловый куст,

Остывающий лепет изменчивых уст,

Легкий лепет, едва отдающий смолой.

Проколовший меня смертоносной иглой!

Облетевший мой садик безжизнен и пуст...

Да простит тебя Бог, можжевеловый куст!

Стихи цикла «Последняя любовь» помимо общего трагическо­го звучания объединены душевной теплотой, нежностью и про­светленностью человека с большим сердцем.

Богатый жизненный и литературный опыт Заболоцкого, его философские взгляды отражены в широкопанорамном историче­ском произведении — поэме «Рубрук в Монголии» (1958). В основу сюжета легла история путешествия французского монаха Рубрука в Монголию времен правления Чингисхана через целинные, чуж­дые цивилизации просторы Сибири.

Мне вспоминается доныне,

Как с небольшой командой слуг,

Блуждая в северной пустыне,

Въезжал и Монголию Рубрук, —

так начинается поэма. И это — серьезная авторская заявка на лич­ную причастность к стародавним приключениям, а интонация поэмы и ее язык как бы подкрепляют данное утверждение. Уме­нию Заболоцкого ощущать себя в разных эпохах способствовали не только тщательное изучение записок Рубрука, но и собствен­ные воспоминания о кочевой жизни на Дальнем Востоке, в Ка­захстане и в Алтайском крае. Не случайно в образе могущественно­го Чингисхана обнаруживается сходство с известным портретом «отца народов».

Богатый опыт поэта-переводчика позволил Заболоцкому загля­нуть в глубь исторических событий, описать уклад жизни монголь­ской орды, ее быт, внутриродовые отношения и оценить их с точ­ки зрения средневекового европейца (каким, собственно, и был монах Рубрук):

...Летит он к счастью и победе

И чашу битвы пьет ли дна.

Глядишь — и Русь пощады просит,

Глядишь — и Венгрия горит.

Китай шелка ему подносит,

Париж баллады говорит.

И даже вымершие гунны

Из погребенья своего,

Как закатившиеся луны,

С испугом смотрят на него!

В то же время автор выступает и тонким психологом, рассказы­вая об особенностях мировосприятия кочевого народа и кровавом практицизме Чингисхана, свысока посматривавшего на «причу­ды» просвещенного монаха, явившегося к «азиату» с божествен­ной миссией.

Таким образом, у позднего Заболоцкого прозвучала актуальная во все времена тема взаимного непонимания и неприятия двух различных, разъединенных культур, не имеющих точек соприкосновения, тенденции к взаимоосвоению и единству. Здесь же нашла отражение и уже знакомая по предшествующим произведениям поэта проблема существования рационального разума в отрыве от высоконравственной духовной этики. В контексте исторической поэмы она приобрела новые философские опенки. Разум — вели­кая сила, но один только практический разум без души — сила губительная и разрушительная, не способная к созиданию, к твор­честву.

Последние три года жизни Заболоцкого были удивительно пло­дотворны для него как для поэта. В 1957 г. его творческая актив­ность поэта достигла наивысшего уровня: он создал 33 новых сти­хотворения, 24 из которых позднее включил в свое итоговое соб­рание. При жизни поэта наиболее полный сборник (64 стихотворе­ния и избранные переводы) вышел в 1957 г., хотя и он включал далеко не все, что хотелось бы видеть в книге автору.

Заболоцкий всегда был чрезвычайно требователен к своему твор­честву, постоянно работал нал стилем произведений, вносил из­менения и поправки в них в течение всей жизни. Тройственную формулу своего поэтического метода он провозгласил в статье «Мысль — Образ — Музыка» (1957). «Поэт работает всем своим существом одновременно: разумом, сердцем, душою, мускулами, — писал Заболоцкий. — Он работает всем организмом, и чем согласо­ванней будет эта работа, тем выше будет ее качество. Чтобы торже­ствовала мысль, он воплощает ее в образы. Чтобы работал язык, он извлекает из него всю его музыкальную мощь. Мысль — Образ — Музыка — вот идеальная тройственность, к которой стремится поэт».

За несколько дней до смерти, в октябре 1958 г., Заболоцкий составил литературное завещание, где указал произведения, ко­торые, по его мнению, следовало включить в итоговое собрание сочинений.

Н.Заболоцкий умер в возрасте 55 лет, в расцвете творческих сил. Его нелегкая судьба неразрывно была связана с Музой, с по­эзией. Муза была выразительницей его «пытливой души», она за­ставляла его совершенствовать поэтическое мастерство, и именно она позволила ему остаться после смерти в памяти и сердцах по­читателей русской литературы.